Читать книгу В лето Господне 1897-е. Сборник рассказов - Станислав Болов - Страница 3

Восставшие матросы окружили А. К. Сиденснера.

Броненосец «Сисой Великий» на Балтийском флоте ласково называли Сися. Во-первых, это было смешно. Во-вторых, носовая башня, если верить матросом, действительно немного напоминала это самое…

Сися был кораблём новым, вызвавшим множество споров касательно его проекта. Грызня между адмиралами кончилась компромиссом, и ничего хорошего в этом не было. В проект постоянно вносили изменения, переделывали заново и возвращались к предыдущему, что не могло не отразиться на корабле. Броненосец получился морально устаревшим, еще не сойдя со стапеля, что пришлось исправлять прямо на ходу, внося различные доработки. Так, например, устаревшие барбеты превратились в новомодные башни. Корабль был перегружен на добрые 65—70 тонн, и получал на всевозможных маневрах нелицеприятные названия, самым мягким из которых было «галоша», ну и конечно… «Сися». Зато он имел прекрасный таран. В форме, ну вы поняли… Полусферы.

Командовал «Сисей» капитан первого ранга Александр Карлович Сиденснер. Происходил он из шведских дворян, осевших в Финляндии, и затем присягнувших России. Род Сиденснеров служил российскому престолу уже на протяжении 100 лет, и прерывать эту традицию Александр Карлович не собирался, (и уже отдал сына на флот), а кроме того, по мере сил, помогал в продвижении по служебной лестнице своим братьям. Дотошность, аккуратность, чинопочитание – вот три кита, на которых держалась душа Александра Карловича. Извечный российский беспорядок сводил его с ума, и желание превратить Сисю в образцово-показательный корабль увеличивалась от этого в геометрической прогрессии.

Александра Карловича не любили. Не любили коллеги-офицеры, не любили матросы, не любили женщины и судовой кот Прокофий. Зато его любило высокое начальство, а потому он и оставался командиром Сиси, не смотря на многочисленные анонимные жалобы всем возможным властям, включая Святейший Синод. Больше Александра Карловича экипаж не любил только ячменевую кашу. Это был казенный продукт в самом наихудшем понимании этого слова. Некачественная, невкусная, зачастую с гнильцой, она вызывала только отвращение. К сожалению, она была дешева, а корабельный бюджет ограничен, а потому под конец месяца весь рацион питания нижних чинов представлял ячмень в различных вариациях.

Экстренный пересмотр самой концепции проекта Сиси и многочисленные доработки и переделки привели к тому, что ряд коммуникаций просто не работали, или работали совсем не так. Вентиляторы не вентилировали, гальюны текли, лампочки в кают-кампании перегорали. Все это требовало еженедельного ремонта и крайне стесняло и так не великие жилищные условия кубриков.

Сама жизнь на Сисе была для матросов испытанием на прочность, и хуже нее были только два процесса: погрузка угля и стрельбы. Погрузка угля происходила вручную, с помощью матросов, мешков и угля. После нее, по заветам Сиденснера, следовала генеральная уборка корабля, затем баня, а после нее – уборка в бане. И только после нее, наконец, следовал обед или ужин. По старой традиции, после погрузки угля давали макароны по-флотски.

Стрельбы были чреваты другим. При стрельбе главным калибром (ажно 305 мм!) весь корабль раскачивался и начинал мелко вибрировать: урезанное финансирование, помноженное на многочисленные переделки конструкции и инженерные ошибки, приводили к тому, что волей-неволей на нижних палубах приходилось изображать нечто вроде пляски святого Витта, просто для того, чтобы кости не стучали друг об друга, как зубы на холоде. Хуже приходилось только кочегарам: и так работавшие в пекле, они сполна испытывали все прелести вибрации.

Хорошим кораблем был Сися, хотя и с невеселым житьем. С характером. Больше всего он напоминал необъезженную лошадь: представлял большую угрозу для собственного экипажа, чем для потенциального противника. 29 августа 1897 года стало днём, когда всё изменилось, а новость о «Сисое Великом» облетела всю Россию, а затем и мир.

За день до этого Сися отправился на стрельбы, и два дня более-менее успешно поражал деревянные щиты снарядами, а экипаж – вибрацией. Вечером Сися вернулся в гавань Гельсингфорса. Экипаж был уставшим и измученным. Однако за два дня Сися истратил угольные ямы, и Александр Карлович решил это исправить и забить их углем. В 7 часов вечера началась погрузка угля, затянувшаяся на три с лишним часа. Начавшуюся было уборку прервал Сиденснер. Хозяйственный капитан первого ранга по случаю перехватил угольную баржу другого броненосца с остатками недогруженного на тот угля, и велел загрузить уже и его. Погрузка заняла еще час.

Уборку Александр Карлович инспектировал лично, проходя в идеально белом мундире по палубам и трапам броненосца. Горе матросу, на участке которого белые перчатки капитана найдут хотя бы пылинку! Вердикт будет прост: мыть заново. Приведение корабля в порядок заняло еще полтора часа. В долгожданной бане не было теплой воды: котлы уже потушили. И за время погрузки они совсем остыли, а вместе с ними и цистерна с водой, от которой они грелись. А вот обстановка накалилась до крайности.

В силу совершенно случайного стечения обстоятельств, макароны на камбузе закончились. К чести Сиденснера, он посылал за ними в город, но где в полночь воскресенья закупить такое количество макарон? Рассудив, что это возможно и к лучшему, потому что надо уже ликвидировать огромные запасы столь нелюбимой матросами ячменевой каши, которые скопились за многие месяцы, Александр Карлович, ничтоже сумняшеся, приказал сварить именно ее.

По команде поползли нехорошие слухи. Ячменевую кашу видели на камбузе. Командир – немец. Царь – не настоящий. Призрак ходил по кубрикам, призрак ячменевой каши. Слухи о ячмене были подтверждены смельчаками, пролезшими на камбуз. Нижние палубы заволновались.

На общей сходке было решено на ужин не идти и требовать макарон. Шел час ночи. «Шкуры» -старослужащие пытались вытащить экипаж на палубу. Даже если кого-то и вытаскивали, при отсутствии надзора матросы сразу разбегались. Бачок с кашей вылили за борт. То тут, то там раздавались крики: «Макарон!».

Капитан принял, как ему казалось, верное решение: вооружил боцманов, мичманов и «шкур» винтовками и велел объявить общий сбор. С горем пополам экипаж построили. Александр Карлович от души обматерил по матушке всех матросов, вспомнил всех их женских родственников, прадедов и прабабок, обвинил в сношениях с животными и, что хуже, с финскими девушками, а затем скомандовал:

– На ужин, нале-во!

Только строй не шелохнулся.

– На ужин, нале-во! – голос капитана дал позорного «петуха».

– Шиш тебе, а не налево!

– Макарон! Макарон!

– Мы не будем жрать ячмень!

– Да он фриц херов!

– А ну цыц! – гаркнул капитан, – Зачинщики, шаг вперед!

Весь строй сделал шаг вперед. Александр Карлович заметался, в душе он запаниковал. Из глубин строя, из самых сокровенных недр долготерпивой русской души раздалось:

– Бей немчуру, братцы!

С одобрительным ревом весь строй кинулся в разные стороны. Кто-то кинулся бить мичманов и «шкур», несколько десятков матросов кинулись к оружейной, кто-то пошел громить офицерский буфет, а вот к капитанскому мостику с ревом кинулись кочегары. Запертая дверь и попытки стрельбы из револьвера не остановили волну тел в форменных робах. Идеально чистых робах, постиранных в холодной, темной бане.

Александра Карловича били долго. Ему вспомнили каждую найденную пылинку, каждый разнос матросов, каждый удар кулаком в скулу. Когда лицо капитана уже было невозможно узнать в кровавом месиве, к нему привязали гильзу главного калибра и бросили в море. Тогда он был еще жив.

Остальных офицеров, впрочем, просто заперли в кают-кампании. К ним у матросов никаких особых претензий не было. Разве что, пнули пару раз некоторых. Для порядка.

Нескольких «шкур», известных своим доносительством, повесели на звеньях якорной цепи. Азарт начал спадать, да и усталость брала свое, поэтому, спустив Андреевский стяг, и поплевав с огромным удовольствием на палубу, матросы отправились спать. На флагшток повесили красный флаг, который, вообще-то, означает погрузку взрывчатки.

Выставленный у кают-кампании караул устал не меньше остальных, а потому, когда обещанная смена не пришла, тоже отправился спать. Офицеры, удивленные таким раскладом, потихоньку спустили капитанский ялик и уплыли в город.

Утром весь гельсингфорский рейд развернул орудия на «Сисю». Флажками, криками и миганием прожектора на «Сисю» передавали требование сдаться. В ответ «Сися» тоже злобно ворочал башнями и разводил пары. Флажками восставшие увлеченно материли окружающую действительность.

Для управления судном избрали на общем сходняке Совет. Первым решением Совета повесили на другой якорной цепи ушедших с поста часовых. Вторым решением решили прорываться заграницу, потому что на прощение со стороны властей рассчитывать не приходилось. Шлюпку с парламентерами обстреляли из винтовок, впрочем, без особых успехов. Пути назад уже не было.

Среди матросов нашлось несколько ранее служивших в гражданском флоте, рыбаков из финских деревушек и даже один помор. С горем пополам они должны были встать в рубке. Экипаж занял свои места. Орудия зарядили фугасами. Однако, на офицеров учатся не просто так. Попытка выйти из бухты вызвала стрельбу эскадры, «Сися» заметался, завертелся на месте, и в качестве гранд-финала носом на полном ходу врезался в борт «Наварина». Усиленный тараном форштевень Сиси пропорол бортовые листы, и «Наварин» бы обязательно утонул, попробуй революционный «Сися» расцепиться. Однако рубка «Сиси» уже была необитаема. Матросы разбежались, от удара кто-то вылетел за борт, кто-то пытался спустить шлюпки, палубу постоянно окатывало водой от стрельбы эскадры. Началась паника. Несколько десятков матросов упорно лезли по ограждению с «Сиси» на «Наварин», матросы которого пытались их сбить в воду прикладами. Машины Сиси никто не выключил, и сцепившиеся корабли неумолимо перли к финскому берегу.

Снаряд с одного из миноносцев попал в башню кормовую башню «Сиси», сдетонировав брошенный восставшими на палубе снаряд. С гулким шумом башня приподнялась и смялась, став похожа на потрёпанную жизнью кастрюлю. Сдетонировали от удара и дымовые шашки, и рейд заволокло разноцветным дымом. Черным, серым и белым. Сися начал хлебать кормой воды и все больше замедлял ход, пока оба сцепившихся корабля со стуком не ударились о прибрежные скалы. «Наварин» распорол себе второй борт и потерял часть противоминных орудий. На Сисе рухнула мачта, придавливая копошащихся матросов. Котлы залило водой, и наконец, Сися остановился.

Так закончился первый и самый славный из корабельных бунтов в России года 1897-го. И вовсе не так и страшно, что бунтуют матросы. Страшно, что Россия лишилась одного из двух извечных союзников.