Читать книгу По следам полка Игорева - Станислав Росовецкий - Страница 4

Знаменитый, давно в хитрых своих трудах поседевший киевский сыщик Хотен незаметно втянул в себя воздух. Да, в его богато обставленной горнице сегодня возник необычный и не сказать чтобы приятный запашок. Струился он, несомненно, от молодого человека, робко присевшего на край резной гостевой скамьи. Приоделся юноша для важного разговора, надел лучшую шубу и шапку покойного отца, вот и смешались запахи молодого разгорячённого тела и старческой унылой кислятины. Шубу можно было бы освежить снегом, да только где тот снег теперь? Вот и жди теперь следующей зимы… Хотя с каких это пор он думает о заботах, пристойных разве что домоправительнице Прилепе? И почему уже во время первой встречи испытал он, Хотен, доброе чувство к этому совершенно чужому для него юноше? Мало ли щеночков человеческой породы, милых и глуповатых, стучат высокими каблуками по бревенчатым киевским мостовым? Боярин киевский откашлялся и важно заговорил:

– Молодой Неудача Добрилович! Две недели назад ты пришел ко мне с подозрением, что твой отец боярин Добрила Яганович (да будет земля ему пухом!) был на войне убит не ворогами-половцами, а подлыми злодеями из своих, киевлян. И пообещал ты щедро меня одарить, если я найду убийцу. Так ли было?

– Именно так, боярин, и было! – высоким рвущимся голосом отвечал юноша, пошарил в рукаве и, не найдя там платка, пальцами смахнул со лба пот. – Я обещал тебе, боярин, лучшего отцовского коня – трёхлетку, игреневого с белыми чулками, породы чужеземной, полуденной. Не томи меня, поведай, что узнал…

Хотен помолчал. Потом нахмурился:

– Думаю, что нет в Русской земле человека, который, подобно мне, сумел бы развязать этот узел. Боюсь, что нет, и прямо не знаю, кто сможет таковыми запутанными делами заниматься, когда я окончательно пойду на покой или помру, – он замолчал, потому что почувствовал, как напряглась за спиною Прилепа: то ли дурносмех в себе таит (любит посмеяться над хвастовством хозяина), то ли недовольство тем, что заговорил о своей смерти. – Я осторожно навёл справки, я переговорил с надёжными свидетелями и обдумал всё, что ты мне рассказал. Теперь я почти разгадал загадку, и…

– Почти? Что значит – почти! – вскричал, невежливо перебив старшего и по чину, и по возрасту молодой Неудача.

– Узнаешь в свой черёд! – незлобиво прикрикнул Хотен и снова помолчал, сосредотачиваясь. – Мне рассказали дружинники твоего отца и, особенно подробно, его оруженосец Узелок, про обстоятельства смерти почтенного Добрилы Ягановича, царствие ему небесное. Ты всё это тоже слышал, однако выслушай и меня сейчас внимательно…

И, принявшись рассказывать, увидел Хотен то, о чём повествовал, столь явственно, будто припоминал им самим виденное, а не картину, восстановленную из показаний свидетелей, а ведь из них всегда кое-кто не прочь и приврать, а другой привирает, сам того не замечая. Хотен в тот поход, прошлогодний, не ходил: киевские полки оставались дома.

На Хороле дело было, почти полный год с тех пор пролетел. Полки великих князей Святослава и Рюрика выступили тогда против половцев. А степняки, Кончаком приведённые, стояли на речке Хороле. Кончак ожидал на переговоры послов от великих князей, которым предложил мир, великими князьями понятый как коварная уловка. По пути от встреченных купцов услышали Рюрик и Святослав известие о местности на Хороле, где купцы видели половцев, и послали туда как передовой полк дружины князей Михаила Романовича, которому служил Добрила Яганович, и Владимира Глебовича. Те в тумане проскочили мимо лощины, где стояло войско Кончака, и оказались на холме в тылу у половецких полчищ, на другом берегу мелкого Хорола. Туман рассеялся, и увидали князья на лугах бесчисленное войско половцев, да ещё с огромными самострелами, стреляющими «греческим огнем», нацеленными, правда, не на них, а на запад, в сторону Киева. Тогда началась обычная перестрелка, и князья Михайло и Владимир, коротко посовещавшись, решили послать по боярину к великим князьям, прося немедленной подмоги. Понятно, почему не одного посла отправили, а каждый своего: боярам, каждый сам-друг с оруженосцем, приходилось скакать на виду у готовых к бою половцев, стоявших ближе полёта стрелы. И, казалось бы, нет в том ничего необычного, что посланец Владимира Глебовича благополучно добрался до великих князей и привёл их на место битвы, а вот отцу Неудачи не повезло. Однако теперь Хотен, обдумав всё им услышанное от участников этих событий, пришел к выводу, что произошло невиданное доселе на Руси преступление.

Две стрелы поразили Добрилу Ягановича, когда он уже уходил из-под обстрела, почти скрывшись от половецких лучников за холмом. Его оруженосец Узелок, оставшийся возле князя Михаила Романовича, успел рассмотреть, как боярин дважды дёрнулся, ударенный стрелами, и склонился к гриве коня. Больше он своего хозяина не видел, но тогда пребывал в убеждении, что если тот только ранен, то Чурил, поехавший вместе с ним в посольство, позаботится о боярине. Позднее, уже после битвы, выяснилось, что Чурил о хозяине таки позаботился: вывез его к основным силам киевского войска, но уже мёртвого.

Боярин Добрила Яганович был, как положено, оплакан родичами и погребён, по старинному обычаю, в полном вооружении и с конём, чтобы легче было ему добраться до страны его мёртвых варяжских предков, Вальхаллы. Однако на тот случай, если правы окажутся православные попы, если нет давно никакой Вальхаллы или русского ирия, наняли попа, и он пропел всё необходимое для христианского погребения и покадил добрым греческим ладаном. Примерно через месяц после похорон поползли слухи, что боярин был убит своими. Тогда-то молодой Неудача Добрилович и обратился тайно за помощью к ведомому разгадчику преступных тайн и хитростей киевскому боярину Хотену Незамайковичу – вот какая слава о нём по Русской земле идёт! Слава Богу, юноша догадался посетить знаменитого сыщика в полной тайне – иначе Хотен сразу же отказался бы от дела.

– Сперва я, знаешь ли, подозревал, что к убийству причастен оруженосец отца твоего, Узелок, – иначе почему он не поехал со своим боярином?

– Да ведь…

– И я понял, в чём дело, только увидел Узелка: ковылял парень на костылях. Ранило его в ногу при перестрелке, вот и остался он в дружине. Разумеется, я сразу же спросил у Узелка, кто поехал с боярином вместо него. Оказалось, что Чурил, копейщик. Тогда я спросил: он сам вызвался – или был назначен твоим покойным отцом? Оказалось, что этот Чурил вызвался сам. Я не мог допросить Чурила, потому что он, как ты сказал, уехал на Северщину. Сразу скажу тебе, чтобы не позабыть: напрасно ты, Неудача, поспешил распустить отцовскую дружину.

– А что мне было делать, Хотен Незамайкович? Я после батюшкиной смерти получил чин в дружине великого князя Святослава Всеволодовича, да небольшой ведь – децкого. А децкому из собственных слуг только оруженосец и положен…

– Нельзя было скупиться. А если твой враг, замысливший убийство отца твоего, на двор ваш нацелился? Как с одним оруженосцем, да ещё хромым, оборонишься? Ладно, рассказываю, как я действовал. Я, ты помнишь, осмотрел кольчугу, в которой твоего отца с поля привезли (похоронил ты его в новой броне, с позолотой на вороте), а потом опросил бабок, что твоего отца обмывали. Кольчуга прорвана не была, а на вороте нашёл я кровь. Бабок я опрашивал порознь, и все три, будто сговорившись (а зачем было бы им сговариваться?), клялись, что на спине у покойника были только большие синяки, два синяка, а вот в горле рана. Одна из бабок назвала её «смертной».

– О Велес всемогущий!

– А я опять взялся за Узелка. Тот снова клянётся-божится, что отец твой дважды дёрнулся, а потом согнулся в седле. От половцев был он защищен холмом, но если бы в него и попала третья стрела, то никак не в горло. Вывод один возможен. Глас народный прав был: твоего отца убили, там же, за холмом. Тот самый копейщик Чурил изловчился и ударил его в горло стрелой. Наверное, расстегнул ворот кафтана, чтобы боярину было легче дышать, – и предательски заколол, держа стрелу, как кинжал. Ну, как тот, рыцарский, коим немцы поверженного противника сквозь броню прикалывают.

– Постой, Хотен Незамайкович, – Неудача вытер кулаками глаза и прищурился на Хотена. – Но ведь ты сказал, что почти разгадал загадку, и… Разве не так именно злодейство и совершилось?

– Разгадка тайны родилась здесь, – и Хотен значительно постучал себя по лбу. – В этом котле выкипятилось разумное варево из болтовни оруженосца и баб-портомоек. Однако это всего лишь догадка, и мы должны теперь убедиться, что она верна. Сего же можно достичь только двумя способами.

– Говори, боярин, не томи, и без того голова уже кругом идёт…

– Сначала я должен своими глазами увидеть смертную рану твоего отца, Неудача.

– Ой! – это Прилепа за спиною у Хотена: догадалась уже…

Быстра разумом Прилепа, чего не скажешь о Неудаче, – ишь как вытаращился…

– Да как же, боярин, можно увидеть раны моего отца, коли отец мой в могиле лежит?

– А вырыть его из могилы на малое время – да и посмотреть. Через год ещё можно всё нужное увидеть, – твёрдо, будто о деле вполне обычном, заявил Хотен. – А потом снова закопать – и с полным к покойному твоему отцу уважением.

Молодой Неудача, сын боярина Добрилы Ягановича, вскочил со скамьи и, совсем забыв о приличиях, забегал взад-вперёд по чужой горнице. Отвратный душок от его шубы с новой силой ударил в ноздри Хотену, и тот задумался: если обычно люди к старости глохнут и слепнут, почему он стал острее воспринимать запахи? Или просто, разбогатев, отвык от жилой вони, неотвязной спутницы бедности?

Неудача уже стоит прямо перед ним, запашок накатывается волнами. Что он говорит? Кричит, лицо налилось кровью…

– Повтори, я не расслышал.

– Я говорю, что отца выкапывать из могилы не дам! Потому что не хочу, чтобы он понял дело так, будто я приглашаю его вернуться домой! Видят боги, я своего батюшку люблю, да только живого – а мёртвый мне на дворе не надобен! Знаю я, знаю, чем такие возвращения мертвецов заканчиваются!

Хотен крякнул. Он мог бы сказать, что вот уже на седьмой десяток перевалил, однако ни разу ему не довелось увидеть ожившего мертвеца, и что, на тот случай, если станет такой приходить, есть доброе народное средство – забить, когда вернётся спать в свою могилу, прямо в сердце осиновый кол. Мог бы это сказать Хотен, да предпочёл промолчать. А вместо этого – тихо, медленно:

– Говорят в народе, что мёртвый встаёт из могилы и досаждает живым, только если те чего-нибудь не сделали для него, что обязаны были. Скажи, а разве ты отомстил за убийство своего отца?

Юноша замолчал. Хотен, впрочем, ожидал, что он не согласится раскапывать могилу. Сыщику и самому не очень-то хотелось раздевать отобранного у земли страшного (что скрывать?) мертвеца и при неверном свете факелов всматриваться в почерневшие его раны. За долгую его жизнь ему только дважды приходилось проделывать такое, при этом единожды с согласия великого князя и оба раза – со строжайшими предосторожностями, дабы не проведал ни простой народ, ни церковники.

– Ладно, не хочешь отрывать, так и не будем, – вздохнул славный сыщик. – Вот только тогда ты на себя большой грех возьмёшь, сынок. Тебе ведь в любом случае теперь придётся поймать Чурила и жечь на огне, после чего убить и закопать безвестно. А вдруг окажется, что наши свидетели ошиблись, и сей копейщик невиновен?

Молодой Неудача Добрилович уставился в пол, размышляя. На его гладком лице прочитал Хотен тяжкую работу мысли, а вот отдаст ли парень теперь лучшего отцова коня, этого и Хотен не сумел прочитать. Неожиданно, легко кашлянув, за спиною хозяина заговорила Прилепа, и ему, как всегда почти, приятно было услышать её странный для бабы за сорок звонкий девичий голосок:

– Не нужно тревожить прах почтенного боярина. Ты, Хотен, нашел единственно правильную разгадку. А вот с поимкой убийцы я бы повременила. Надо сначала попытаться вызнать, сам ли Чурил замыслил убить своего хозяина или же его нанял кто. А уж если не выведаем ничего о заказчике, тогда только ловить и пытать – просто другого способа выведать о заказчике не будет.

Хотен кивнул, соглашаясь. А вот молодой Неудача Добриловича заявил, снова не глядя ему в глаза:

– Я и тому удивился уже, да только промолчал, почтеннейший Хотен Незамайкович, что баба сия, мне ведомая как твоя раба, присутствует на нашем тайном разговоре. А сейчас ещё посмела и свое слово сказать!

– Баба сия, Неудача, не раба мне, – заговорил Хотен твёрдо, но без особого желания раскрывать перед этим молокососом свои семейные отношения, – да куда тут денешься? Приходится заради дела. – Не раба мне Прилепа, а свободная слуга, моя верная подруга и помощница. Теперь, как состарился, весь розыск, тот, что на ногах, ею делается, а вот думаем мы вместе. Что мне ведомо, то и ей. И если решишься ты довести до конца розыск убийцы отца твоего, придётся тебе довериться ей, потому что искать будет Прилепа.

Хотен замолчал. Он вовсе не собирался сообщать о том, что Прилепа, помимо всего прочего, ещё и мать пятерых его детей – двух сыновей и трёх дочек. Дочери уже выданы замуж, а старшего из сыновей Прилепы, Сновида, крещёного Михаилом, Хотен собирается туда попозже признать своим законным сыном и наследником. Прибрачить, как говорят киевляне в таких случаях, и в таких случаях тут единственный путь – стать под венец с матерью Сновида. Чуть попозже… Ожегшись на первом браке, Хотен не пожелал снова испытывать судьбу и даже на Прилепе побоялся жениться, хоть она тысячу раз доказала ему свою верность и преданность…

– Ну вот что, – произнес Хотен значительно. – Коня ты мне пригони, ибо убийцу я тебе нашёл. А на заказчика, коли был такой, мы с Прилепой выйдем, никуда не денется. Давай теперь вспоминай, не обидел ли твой покойный отец чем-нибудь Чурила.

– И не ври, – бросила Прилепа. – Не старайся отца обелить. Тут только правда нужна. Не отбил ли твой батюшка у Чурила девку?

У молодого Неудачи Добриловича отвалилась челюсть. А Хотен крякнул и, развернувшись на скамье, встретил торжествующую улыбку Прилепы. Видать, уже успела баба кой-чего раскопать. Ну и слава Богу, если заказчика не было. Не знаешь ведь, на кого рискуешь выйти и самому подставиться из-за какого-то коня. Вздохнул Хотен и обратился снова к юноше:

– Отвечай же Прилепе, да без вранья!

И пока морщил юноша свой гладкий лобик, вдруг понял Хотен, кого именно напоминает ему этот недотепа и почему столь приятен для лицезрения.