Читать книгу Схватка за Амур - Станислав Федотов - Страница 11

Сибирская зимняя степь своим цветом напоминала молоко, а бескрайностью – океан, только волны этого «океана» застыли по мановению руки волшебника Мороза, да так и остались на много месяцев. Но игра теней и света в хаосе мелких и крупных волн делала бесконечную равнину удивительно привлекательной: на нее можно было смотреть долго-долго, радуясь и поражаясь прихотливо-естественной красоте великой Природы – «Zum Augenblicke dürft ich sagen: Verweile doch, du bist so schön!»[2] – пробормотал Невельской, вдруг устав глядеть в окно кибитки, и откинулся на спинку сиденья. Дрезденское издание обеих частей «Фауста» было у него настольной книгой во всех морских походах. Он воспринимал героя трагедии как родственную душу, но спрашивал себя, готов ли на все ради постижения мира и со стыдом признавался самому себе: нет, не готов. А теперь совершенно неожиданно на его пути возникла Маргарита…

Он прикрыл глаза, вспоминая.

…Общее «ура» прозвучало нестройно, но аплодисменты были долгие и от души. Невельской смущался, поднимал руки, успокаивая, однако это не возымело действия – наоборот, его окружили, продолжая аплодировать и улыбаясь, и всячески старались выказать свое расположение. И вдруг он увидел близко-близко широко распахнутые от восторга голубые глаза, окруженные пушистыми золотыми ресницами, и услышал прерывающийся голосок:

– Геннадий Иванович, можно я вас поцелую?

Он почувствовал, что стремительно погружается в голубую глубину, смог в ответ лишь кивнуть, ощутил на щеке прикосновение мягких горячих губ и услышал одобрительный общий смех и новый взрыв аплодисментов.

И чей-то веселый возглас:

– Ай да Катенька! Никак жениха нашла!

За столом их посадили рядом, разумеется, предварительно официально познакомив. Геннадий Иванович узнал, что семнадцатилетнюю обладательницу бездонных голубых глаз и золотых вьющихся волос зовут Екатерина Ивановна Ельчанинова, но все ее называют Катенькой, что она – племянница иркутского губернатора (да-да, та самая, о которой в Якутске говорил ему Муравьев). А далее выяснилось, что Катенька обожает книги Джеймса Фенимора Купера и мечтает сама участвовать в каком-нибудь путешествии – морском или сухопутном, неважно, главное, чтобы с приключениями и даже тяжелыми испытаниями. Сам не понимая почему, Геннадий Иванович тут же пообещал обязательно написать книгу о подвиге русских моряков, правда, спохватился и добавил: но только позже, потом, когда появится достаточно свободного времени, а пока под большим секретом сказал, что уже ведет необходимые записи. Катенька пришла в восторг и с горящими глазами вытребовала еще одно обещание, а именно – что она будет первой читательницей рукописи.

– Я буду счастлив, – пробормотал совсем потерявшийся Невельской и, опустив голову, исподлобья осторожно оглядел сидящих за столом – не видит ли кто его смущение. Конечно же, ему показалось, что все всевидят и лишь из деликатности старательно не обращают на них с Катенькой внимания. Только Варвара Григорьевна, сидевшая напротив наискосок, как раз глянула в их сторону, встретилась с ним взглядом и одобрительно улыбнулась.

Геннадий Иванович почувствовал, что краснеет, под черным шелковым галстуком, дважды обвивающим шею, стало жарко и влажно. Он судорожно сглотнул, ощущая себя гимназистом на первом свидании.

– Вам нехорошо? – услышал он шепот девушки, посмотрел в ее наполнившиеся тревогой глаза и произнес вполголоса первое, что пришло в голову:

– Как же сможете стать первой читательницей, если вы будете здесь, в Иркутске, а я – неизвестно где, может быть, у черта на кулишках?

И услышал ответ, потрясший его до глубины души:

– А вы женитесь на мне, и мы всегда будем вместе.

Конечно, для подобных объяснений, а тем более решений, обеденное застолье в присутствии почти десятка малознакомых людей – место не самое подходящее, но когда и где чувства спрашивали разрешения у разума? Ну, может быть, за малыми исключениями, служившими лишь для подтверждения общего правила.

Геннадий Иванович понял, что корабль его жизни круто переложил галс, сделав поворот фордевинд[3]. И все волнения последних двух, а то и трех месяцев (а что кривить душой – его, конечно, волновало, как отразится на карьере и судьбе пусть и невольное, однако все же грубое нарушение инструкции) показались куда менее значительными, чем представлялись прежде. Но самое главное – юное создание, сидевшее рядом с ним, безо всяких усилий раскололо скорлупу, которую он пятнадцать лет наращивал вокруг себя. Наращивал с того самого дня, когда на выпускном балу Смольного института благородных девиц, куда были приглашены лучшие кадеты старших классов Морского корпуса, девятнадцатилетний Геннадий, оттанцевав мазурку, услышал за спиной хихиканье и весьма нелестные отзывы о себе подружек партнерши («заморыш», «лягушонок» и «мальчик-с-пальчик» были самыми легкими). Он и так натерпелся из-за своего невысокого роста, придававшего ему мальчишеский вид – достаточно сказать, что выпускная комиссия сочла невозможным дать первый офицерский чин такому юнцу и оставила его еще на год в корпусе, – так вдобавок эти девичьи насмешки! В общем, юноша замкнулся крепко-накрепко от искушений женским полом и весь устремился к искусству кораблевождения.

А тут – нате вам! – предложение! И от кого – от недавней смолянки!

– Ну что же вы молчите?! Я вам не нравлюсь?

Геннадий Иванович вынырнул из глубокого оцепенения и, не решаясь поднять глаза, сказал шепотом, четко разделяя слова:

– Я буду счастлив просить вашей руки, когда вернусь из Петербурга хотя бы в прежнем чине.

– А вы можете не вернуться?

Он еле расслышал – ее губы шевельнулись почти беззвучно – и ответил в том же тоне:

– Меня могут разжаловать в матросы и послать служить в любое другое место.

Тут он все-таки рискнул взглянуть в ее глаза и увидел, что они готовы пролиться если не реками, то уж ручьями – непременно.

– Я буду вас ждать, – прошептала девушка.

Будет, поверил он, а еще поверил – дождется.

…И что же? «Остановись, мгновенье», и можно умирать? Ну, нет, жизнь только начинается!