Читать книгу Эксперимент - Станислав Владимирович Борзых - Страница 2

Эта глава, несмотря на название, посвящена не тому, наблюдается ли то, что значится в её названии, но тому, осуществимо ли нечто подобное, причём не столько современными средствами, сколько вообще. Любое животное, взаимодействуя со своей средой обитания, так или иначе, меняет её, и это, разумеется, относится и к человеку. Тем не менее, есть веские основания считать, что наш вид несколько – выражу это мягко – отличается от всех прочих в данном плане, а потому есть смысл не просто указать на то, что свойственно любому существу, но рассмотреть вопрос, связанный именно с антропным влиянием на природу во всех её манифестациях, по крайней мере, потенциальных. Последующие разделы этой работы отведены как раз доказательству того, что люди серьёзно вмешались в естественные процессы и сильно перекроили облик нашей планеты, тем самым запустив один из грандиознейших экспериментов в её истории, но здесь речь пойдёт о реализуемости подобного проекта как такового.

Сначала немного о терминах. Тот, что вынесен в заголовок, означает всего лишь век человека или более точнее – эпоху, в которой наш вид является определяющим фактором изменений прежде всего в геологической, но также и в биологической сфере – не только в них, но они основные. Само это слово представляет собой переформатирование более известного обозначения голоцена, как – с греческого – нового целого, начавшегося около двенадцати тысяч лет назад с момента окончания вюрмского ледникового периода, где последнее было заменено на нас, любимых. На момент написания этих строк определение не признано официально, но есть веские основания полагать, что это всё-таки будет сделано если и не в ближайшее время, то в принципе. Собственно, необходимости так поступить и посвящена эта глава, однако пока речь о другом.

Помимо того, что метаморфозы испытывает ландшафт планеты – что связано с тектоникой плит, сменой магнитных полюсов, интенсивностью свечения Солнца и многих других причин – трансформируются и его обитатели, а кроме них, что нисколько не удивительно, их общая конфигурация, т.е. вся эта структура. Что интересно, однако, это не столько нынешняя или какая-либо прошлая относительно стабильная система живых организмов – это тоже важно, но не в контексте данного раздела исследования, впрочем, без этого обойтись нельзя, так что к нему мы обязательно вернёмся – сколько внезапные – по меркам возраста нашей планеты – массовые вымирания – и последующий столь же взрывной рост их числа, но уже в ином эквилибриуме – животных, спровоцированные теми или иными событиями – как уже упомянутыми в связи с географической текучестью поверхности нашего небесного тела, так и с разного рода воздействиями извне и снаружи. В этом отношении вполне релевантен и резонен вопрос о том, стал ли человек тем триггером и тем постоянным дамокловым мечом, которые влияют на биосферу как напрямую, так и опосредованно, и я попытаюсь решить его в рамках текущей главы. Но вначале, что значит это исчезновение, затрагивающее чуть ли не всех обитателей нашего дома, а не локальные происшествия, которые случаются регулярно?

Прежде всего о технических сложностях. Проблема состоит в том, что любые наши датировки, а тем более оценки количества видов как вчера, так и, что нисколько не изумляет в свете того, что последует, сегодня, в лучшем случае приблизительны и некорректны, а в худшем – ложны и обманчивы. Мы слишком несовершенны, чтобы судить о чём-то с более или менее приемлемой степенью уверенности – она тоже находится под большим вопросом – а потому любые наши вердикты спорны и туманны. Как бы то ни было, но здесь не хватит места для того, чтобы снять эту трудность – для чего требуется отдельная книга, которая у меня есть – а потому есть смысл в том, чтобы согласиться с тем, что постулируется ныне, и попробовать с этим разобраться, но до того ещё одно соображение.

То, что представлено ниже, разумеется, является крайним упрощением того, что имело место быть в истории Земли – а то и в космосе, почти наверняка он довольно основательно, хотя и дисперсно, т.е. очень разреженно заселён. Крупные – или великие, так их обозначаются в английском языке – вымирания сопровождались порядка двумя десятками более мелких, а, кроме того, далеко не всегда они происходили в один этап и сразу, но растягивались на периоды и стадии – и да, нам неизвестно постигала ли та же участь первых местных квартирантов, т.е. бактерий и архей, увы, но они почти не оставляют по себе археологических следов, так что речь идёт о многоклеточных и о последних пятистах сорока миллионах лет, данные, естественно, приблизительны. Тем не менее, для общего понимания того, что мы наблюдаем, вполне хватит и рамочного рассмотрения, тем более что куда критичнее сама суть, а не конкретные детали. Имея это в виду, продолжим.

По здравому рассуждению масса – это довольно серьёзный процент. Так, пять до сих пор перенесённых – в большинстве своём, конечно, нет, история эволюция по преимуществу есть летопись исчезновения, а не выживания – обитателями нашей планеты подобных катаклизмов, вымывали из генетического пула как минимум больше половины всех тогдашних организмов, что, среди прочего, позволяло образовываться новым взамен старым. Порой эта цифра доходила до почти полного истребления жизни, и это было действительно монументально.

В скобках стоит заметить, что наряду с этим также претерпевали изменения не только и даже не столько сами существа, сколько вообще вся планета. Скажем, кислород был выделен в атмосферу бактериями или водорослями – есть свидетельства в пользу обоих – а многие породы и полезные ископаемые состоят из окаменелостей и отложений – как нефть или песчаник. Всё это сильно осложняет картину, но не напомнить об этом было нельзя. Впрочем, это не главное.

Суть в том, что освобождались целые ниши в глобальном масштабе, потому что там больше никого – т.е. буквально, ни единой души – не оставалось. Это далеко не ординарное событие, и оно обычно вызывалось чем-то по-настоящему громадным, связанным либо с внутренней динамикой функционирования Земли, либо с каким-то внешним влиянием, что, собственно, и позволяло покончить со многими её обитателями. Чтобы представить себе, что могло выступать в данном качестве, рассмотрим два потенциальных сценария, которые вполне вероятно имели место быть и которые соответствуют упомянутому делению.

Теория дрейфа континентов была впервые предложена А. Вегенером в десятых годах прошлого века, но получила признание только во второй половине того же столетия. Вкратце её смысл – в нынешнем её представлении – состоит в том, что есть тектонические или литосферные плиты, которые движутся относительно друг друга, меняя конфигурацию материков, а также вызывая извержения вулканов и производя утилизацию – и порождая новую – огромного количества материи. У всего этого процесса есть куча других последствий, но удовлетворимся озвученными.

На данный момент выделяют восемь крупных образований и некоторое число поменьше. Их перемещение не останавливается ни на мгновение, и оно оказывает колоссальное влияние на жизнь. Мы не замечаем этого из-за того, что это происходит очень медленно, но на длительных промежутках времени эффект более чем ощутим, и он вполне мог становиться причиной в том числе массовых вымираний. Как бы это выглядело?

Прежде всего не надо рисовать в своём воображении катастрофические картинки гигантских разломов и падения в огненную пропасть несчастных созданий. Хотя такое и не исключается, полная элиминация десятков процентов видов протекает не так быстро, а описанный сюжет касается отдельных особой и их групп, но никак не относится к полной зачистке ландшафта. На самом деле всё куда прозаичнее, но от этого не менее жестоко, жёстко и безлично.

При столкновении плит друг с другом случаются землетрясения, в воздух выбрасывают тонны вещества, разрываются целые континенты, что-то уходит под воду – а то и глубже. После этого может наступить долгая зима, измениться состав атмосферы, исчезнуть ниши и еда, а также сородичи и потенциальные партнёры, образоваться новые моря или, напротив, участки суши и т.д. Именно это убивает в промышленных масштабах в отличие от разовых событий, которые особого следа по себе не оставляют, хотя и выглядят впечатляюще.

Второй сценарий ещё более трагичен. Например, как предполагается – есть и другие гипотезы – несколько десятков миллионов лет назад на Землю упал астероид или метеорит, который погубил динозавров – и не только их – и в итоге позволил млекопитающим доминировать – среди них выделяются вовсе не хищники или приматы, наиболее многочисленны грызуны, от которых все и произошли, и человек тоже. Опять же сам он уничтожил далеко не всех, но разного рода последствия от его удара были более катастрофичны, чем он сам. Менее драматичны – в силу того, что более медлительны по своим последствиям – вспышка сверхновой, смена магнитных полюсов, изменение орбиты нашей планеты и т.д., но и они не менее эффективны в том, чтобы покончить с обитателями нашего общего дома. Что наблюдается в таком случае?

Более или менее то же самое, что и в первом. Это могли быть цунами, чудовищные столпы пепла, снижение температуры, затопление или, наоборот, поднятие огромных территорий и много чего ещё. Разница состоит лишь в том, что событие имеет внешний по отношению к Земле характер, но при этом задействует те же механизмы, которые действуют прямо тут.

По большому счёту животному нет никакого дела до того, что – и если уж на то пошло кто – именно его убьёт. В конечном счёте оно падёт жертвой резкой трансформации привычной системы, потому что приспособлено оно к стабильным – на определённом сроке – условиям существования, которые относительно быстро изменяются, что не даёт ему времени на то, чтобы адаптироваться к ним, и это сводит его в могилу. Выживают только те, кто достаточно гибок или же просто удачлив, и они наследует тем, кому не повезло.

В этой связи далеко не празден вопрос о том, реально ли уничтожить вообще всё одушевлённое, что заселяет нашу планету. И на него есть довольно прямой ответ. Более чем. Как считается, через несколько миллиардов лет Солнце превратится в красного гиганта и поглотит Землю, спалив её дотла. Куда раньше станет нестабильным угол наклона оси вращения, а до того вполне осуществим второй сценарий – т.е. столкновение с каким-нибудь крупным объектом или что-то вроде того.

Участь человека ещё более печальна. Виды, конечно, в состоянии существовать миллионы лет – так называемые живые ископаемые, вроде наутилусов и крокодилов – но наш вряд ли на это способен. Ни наши технологии – о чём в последней, пятой главе – ни наша сообразительность – впрочем, сильно преувеличиваемая – не помогут нам в том, чтобы суметь попрать эволюционную логику, так что наша судьба более или менее предопределена – но из этого ничего смыслового и оценочного не вытекает.

Касается ли это жизни как таковой сказать сложно. Как нетрудно убедиться, до сих пор она выдерживала весьма серьёзные испытания и всякий раз воскресала как феникс из пепла – и метафорически, и буквально – а, кроме того, возникла при крайне неблагоприятных – но не для её появления по всей видимости – обстоятельствах, однако это не означает того, что она надёжно защищена от любых катаклизмов. В принципе есть множество самых разных событий, которые в силах уничтожить всю планету, хотя и тогда есть вероятность того, что кто-то спасётся и перелетит куда-то в иное место – о чём говорит теория панспермии – и там начнёт всё заново. Как бы то ни было, но сама по себе она смертна, и существует масса её потенциальных убийц. Не будем, однако, фантазировать и вернёмся к нашим баранам.

Для того, чтобы претендовать на роль инициатора каких-то глобальных геологических и биологических изменений, человеку, очевидно, не обязательно делать всё своими руками, но довольно и того, чтобы запустить соответствующие процессы – сознательно или нет, не суть – которые и сыграют роль мировых гробовщиков для тех из нас, кто окажется не слишком везуч, чтобы не очутиться у них на пути. Но хватит ли этого? Давайте разобьём этот вопрос на две части. Во-первых, рассмотрим, что мы сами в состоянии совершить – и что уже выполнили – т.е. обратимся к нашему потенциалу, ведь именно он предопределяет, в конце концов, на что мы праве рассчитывать – аллегорически, конечно, выражаясь – а, во-вторых, взглянем на то, что мы запустили – или что можем осуществить в принципе.

Эволюция человека детально изучена и описана во множестве книг, к которым и хочется адресовать читателя, а потому здесь я ограничусь лишь перечислением всем известных фактов. Наиболее релевантны для настоящих целей интеллект, орудия труда, культура и собственные усилия по истреблению какого бы то ни было зверя. Начнём с последних, потому что их обычно серьёзно переоценивают, а затем двинемся в обратном порядке – сойдёт на самом деле любой, это не так важно. Однако прежде всего о самом главном.

Следует различать отдельного человека и их группу. Ниже речь пойдёт о второй, но не сказать несколько слов об индивиде попросту непростительно. Каково его или её воздействие на его или её окружение и насколько оно больше или меньше того, что оказывают представители всех прочих видов? Можно ли говорить о том, что мы как-то выделяемся на общем фоне, либо же мы не являемся никаким исключением, но лишь подтверждает общее правило?

Ответ на эти вопросы несколько двойственен. С одной стороны, очевидно, что обладая мощными технологиями любой из нас в состоянии уничтожить множество жизней, и это влияние вряд ли сравнится с тем, что способны производить все остальные особи. Если взять, скажем, пулемёт или ящик гранат, то ущерб от каждого из нас, вооружённого подобным образом – и это не упоминая более летальных средств – будет исчисляться чуть ли не миллионами погибших и раненых, тогда как даже самые свирепые, хитрые, ловкие и сильные хищники не в состоянии умертвить и десятки – или сотни – своих жертв за всё своё время пребывания на этой грешной земле – это не касается вирусов и бактерий, которые более чем достойно экипированы для подобного рода деяний, и они ещё не раз всплывут в дальнейшем повествовании, однако и они работают сообща, но не в одиночку, хотя и стоит помнить о том, что они являются репликами друг друга, а потому в каком-то смысле несут индивидуальную ответственность за то, что творят.

Но давайте относиться к себе честно. В конечном счёте, т.е. изолированно, ущерб от деятельности одного человека, пусть и снабжённого всем современным арсеналом, мизерный, по крайней мере, на фоне масштабов Земли. Обозначать это какой-то самостоятельной геологической эпохой глупо и наивно, если не преступно в научном плане. Если исключить ядерные боеголовки, которые запускаются не в одиночку – красные кнопки, разумеется, нажимает кто-то один, если имеет к ним доступ, но вся подготовительная работа немыслима без участия тысяч, если не большего числа людей – то любое подобное преступление окажется по определению локальным и мало что значащим в отношении всего целого.

Представьте себе следующую картину. Допустим, вам дали гранатомёт, автомобиль и множество боеприпасов – а также продовольствия и топлива – и разрешили убивать столько, сколько вам влезет – это сугубо гипотетический пример, не надо воспринимать его всерьёз, не говоря уже в качестве побудительного мотива. Если вы не откажетесь, то урон от вашей деструктивной активности будет внушителен, но явно не трагичен для всей природы. По истечении довольно короткого периода он и вовсе нивелируется восстановительными механизмами, а потому ничего после вашей вакханалии не останется.

И это речь идёт о последних достижениях инженерной мысли. Если же теперь мы спустимся на уровень наших физиологических возможностей, то мы и подавно обнаружим, что мало что собой представляем. Сколько отдельный человек способен истребить животных, используя, скажем, лук и копьё? Даже их группа? Пусть и миллионы? Всё верно, маленькую толику общего объёма. Но в том-то и дело, что так было вплоть до возникновения цивилизации. Но изменило ли её появление что-то по сути? Не особо, и вот почему.

Мы часто забываем о том, что наш потенциал рос в геометрической прогрессии, но не линейно. Есть один мыслительный эксперимент, который демонстрирует, насколько это критично. Предположим у нас есть чашка Петри, а в ней всего две бактерии. Всякий раз они разделяется надвое, тем самым увеличиваясь в числе. Теперь вопрос. В какой момент эта ёмкость будет заполнена наполовину?

Чтобы не озвучивать ответ сразу, подумайте вот о чём. После первого размножения их окажется четверо, затем восьмеро, после шестнадцать и далее по списку. По сути, надо просто возводить два в степень, соответствующую циклу умножения, и дело в шляпе. Помогло ли это вам? Сомнительно. В действительности, куда полезнее рассуждать в обратную сторону, потому что это показательнее и нагляднее. Что получается в таком случае?

Эти создания очень мелкие, и их видно только через микроскоп – не всех, но большинство – поэтому не стоит полагать, что тысячи и миллионы этих существ – это много или очень заметно. В и на каждом из нас обитают триллионы таких животных, и мы не обращаем на это никакого внимания – в основном из-за незнания – что, однако, нисколько не мешает им выполнять важные и для нас работы – и, естественно, причинять урон. Что критичнее – это скорость роста их популяции, которая, повторю это, увеличивается в два раза во всякое мгновение их деления – положим, что делают они это синхронно. Итак, каков ответ?

Единица – это целое. Следовательно, половина от неё – это предыдущий момент. За два мига до этого – четверть, затем – восьмая, после – шестнадцатая и т.д. В реальности первое время мы вообще ничего не увидим и только на последних этапах что-то начнёт показываться на наших глазах. Собственно, никакого волшебства, одна сплошная магия цифр, приведённая в действие. Но какое отношение это имеет к нашему потенциалу? Более прямое, чем кажется.

Хотя именно таких зависимости или поведения в нашем технологическом оснащении не было и нет, весьма полезно посмотреть на наше развитие в подобном ключе – и он не раз ещё всплывёт в последующем, так что его лучше запомнить. Да, изобретения не появлялись в геометрической прогрессии – по крайней мере, в точном соответствии с ней, лишь в каком-то приближении – но всякое новое подготавливало почву для многих последующих – а не для какого-то одного – что отчасти и делает наше развитие в этой плоскости не линейным, а экспоненциальным.

Если теперь мы применим эту логику к нашим возможностям по уничтожению всего живого, то они окажутся пренебрежительно малыми подавляющую часть того времени, которое мы здесь присутствуем. В таком случае настоящую угрозу биосфере – и всем прочим, об этом во второй главе – мы начали представлять сравнительно недавно, а до того были относительно скромными представителями фауны – а кто и флоры – наряду с другими, но, вероятно, тогда мы выделялись чем-то иным? Очень сомнительно, но с одной существенной поправкой.

Многие люди, увы, наивно полагают, что наш вид неизменен и вечен, что с ещё большим прискорбием у них распространяется на природу, нашу планету, целую Вселенную. Нет ничего дальше от истины. В действительности всё постоянно трансформируется, и мы в этом ряду не являемся никаким исключением, но лишь подтверждаем собой правило. Среди прочего, это также означает, что мы возникли не на пустом месте, а будучи снаряжёнными определённым оборудованием, которое досталось нам по наследству, но которое мы не изобрели сами. В его числе значатся огонь, культура и речь, но вначале всё-таки о животном внутри нас – и как угодно иначе.

Смысл бытия в качестве чего-то живого – это пробыть тут какое-то время, оставить потомство, а затем умереть, и ничего более. Мы, разумеется, вправе придумывать себе какие-то высокие смыслы, идеалы, ценности и призвания, но по номинальной стоимости всё сводится к приведённой последовательности и ею всецело ограничивается. Люди тоже стремятся почти эксклюзивно к исполнению этого перечня – по преимуществу к размножению – и на самом деле даже и сегодня в него полностью вписываются, что бы мы себе ни воображали.

В голом виде пребывание здесь – это гонка. Кто-то успел больше, другой – меньше, но в любом случае мы стеснены единственным великим уравнителем, а именно продолжительностью нашего тут нахождения – и, разумеется, фертильностью. В конечном счёте она определит и сколько детей у нас будет, и что мы сделаем, и чего добьёмся, и какой урон нанесём своей деструктивной деятельностью – если станем что-то подобное практиковать, впрочем, совсем без этого не получится, отходы метаболизма и издержки нашей активности не всегда безобидны. Но куда поместить истребление нами всех остальных и как это связано с нашей эволюцией? Подробнее об этом далее, а пока достаточно следующей иллюстрации.

Достоверно известно, что огонь был приручен не Homo sapiens, т.е. нашим видом, но уже эректусом – а, может, и ранее, но нельзя не отметить, что способы его использования бывают разными, и они не равноценны друг другу. Вероятно, даже наше анатомическое строение отражает этот факт – отсутствие волосяного покрова потенциальное тому подтверждение – но если это и не так, то суть в том, что поджигать что-то мы могли с самого нашего появления на этой планете, а это не столь тривиально, как представляется на первый взгляд.

Вообразите себе такую картину. Вы попали в совершенно незнакомое место, которое почти наверняка враждебно вам – даже если это и не так, то подобное отношение является наилучшей стратегией выживания. При этом вокруг вы видите множество деревьев и другого горючего материала, стоит поджечь которые и вы сразу же получите более привычный ландшафт обугленного леса с открытой перспективой и с возможными жертвами пожара, готовыми к употреблению, т.е. то, чему вы прежде неоднократно были свидетелями, потому что часто провоцировали такое. Будете ли вы всё это палить или пойдёте более ненадёжной стезёй и попытаетесь разведать всё вокруг и узнать о данной локации все подробности?

Если вы не отчаянный человек и не особо склонны к риску, то куда резоннее расчистить территорию в языках пламени, особенно принимая во внимание то, что на ней могут водиться хищники, попадаться ядовитые растения, животные, земноводные и насекомые, встречаться какие-то неожиданные и неприятные вещи, таиться опасные повороты, углы, ямы и прочее. Наши предки явно были реалистами и прагматиками, а потому сомнительно, чтобы они шли наперекор здравому смыслу, стараясь вначале всё изучить, а уже после действовать сообразуясь с этим. Куда предпочтительнее вначале дать бой, ведь лучшее средство защиты – это нападение.

Собственно, это то, что произошло с людьми, когда она попали в Австралию – и не только, если теория о происхождении человека из Африки верна, то такова была ситуация на всех континентах, если же правы сторонники идеи мультирегионализма, то данный анализ несколько проблематичен, но в любом случае огонь сыграл значительную роль в покорении нами мира. Перед ними расстилался абсолютно неизвестный материк – впрочем, они так, конечно, не думали – полный сюрпризов, причём по преимуществу не самых желанных. При таком раскладе разумнее было бить первым, а уж потом разбираться, тем более что они вряд ли – как и мы сегодня, вообще это свойственно нам – понимали все последствия своих действий.

После пожара, как уже было указано, оставалось свободное место, с ясным горизонтом и довольно внушительным количество поджаренной – а, значит, почти стопроцентно безопасной, хотя и незнакомой – пищи, а также, что немаловажно, с отсутствием каких бы то ни было угроз или же с резко сниженным их числом. Согласитесь, очень неплохое положение, причём с мизерными издержками, если таковые имелись в принципе. Достаточно было поднести первобытную спичку, и всё готово. Что могло быть лучше?

Ясно, что это была далеко не единственная опция наших предков, к тому же всё-таки не столь идеальная – в долгосрочной перспективе так и вовсе отвратительная. Вместе с огнём – помимо нас самих, об этом вскоре – шли наши микробы и наши орудия труда, но, в общем и целом, наш потенциал по уничтожению других видов покоился не столько на наших собственных силах, сколько на том, что мы получили в наследство – включая и нашу социальность, а также культуру – но не на том, что мы изобрели сами. С голыми руками мы были беззащитны и слабы, но с пламенем – и прочим багажом – ситуация резко менялась.

Свою лепту внесли и наши патогены. Понятно, что наша инвазивность покоилась по большей части не на том, на что мы были способны сугубо физически – хотя и на этом тоже, нет ни одного иного животного, которое бы сумело закрепиться на всех континентах, кроме самого южного – но на том, что творили наши невидимые помощники, выкашивая целые популяции, как это было в том же Новом Свете. Хотя мы и сами впоследствии пострадали от них – многие болезни связаны с домашними животными и тесным с ними сосуществованием – изначально они были скорее на нашей стороне, чем против нас.

Собственно говоря, это всё. С точки зрения нашего непосредственного воздействия на природу мы были и остаёмся весьма скромными игроками на этом поле, особенно по сравнению с тем, что происходит в недрах Земли, не говоря уже о том, чем опасен космос. Если отбросить огонь, то от нас, по сути, вообще ничего не остаётся. Вместе с ним мы оказываемся по-настоящему грозными, но надо отдавать себе отчёт в том, что неуправляемые пожары – это не только и не столько решение проблемы, сколько её создание, ведь мы до сих пор от них страдаем. На этом можно было бы и закончить рассмотрение нашего влияния на животный мир, но давайте приглядимся внимательнее к другим пунктам, упомянутым выше. Следующей на очереди стоит наша культура. Как она изменила – и продолжаем делать это – жизнь наших соседей по планете?

Прежде всего нужно заметить, что в этом вопросе нет однозначного и универсального ответа. Человеческие общества были – но не являются, сегодня в этом плане мы крайне гомогенны – очень разнообразными, что зависело как от условий, в которых они себя находили, так и от случая, истории, наличных ресурсов и т.д. Сказать, что все их члены вели себя, думали и чувствовали в отношении братьев наших меньших одинаково – это откровенно солгать или ввести в заблуждение. Тем не менее, они были равны между собой в том, что как раз и касается предмета нашего тут интереса. Что это было – но опять же не есть, нынче чуть ли не все мы обитаем в очень искусственной среде – и как работало?

Самые известные сооружения древности – это бесспорно египетские пирамиды, они же могилы фараонов, современности – наверное, небоскрёбы или дамбы. Первые были воздвигнуты с помощью примитивных по теперешним меркам технологий, вторые олицетворяют собой гений нашей мысли, однако что было в арсенале у охотников-собирателей – и снова с локальным акцентом на половины этого обозначения – и что они были в состоянии изменить вокруг себя, по крайней мере, в том, что касается – о ландшафте ниже – прочей флоры и фауны – очевидно, что любая постройка вносит искажения в биологический мир?

О микробах речь уже шла. Безусловно они вторгались в незнакомую им реальность и некоторым образом её переделывали. Не столь уж странным было бы предположение о том, что мегафауна всех континентов, за исключением Африки и Антарктиды – в данном случае по преимуществу морские обитатели – пострадала от них, а остальные виды преобразились благодаря им, но совершали ли что-то наши предшественники самостоятельно, и если да, то в каких масштабах и как это сказалось на тех, кого это затронуло?

Ключ нашего успеха – это всеядность. Она означает, что при исчезновении прежних источников пищи мы всегда в состоянии перейти на другие, тогда как все остальные виды попросту уходят в небытие, если пропадает привычная им форма калорий. Вы никогда не задумывались о том, что при столкновении в человеком вымирали далеко не все животные, но лишь – как правило – самые крупные и по всей видимости узко специализированные? Вряд ли, но давайте зададимся этим вопросом прямо сейчас. Как так получилось?

Вернёмся в уже описанную выше иллюстрацию. Мы на незнакомой нам земле, и первое, что мы совершаем – это устраиваем пожар. Пока всё замечательно. Однако очевидно, что жечь всё без конца мы не вправе, и надо начинать изучать новую для нас территорию, если, конечно, мы хотим на ней задержаться. Со временем выясняется, что можно жить в ладу с тем, что нас окружает – тем более что так было в прошлом, но на другой земле – достаточно только соблюдать нехитрые – или сложные, это не так критично, как кажется – правила совместного существования с теми, кто оказался рядом с нами – или к кому мы напросились бесцеремонно в гости – и, собственно, именно это однажды и происходит. Но что случается с теми, кого мы либо напрямую убили, либо лишили еды, либо заразили нашими патогенами? Всё правильно, они не успевают приспособиться и погибают, причём безвозвратно. Какая участь постигает тех, кто уцелел? Всё верно, мы становимся их соседями.

Заметьте, благодаря своей всеядности мы мало, если хоть что-то теряем. И количество, и качество употребляемых нами калорий остаются теми же и, более того, они относительно быстро стабилизируются как в своей конфигурации, так и в во всех своих витальных для нас характеристиках. Т.е. достигается баланс между человеком и его средой обитания, и отныне он обычно не нарушается – хотя эксцессы, разумеется, не исключены. Но при чём тут культура?

В последнее время почти все мы привыкли глядеть на себя как на венец творения, как на вершину эволюции, её чуть ли не главную цель. Даже многие учёные на полном серьёзе говорят о том, какие удивительные мы создания, и пытаются выяснить, в чём лежат корни нашей исключительности. Проблема, однако, состоит в том, что такой подход есть относительно недавнее явление, обусловленное по большей частью теми финальными делениями наших технологических бактерий, которые слишком явно выделяются на общем фоне, чтобы их не замечать и как-то – естественно, по преимуществу положительно – не оценивать. Но как в таком случае думали прежде?

Вплоть до начала промышленной революции – не одномоментно по всему миру, но зато теперь всюду – люди смотрели на себя как на нечто встроенное в ту среду обитания, где они жили. Дикая, как её ныне называют, природа была неотъемлемой частью бытия тогдашнего человека, потому что он или она на ежедневной основе вступали с ней в контакт и сильно от неё зависели – и были от неё неотделимы. Если же подобного не было – что вызывает более чем обоснованные сомнения – то другие, а именно одомашненные виды выступали в роли проводника таких связей и постоянно намекали на то, что и мы есть составляющая этой реальности.

Сравните это положение с тем, что сегодня наблюдается в городах. Потенциально – за исключением разве что птиц, насекомых и ряда прирученных зверей, но разнообразие здесь минимальное, растения в этой картине присутствуют опосредованно, скажем, через пыльцу или внешний вид, кроме того, они слишком отличны от нас, чтобы мы ставили их на одном с нами месте, что, впрочем, несправедливо – мы можем буквально годами никак не соприкасаться с остальными созданиями, а те, которые всё-таки предстают перед нашим взором уже давно подверглись доместикации или соответствующей обработке. Напротив, мы всячески отгораживаем себя от прочих, создавая для себя искусственную среду обитания, которая хотя и не тотально герметична и стерильна, но сильно зачищена и обеззаражена – само это слово выдаёт наше неприятие и дистанцированность.

Понятно, что ничего подобного у охотников-собирателей не было и в помине. Они не мыли руки – по крайней мере, так, как это делаем мы, а, кроме того, не напирали на принятие душа или ванной – не изолировали себя от света – хотя и могли – не считали себя, в конце концов, чем-то отдельным от прочей природы. Наоборот, они были её частью, ровно такой же, как и какие-то ещё. Более того, самого этого разделения не было как такового.

Вне зависимости от того, где конкретно они обитали, наши предки были не склонны считать себя чем-то или кем-то, что бы или кто бы хотя бы как-то контрастировало со своим окружением. Вписанность была чуть ли не полной, без изъятий, потому что в противном случае им бы пришлось несладко, а то и вовсе худо. Даже если изначально это и была незнакомая для них территория, со временем она становилась своей и родной, хорошо изученной и близкой.

Собственно, это нисколько не удивительно. Наоборот, было бы крайне подозрительно, если всё обстояло иначе. С нашим появлением на этой планете никакой революции не свершилось – а если она была, то произвели её наши генеалогические предшественники, а не мы сами – и мы стали одним из многих видов, которые пытаются выжить на повседневной основе, используя тот репертуар средств и инструментов, которыми его снабдила эволюция. Выход за эти рамки означал, по сути, смерть. Но что он в себя включал в сфере воззрений и ценностей?

Очевидно, что в нём не было того высокомерия, которое теперь чуть ли не универсально и всепроникающе. Человек в прошлом глядел на себя как на составляющую того, что его или её окружало, и никаких пограничных линий между этими сущностями не выстраивал. Куда более вероятно то, что наши праотцы рассматривали себя в качестве таких же животных – реже растений, земноводных и насекомых, но не птиц, грибы или бактерии малоправдоподобны – что и все остальные, что, между прочим, подтверждается современными охотниками-собирателями, а также старыми легендами и мифами о том, что представляет собой Земля и мы на ней.

В этой связи вряд ли в прошлом мы глядели на других как не нечто второсортное и заслуживающего любого с собой обращения. Куда больше похоже на правду то, что мы считали себя ровно такими же – или почти – а это не предполагало какого-то осознанного геноцида, который, тем не менее, не был исключён в принципе – по преимуществу по неведению, мы и сегодня этим грешим. Напротив, природа представляла собой наш единственный дом, а это говорило о том, что о ней надо заботиться и беречь её, но не уничтожать.

Как видно, человек сам по себе не настроен предубеждённо и враждебно по отношению к своим соседям по планете – и к ней самой тоже, это критично в свете второй главы. Это, как уже отмечалось, не гарантирует деструктивных действий с его или её стороны, но это, по меньшей мере, свидетельствует в пользу того, что в нас нет ничего особенного, что бы сразу бросалось нам в глаза и затем всячески нами подчёркивалось и артикулировалось. Поэтому культура в плане истребления была скорее за животных – и на стороне Земли, но больше гипотетически – чем против них, что, однако, не мешало нам употреблять их в пищу по мере необходимости – но наверняка с компенсаторными механизмами в виде чувства вины, благодарности, прощения и т.д. Но если она не делала из нас головорезов, то, может быть, в том повинны наши орудия труда? Тоже весьма сомнительно и вот почему.

Хотя деревянные и не сохраняются в археологической летописи – что также касается шкур, некоторых костей и прочих мягких тканей – там, где были соответствующие материалы, они, очевидно, доминировали. Никто не спорит с тем, что нас отличает прежде всего использование камня, а конкретно – кремния, но зайти с ним далеко весьма проблематично несмотря на то, что специалисты выделяют самые разные орудия. Кроме того, не надо забывать о том, что он встречается не везде, а обмен в ту эпоху был в лучшем случае спорадическим и частичным, а в худшем отсутствовал вовсе, что не могло не сказываться на вооружении наших предков.

Согласитесь, с палкой много чего не сделаешь и особо никого не испугаешь – пусть и с огнём. Нельзя отрицать того, что она была более чем функциональна и прекрасно справлялась с теми задачами, которые перед ней ставились, но с практической точки зрения она не представляла угрозу всему живому, а если и была таковой, то только в локальном масштабе, да и то не всегда. В общем и целом, она оправдывала себя, однако претендовать на роль истребителя всего сущего была явно не в состоянии.

Как бы то ни было, но даже если и принять, что основным оружием человека служили всё-таки камни, то и с этой позиции далеко зайти в их применении довольно сложно. Если вы не видели настоящий орудий прошлого, то я крайне советую поискать их изображения на просторах Интернета. Чуть ли не гарантирую, что вы будете сильно разочарованы, а то и сбиты с толку. Как с помощью такого бороться с саблезубым тигром – не совсем ясно. Тем не менее, именно с ними – точнее с комплексными изделиями, кремний явно был составной частью более сложных предметов, и не забывайте о луках, бумерангах и остальных метательных снарядах – наши праотцы сумели покорить – очень условно, чтобы быть честным – весь мир. Как это у них получилось и, что важнее, можно ли было с этим устроить геноцид?

Как уже было подчёркнуто выше, наименование «охотники-собиратели» нужно принимать осторожно. Акцент на эти части в разных местах был неодинаковым, но при этом нельзя не отметить следующее. Подумайте вот о чем. Как указывалось ранее, мы всеядны. На практике, как и в теории, это означает, что получить необходимые калории мы способны не из одного источника, но из многих. Что годится в пищу? Буквально всё. Это и ягоды, и корнеплоды, и фрукты, и орехи, и грибы, и яйца, и насекомые, и мелкие грызуны, и птицы, и земноводные, и рыба, и т.д. Заметьте, в этом списке нет крупных животных, поймать которых весьма сложно. Тем не менее, если ваша диета будет состоять из этих пунктов, вы всё равно продолжите себя прекрасно чувствовать, потому что ими вы не только насытитесь, но и удовлетворите все свои физиологические потребности. Лишь там, где растительности мало – а, следовательно, и тех, кто ею питается – надо прилагать серьёзные усилия для того, чтобы не умереть с голоду, но в том-то и дело, что таких локаций мало и заселены они скудно – именно из-за этого.

Теперь спросите себя, а зачем рисковать и напрягаться, преследуя внушительных размеров дичь, если куда более резонно сосредоточиться на том, что либо вообще не убегает, либо не столь эффективно в этом. Никто не говорит о том, что наши предшественники не охотились на серьёзных и больших зверей, но разумнее было всё-таки не рисковать и действовать более расслабленно, причём с теми же результатами. Наша всеядность сильно недооценена, но она оказала нам огромную услугу, которую часто вообще не принимают в расчёт. Однако какое отношение это имеет к потенциальному истреблению? Более прямое, чем кажется на первый взгляд.

Есть предположение, согласно которому наш вид стал дневным животным из-за того, что в Африке хищники охотились в сумеречное время или ночью – это не совсем правда – а потому оставалась незанятая ниша самой жары. В связи с этим мы лишились волосяного покрова – это не так, но именно шерсть у нас исчезла – но зато обзавелись потовыми железами по всему телу, что помогало – а сегодня, видимо, мешает – нам выводить влагу из организма и охлаждаться более эффективно, чем все прочие – а также загонять своих жертв до истощения. Всё это имеет под собой некоторые основания, но куда более критично не это.

Вернёмся во всё ту же иллюстрацию. Мы обнаруживаем себя на новом для нас континенте, но на этот раз с момента нашего прибытия прошло какое-то время, и мы более или менее разобрались в ситуации. Если вести себя в согласии со здравым смыслом, то нам нет никакого прока в том, чтобы преследовать крупных зверей. Гораздо проще и лучше питаться теми, что помельче и так удовлетворять свои нутриционные потребности. Но к чему это ведёт?

Очень вероятно, что теми же видами питались местные хищники, которые, однако, ни передними свободными конечностями, ни орудиями труда, ни тем более интеллектом – но не обязательно социальностью – не обладали. При таком раскладе мы банально съедаем то, что могли бы поглотить они, и у них не остаётся источника калорий, к которому они привыкли. Как уже отмечалось, в случае его истощения мы в состоянии переключиться на какой-то ещё, но для них это не вариант. Что тогда произойдёт? Ничего хорошего для них, они просто вымрут.

Возьмём в качестве примера силки. Имея ловкие – относительно, конечно, но по сравнению с лапами они именно таковы – руки, их довольно легко – разумеется, зная, как – соорудить и поставить сразу во многих местах, а затем изредка их навещать и проверять. Даже если кому-то из наших жертв удастся удрать или же их сожрёт удачливый наш соперник, случайно обнаруживший их, сам по себе последний лишён таких опций и неизбежно проигрывает нам в этом инициированным нашим прибытием и нашим голодом соревновании, как нетрудно убедиться, не вступая с нами в прямое столкновение – как и мы с ним.

Это чрезвычайно удобно. Пусть те же каменные орудия или деревянные палки и не выглядят впечатляюще, они, тем не менее, эффективны в том, чтобы лишать наших конкурентов пищи, а, значит, и надежды на то, чтобы выжить. Со временем их кормовая база сужается, партнёров становится всё меньше и по достижении некоего критического момента, они погибают уже в силу того, что такова логика системы. Но говорит ли это о том, что непосредственно мы никого не уничтожали? Конечно, нет, но так происходило довольно редко.

Как известно, культурная революция в Китае в прошлом веке, среди прочего, покончила с воробьями и другими мелкими – и считавшимися вредными – птицами. После этого случился неурожай, вызванный обилием насекомых, которым больше ничего не угрожало, а в итоге пострадали и погибли миллионы людей. Если вы не в курсе этой истории, то жители этой страны намеренно не отстреливали и как-то не убивали несчастных созданий – это тоже делалось, однако основной упор был не в этом – но всего лишь не давали им сесть на землю, и те падали вниз обессиленные – где всё-таки с ними расправлялись чисто физически.

Чтобы стереть начисто какой-нибудь вид вовсе не обязательно обладать серьёзным оборудованием или высокими технологиями. Из приведённого примера видно, что достаточно и шума, а также скоординированных массовых действий, чтобы выполнить эту задачу, однако нерешённым остаётся вопрос о мотивации и осмысленности подобного поведения и поставленных целей. Почти наверняка нарочно именно таким образом наши предки не поступали, но это не уберегало их жертв от полной элиминации. Как такое происходило?

Ещё несколько десятков тысяч лет назад – одно мгновение на геологической шкале – по Земле бродили мамонты – а также пещерные медведи, саблезубые тигры и другие. Можно долго и упорно спорить о том, что – или в таком случае кто – конкретно стало причиной их исчезновения, но несомненно то, что кроманьонцы приложили к этому свои жадные руки и недальновидные мозги. Как они умудрились это сделать?

Ни они, ни китайцы из иллюстрации выше, ни мы сами – принимая во внимание то, какие процессы мы запустили, о чём подробно в следующих главах – не учли того, что природа – это комплексное явление, каждая часть которой играет свою роль в её динамической стабильности. Это очень напоминает эффект бабочки или домино – как вам больше нравится. Соль в том, что вовсе ни к чему уничтожать всю систему, прикладывая для этого колоссальные усилия, но достаточно и того, чтобы расшатать отдельные её столпы, на которых она покоится, а дальше развитие событий само её обрушит. Проблема в том, что мы не знаем всех последствий своих действий – и, тем более, не ведали об этом в прошлом – но при этом ведём себя в соответствии с текущими нуждами, которые, увы, далеко не всегда согласуются с устойчивым будущим.

В случае с волосатыми родственниками слона – и не с ними одними – произошло вот что. Они были крайне ценными животными. Только подумайте. Это и много мяса, и бивни, из которых в частности и в том числе строили жилища, и шкура, и жилы, и много чего ещё. И всё это в такой местности, где по большому счёту больше ничего и никого подобного нет. Естественно, они стали лакомым куском и желанной добычей, и нет никаких сомнений в том, что на них охотились в огромных, чуть ли не промышленных масштабах. Сколько при этом погибло людей не так уж и важно, учитывая то, что этих животных больше нет, а эти строчки пишутся, но показательно здесь следующее.

Как и в примере с хищниками, которые лишались вследствие конкуренции с нами пищи, мамонтов постигла та же в логическом плане участь. Маловероятно, что последнего этого хоботного убил именно человек, что, впрочем, не исключено. Куда более правдоподобно то, что эти волосатые создания стали столь редки, что просто прекратили размножаться, или же ушли от нас туда, где у них не было шансов выжить. Разумеется, нельзя забывать об изменении климата, о других претендентах на их плоть, о снижении приспособленности с их собственной стороны, но несомненно то, что наши предки приложили руки к тому, чтобы их не стало.

Смысл состоит не в непосредственном истреблении, но в создании таких условий, при которых дальнейшее существование оказывается под большим вопросом. Т.е. вы роняете одну костяшку или взмахиваете где-то крыльями, и всё здание коллапсирует из-за того, что его внутренняя структура больше не в состоянии поддерживать саму себя – или отдельные свои отсеки. Как и с гигантскими звёздами однажды что-то превращается в чёрную дыру, не оставляя никакой возможности вернуть всё, как было.

Вместе с тем надо понимать, что подобное случалось редко. В отличие от нас современных наши праотцы вели себя более осторожно и осмотрительно и даже если и совершали ошибки, то довольно быстро на них учились – иначе бы нас здесь не было. Хотя они и обладали более или менее эффективными орудиями труда – но не только ими – которые были в состоянии привести к геноциду целые виды, такое происходило нечасто и совершенно точно не сознательно. Очень может быть, что те, кто охотились на мамонтов, в итоге пожалели о том, что не прекратили этим заниматься, а то и сами пали жертвой голода, но в большинстве случаев люди всё-таки останавливались вовремя или как-то сдерживали себя, что позволило им сосуществовать с прочими животными на протяжении десятков тысяч лет без особых проблем – сравните это с нашим собственным положением. Значит ли это, что наши предки были более умны или разумны или же они просто лучше понимали, кто они такие? На самом деле всё не так прямолинейно, как представляется.

Некоторые исследования, а также здравый смысл говорят о том, что для бытия в качестве охотника-собирателя по-настоящему больших мозгов не требуется. В реальности хватит и того потенциала, который есть уже у подростка, а всё прочее уходит в основном на социальные феномены, которые непосредственно на рассматриваемых видах активности сильно не сказываются, и на их интеллектуальное обслуживание – а вот тут уже надо приложить усилия.

Никто не станет отрицать того, что наша общественная природа есть один из незаменимых ингредиентов нашего успеха – если его можно так оценивать. В том, что мы занимаем наше текущее положение, огромную роль играет наше серое вещество, да и изобретательность серьёзно отличилась, но, вместе с тем, не стоит думать о том, что оно было тем центральным звеном, которое позволило нам, условно выражаясь, победить. Действительность куда более прозаична и тривиальна.

Многие книги буквально поют осанну нашему разуму. Он-де ответственен за то, что мы вообще состоялись, что мы покорили весь мир, что в принципе наш вид – следуя самоназванию, что само по себе весьма показательно – есть отображение интеллектуальных доблести и свершений – и это не упоминая глупости, вроде вершины эволюции. Но задайтесь вот каким вопросом. Почему на протяжении сотен тысяч лет всё, на что он был направлен и чем озабочен, ограничивалось непосредственными нуждами и повседневными делами – что, между прочим, до сих пор так – а все наши открытия, которые бесспорно впечатляют и внушают уважение, приходятся на время существования цивилизации, причём на последние несколько столетий? Как так получилось, что мы очень долго им, по сути, в полной мере не пользовались, а затем он нам зачем-то потребовался?

Тут есть два возможных ответа. Первый. Не так уж он и велик, как принято считать. Если вы оглянитесь по сторонам, то вы быстро обнаружите, что вокруг нет выдающихся мыслителей, а вероятность встречи с кем-то подобным почти у каждого человека стремится к нулю, если вовсе ему не равняется, причём на протяжении всей жизни. Гениев и интеллектуалов и вправду очень мало, что явно намекает на то, что наши мозги не настолько ценны, как это обычно утверждается. В пользу того же свидетельствуют брачный рынок – в широком его понимании – распределение благ, даже известность и слава, если уж на то пошло. Т.е. нам нужно быть достаточно сообразительными, и это более чем хватает на то, чтобы нормально выживать и прекрасно себя чувствовать, а вот быть слишком умным не так и выгодно.

На это, конечно, можно возразить, что это нынешний мир таков. Он действительно не слишком требователен к данному нашему качеству, потому что бытийствовать в нём легко и порой весело, и нередко для этого именно не надо напрягать извилины, а их включение ведёт к неприятным последствиям. Кроме того, имеется множество уже готовых решений и что-то делать самостоятельно необязательно, а зачастую и вредно. Помимо прочего, не надо забывать о том, что мы ленивы, и это касается любого аспекта нашего существования, и разум – не исключение.

Всё это убедительно в свете ещё одного соображения. Умных людей со временем не становится больше, что очевидно говорит о том, что отбор по этому показателю не проводится. Хотя мы точно и не знаем, как родить гения и какие для этого нужно предпринять усилия, а также что в процессе его создания использовать, самым явным решением этой задачи является союз двух таких же выдающихся, но такое происходило настолько нечасто, что этим стоит пренебречь.

К сожалению, интеллект не настолько востребован – и всегда был таковым – как принять думать – если в принципе заниматься этим. Его наличие не снижает привлекательности и необходимости иных черт, вроде красоты, силы, здоровья, а те задачи, которые перед нами стоят – и были в прошлом – снимаются и слабым его задействованием, а, кроме того, почти всегда уже есть ответы, которые мы ищем. Из-за того, что в природе господствует принцип наименьшего сопротивления, а мозг дорог в энергетическом плане, его применение – это скорее что-то уникальное, чем по-настоящему обыденное.

Второй, заводящий в замкнутый круг. Первые люди обладали лишь речью и собственной памятью для хранения, трансляции и обработки информации, а это не так много, как кажется – но отчего-то многие постулируют обратное. Несмотря на то, что даже многие учёные утверждают, будто этого достаточно для накопления знаний – говоря при этом, что чем больше поколений присутствует одновременно, тем лучше – в реальности этот багаж не увеличивается, но остаётся на прежнем уровне, ведь он упирается в физиологические ограничения, которые снимаются только при апелляции к чему-то внешнему.

Выражаясь иначе, нам нужны какие-то носители данных, которые бы расширяли наши естественные способности. Сегодня в этом качестве выступают письменность, компьютеры, Интернет, облака и т.д., но какими бы они ни были, без них совершать прорыв не то, чтобы сложно, но и вряд ли осуществимо в принципе. Т.е. требуется что-то, что было бы относительно устойчивым и прочным, но при этом не было частью нашего тела.

У охотников-собирателей ничего подобного нет и не было. Разумеется, они увеличивают свою память за счёт каких-то предметов, зарубок, отметин и т.д., но генерально дальше своей собственной черепной коробки они не заходят, потому что для этого надо придумать это внешнее, а уже затем его использовать – распределения знаний тоже не происходит, так что и этот довод бьёт мимо цели. Как результат наши предки попадали в эту ловушку, и оказывались не в состоянии из неё выбраться пока не возникла цивилизация, которая решила данную проблему. Нельзя при этом сказать, что они были чрезвычайно неумны, но им мешала техническая отсталость, преодолеть которую самостоятельно они были не в состоянии.

Проблема этого аргумента состоит в том, что хотя он и цикличен и не позволяет выбраться из круговой поруки, с ним, т.е. с жизнью в скромном по своим размерам коллективе, ещё как-то можно разобраться – появление городов стало осуществимым благодаря по преимуществу потеплению – то с первым возражением всё обстоит куда более печально. Если перед вами не стоит каких-то чудовищно сложных задач, причём на постоянной основе – чего и не было – то странно было бы напрягать свои мозги просто так. Как итог, никто никуда и не двигался, а если какой-то прогресс и был, то он был весьма скромным и крайне медленным – это в частности объясняет, почему наскальная живопись и прочие общепризнанные манифестации истинно человеческой культуры создаются так поздно.

Давайте будем честными. Хотя наш вид как целое и открыл очень интересные вещи и законы и многого добился – но ради справедливости в наших собственных глазах – по большому счёту мы не сильно умнее остальных животных, не говоря уже о приматах – впрочем, не стоит недооценивать ментальные способности всех видов, многие вроде бы примитивные демонстрируют высокие достижения, обладая при этом куда меньшим потенциалом, чем наш. До построения цивилизации это замечательно демонстрируется отсутствием каких бы то ни было ощутимых воздействий нашего интеллекта на мир дикой природы – однако было бы интересно всё-таки выяснить, что именно мы сделали, это будет показано в следующих главах – но и значительное время после неё наше влияние было почти незаметным и в высшей степени локальным. Но что это говорит о том, как наш разум сказался на других зверях?

Помимо очевидного его включения на охоте – где, правда, немалую роль играет сноровка, которая с ним слабо, но не в нулевой степени связана, сознательная тренировка для её развития всё же нужна – и в социальных делах, в остальном он почти не использовался, особенно в том, как бы уничтожить всё живое – такие мысли в принципе вряд ли кому-то приходили в голову. Как уже подчёркивалось, люди занимались текущими вопросами и дальше них, как правило, никуда не забирались, а это не та среда, которая способствует развитию в этой плоскости – и это так до сих пор. Мы почему-то наивно считаем, что мы репрезентативны как представители разумных существ, но по факту ни мы сами, ни наше окружение, сколь бы сложным и продуманным оно ни было – а это не совсем так, даже по нашим собственным критериям, которые весьма проблематичны, мы погружены в множество нелепостей и абсурда, достигающих порой уровня сюра – таковыми не являемся, а, помимо прочего, в доисторическом прошлом мы гораздо больше напоминали остальных зверей, да и сегодня не сильно от них отдалились. То, что теперь мы обитаем в городах, само по себе ничего не значит, важно лишь то, что внутри мы и ныне те же, кем были наши предки.

Как бы то ни было, но обладая теми нехитрыми инструментами, которыми располагали наши праотцы, сообразительность не играла той роли, которую ей традиционно приписывают. Человек ленив по определению, а деятельность мозга дорого стоит, что не особо подталкивает к тому, чтобы его напрягать. Кроме того, мы рождаемся в уже готовом мире, в котором ответы давно найдены, а социализация такова, что она исключает личную инициативу, и это тоже не ведёт нас к тому, чтобы развивать свой интеллект пусть и в той степени, на которую мы способны.

Конечно, не надо считать, будто он никак не помог нам – или бесполезен сегодня. В конце концов, мы побеждаем во многом именно потому, что мы разумны, но здесь критично не столько то, что мы этого добиваемся, сколько то, чем довольствуемся. Можно усиленно думать о том, как устроен мир, а то и как сделать его лучше, но вполне сойдёт простое принятие предлагаемой – всегда, надо заметить – кем-то давно разработанной картины устройства и работы действительности. Первое свойственно учёным, коих мало, второе было – и есть – характерно для охотников-собирателей и для подавляющего большинства ныне, а это, как говорится, две большие разницы.

Разумеется, это не отменяет уже упоминавшихся эффектов бабочки и домино. По незнанию, неведению, заблуждению, ошибке, иллюзии мы могли запустить такие процессы, которые были не только необратимыми, но и выливались в чудовищные последствия, но, как правило, ничего подобного не происходило, иначе Земля уже давно была бы необитаемой в привычном нам понимании этого слова. Наши предки сумели не инициировать катастрофу, но оказались способны стать если и не органичной, то хотя бы интегральной частью биосферы даже – или благодаря –с теми данными, которые у них были.

Это весьма показательно. Несмотря на то, что мы вроде бы разбираемся и понимаем мир куда лучше них – или нам это лишь кажется – наше поведение от этого стало куда более безответственным и эгоистичным. Мы перестали воспринимать себя как неотъемлемую составляющую природы, поставили себя над ней, назначили сами себя верховными арбитрами в том, как ею манипулировать исключительно в наших интересах. И это разительно отличается от того, что было характерно для нас на всём протяжении истории нашего вида. Так не разумнее ли быть, как наши праотцы, а не как мы?

На этом риторическом вопросе стоит завершить рассмотрение нашего влияния на свою среду обитания, точнее на тех, кто становился нашими соседями, однако прежде чем перейти к ландшафтам и географии, необходимо сделать одно важное дополнение, которое позволит нам видеть в себе не только и не столько варваров, которые ради своего благополучия жертвуют нередко жизнями других, сколько ровно такой же кусочек паззла, что и все остальные. В чём оно заключается? Один пример.

Как сегодня считается, на заре времён на Земле почти не было кислорода – а также, вероятно, воды, есть предположение, согласно которому она была занесена по преимуществу извне астероидами, кометами и метеоритами, на которых была либо она сама, либо, что более правдоподобно, лёд, впрочем, должно быть понятно, что все подобные гипотезы представляют собой спекуляции, точно знать о чём-то подобном мы не в состоянии. Сегодня его концентрация в атмосфере достигает двадцати одного процента, а порой она доходила и до тридцати. Откуда же он взялся?

Вкратце, это продукт метаболизма бактерий или водорослей – есть свидетельства в пользу тех и других. Т.е. эти существа преобразовывали доступные им вещества и молекулы, а побочным результатом этого стал данный газ, который, между прочим, их в итоге и погубил – кислород действительно крайне опасен, а то, что мы им дышим, само по себе ни о чём не говорит. Так жизнь изменилась до неузнаваемости, а причиной тому стали скромные создания, которые на самом деле и не планировали – не сознательно, конечно, а в принципе – ничего подобного.

Человека, несмотря на всю его разумность, нужно воспринимать именно в таком ключе. Да, наши праотцы были способны поджигать целые лесные массивы, тем самым истребляя всех тех, кто в них находился, и делали это более чем намеренно, но при этом весьма сомнительно, чтобы они понимали свои действия в полном объёме и могли более или менее надёжно предсказывать их последствия. Они поступали так просто потому, что это давало какие-то блага, а также из-за того, что данный инструмент – т.е. огонь – был им доступен.

Наш интеллект хотя и давал нам какие-то преимущества, был и остаётся нашим природным багажом, которые нисколько не отличается от того, что имеется у всех прочих видов. В данном отношении он очень похож на руки или ноги, как и на всё прочее, чем мы оснащены. По большей части он функционирует сам по себе, но и тогда, когда мы специально к нему обращаемся, он не превращается в нечто трансцендентное и не преобразует нас в нечто или кого-то, возвышающегося над миром. Мы банально им пользуемся, ведь мы им одарены, и это всё, что о нём нужно знать.

Теперь обратимся к тому влиянию, которое мы оказали на внешний облик нашей планеты, точнее, к тому, было ли с нашей стороны реализуемо изменить её в глобальных, а не локальных масштабах – второе бесспорно по определению, а вот первое нуждается в доказательствах и аргументах, конечно, речь идёт о доистории, а не о нынешнем времени. Как и в предыдущем случае мы рассмотрим те же самые наши черты и свойства, которые потенциально могли бы включиться в данный процесс и позволили бы нам перекроить сугубо физическое наше окружение в том, что мы хотели бы – или нет, непреднамеренность и непредвиденность никто не отменял. Однако прежде чем приступить к этому вопросу, два важных замечания.

Несмотря на то, что выше в фокус внимания были помещены животные, очевидно, что есть также растения, грибы, насекомые, птицы, земноводные, рептилии и т.д. – даже простейшие, разный калибр этих групп при этом не должен смущать вас, они приводятся для наглядности, а не в качестве таксономического упражнения. Тот же пример с Китаем доказывает, что человек был способен уничтожить и пернатых – и в действительности не раз делал это, есть также прецедент в Северной Америке, там вообще был погублен целый вид – и то же самое касается всех остальных. Но, во-первых, приведённые рассуждения релевантны в отношении вообще всех созданий – за исключением разве что одноклеточных, но и с ними не всё так однозначно, мы тоже были в состоянии на них воздействовать хотя бы тем, что являлись для них хозяевами – а, во-вторых, и это критично для того, что последует, из того, что образует ландшафт, по преимуществу нам далее будут интересны первые в перечне выше – а, кроме того, микроорганизмы, которые и есть почва – ведь их не только можно срубать, но ещё и жечь, и сооружать из них что-нибудь. Это не означает, что все прочие перечисленные семейства и царства не существенны – наоборот – но это говорит о том, что географию в основном составляют не они, но указанная категория, хотя, естественно, все мы участвуем в её формировании.

И ещё одно. Хотя ради удобства речь пойдёт в основном о свойствах местности, ни в коем случае нельзя забывать о других составляющих нашего окружения. В конце концов, оно не сводится исключительно к земле, но содержит в себе также атмосферу, водоёмы, уже приведённую выше почву, те же ветра и т.д. Пусть на первый взгляд и кажется, что некоторые эти элементы не столь критичны и весомы, в действительности, каждая мелочь вносит свой вклад в то, в каком мире мы находимся. Мы способны влиять на всё это, что в свою очередь некоторым образом сказывается на нас. Поэтому ничего лишнего или случайного здесь нет, и это надо всегда иметь в виду. Памятуя об этом и принимая это в расчёт продолжим.

Прежде всего необходимо ещё раз повторить, что нет ни одного существа, которое бы, так или иначе, не трансформировало свою среду обитания самим фактом своего пребывания в ней. Сама суть жизни состоит в том, чтобы преобразовывать то, что её окружает и во что она погружена и создаёт. Если более точно, то она заключается в том, что имеется тонкий и нюансированный балет между сугубо физической реальностью и её обитателями, и отношения между ними имеют массу оттенков, обратных связей, взаимозависимости и т.п. Человек, естественно, в данном ряду не исключение, но лишь подтверждает правило, однако что его или её выделяет на общем фоне? Продолжу в том же порядке, что и ранее.

Многие из нас каждый год – или чаще, если климат позволяет – имеют дело с посадкой семян, уходом за побегами и сбором урожая. По большому счёту вся наша цивилизация покоится на сельском хозяйстве, а, значит, на обработке земли. То же самое касается строительства домов – а также дорог и всего прочего. Ясно, что они занимают какое-то место, меняют розу ветров и перспективу, из чего-то состоят, что предварительно было откуда-то экстрагировано. И ровно ту же историю представляют собой любое производство, сколь бы кустарным оно ни было, и это не говоря о крупных фабриках и заводах. В общем и целом, всё наше нынешнее бытие базируется на, по сути, трансформации географии – и много чём ещё, в принципе города настолько искусственны, насколько это только возможно. Но были ли наши предки столь же инвазивны, как мы?

Вне всяких сомнений. И снова знакомая ситуация. Перед нами простирается пока ещё первозданная – т.е. не тронутая нами, вообще в истинном значении этого слова суша была мёртвой до того, как её заселили, что, естественно, касается и моря – Австралия, и мы поджигаем в ней какие-то леса. Что случается после этого? Очень многое. Помимо того, что мы зачищаем территорию, избавляемся от потенциальных пока конкурентов и получаем поджаренную пищу – как животного, так и растительного происхождения – мы также изменяем – по крайней мере, отчасти и на какое-то время, впрочем, есть и долгоиграющее воздействие и его последствия – розу ветров, перспективу, удобрённость почвы, состав воздуха – не забывайте о дыме и канцерогенах – подземные воды, берега рек и озёр – из-за эрозии – их стоки и, конечно, жизнь огромного количества видов, о которых мы ничего, вероятно, даже и не узнаем. На самом деле сжечь какой-нибудь массив – это не просто поднесение условной спички к горючему материалу, но и запуск чего-то по-настоящему колоссального и внушительного, что навсегда – в некоторых отношениях – преобразует данную местность.

Вряд ли в следующий раз, когда вы будете готовить шашлыки или разбирать мангал, вы подумаете об этом. Тем не менее, всё так и обстоит. Ни один наш поступок не имеет нулевой след, и это особенно заметно сегодня. Как бы то ни было, но распространялось ли влияние наших предков только на леса – пусть и в столь внушительных масштабах – или же их поведение затрагивало более широкие слои в том числе и почвы? И опять это бесспорно.

Не так давно в джунглях Амазонки обнаружили так называемую чёрную землю. Подсечно-огневое сельское хозяйство практиковалось на всех подходящих для этого континентах, и, как оказалось, эти места не стали исключением. Поразительно, впрочем, то, что люди сумели создать более богатую почву, чем окружающая, по сути, удобрив её продуктами горения деревьев, в просторечии золой. Это продолжалось какое-то время, но затем лес победил, и та цивилизация сгинула. Но давайте разберём, что представляет собой такое добывание калорий, что как раз отошлёт нас к нашим сугубо физическим возможностям по трансформации ландшафта.

Представьте себе следующее, что скорее всего неоднократно с вами случалось в детстве. Вы берёте в руки палку и взрыхляете с её помощью землю под ногами – например, для перенаправления какого-нибудь ручейка. Казалось бы, ничего такого в этом нет и никогда не было, однако это не совсем так. До того, как жизнь выбралась на сушу, последней, вообще-то, не существовало как таковой, по крайней мере, в том значении, которое мы ей придаём сегодня. В сухом остатке это была голая пустыня, на которой ещё предстояло создать почву, а именно заселить её всеми теми многочисленными микроорганизмами и, конечно, растениями, которые на ней теперь обитают. Но при чём тут это?

Втыкая палку в землю мы совершаем не только сам этот акт, но мы также вмешиваемся во внутреннюю динамику функционирования почвы, которая состоит из огромного количества частей, либо почти, либо вовсе не видимых нашему глазу. Хотя столь локальное деяние вряд ли оказывает сколько-нибудь заметное влияние на общую обстановку, если мы слегка расширим его рамки, то мы чуть ли не сразу получим довольно серьёзное вмешательство во всю экосистему, потому что последняя включает в себя в том числе – а то и в первую очередь – именно эти мелкие создания.

Даже если мы просто срываем какую-то ветку, плод, орех, фрукт или ягоду, выкапываем корнеплод, фундамент под лачугу, яму для поимки животного, бросаем что-то на землю – или, простите за столь интимные подробности ходим по нужде – или же вовсе ступаем куда-то и нечто подбираем, мы автоматически запускаем целый каскад процессов, которые неотвратимо и неизбежно меняют то, что там было до того, как мы там оказались и что-то совершили. Ещё раз о знакомом примере.

Мы недооцениваем то, как наше появление сказалось на том, нами пока не тронутом мире. Мы не только и не столько что-то потребляли или кого-то уничтожали, но мы также целиком трансформировали установившийся порядок, складывавшийся и стабилизировавшийся как минимум тысячелетиями до этого – в случае с этим материком это были миллионы лет. И речь идёт о, наверное, миллиардах, а то и триллионах процессах, которые не предполагали нашего прихода, но которые вынуждены были как-то к нам приспосабливаться, что бы это для них ни значило.

Очевидно, что при этом что-то менялось безвозвратно, что-то навсегда портилось, что-то переключалось на какой-то иной модус бытия, что-то исчезало в принципе. Не стоит полагать, что события складывались трагическим образом. Почти наверняка именно отрицательного воздействия было немного, но только подумайте о том, какой шок испытала та среда, когда мы внезапно очутились на её просторах. И это не говоря о том, что мы сознательно влияли на то, что встретили, и есть все основания считать, что на самым благоприятным способом. Кроме того, явно была и метафорическая рябь, которая распространялась подобного тому же пожару, затрагивая по цепочке чуть ли не всё, что попадалось у неё на пути.

По сути, любое животное способно было произвести подобный эффект. Европейцы впоследствии отличились тем, что вначале завезли в Австралию кроликов, а затем для их уничтожения лис, и это, понятное дело, не способствовало достижению теперь уже нарушенного баланса. Однако и более прозаичные события, вроде миграции каких-то видов в новые для него локации, имели по-настоящему серьёзные итоги, и зачастую весьма трагические. Так было всегда, но что же нового привнёс в это человек? Ответ, как и в предыдущих случаях, двояк.

С одной стороны, как нетрудно убедиться, ни в одиночку, ни даже небольшими группами – состоящими из числа Данбара, т.е. порядка ста пятидесяти индивидов – многого мы сделать были не в состоянии. Да, какие-то следы – и порой горячие и болезненные – мы, разумеется, оставляли, но, в общем и целом, они носили крайне местечковый характер и на общей картине почти никак не отражались. В конце концов, не надо заходить слишком далеко и приписывать эффекту бабочки глобальные масштабы, обычно всё намного тривиальнее.

Так получалось в силу отсутствия тогда у нас технологических средств и инструментов, которые и вправду могли бы на что-то повлиять и что-то серьёзно преобразить. Сами по себе мы – и в прошлом, и ныне – не столь заметны, и наши отпечатки быстро тают без каких бы то ни было ощутимых последствий. Это ничуть не удивительно, принимая во внимание то, что мы являемся ровно такими же животными, что и все прочие, а потому ожидать от нас каких-то революций на новой – и старой тоже – для нас земле было – и есть – бессмысленно, что прекрасно доказывается доисторией, которая не подарила нам почти никаких – за исключением истребления мегафауны – свидетельств нашего вмешательства в естественные процессы.

С другой стороны, учитывая сказанное ранее, любой вид – и наш, разумеется, тоже – способен воздействовать на своё окружение миллионом способов, далеко не все из которых неопасны и легки для того, чтобы их переварить или их игнорировать. Конечно, большинство из них ни к чему не ведут, но есть и такие, которые чреваты, причём в худшем значении этого слова.

Наша ситуация – или, что вернее, положение, которое мы создавали своей активностью, похожей на поведение слона в посудной лавке – усугублялась – не говоря уже о сегодняшнем дне – тем, что мы зачастую вели себя сознательно – как в случае с подсечно-огневым земледелием. Да, весьма сомнительно, чтобы и ныне мы знали все связи и соединения, которые мы нарушаем или как-то изменяем своим вмешательством, и это не упоминая того, что нашим предкам и вовсе было невдомёк, что они творят – как и большинству теперь – но это не означает того, что никакого намеренного вреда мы не планировали и не осуществляли. Исключать злые цели и интенции ни в коем разе нельзя, и обладание разумом – о чём ниже – лишь делало их более эффективными в исполнении – хотя и не идеальными, принимая во внимание наше чудовищное и тогда, и сейчас невежество.

Всё это лежит на поверхности – нередко буквально – но почему-то редко артикулируется. Смысл не в том, чтобы причинить какой-то ущерб, хотя это нельзя отбрасывать совсем, но в том, чтобы запустить цепочку событий – теперь уже непреднамеренно – которая в итоге приведёт если и не к катастрофе, но к локальной трагедии. Аккумулируясь они могли приводить к общему коллапсу, и это демонстрирует история некоторых островов, вроде Пасхи, где деваться больше было некуда, а потому люди уничтожали прежнюю среду на корню, хотя по всей видимости этого не желали.

Как бы то ни было, но наше влияние никогда не бывает нулевым, и крайне странно было бы думать, что оно имеет исключительно положительные стороны, учитывая то, что наш вид возник не так давно, и, значит, все остальные вынуждены были приспосабливаться под нас, а это почти наверняка наносило определённый урон всему и вся. Со временем, конечно, раны зажили и швы затянулись, но бесследно ничего не прошло, да и не могло, если быть честным.

И это нисколько не противоречит утверждению о том, что мы являемся обычными животными. Любой зверь, будучи на первых порах новичком, вносит искажения и смуту в ту среду, в которую он приходит и в которой оформляется, и люди на фоне прочих отличились не столь уж и значительно, если брать другие иллюстрации. Например, косатки, как считается, истребили до половины крупных созданий, обитавших в океанах до них, просто из-за того, что были чрезвычайно эффективны в охоте благодаря своим социальности и крупным мозгам. Человек тоже погубил мегафауну в некоторых местах, но на этом всё и закончилось. Но почему тогда мы не продолжили убивать и грабить, хотя потенциально и были на это способны?

Давайте будем честными. Возникновение нашего вида по большому счёту никто не оценил и не заметил. Бесспорно то, что какие-то возмущения мы действительно произвели, но на целом это почти никак не отразилось. Существует известный мыслительный эксперимент, который предлагает оценку, которую бы дали инопланетяне нам, скажем, сто тысяч лет назад, а то и десять, и совершенно очевидно, что она была бы крайне низкой, вообще сомнительно, чтобы они приписали нам высокие шансы на покорение Земли. Это говорит о том, что мы были – да и остаёмся – скромными созданиями, которые обитают тут наравне со всеми прочими, и это то, как мы сами должны к себе относиться. И всё-таки отчего, обладая некоторыми возможностями, мы ими не воспользовались? Это отсылает нас к следующей нашей черте или особенности, а именно к культуре, займёмся теперь ею.

Как уже отмечалось, в прошлом мы смотрели на своих братьев меньших совсем не так, как это мы практикуем сегодня. Наши предки, охотники-собиратели, искренне считали себя такими же, как и они, что, среди прочего, сказалось на том, что их никто не уничтожил, хотя на то были причины и для того были все инструменты. Однако распространялось ли подобное отношение и на природу в целом, тем более что наши праотцы столь мало о ней знали, по крайней мере, по сравнению с нами? В какой-то степени да, но это неполный ответ.

Разумеется, они были не в курсе того, что представляет собой та же почва и что в ней имеет место быть – как о том счастливо ничего не ведает большинство и ныне. Тем не менее, будучи кочевыми животными – без каких бы то ни было отрицательных коннотаций и аллюзий – они оказывали весьма скромное воздействие на ту среду, в которой они обитали, а, кроме того, бережно обращались с тем, что у них было, ведь от этого зависело их выживание. Мы, в свою очередь, можем позволить себе и высокомерие, и невежество, потому что сами, как правило, не занимаемся вопросами своего пропитания, да и всеми прочими тоже, а это уводит нас от естественного мира и помещает в чуть ли не тотально искусственный.

Нашим предшественникам, конечно, подобная роскошь была недоступна. Подумайте вот о чём. Они были не просто укоренены в той реальности, в которой они себя обнаруживали – и не могли из неё вырваться ни при каких условиях, за исключением катастрофических и вынужденных – но они были неотделимы от неё никакими щипцами или более серьёзным оборудованием. По сути, они и были ею, сливались с ней, оказывались ей тождественны. Если в таких условиях они начали бы как-то её переформатировать – если бы у них на то нашлись силы и средства – то почти наверняка уничтожили бы её.

Уже упоминавшийся вскользь выше пример с островом Пасха крайне показателен в данном отношении. Как известно, там есть моаи, каменные статуи, которые были изготовлены непонятно каким образом и неясно, как доставлены к побережью – гипотез, разумеется, хватает, но истины пока нет. Что бы они ни значили, как бы ни были произведены и как бы ни оказались там, где они актуально находятся, смысл не в них самих, а в том, что случилось после.

Дело в том, что на каком-то этапе развития – или скорее деградации – местной культуры эти истуканы перестали появляться, и на их место заступил культ птицечеловеков. Конечно, не стоит принижать какие-то практики только потому, что они не столь изощрённые, как прежние, однако регресс был налицо, и, по крайней мере отчасти, он был связан с собственной деятельностью человека, благодаря которой, по нынешним представлениям – выдвигалась, скажем, версия о вине крыс – почти начисто были сведены леса.

Эта иллюстрация демонстрирует влияние культуры на то, что мы делаем. В случае с современной культурой её вездесущность и тотальное проникновение в наши мозги и в нашу активность не вызывают ни малейшего сомнения, однако надо понимать, что это имманентные её свойства, и что в прошлом всё было ровно также. Если она диктовала нам как-то поступать, то именно так мы себя и вели, вне зависимости от того, что из этого получалось – на самом деле она всегда оправдывает то, что она нам приказывает, это тоже её неотъемлемый атрибут.

Казалось бы, у нас есть голова на плечах и мозги, которые способны осознать, что нечто пошло не так. Не так уж и тяжело, скажем, обнаружить, что езда на транспортных средствах, оборудованных двигателем внутреннего сгорания, вредна для окружающей среды, да и для нас самих – это в принципе общеизвестно, особенно производителям, в этом плане также весьма репрезентативна табачная отрасль – что побудило бы нас отказаться от подобной практики и по возможности ходить пешком или использовать велосипед – но не электротранспорт, тот тоже далеко не безгрешен в экологическом отношении. Однако всегда находится обоснование продолжения в том же духе. Например, есть извинение, согласно которому личное воздержание никак не повлияет на общую обстановку из-за своей незначительности, или соображения удобства, но проблема в том, что эти доводы вписаны в логику наличного бытия и сами по себе почти лишены содержания. В действительности мы в состоянии воспротивиться единому тренду, но мы предпочитаем шагать в ногу со всеми остальными, более того, мало кто в принципе задумывается об альтернативах, о своём антропном следе, о степени индоктринированности своего серого вещества. Как результат, все ведут себя как прежде, что нередко ведёт к коллапсу.

Приблизительно это и случилось на острове Пасха – ради справедливости, существуют и другие версии трагедии, вроде упомянутых крыс или каких-то иных факторов, но очевидно, что человек тоже приложил свою руку к тому, что стряслось – и ровно то же самое могло приключиться где угодно. Наше мировоззрение определяет то, как мы воспринимаем и оцениваем мир и наше пребывание в нём, а потому в существенной степени оказывает на него воздействие.

Даже если в прошлом и были какие-то исключения из правила бережного взгляда на природу, то они довольно быстро уходили в небытие в силу своей дисфункциональности. Это напоминает вирулентность патогенов, которые поражают человека. В доисторический период она была по необходимости низкой вследствие того, что они не должны были убивать малое количество носителей, ведь иначе не на ком было бы паразитировать. Напротив, с возникновением цивилизации, она резко возросла из-за того, что теперь потенциальных хозяев стало много, и данное ограничение перестало играть какую-либо роль, так что отныне можно было себе позволить губить всех подряд.

То же и с нашей культурой. Если вдруг появлялось такое племя, которое начинало бы вести себя так, как им вздумается – как это делаем мы – то довольно скоро оно бы обнаружило, что доступных ресурсов почти не осталось – в силу сверхэксплуатации или пренебрежительного отношения – и взять их больше неоткуда – если только не пойти на соседнее, но то бы не сдалось без боя. Результат подобного поведения всегда был один – локальное вымирание и постепенное восстановление местных флоры, фауны и географии до девственного – или почти – состояния.

Куда разумнее в таких обстоятельствах была внимательность. Нужно было заметить основные паттерны и законы, по которым существовала эта земля, и попытаться в идеале безболезненно в них включиться, а затем использовать имеющиеся блага максимально осторожно с тем, чтобы они пополнялись за счёт естественных – ввиду отсутствия искусственных, до которых было ещё далеко – процессов. Собственно, именно это мы и находим по всему миру на протяжении доистории. Охотники-собиратели понимали, что деваться им некуда и что эта территория единственная, а потому берегли её и старались наносить ей минимальный вред.

По сути, эта была опция по умолчанию. С одной стороны, наши праотцы воспринимали себя как животных, т.е. таких же созданий, как и все прочие, что и позволяло им не идти вразрез с тем, что их окружало, им банально не приходило это в голову, с другой – они были стеснены как в своём техническом развитии, так и в своих знаниях – что нередко одно и то же – и принципиально не были способны причинить природе ощутимый урон. Но как тогда возникла цивилизация? Хотя этот вопрос заслуживает отдельной книги – в связи с чем я не удержусь от того, чтобы не посоветовать мою собственную на данную тему – краткий ответ на него всё же требуется в рамках текущего обсуждения.

Мы совершенно напрасно льстим себе по поводу того, что мы изгнали и изжили в себе всё звериное – увы, со всеми присущими данному обозначению коннотациями и указаниями, сводящимися обычно к чему-то низменному и малопривлекательному. И прямо теперь, в этот самый момент, и, естественно, около десяти тысяч лет назад мы реагировали на внешние – и внутренние, но здесь они не в счёт, хотя как знать, какую-то роль они всё же, наверное, сыграли – стимулы и делали это так, как это можно было бы ожидать от вида, подобного нашему – и та же логика релевантна в принципе, не только в связи с человеком. В то время климат стал более мягким – на самом деле это произошло несколько раньше, конкретно на две тысячи лет, но и в таком отставании есть свои причины – что позволило нам не только расплодиться, но и заселить те территории, которые прежде были нам недоступны. Вместе с другими факторами это и привело к строительству городов – или вначале культовых сооружений, в пользу чего есть некоторые аргументы и данные, это в принципе было бы правильно, учитывая значимость религии на первых порах их воздвижения – и дальнейшим событиям – вплоть до современности, как это ни удивительно, хотя по здравому рассуждению это не должно изумлять – которые тоже не свидетельствуют в пользу нашей оригинальности и уникальности. В общем и целом, современный мир – это если и не на сто процентов ожидаемый итог, то очень близкий к нему.

Это поднимает очень интересный вопрос о том, естественно ли то состояние – прежде всего ума, но и также сугубо физическое – в котором мы сегодня пребываем. Ответить на него однозначно не получится, хотя на первый – да и все последующие – взгляд спорить тут не о чем. Несмотря на то, что может показаться, будто мы живём в абсолютно искусственной среде, на деле это не совсем так, точнее, логически это неправильное утверждение.

Проблема состоит в том, что мы оцениваем исключительно нынешнее положение, но не все ему предшествовавшие. Однако если мы посмотрим на них, то увидим, что всякий раз мы действовали и реагировали более чем ожидаемо, т.е. так, как это заложено в нашей природе, и если мы уйдём в прошлое достаточно далеко, то мы убедимся, что города и всё то, что им сопутствовало, по сути, были предсказуемы с самого начала. Пусть это в некоторой степени и напоминает казуистику, но в действительности её здесь нет.

Это не означает то, что нам не на кого переложить вину за то, что мы наблюдаем вокруг себя. Как уже указывалось, у нас есть голова на плечах, и ничто и никто не мешают нам использовать её по назначению. Тем не менее, мы этого обычно не делаем, но совершаем то, что велит нам господствующая культура со всеми её смыслами, подходами, критериями вынесения суждения и т.д. И хотя отчасти ответственность снимается с нас самим этим фактом погруженности в такой мир, думать более или менее свободно мы всё-таки тоже способны.

В любом случае надо отдавать себе отчёт в том, что цивилизация не столько изменила в нас нечто фундаментальное и основное – тот якобы отрыв от природы, но это не касается создания нами самими загонов всех мастей, предназначенных в том числе и для нас – сколько продемонстрировала, что мы остались прежними, а то и вовсе ещё ярче подсветила саму нашу суть. И хотя теперь наше отношение к реальности сложно назвать чем-то естественным, на самом деле оно есть результат многочисленных и относительно предсказуемых мутаций того первобытного, о котором тут идёт речь. Но значит ли это, что последнее было совершенно чистым и незамутнённым и впоследствии деградировало под напором цивилизации и всего того, что она с собой принесла, или же оно изначально содержало в себе что-то такое, что в итоге позволило нам так далеко зайти, а именно порочное и извращённое?

По всей видимости, верны оба ответа. С одной стороны, мы прекрасно знаем о том, что даже нынешние племена охотников-собирателей искренне не понимают нашу систему ценностей, потому что она им представляется насквозь искусственной и надуманной. Они живут в ладу с окружающим их миром и не хотят сверх того, что имеют, и хотя они не репрезентативны в том, какими были наши предки – в силу того, что они тоже эволюционировали всё это время – они показательны в том, что значит существовать сообразуясь с напрямую доступными ресурсами, извлекая их биологическими средствами, а не с теми, что достаются благодаря высоким технологиям и удалёнными от нас на расстояния, превышающие наши возможности достичь их в сколько-нибудь разумный срок на своих двоих. Выражаясь иначе, они берут то, что лежит на поверхности, и не пытаются приобрести больше.

Вместе с тем, очевидно, что многие из них были соблазнены тем, что предлагала цивилизация, и со временем оставили свои воззрения и даже землю взамен на то, что она им сулила – удовлетворились ли они своим решением или нет при этом неважно, критично то, что их культура исчезла. Сегодня почти не осталось таких человеческих коллективов, которые бы целиком и полностью полагались на свои силы, и это есть непосредственное следствие воздействие современного мира как в сфере сугубо материального обеспечения, так и ментального очарования, которое он производит.

С другой стороны, весьма сомнительно, чтобы с самого начала в нас не было бы ничего такого, что бы каким-то чудом привело к нынешнему положению. В конце концов, никто и ничто – исключения, разумеется, были, но они не слишком убедительны в общей картине – не заставляли нас селиться в городах, как и не принуждали нас покинуть первобытный рай. Совершенно определённо в нас было что-то, что подталкивало нас к тому, чтобы всё-таки перемещаться, а, кроме того, менять образ жизни.

Во многом это связано с естественностью самой культуры. Хотя и считается, что она неким способом возвышает нас над всеми прочими существами, в реальности она есть ровно такой же продукт эволюции, что и все остальные. Социальность столь же естественна, как и, скажем, хождение на задних конечностях или эхолокация, но будучи доведённой до абсурда она выдаёт такие результаты, которые никто не ожидал.

Это отчасти похоже на ситуацию с хвостом павлина, который мешает самцам этой птицы летать – но не ставит крест на этой способности, это критично, мы тоже в полной мере за рамки своей природы не вышли и вряд ли когда-нибудь это сделаем – однако не препятствует тому, чтобы самки и дальше склонялись в пользу шикарного плюмажа, а потенциальные кавалеры его увеличивали – но также не до нелепости. Мы тоже создаём сюр и даже верим в него, но это более чем естественно, принимая во внимание то, что соответствующие коды воплощаются заранее заданным механизмом и никогда за его пределы не выходят. Мы ещё вернёмся к этому вопросу в последующих главах, а пока нужно отметить вот что.

Не стоит наивно верить в то, что в прошлом человек был не в состоянии принести такой ущерб природе, который бы не был долгоиграющим или который бы не внёс серьёзные искажения в общую картину. Если на это были способны скромные бактерии – или водоросли – то существо крупнее явно может творить и не такое. Если мы посмотрим вокруг, то мы увидим, что и обладая достаточно невыразительными – с точки зрения космической значимости, стоит заметить, что у тех же фантастов не хватает даже воображения на то, чтобы создавать не планеты, подобные Земле, а если уж на то пошло целые солнечные системы, а то и вовсе млечные пути, ровно такие же, как наши собственные – инструментами мы сумели основательно здесь наследить, но в этом отношении мы недалеко ушли от наших праотцов, а, значит, и те тоже были вправе рассчитывать на то же самое, тем более, что мы их потомки.

Любой новый вид чуть ли не по определению является инвазивным, по крайней мере вначале. Затем природа, условно выражаясь, привыкает к его присутствию и вписывает его в единое полотно, тем самым провоцируя его стазис, т.е. неизменность на протяжении многих тысяч, если не миллионов лет. Сколь бы ни было мало то или иное животное, оно оказывает влияние на свою среду обитания, а задача всех остальных состоит в том, чтобы приспособиться к нему, а его, соответственно – к ним. Эта пульсирующая и динамичная система, и нас не должно удивлять, что порой в ней случаются неприятности, которые, впрочем, относительно быстро устраняются, точнее, инкорпорируются в наличную сеть.

Это всегда равновесие на грани, и в нём нет ничего постоянного и навек данного. Всякий прибывший впервые – это в принципе угроза, но она элиминируется за счёт перестройки либо всей структуры, либо той её части, которой что-то угрожает. В конце концов, есть лишь текущая конфигурация, а не чёткая схема, и регулярны только трансформации, а не что-то ещё. Человек в этом смысле ничем не отличается от всех прочих, и это ожидаемо, учитывая, что он есть неотъемлемая составляющая биосферы. Но не говорит ли это о том, что мы ничем не выделяемся или всё-таки есть у нас что-то такое, что позволяет нам чувствовать некое превосходство? Как быть с орудиями и инструментами? Рассмотрим два известных примера.

Первый – термитник. Если вы видели подобное сооружение – лучше, конечно, вживую, но и изображения сойдут – то вы наверняка не станете спорить с тем, что это чуть ли не чудо инженерной мысли. Помимо того, что он обычно возвышается над местностью, он также представляет собой сложный лабиринт из камер, проходов, вентиляционных каналов и много чего ещё, что обеспечивает его строителям и обитателям комфортные условия существования – особенно, понятное дело, королеве, впрочем, постоянно рожать не столь завидная роль.

Очевидно, эти насекомые изменяют ландшафт – и не только его, у термитника есть и подземные части – а потому вмешиваются в естественные процессы. Пусть мы и не рассматриваем их в таком качестве, тем не менее, ясно, что без них он был бы иным, и, следовательно, какие-то искажения – сколь бы натуральными они ни были – они в него вносят. Между строк стоит добавить, что это очень маленькие создания, что, однако, не мешает им производить столь внушительные дела.

Второй – плотина бобра. Опять же как знают чуть ли не все образованные – и знакомые с этим животным – люди, этот грызун валит деревья и сучья и использует их для создания запруды, которая, надо полагать, сильно трансформирует прежде всего водный пейзаж на небольших – есть и крупные объекты – водоёмах и в проточной воде. Какую бы пользу они ни приносили – а они действительно выполняют ряд важных экологических функций – ясно, что их воздействие на окружающую среду далеко не нейтрально и в принципе может причинять серьёзный ущерб.

Вне зависимости от того, наносит ли бобёр какой-то урон или нет, суть в том, что он преобразует – на благо или во зло не важно – то место, где он живёт, и оказывает куда более серьёзное влияние на него, чем те же термиты – или сопоставимое. Нередко появление этих плотин ведёт к весьма внушительным последствиям, но даже если они и не имеют серьёзного масштаба, локальный эффект более чем ощутим, и его ни в коем случае нельзя списывать со счетов.

Обе эти иллюстрации показательны в том, что присутствующие в них виды не обладают в полном смысле этого слова орудиями труда. Да, подручные материалы используются, а, кроме того, они подвергаются обработке, но нет, ни бобёр не ходит с пилой или молотком, ни, тем более, термит не включает бетономешалку или дрель для того, чтобы сделать нужные им вещи. Напротив, эксплуатируются собственное тело и наличные ресурсы, а также изобретательность множества лет эволюции.

Совсем другое – на первый взгляд – с человеком. Уже эректусы изготовляли каменные ножи и топоры – но не только их – обращаясь к чему-то постороннему их телу, а затем с их помощью выполняли какие-то задачи. Наш вид и вовсе характеризуется тем, что он без своих инструментов немыслим, а потому они являются его интегральной, чуть ли не интимной частью. Но выражалось ли это в том, что наши предки сильнее воздействовали на природу или же в данном отношении они были неотличимы от уже приведённых, а равно и всех остальных примеров? Как нетрудно догадаться, ответ на этот вопрос снова амбивалентен, но давайте по порядку.

Начать следует с того, что без орудий мы выжить не в состоянии. Эта банальность перестаёт быть таковой, если мы подумаем вот о чём. Без каких-то внешних устройств – сколь бы примитивными или, наоборот, разработанными они ни были – человек действительно умрёт. У нас нет ни нормальных зубов, чтобы пережёвывать пищу, ни шерсти, чтобы защититься от многих неприятностей, ни клыков, ни когтей, ни крыльев, вообще ничего, что обычно свойственно любому виду, но вместо этого одни сплошные беззащитность и слабость. Напротив, мы целиком и полностью полагаемся на своё материальное оснащение, которое создаём сами, и это то, без чего мы действительно долго не протянем.

В свою очередь другие животные, даже если они и теряют какие-то вспомогательные средства, позволяющие им извлекать некоторые ресурсы – если в принципе с ними имеют хоть какое-то дело – в состоянии обеспечить себя всем необходимым – пусть и не очень удовлетворительного качества и не в требуемых, но при этом достаточных количествах – без обращения к ним или в весьма усечённом виде. Человек в этом ряду выглядит белой вороной, потому что без огня, кремния, палок и всего остального он или она довольно быстро погибают, особенно в тех местах, где прохладно или есть какие-то иные препятствия для полноценного функционирования.

Вообще это очень странная, если не сказать пугающая ситуация. Если, скажем, в тропиках, это не столь уж и страшно – на самом деле нет, хищников и потребность термической обработки некоторых калорий никто не отменял – то в умеренных широтах подобное сродни смерти – именно поэтому все эти призывы вернуться в лоно природы бессмысленны и глупы, на сто процентов мы там никогда и не были. Т.е. мы в высшей степени зависим от того, какие инструменты имеются в нашем распоряжении, а это, по сути, означает, что они есть наше биологическое – а вовсе не культурное – оснащение, и именно в таком качестве их и надо принимать.

Глядя на вещи под данным углом зрения становится понятно, что наши орудия труда – не нынешние, разумеется, а первобытные – есть лишь замена или компенсация того, что есть у других животных. Т.е. они являются и клювом, и лапой, и клыком, и желудком, и шерстью, и многим чем ещё просто в силу того, что все эти приспособления у нас отсутствуют из-за нашей физиологии. Мы в принципе не можем без них обойтись, и это позволяет нам перейти к вопросу о нашем воздействии с их помощью на свою среду обитания.

Приведённые – и не только они, на это уже не раз обращалось внимание – иллюстрации показывают, что любое животное так или иначе влияет на то, во что оно помещено. Человек в этом ряду, естественно, не представляет собой никакого исключения, но полностью подтверждает правило. Нам необходимы эти инструменты вовсе не для того, что трансформировать этот мир – отчасти да, но не ради самих изменений – но для того, чтобы выживать, причиняя ему при этом некоторый урон и навлекая на него определённые метаморфозы, но то же самое делают и все прочие.

В этом отношении данное оборудование витально и равносильно тем частям тела других видов, которые позволяют им справляться с основными задачами, стоящими перед ними. Т.е. изготавливая его мы не преследуем целей тотального или даже поверхностного преобразования действительности, но всего лишь пытаемся получить то необходимое, что нужно нам для удовлетворения наших потребностей. Чего-то сверх этого у человека не было подавляющую часть его пребывания на этой планете, потому что в том не было никакой нужды, а, значит, не было и стремления получить больше.

В некотором смысле это слабо вяжется с тем, что мы знаем о прогрессе культуры. И вправду, около пятидесяти тысяч лет назад – даты зависят от того, что именно мы подразумеваем под соответствующими артефактами, а, кроме того, они постоянно меняются вследствие новых открытий, как бы то ни было, но порядок цифр вряд ли сильно изменится в ближайшем будущем, да и вообще на то нет особых оснований, но ничего, конечно, исключать нельзя – происходит своеобразная революция на этом поприще, и некоторые исследователи считают, что именно в то время появляются настоящие люди. Свидетельством тому служат настенные росписи, фигурки, музыкальные инструменты и прочие артефакты, которые явственно говорят о том, что их обладателями и творцами были такие же, как и мы, люди.

Проблема с такой аргументацией – помимо того, что она не учитывает постепенности изменений и улучшений, а также эмерджентности многих состояний и событий – состоит в том, что эти свершения не транслировались в какие-то дополнительные материальные блага, а то и вовсе сказывались на них негативно. Очевидно, что для того, чтобы произвести ту же флейту, нужно потратить время и силы, отвлекая их от более насущных вопросов, вроде добычи пищи или обеспечения безопасности, а это не самая хорошая затея. Куда важнее, однако, не это.

Почти не может быть сомнений в том, что язык мы выработали не сами, но получили в наследство от тех видов, которым наследовали. Пусть в те времена – доисторические – мы и говорили мало – в том не было нужды, но гораздо больше опасности – мелодичность и выгодность – скажем, для подражания и приманивания – тех или иных звуков вряд ли укрылась от внимания наших предков, а потому насвистывать что-то или напевать они были в состоянии и без музыкальных инструментов, без которых, между прочим, и сегодня обходится подавляющее большинство. Какой в том был прок не так уж и важно, но существенно следующее.

Не кажется ли вам странным, что прогресс осуществлялся в одних областях, но почти не был заметен в других. Не разумнее ли было использовать ту же дрель – а для изготовления, скажем, флейты было необходимо что-то подобное – не для производства какой-то свистульки, от которой почти не было никакой пользы, но для того, чтобы заполучить более грозное оружие? Зачем иметь бусы или фигурки, если куда критичнее обладание более эффективной дубиной или же более совершенным копьём? Однако судя по всему развитие ограничивалось сферой культуры и за её пределы не выходило. Как же так?

Загвоздка в том, что всё это не очень правомерные вопросы в отношении наших предков. Как уже указывалось, мы иначе смотрим на мир – или они не так, как мы. Это для нас больше – это лучше, но так не обязательно должно было быть всегда, более того, так стало совсем недавно. Вследствие того, что всё в природе ищет пути наименьшего сопротивления, по достижении некоего базового уровня удовлетворения потребностей, свои свободные время и силы можно перенести не на изобретение более грозного оружия, но на что-то более приземлённое, а именно на наслаждение. Эксперименты с крысами показывают, что оно важнее даже пищи и секса, а из-за того, что нет оснований верить, что мы чем-то отличается от данных грызунов в этом плане, весьма сомнительно, чтобы в нашей природе было не обращать внимание на последнее. Выражаясь иначе, мы тоже хотели чего-то приятного, и именно к этому в итоге и стремились.

Подумайте вот о чём. Ваш желудок регулярно наполняется, в личной жизни всё в порядке, дети сыты и одеты, есть кров и крыша над головой и нет никаких долгосрочных обязательств или императивов. Не жизнь, а сказка. И как раз нечто подобное и наблюдалось у наших предшественников – не стоит, конечно, идеализировать, но в общих чертах так всё и было. Их не волновали слава, богатство, власть, статус, признание и т.д., но их заботили текущие дела и нужды, а те снимались и без того, чтобы избыточно напрягать свои мозги, чем они, как следствие, и не занимались.

И это не леность и не праздность. Зачем переделывать мир, если вас он и так более чем устраивает? В те времена ещё не было тех социальных институтов, которые ныне заставляют нас суетиться и что-то предпринимать, а то и превозмогать себя, а вся жизнь протекала на глазах у знакомых и близких – а то и родных – людей, которые если и требовали от нас чего-то, то самого тривиального и относительно легко осуществимого. Это не значило, что не приходилось рисковать жизнью или подвергать себя опасности, но всё это умещалось в репертуар того, что подразумевает быть животным по имени человек. Если при таких обстоятельствах кто-то и сопротивлялся общему потоку, то его или её довольно быстро урезонивали – если в том была нужда, культура воспитывает нас такими, как ей надо – и всё возвращалось на круги своя.

Опять же это не говорит о том, что никаких изменений в ландшафт человек не вносил. Та же наскальная живопись есть, очевидно, его метаморфоза, но она не трансформировала что-то по сути, а лишь оттеняла что-то или на что-то указывала. Ещё более поверхностными, но оттого не менее приятными, были звуки музыки, разговоры у костра – который, конечно же, как-то воздействовал на почву и на состояние лесов – танцы и ритуалы – и, естественно, сытный ужин – тоже с очевидными последствиями. Однако всё это имело преходящий характер и на природе почти никак не сказывалось, даже если сравнивать это с теми же термитами и бобрами. Но не свидетельствовало это также о том, что мы тогда и не были способны на нечто большее? Нет и вот почему.

Как уже отмечалось, отчасти наше вмешательство и его полноценное развёртывание предотвращались низким уровнем развития технологий, имевшихся в тот момент в нашем распоряжении. Прогресс шёл медленно и неуверенно – в силу отсутствия надёжных средств хранения информации, речь для этого годится плохо – да и потребности особой в нём не было. Тем не менее, он наблюдался – иначе, откуда взялась эта мнимая культурная революция? – но его было явно недостаточно для того, что резко рвануть вперёд и начать всё переобустраивать по своим лекалам и меркам. Впрочем, мешало не столько это, сколько нежелание что-то предпринимать, точнее, другой взгляд на жизнь. Но говорит ли это о том, что никаких реальных возможностей по трансформации среды у нас тогда не было? Конечно, нет.

Представьте себе следующий сценарий. Некое племя селится у небольшого озера и использует его чуть ли не для всех своих нужд. Очевидно, что со временем этот водоём придёт в хозяйственную негодность, потому что ни один из них вообще-то и не предназначен для того, чтобы служить абсолютно всем – за некоторыми исключениями – нашим целям и желаниям. Регулярно – т.е. после очередного отравления – меняя свою локацию эти люди могли принести серьёзный вред окружающей среде пусть и местного масштаба.

Однако то же самое касается вообще любой нашей деятельности. Учитывая то, что наши орудия труда являются неотъемлемой частью нашего физиологического репертуара, они неизбежно включаются в процесс освоения той или иной территории и, что не удивительно, оказывают на неё определённое влияние. Последнее чуть ли не по определению будет также иметь и негативные стороны, так что если никто не станет думать о последствиях, те не заставят себя долго ждать.

Вообще есть смысл изучить вопрос о том, как, скажем, то же сжигание растительного материала нашими предшественниками и нами самими – нашим видом, разумеется, и теми, кто уже обладал огнём – отразилось на климате нашей планеты и на составе её атмосферы. Вполне вероятно – точнее почти на сто процентов, какие-то следы обязаны были остаться, принимая во внимание размах предприятия, целые леса уничтожались нами и ими безвозвратно – до появления более или менее управляемого огня они были иными, и то, что мы наблюдаем теперь, есть результат их и нашей активности. Понятно, что отличить наши костры от естественных проблематично – если осуществимо в принципе – но также весьма сомнительно, чтобы инициированные нами никак не сказались на природе.

И это относится ко всем нашим прошлым поступкам. Как бы осознанно или нет мы себя ни вели, никто не станет спорить с тем, что человек оказался одним из наиболее успешных животных, принимая во внимание то, куда он расселился, при этом почти не меняясь анатомически – некоторые адаптации имели место быть, но они не создали новых видов, а только это и критично. И всё это благодаря тем инструментам, которые были у нас в распоряжении.

Даже если наши предки и не были отъявленными негодяями и хладнокровными убийцами, а также увлечёнными и старательными преобразователями мира, самим фактом своего существования они вносили серьёзные изменения в свою среду обитания, тем самым перекраивая в том числе и ландшафт – и снова стоит это повторить, подобное свойственно любому живому организму. Учитывая многочисленные и часто не поддающиеся обнаружению обратные связи – вроде истребления какого-то зверя, что вело к, например, деградации почвы в данной местности – сама наша активность провоцировала огромное число изменений, как намеренных, так и нет, но это не имеет особого значения.

Как бы то ни было, но потенциально у нас имелись все возможности для того, чтобы переделать эту планету так, как нам хотелось или как бы получилось, и отчасти так оно и произошло. Жизнь априори нарушает стазис и стабильность, а разумный вид, даже и сдерживая себя и размышляя – или, напротив, вопреки этому – с необходимостью перестраивает ту среду, в которой оказывается, пусть и не имея на то намерений. В этом смысле антропоцен был более чем воплотим, и наши орудия труда ему в немалой степени способствовали. Но как быть с нашим интеллектом? Были ли мы в состоянии именно придумать, как бы всё тут под нас наладить – не сегодня, а, условно выражаясь, вчера – оставляя в стороне саму осуществимость подобных проектов? И опять, ответ скорее положительный, но вначале одно важное соображение, которое, к сожалению, редко озвучивается.

Как уже указывалось, мы совершенно напрасно льстим себе во многих отношениях, и, увы, это касается также и мощности нашего серого вещества. Хотя наше самоназвание и помещает нас в группу – отсутствующую на самом деле, впрочем, в последнее время ситуация постепенно меняется – наделённых разумом существ, а, кроме того, именно этим и выделяет нас на общем фоне, само по себе оно вводит в заблуждение, причём показательно, что наиболее сильно тех, кто этим качеством если и не обделён, то серьёзно в нём недобирает.

Вызывает некоторое недоумение, а то и оторопь то, что мы считаем себя кем-то, возвышающимся над всеми остальными, несмотря на то, что сделаны мы из того же материала, что и все прочие. Ни наше тело, ни его ткани, ни мозг не созданы из каких-то инопланетных субстанций, а потому довольно странно полагать, будто на этой основе можно получить нечто, что в корне бы отличалось от всего, что здесь присутствует. Мы такие же животные, как и все вокруг нас, а если между нами и есть разница, то она носит количественный, а не качественный характер.

Очень многие учёные пытаются объяснить нашу мнимую исключительность в том числе и нашим интеллектом. Рутинно утверждается, что мы покорили весь мир благодаря содержимому наших голов и при этом то ли стыдливо, то ли по незнанию, то ли из-за нежелания выглядеть глупо упускается столь досадный и неудобный момент, как существование нашего вида на протяжении десятков тысяч лет без какого-либо ощутимого влияния – оно, конечно, было, но как было показано на протяжении всей этой главы, оно было весьма скромным – на природу, в почти неизменном виде и чуть ли не абсолютно без значимых достижений.

Как было продемонстрировано выше, даже цивилизация стала всего лишь ответом на стимулы извне, а это ставит обоснованные вопросы к нашим якобы всемогущим мозгам. Заявления же об эмерджентности, фазовом переходе, перерастании количества в качество и о других подобных скачках только затуманивают суть дела и в реальности проблемы не решают, а, кроме того, низводят братьев наших меньших до уровня скота и подопытных свинок.

В действительности наш интеллект – это свойство нашего организма, своеобразная эманация или истечение нашего серого вещества, и он ничем не лучше и не предпочтительнее, скажем, крыльев, которые позволяют летать, или специальных желез, которые выделяют яд. Помимо прочего, он есть – пусть и в несколько разреженном виде – у многих видов, а те преимущества, которые он даёт, рекогносцируются задним умом, а не передним. Далеко не очевидно было, что с его помощью мы придём в нынешнее – тоже само по себе проблематичное с точки зрения желательности – состояние, более того, ничего он в начале и не гарантировал.

Если кто-то возразит на это, что благодаря ему у нас теперь есть понимание мира, осознание нашего в нём места, теории и гипотезы, то вынужден разочаровать его или её. Загвоздка в том, что это лишь наши измышления и ничего более. Крайне сомнительно, чтобы часть могла познать целое, а также не надо забывать о том, что мы есть простые приматы с планеты Земля. По всей видимости мы в состоянии отвечать исключительно на те вопросы, которые способны задать – конечно же, осмысленные, а не какие попало – и если вам кажется, что это огромное число, то вы заблуждаетесь, ведь потенциальный пул нам банально недоступен, но он явно больше того, что нам дано, причём не на порядки, но в степенях.

Всё это говорит в пользу того, что наш разум – это одно из многих свойств, которые встречаются в природе, и на их фоне он ничем особым не выделяется. Это тривиально тот способ выживания, которым нас наделила эволюция, но в таком случае нет никакой разницы между ним и чем-то ещё, сколь бы малым оно – или, если уж на то пошло, сколько бы большим наше собственное оснащение – нам ни казалось. И, естественно, нужно помнить о том, что у нас есть и другие адаптации, и они не менее значимы, чем содержимое нашей черепной коробки.

Все эти рассуждения позволяют более отчётливо представлять, на что были способны наши праотцы – да и мы сами – используя свои мозги. Что бы там ни рисовало им и нам наше воображение – которое, между прочим, тоже весьма ограничено, о чём вскоре – всё это были по преимуществу несбыточные фантазии, которые к реальности не имели никакого отношения, а если и как-то сказывались на ней, то в очень усечённом виде. Мечтать, как говорится, не вредно, но проблема даже не в этом, а в самом качестве наших мыслей.

Вспомните какой-нибудь фантастический фильм – если вы не видели ни одного и не хотите ничего такого смотреть, то сгодится и любая иная иллюстрация, связанная с тем, что мы рисуем в своих видениях. Если в нём присутствовали какие-нибудь инопланетные существа или же будущие технологии – а всё это обычно есть, если не одно, то другое – то почти наверняка первые были похожи на земную фауну – в комбинированном виде, а то и явно – а вторые были проекцией тех, что имелись на момент создания данной картины. В старых кинолентах всё было не так не из-за того, что наша фантазия была менее развитой или не такой, как сейчас, но вследствие того, что с тех пор накопилось много материала, а, кроме того, был достигнут некоторый прогресс в научном плане. Смысл, впрочем, от этого не меняется, и мы всегда имеем дело с резко урезанным в силу естественных причин воображением.

Перенесёмся теперь в далёкое прошлое. Опыт человека был прискорбно – по нынешним меркам – мал и узок. Всё, чего наши предки желали, по сути, укладывалось в то, что у них и так уже было – не в материальной форме, а вокруг, в этом мы от них ничем не отличаемся, что вполне закономерно – и за рамки этого никогда – именно так, здесь можно не осторожничать с формулировками, и да, мы такие же – не выходило. Даже если они и представляли себе что-то за горизонтом их непосредственного знания, то вряд ли оно сильно разнилось с тем, что им было известно – и, увы или к счастью, мы в этом с ними тоже идентичны.

Это свидетельствует в пользу того, что наши праотцы банально были не в состоянии причинить такой урон природе и ландшафту, который бы и вправду претендовал на этот статус. Пусть они и совершали непреднамеренно то, что превышало их мыслительный потенциал – в основном из-за невежества – эти действия всецело укладывались в то, чем их и нас наделила эволюция, но вряд ли кто-то станет утверждать, что она создаёт таких существ, которые вредят целому и себе тоже – это не противоречие, как было показано на примере цивилизации мы не столь ненормальны, как нам порой кажется.

Если вас не убеждает эта аргументация, то подумайте вот о чём. Для того, чтобы, скажем, изготовить бомбу, нужны знания, которых у наших предков тривиально не было. Понадобился коллективный опыт множества поколений, а также всевозможные промежуточные изобретения и средства фиксации и трансляции информации прежде чем мы хотя бы подобрались к осуществлению чего-то подобного. Если же ничего из перечисленного не было, то было бы несколько странно и наивно ожидать от них какого бы то ни было прорыва, и именно его отсутствие мы и наблюдаем.

Нет никакого прока в том, чтобы говорить о некоем мифическом потенциале, ведь он всегда находится в контексте, которого наши предшественники – и во многом мы сами – были лишены. Даже если они и были в состоянии сделать то же, что и мы – а мы сами не так уж и далеко от них ушли – у них на то не было ничего, что бы им могло помочь. Любой прогресс движется мелкими шажками, но они по большей части топтались на месте.

Это очень сильно напоминает задачу с бактериями. Чрезвычайно долгое время мы аккумулировали – если в принципе нечто подобное наблюдалось – крайне незначительные объёмы знания, которых было явно недостаточно для того, чтобы совершить фазовый или какой-либо иной в том же духе переход. Как следствие, почти ничего и не случалось, а то, что нам удавалось, было незначительным и слабо, если вообще заметным и выраженным.

Никто не отрицает того, что в принципе ничего не мешало нам даже в то время – т.е. в доисторическое – придумывать нечто такое, что было бы способно уничтожить весь мир или серьёзно его перекроить – таковы, в конечном счёте, любые мифы, предания и легенды – но одно дело мечтания – которые вряд ли имелись как таковые, несколько странно желать конца света, если в нём живёшь, это к вопросу о то ли нашей собственной интеллектуальной несостоятельности, о то ли нашем диком или невежественном слабоумии – а другое – реальность, в которой у нас не было инструментов для того, чтобы это осуществить, по крайней мере, своими силами.

Как бы то ни было, но ясно то, что наш интеллект был скорее приятным бонусом или компенсацией за нашу чудовищную сугубо физическую – впрочем, не всё так однозначно – неприспособленность, но не чем-то по-настоящему самостоятельным и самоценным. Она давал нам некоторые преимущества и блага, но именно к разворачиванию антропоцена он не вёл. Т.е. как таковой последний был вполне реализуем, но не осуществим на практике – и во многом в теории тоже, хотя в этом не должно быть стопроцентной уверенности.

Всё это говорит о том, что век любого существа – это не фантастика, но довольно грубая действительность. Не столь уж и критично – это не совсем так, об этом ниже – кто именно выступает в роли того, чьим именем называют целую эпоху, эру или время. По большому счёту любой организм, который соответствующе для этого оснащён, в состоянии занять это место или получить этот титул, и человек в данном ряду даже не стоит первым. Уже не раз упоминавшиеся бактерии – или водоросли – изменили однажды состав всей земной атмосферы, но можно не сомневаться, что и другие виды приложили к формированию нашей планеты свои конечности – или что у них там было и есть.

Это ни в коем разе не возрождает идею Гаи или чего-то на неё похожего. По сути, последняя и вовсе является тавтологией. Всякое существо трансформирует свою среду обитания и в свою очередь зависит, а, значит, и меняется в согласии – если нет, то оно вымирает – с ней. Постулировать что-то обратное было бы глупо и нелогично, а потому все мы в этом смысле равноценны.

Вместе с тем, надо понимать, что далеко не все животные были, есть или будут идентичны или тождественны нам в том, какое влияние мы оказываем – и отчасти делали это в прошлом – на природу, ландшафт и все сферы Земли. Продукты метаболизма – это не то же самое, что умышленная активность, которой не обязательно предполагать в себе что-то деструктивное. Всё-таки человек был и остаётся наделённым такими инструментами, которые отсутствуют у всех остальных, и это в какой-то степени выделяет его на их фоне.

И это не похвала или лесть. Это довольно тривиальное утверждение, реализацию которого мы видим вокруг. На данный момент – за исключением всё тех же простейших, впрочем, не исключено, что мы чего-то банально не знаем – нет никого, кто бы экспериментировал – по преимуществу неосознанно – как с планетой и своими соседями, так и над самим собой, подобного нам. Быть отличным – это не всегда хорошо, и мы яркое тому подтверждение. Негодяи непохожи на всех остальных, но именно в этом мы и преуспели. Теперь же настала пора посмотреть, что именно мы наделали и каких дров наломали, а это отсылает нас к нашему следу на лице планеты – а затем на животных и на себе.