Читать книгу Великая Русь - Станислав Малаховский - Страница 6

Отряхала Русь новая

прах темнейших веков…

Вышли рынки торговые

до морских берегов.

От потешных баталий,

юных шкод и забав

Петр страну повел в дали,

флот и войско создав.

После тяжбы с сестрицей,

бунта, казни стрельцов

он вернул все сторицей,

славя землю отцов.

Уж его не догонишь —

слыша времени зов,

с малой речки Воронеж

взял он курс на Азов.

И у врат Цареграда,

где прибил щит Олег,

с помпой в ночь – с канонадой

встал петровский ковчег!

Бил он турок и шведов,

как не бил их никто.

Петр науки изведал,

знал ремесел штук сто!

С ним друг Меньшиков рядом,

удалец и шутник;

в бой водил он бригады —

маршал,

царский денщик.

Но ему доставалось:

крут был норов Петра!

Трость царева ломалась

уж об Сашку с утра…

Сашка – мот и проказник,

храбр, смышлен да хитер.

Грозен Петр – «медный всадник» —

все ж отходчив и добр.

Встал вдруг Петр над Невою,

войску молвив одно:

– Здесь в Европу на море

мы прорубим окно!

И дела закипели…

Город встал из болот.

Иностранцы глазели —

царь сам строит свой бот?!

Под дубину российскую

и под стук топора

рвались с верфей балтийских

в бой корветы Петра.

Лоцман-царь за штурвалом;

вмиг – матросы на реях…

После пили все валом

на его «ассамблеях»!

Бил пашу он и Карлу,

в Крым и в Польшу ходил;

Шлиссельбург, Ревель, Нарву

штурмом взяв, покорил…

И храним провидением,

на вершине встал славы,

когда в грозном сражении

шведов бил под Полтавой!

Перенес он столицу

в дивный Санкт-Петербург.

Град дворцами гордится,

академьей наук…

Говорили в Европе:

– Царь силен и умен.

Выводил страну Петр

на орбиту времен.

Восхищался им в «Полтаве» Пушкин:

Петр, чтоб шведов выбить из седла, —

медь Христову перелил на пушки,

поснимав с церквей колокола!

На бороды в зле наступали бояре,

чесали в затылках

и ниже спины:

– Пропала Рассея!

– С таким государем

на немцев и флот

разве хватит казны?!

– Ишь, послал черт

царя-богохульника!

– Э-эх,

Русь-матушка

без креста…

И сжигали себя

староверы-раскольники

в ожидании

Антихриста…

Уходили в скиты,

в леса сибирские,

крестили двуперстьем,

холили бороды.

Разбегались в страхе

крысы монастырские

по дальним заимкам

из буйного города.

Стонал и мужик от царевых поборов,

тянул до весны

на каше березовой…

В деревнях голо

от рекрутских народов,

одни старики да вдовьи слезы.

И помнил народ еще долго

и тонкости,

почем государев «изюма фунт» —

как юный Петр

с древней царской жестокостью

в Москве подавил тот стрелецкий бунт.

Злы на царя,

мерзли в топях крестьяне,

Питер построив Отечеству в дар…

Но все ж ухмылялись в кулак россияне,

когда вам царь

бороды стриг у бояр!

Притерпелся народ

к царевым чудачествам:

– Вишь, как Рассею зато повернул!

На службу к нему шли дворяне,

казачество;

победы и славы несся гул.

Петр Великий —

мастак, работяга:

сам токарь,

кузнец,

плотник,

первый строитель.

Поднял он величие

русского флага —

Руси флотоводец,

воин,

учитель!

Время Петра —

всей страны обновленье.

Был труден путь в гору —

дорога крутая.

Проснулась медвежья,

пришла вся в движенье

Россия могучая и молодая.

Уходит в прошлое Древняя Русь…

На смену другие идут поколенья,

но верен я теме своей остаюсь:

раскрыть нашу душу,

страны всей значенье.

Мне подвигов предков пыль сметать

не кажется архаизмом;

без вранья истории трудно понять

строительство социализма.

Меняется время —

меняется стих…

Поэзия – женщина строгая!

Старинный размер я сдаю в архив,

другую эпоху трогая.

Век просвещенья…

На Руси – матриархат:

всем правят немки.

Фейерверки,

маскарад,

камзолы,

парики,

балы и туалеты,

гулянья,

кутежи,

чины и эполеты…

Екатерины, Анна, Лизаветы

страну в феодализм

отбросили назад.

Забыта новь Петра,

его дела, заветы!..

Могучий взлет,

величье дел, затрат…

Сподвижники в опале,

многих нет уж.

Все косность, старь, застой,

куда ни кинешь взгляд.

Засилье иностранцев…

Спит сенат.

В ходу Указ «О вольности дворянства»;

повсюду кабала и барское тиранство.

Дворянству – вольность,

а крестьянам – ад!

С тех сорока годов остался лишь «Завет»

да шпага с надписью «Виват, Элизабет!».

Бироновщины страх и ряд переворотов,

напрасных войн,

мишурность анекдотов,

ловля чинов,

авантюристов рой…

И век Екатерины вдруг Второй.

Принцесса Цербстская,

Руси Семирамида,

Екатерина – просвещенная Киприда

Вольтеру письма шлет;

сам Д’Аламбер ей друг.

Цветет в столице Академия наук,

где Ломоносов – первый всем учитель;

Дашков – президент и попечитель,

подруга юности Армиды молодой,

блиставшая умом и красотой.

В дворцах величественных

Северной Пальмиры,

затмившей роскошью

едва ли не полмира,

сенат с коллегией,

где важные мужи;

двор, где статс-дамы,

камергеры и пажи,

интриги, сплетни,

тайные пружины…

И в духе Монтескье —

«Наказ» Екатерины!

Здесь Панин – прожектер,

Шувалов – финансист,

Волконский – воин, князь,

Щербатов – публицист;

Румянцев, Шереметев, Салтыков,

достигшие фельдмаршальских чинов…

Здесь фавориты:

первый – граф Орлов,

лихач, красавец, к подвигам готов;

второй – Потемкин,

лучший из умов,

князь «Тьмы» Таврический,

прилежный реформатор,

любимец «матушки»,

бессменный триумфатор.

И дальше фавориты чередой:

юный Ланской,

могучий Трубецкой,

вслед ряд любимцев страсти роковой,

полуправитель поздний

Зубов пожилой…

Здесь, одами к Фелице достославен,

поэт придворный

прапорщик Державин.

Херасков там, поэт,

Крылов – наш баснописец,

Фонвизин,

Рокотов – известный живописец…

Там Новиков – издатель, просветитель,

в опале Павел,

выродок,

весь в дурака отца,

дождавшийся, как он,

и трона, и венца,

презренья гвардии, такого же конца.

Там иностранцы,

знать, чины…

Весь «свет»!

Но войско в войнах,

и Суворова там нет.

И нет Радищева,

как нет там Пугачева, —

но грозный призрак их

витает меж дворцов!

В Сибири первый революционер

за дерзость слова.

А вождь мужицкий…

царство тряс с низов.

Идет из веков,

от старинных преданий

гул эха

первых народных восстаний.

От Атея – царя скифов,

от Маджака —

правителя антов, вождя, вожака,

от древлян и волхвов

до октябрьских побед

народ бунтовал все две тысячи лет!

Бунтовал против рабства,

дани и крепи…

Но были крепки его тяжкие цепи.

Страдал, гнет терпел,

вновь боролся народ.

Всегда ненавидел он бар и господ!

В огне поместий,

в мучениях казней

зарождалась

вольности русской заря…

Шли за землю,

за свободу

люди Разина,

Пугачевцы —

за мужицкого царя.

С Дона,

с Волги-матушки бездонной,

словно силу взяв

могучей той реки —

добрались

до помещиков,

до трона

гневные крестьянские полки.

С гиком,

с песней,

с кольями да с вилами

за мужицкой

волюшкой

всем миром шли —

посчитаться с барами постылыми,

свою долю взять

у матери-земли.

Бунт мужицкий…

Грозный, злой, багряный —

он не раз ввергал тиранов в страх.

Сколько здесь сражалось

безымянных

бунтарей на волжских берегах?!

Пробуждалась от пут феодалов Россия.

Задымили заводишки,

фабрики,

рудники…

Потянулись в отходничество

голодные и босые

с деревень отчаянные мужики.

Прибирали к рукам голытьбу

индивидуумы;

обрастали заводы

плетьми и острогами.