Читать книгу Волны Русского океана - Станислав Федотов - Страница 9

Ноябрь 1808 года

Проснулся байдарщик Тараканов от сильнейшей бортовой качки. Было темно, что-то трещало, ухало, выло и свистело, слышались крики, где-то явно потоками лилась вода…

Вот дьявол! Пока он дрых в своей каюте, похоже, налетела буря; шхуна последние дни шла в виду берега, до него, обрывистого, рукой подать – тут и до крушения недалече. Мысли в голове вертелись, а руки сноровисто делали привычное дело: натянули штаны, потом сапоги… Пошарил кафтан… не нашел, махнул рукой – обойдусь, зима, ли чё ли! Под ногами плескалась вода, уже выше щиколоток. Тимофей вслепую отодвинул щеколду на двери, шатаясь от качки, вышел из каюты и, найдя руками трап, так, на четырех, и полез наверх…

Шквалистый норд-вест свистел в снастях, гнул мачты, несмотря на глухо зарифленные паруса; пенистые валы били в корму, то подбрасывая ее, то прокатываясь по палубе до самого бака. По серому, мглистому небу наперегонки бежали рваные облака.

Командир «Святого Николая» штурман Булыгин стоял на шканцах возле рулевого, следил за волнами и отдавал короткие приказы на смену галсов. Юнгу, восемнадцатилетнего Фильку Котельникова, Булыгин отправил в трюм – следить, не появится ли течь, и при необходимости поставить на помпу для откачки воды шестерых промысловиков-алеутов, которые там ютились. А матросы – девять русских промышленных и один приблудный англичанин Джон Вильямс – распределились по-пятеро возле мачт, привязавшись короткими концами кто к фальшборту, кто к самой мачте, и, вооружившись топорами и тесаками на случай, если понадобится рубить такелаж, ждали куда судьба вынесет.

Судьба несла к берегу, который уже заметно зубатился белыми скалами. Выше, на холмах, пестрела осенними красками американская тайга, а над ней, в дальней дали, на сером фоне облаков выделялись снежные пики – лепота, да и только, однако, случись крушение, то дай бог, чтобы местность безлюдной была. Куда как хуже, ежели населена индейцами: местные племена, по слухам, мало того, что весьма воинственны, так еще и огнестрелом снаряжены – ружья и припас им англичане-трапперы в обмен на меха и шкуры предоставляют. Вроде бы для самозащиты, а на деле – дабы не допустить на эти земли нежелательных для британцев конкурентов.

Ох, напрасно я поддался на уговоры Анюты и взял ее с собой, думал Булыгин о жене, которая с двумя прислужницами алеутками сидела сейчас в капитанской каюте. Анна Петровна была креолкой и оправдывала свое участие в экспедиции ролью толмача, поскольку знала несколько индейских языков. Нужда в толмаче и преодолела сопротивление мужа: шхуна шла в края малознаемые, с какими племенами придется столкнуться – неведомо, а индейские языки ежели и разнятся промеж собой, то несильно, как русский от малоросского или белорусского. В общем, зная один из них или два, объясниться можно со многими. Но Николай Исакович мучился не оттого, что подчинился молодой жене, хотя его главный помощник, староста промысловиков Тараканов, узнав об этом, укоризненно покачал головой:

– Обошлись бы, Исакыч. Я, ли чё ли, с индейцами гутарить не могу, да и по-аглицки кумекаю. А бабу в море брать на промысел, да еще и слову ейному верх оставлять – распоследнее, скажу тебе, дело.

– Да все я понимаю, Тимофей! – повинился штурман. – Но и ты войди в мое положение: мы с Анютой всего-ничего женаты, а тут уходить надо, вестимо, не на один месяц…

– Ты, Исакыч, не хужей меня знаешь, сколь суденок компанейских топнет…

– Знаю, – кивнул Булыгин. – Так ведь на все Божья воля, Тимофей. Доведется потонуть – опять же с супругой вместе будем.

– Ну, тебе видняе, – махнул рукой Тараканов и пошел в контору к другу своему Баранову, главному правителю колонии – договариваться, сколько и каких промышленных в экспедицию брать. Они, поди-ка, все наперечет.

Да, чего греха таить, сказал тогда Николай Исакович покорное Богу слово, но внутри-то гордыня шевельнулась: вот, мол, какой я рисковый, с роком готов потягаться! Однако сейчас, когда неумолимо приближалась нешуточная угроза – разбиться о прибрежные скалы, без какой-либо надежды на помощь, – он воспринимал ее как расплату за свою глупую самонадеянность. А вот разобьются – что делать?! Следом за «Святым Николаем», где-то через месяц, из Ново-Архангельска должна была выйти шхуна «Кадьяк» под командованием Ивана Кускова, но ждать ее здесь как спасительницу безнадежно: рандеву судов (с целью последующего общего похода в Калифорнию) назначено за много миль южнее. Конечно, не дождавшись «Святого Николая», Иван Александрович встревожится и пустится на поиски, но вот когда это случится и найдет ли…

Не успел Булыгин додумать свою до сердечной дрожи растерянную мысль, как особенно мощный порыв ветра встряхнул шхуну от киля до клотика; с оглушительным треском переломился фок-рей, его обломки повисли на снастях; колесо штурвала вырвалось из рук рулевого, закрутилось то в одну, то в другую сторону, самого рулевого сбросило со шканцев; шхуна рыскнула носом туда-сюда и развернулась бортом к волне. Налетевший вал шутя смыл с мостика капитана и накренил судно столь круто, что Тимофей Тараканов, как раз поднявшийся из трюма на палубу, не удержался на ногах и кубарем покатился к фальшборту. Кто знает, где бы он очутился в следующие мгновения, не окажись поблизости Джон Вильямс, буквально повисший на своей привязи к мачте. Англичанин ловко перекинул приготовленный для рубки снастей топор в левую руку, а освободившейся правой ухватил судового старосту за шиворот и, напрягая силы – в Тимофее было не меньше пяти пудов, – подтянул его к себе:

– Keep behave, boatswain! Тержись!

Новая волна положила шхуну на другой борт, Вильямса и Тараканова кинуло на грот-мачту, и они вцепились в ее обвязку. Еще четыре матроса облепили мачту со всех сторон, ухватившись кто за что. У фока была такая же картина.

Пенистый вал перекатился поперек палубы. Серая вода с шумом стекла через штормовые портики.

– Тэнкъю, – отфыркавшись, кивнул Тараканов Вильямсу и добавил, ни к кому конкретно не обращаясь: – Терпим крушение, ли чё ли?

– К берегу несет… а тама – скалы… как уж Бог даст… – вразнобой откликнулись матросы.

– Понял. – Тимофей оглянулся через плечо налево и увидел, что берег – вот он, к небу поднимается, стало быть, крушение неизбежно. Повернул голову в сторону мостика – там никого не было, ни капитана, ни рулевого, штурвальное колесо крутилось как попало.

Вот сукин сын, подумал староста про штурмана, бросил судно и за бабой своей побег. Впрочем, может, оно и правильно: шхуна, ясное дело, обречена, надо спасать самое дорогое. Да вот спасет ли? Ему почему-то совсем не пришло в голову, что капитана могло смыть за борт вместе с рулевым.

Тимофей снова глянул на берег. Да, пожалуй, счет до крушения идет уже на минуты – и что тут прикажешь делать?..

А ежели все ж таки попытаться?..

И-эх, была не была! Уловив момент, когда палуба более или менее выровнялась, он оттолкнулся от мачты и, оскальзываясь на мокрых досках, рванулся к мостику. Услышал за спиной стук еще чьих-то сапог, но оглядываться не стал – только проблеснуло в голове: вот и ладно, вдвоем скорейше управимся.

Несмотря на грузность, Тимофей птицей вспорхнул на мостик и когтисто вцепился в штурвал. Тут же кто-то толкнул его в правый бок – потеснись! – боковым зрением он увидел, что это – Вильямс. В четыре руки, хотя и с трудом, они остановили «болтанку» штурвала.

– Фордевинд?[11] – перекрывая свист и гул ветра, прокричал Тараканов.

– Ноу, онли бакштаг![12] – мотнул головой англичанин, и Тимофей сразу согласился. Он увидел в береговой обрывистой стене широкий прогал и понял, что там речное устье. Если в него попасть, то можно обойтись наименьшими потерями, а чтобы попасть при зарифленных парусах, надо идти именно бакштагом, подставляя под ветер корпус шхуны.

То налегая всем телом, то повисая на ручках штурвала, вдвоем они сумели овладеть им и развернуть судно на нужный румб. Сразу стало легче: бортовая качка уменьшилась, ветер погнал шхуну к устью, которое прямо на глазах расширялось по мере приближения к нему. Но перед ним море кипело бурунами. Сулой![13]

– Господи, спаси и помилуй! – Тараканов широко перекрестился, и в тот же миг невесть откуда взявшаяся огромная волна подхватила судно на свой гребень, стремительно понесла к береговой каменистой отмели и со всего размаху шваркнула на торчащие из нее скальные зубья.

Скрежет и треск ломающегося дерева заглушили свист ветра и грохот прибоя. Волна схлынула обратно в океан, оставив на камнях изуродованный кораблик.

До устья реки он так и не добрался.