Читать книгу Еще один день - Станислав Вторушин - Страница 3

Начальником Таежной нефтеразведочной экспедиции Роман Иванович Остудин стал два года назад. До этого работал начальником цеха бурения на одном из нефтяных промыслов Поволжья и о Сибири знал только понаслышке. Его жена Нина была учительницей английского языка, и занимаемое положение вполне устраивало обоих. Им казалось, что оторвать их от родной земли невозможно, настолько они приросли к ней. Но когда в Сибири стали открывать одно месторождение нефти за другим и конторы бурения начали расти там как грибы, в таежные дебри хлынули буровики со всех концов страны. Из Поволжья на берега Оби поехали целые бригады. Бродяжий зуд задел и Остудина. Но ему не хотелось заниматься эксплуатационным бурением. Он всегда считал его вторичным, ведь промысловики идут по пятам геологов. Остудин был честолюбив и самоуверен.

В студенческие годы ему снились сны, в которых он видел себя удачливым геологом, открывателем крупных месторождений нефти. Однообразная работа буровика вытеснила их из памяти. Но однажды сны напомнили о себе. Подписывая собравшемуся в Сибирь бурильщику Тимофею Евстигнееву заявление на увольнение «по собственному желанию», он вдруг ощутил острую зависть к нему.

– Стало быть, в Сибирь? – спросил Остудин и устремил свой взгляд куда-то вдаль, мимо Евстигнеева.

Ему вдруг представились бескрайние леса, маленькие и аккуратные деревянные поселки с широкими, заросшими травой улицами, и высокие пирамиды буровых вышек рядом с ними. Люди открывают там новую страницу в истории освоения огромного края. Они живут совсем другими заботами, думают совсем не о том, о чем каждый день болит голова у него. И Остудин впервые ощутил, что в его устроенной жизни чего-то недостает.

– В Сибирь, – медленно ответил Евстигнеев, удивившись неожиданной перемене в настроении начальника.

– А что, и в Сибири люди живут. – Остудин задумчиво протянул бурильщику заявление со своей резолюцией.

Тимофей Евстигнеев ушел, легонько прикрыв дверь. Открыл широко, а уходя, именно прикрыл. Бережно и неторопливо, словно боялся лишним шумом спугнуть неожиданные мысли, которые совсем не случайно нахлынули на Остудина. Он встал, прошел к двери, выглянул в коридор. Бурильщика там уже не было. Остудин закрыл дверь и подошел к окну. Холодный ветер срывал с деревьев последние листья и гнал их по тротуару. Они липли к мокрому асфальту, залетали под колеса проносившихся мимо машин и летели дальше. Остудину почему-то подумалось, что в Сибири сейчас лежит ослепительный мягкий снег и вездеходы режут его тяжелыми гусеницами, пробиваясь через тайгу к буровым. Ему вдруг жутко захотелось в Сибирь, но внутренний голос осадил, злорадно шепнув: «Евстигнееву хорошо, он – холостяк. А у тебя жена, дочка… Надо бы поговорить с Ниной. Но вдруг она воспротивится, и тогда на мечте придется поставить крест. А может, не советоваться с ней, а послать письмо, подождать ответ? Придет конкретное предложение, тогда и поговорить с женой?..»

С этими мыслями Остудин ходил несколько дней. А потом сел и написал письмо в объединение «Сибнефтегазразведка». В нем сообщил свои биографические данные, занимаемую должность и попросил ответить, нужны ли такие специалисты, как он, в геологии. Месяц шел за месяцем, ответа не было. Остудин решил, что подходящего ему места нет, а предлагать должность бурового мастера там постеснялись. Однако через полгода из Сибири пришла телеграмма за подписью начальника объединения Батурина. В ней было всего восемь слов. «Можем предложить должность начальника нефтеразведочной экспедиции. Согласие телеграфируйте».

Остудин нашел телеграмму в почтовом ящике, возвращаясь с работы. Нины еще не было дома. Вместе с дочкой Ольгой, которую она сама брала из детского сада, они, очевидно, зашли в магазин за продуктами. Остудин перечитал телеграмму несколько раз, повертел в руке, осмотрел с обратной стороны, словно старался найти в ней скрытый смысл. Он не поднялся со стула даже тогда, когда услышал, как Нина пытается открыть ключом дверь. Войдя в квартиру, она сразу заметила, что с мужем что-то случилось.

– Что с тобой? – спросила она, протягивая ему сумку с продуктами.

Вместо ответа Остудин показал ей телеграмму.

– Ты что, писал им? – быстро пробежав глазами текст, она с удивлением посмотрела на мужа.

– Писал полгода назад. Я уже забыл об этом, а они вот прислали телеграмму. – Остудин виновато развел руки.

– Раздень меня, – сказала Нина.

Он помог ей снять пальто, повесил его в шкаф. Она взяла сумку, отнесла ее на кухню. Пока Остудин помогал дочке раздеться, Нина собрала на стол.

– Ну и что же ты думаешь делать? – спросила она, когда они сели ужинать.

– Не знаю, – ответил Остудин и посмотрел на жену, стараясь определить ее реакцию. – Неожиданно как-то. Я не предполагал, что дело обернется так серьезно.

Он знал, что Нина была домоседкой. Ей нравилась их квартира, нравился поселок, в котором они жили, в школе среди учителей у нее было много подруг. Роман Иванович смотрел на жену, сидевшую перед ним за столом в новой кофточке, на ее модную прическу, сделанную вчера у знакомой парикмахерши, и думал, что она никогда не расстанется ни с уютом, ни с подругами, ни с маленькими, но надежными связями, помогающими жить не хуже других. Зачем ей Сибирь с ее снегами, завывающими метелями, с домом, в котором может быть и холодно, и не всегда светить электричество?

Нина отодвинула тарелку, положила ложку на стол и подняла на него глаза. «Ну вот и все», – решил Остудин и нагнулся к своей тарелке. Он начал лихорадочно соображать, чем соблазнить Нину в Сибири. Теперь он уже был твердо уверен в том, что поедет в «Сибнефтегазразведку» при любых обстоятельствах, что ни за что не упустит такой шанс, но не хотел, чтобы его отъезд осложнял семейные отношения.

– А знаешь, Роман, – сказала Нина с особенной интонацией в голосе, которую он у нее еще никогда не слышал, – по-моему, предложение лестно. Стать начальником экспедиции в тридцать два года весьма престижно. Может, махнем в Сибирь, а?

Он молча взял в руку ее узкую, еще не успевшую отогреться с улицы ладонь, поднес к губам и поцеловал. И увидел счастливый, почти детский восторг в ее глазах.

Утром Остудин телеграфировал Батурину свое согласие. Сообщил, что увольняется с сегодняшнего же дня, но просил дать на завершение всех формальностей две недели. Думал, что при увольнении у него могут возникнуть осложнения. Он хоть и небольшой, но начальник, ему надо подыскивать замену, согласовывать ее с кем надо, что-то там утрясать… А если вмешается партком, дело затянется совсем надолго. Сразу же спросят, почему ни с кем не посоветовался, никого не предупредил… Но, к его удивлению, кое-кто даже обрадовался тому, что он уходит. Желающих занять его должность оказалось более чем достаточно.

Честно говоря, такой оборот дела даже немного обидел Остудина. Его постоянно хвалили на собраниях и прочих производственных обсуждениях, а когда дошло до проверки истинного к нему, Остудину, отношения, расстались без тяжелого вздоха. Впрочем, так бывает почти всегда. «Что ж, – подумал Роман Иванович, – была без радости любовь, разлука будет без печали».

Нищему собраться – только подпоясаться. Сложила Нина в средней величины чемодан необходимые на первое время пожитки, окликнула мужа:

– Слушай, отец, разные там плошки-поварешки, думаю, не нужны? Все-таки не рядовым работником едешь, наверное, к твоему приему подготовятся. Твой предшественник был же как-то устроен.

– Да ты что? – удивился Остудин. – Неужели мы там этого добра не купим? – Он посмотрел на кастрюли и добавил: – Тащиться с таким барахлом на Север – люди засмеют.

– Кто его знает? – оглядывая кухню, сказала Нина. – Поезда на Север не ходят. Может быть, там люди охотничьими котелками обходятся?

Остудин искренне рассмеялся. Он подошел к жене, обнял ее за плечо, поцеловал в голову:

– Геологи – люди не бедные, на эмалированную кастрюлю наверняка раскошелятся. Ты мне лучше чистых рубашек побольше положи. Там их ни стирать, ни гладить некому.

Нина подняла на него глаза, сказала, искренне вздохнув:

– Боюсь я этих прачек. Сначала погладят рубашку, а потом и самого хозяина. Вы, мужики, на ласку безотказные.

– Не говори глупостей, – сказал Остудин, снова поцеловав ее. – Таежники женам не изменяют. Это жены с ума сходят, пока мужики лазают по тайге.

Он посмотрел на часы. До отлета было далеко, но надо было все проверить, чтобы не забыть ни одной мелочи…

Самолет в Среднесибирск улетал рано утром. Остудин не спал почти всю ночь, рисуя в своем воображении первую встречу с Батуриным и Сибирью. И если Сибирь он представлял довольно отчетливо, то вот каким выглядит Батурин, не мог даже предположить. Впрочем, внешность начальника для него не имела значения. Главным был его характер и отношение к людям. А поскольку характер человека проявляется в конкретных ситуациях, то и это никак не рисовалось Остудину. Так и проворочался в постели до самого утра. Зато когда сел в самолет и устроился в удобном кресле, сразу же провалился в глубокий сон.

Открыл глаза от толчка – самолет выпускал шасси, заходя на посадку. Ступив на трап, Остудин поежился и огляделся. Было холодно, сухой колючий ветерок сразу заставил застегнуть пальто на все пуговицы и поплотнее прикрыть грудь шарфом. Сибирская погода резко отличалась от поволжской.

Шагая от самолета к аэровокзалу, Роман Иванович невзначай замедлил шаг: почудилось, что услышал свою фамилию. Он остановился, прислушиваясь. Над аэродромом звучно гремел динамик. Передавали объявления о посадке на очередной рейс и о контроле вещей, подлежащих досмотру. И вдруг вслед за этим раздалось: «Прибывший рейсом 218 товарищ Остудин, на выходе из аэровокзала вас ждет “Волга» номер…” – И снова: – «Прибывший рейсом 218 товарищ Остудин…»

Когда самолет снижался, Остудин смотрел в иллюминатор на паутину городских улиц и думал: «Где-то здесь моя Ленина, шестьдесят восемь?» Сверху город гляделся лабиринтом, в котором и с нитью Ариадны не разобраться. Одним боком он жался к реке и был покрыт сизоватой дымкой, отчего казался погрузившимся в полумглу. Слегка улыбнувшись, Остудин вспомнил школьное: «А зачем дворянину география? На то извозчик есть». Интересно, долго ли придется ждать такси? Как здесь с транспортом? – все время вертелось в голове. И вот тебе – пожалуйста, персональная машина… Неплохо живут геологи.

Шофер долго и внимательно разглядывал его, кивнув на чемоданчик, спросил про вещи. А когда узнал, что все свои вещи новый начальник экспедиции держит в руках, широко улыбнулся. По дороге в объединение он без умолку расхваливал здешние кедровники и грибные места, из чего Остудин понял, что лучшей земли, чем Сибирь, нет на свете. Еще больше растрогался, когда батуринская секретарша, встав из-за стола, сказала:

– Проходите, Роман Иванович, Захар Федорович вас ждет.

Она сама открыла первую дверь кабинета и, пропустив Остудина, осторожно притворила ее.

В кабинетах начальников областного значения Остудину приходилось бывать нечасто. В них ходили те, кто по служебному положению стоял над ним. Зато по телевизору и в кино он видел таких кабинетов множество. Одинаковые до мелочей, более приспособленные для совещаний, чем для сосредоточенной работы, служебные монстры. Огромный двухтумбовый стол, вплотную к нему буквой «Т» стол узкий, длинный, блестящий, как полированный паркет. Тесно приткнутые к нему прямоспинные стулья. Справа, как войдешь, обычно размещается книжный шкаф, где в подчеркнутой строгости стоят труды нынешних вождей. Сочинения прошлых, как и их авторы, по сложившейся традиции в перечень обязательной литературы не входят. В семье Остудиных эти шкафы шутливо окрестили «интеллектуальными яслями». Сидит ответственный работник, руководит. Истощится у него умственная торбочка, подойдет к шкафу, полистает бессмертные сочинения, подсыплет в торбочку идейного овсеца и снова станет поражать слушателей заемными, истертыми истинами. Они уже надоели всем, в том числе и тем, кто их изрекает. Затертые истины превращаются в догму, а догма отупляет ум человека. По этой причине Остудин не любил ни общие слова, ни политзанятия, от которых сводило скукой рот. И больше всего не хотел, чтобы его новый начальник походил на идеологического вождя.

В кабинете Батурина был всего один стол. Двухтумбовый, средней величины, завален бумагами, свободна лишь середина, застеленная органическим стеклом. По периметру кабинета – обитые зеленым сукном полумягкие стулья и, конечно же, книжный шкаф. Но не у дальней стены, а поблизости от стола: протяни руку – и все в твоей досягаемости.

Батурин вышел из-за стола, двинулся навстречу Остудину, оглядывая его с ног до головы. Крепко пожал руку и, взяв под локоть, подвел к креслу. Он оказался чуть выше среднего роста, сухощавым и жилистым. Его кустистые, похожие на два пучка брови придавали лицу задиристость. Когда он свел их к переносице, уставившись на Остудина, тому показалось, что они впились ему в лицо. И Роману Ивановичу почему-то подумалось, что Батурин человек сухой и строгий, на откровенный разговор с ним отважится не каждый.

Усаживаясь в предложенное кресло, Остудин уперся взглядом в книжные корешки. Никаких трудов вождей. Избранное Губкина, «Сибирские горизонты» первооткрывателя сибирской нефти Эрвье, книги по геологии. Лишь одна выбивалась из этого ряда, и то только тем, что была в богатой зеленой суперобложке. Остудин прочел на ее корешке: «Страны Персидского залива».

Одна полка была полностью свободна от книг. На ней стояли колбы с темной жидкостью и белыми наклейками на пузатеньких боках. Остудин понял, что это образцы нефти с местных месторождений. Заметив его интерес, Батурин улыбнулся:

– Вот когда привезешь такую колбу, – он кивнул в сторону шкафа, – будем пить с тобой за этим столом шампанское.

– За ним не только пьют шампанское, – ответил Остудин, думая о том, что и с работы начальников экспедиций снимают тоже за этим столом.

Батурин понял его, опустил глаза, отодвинул в сторону лежавшую на столе бумажку и сказал:

– О себе можешь не рассказывать, отдел кадров у меня честно отрабатывает свой хлеб. Скажи лучше, как жена восприняла твое решение?

– По-моему, с удовольствием, – сказал Остудин. – Она из тех, кому надоедает однообразие.

– Романтики захотелось? – Батурин настороженно поднял на Остудина внимательные колючие глаза.

– Скорее всего, свежих впечатлений. Возраст-то ведь уже такой, что пора заняться чем-то серьезным.

– А кто она у тебя? – спросил Батурин.

– Учительница английского.

– И чем же серьезным ей захотелось заняться? – Батурин смотрел на Остудина уже подозрительно.

– Моя жена все время при своем муже, – ответил Остудин. – Работа начальника нефтеразведочной экспедиции мне кажется достаточно серьезной.

Батурин откинулся на спинку стула, потом повернулся к стене, на которой висела геологическая карта области, кивнув на нее, сказал:

– Тогда перейдем к делу. Не буду рассказывать, где и что мы ищем. В основных чертах ты это знаешь и без меня, с деталями познакомишься на месте. Таежная экспедиция еще недавно была у нас лучшей. А сейчас попала в полосу невезения. Знаешь, как у человека: сначала черная полоса в жизни, потом белая. А здесь сначала черная, потом еще чернее. Ни одной скважины не могут пробурить без брака. Там нужен хороший буровик. Потому и остановили на тебе свой выбор.

– И геологическая служба тоже, – добавил Остудин.

Взгляд Батурина немного смягчился. Он повернул лицо к карте, слегка прищурившись, посмотрел в ее верхний угол и заметил:

– Главным геологом там отличный парень. Правда, не без романтических заскоков. Если подружитесь, вытяните экспедицию.

Остудину хотелось спросить, что он подразумевает под романтическими заскоками, но, подумав, не стал задавать этого вопроса. Решил, что не стоит начинать с выяснения недостатков своих подчиненных. Пока хватит и того, что главный геолог отличный парень. Геологов без романтики не бывает.

Но одного вопроса не задать он не мог. Он влез ему в голову еще в ту минуту, когда получил от Батурина телеграмму. И не давал покоя до сих пор. От него зависели все дальнейшие действия. Бросив взгляд на полку с колбами, Остудин перевел глаза на Батурина и спросил:

– Скажите, за что убрали прежнего начальника экспедиции?

– Не убрали, ушел сам, – поправил его Батурин.

На лице Остудина появилось такое недоумение, что Батурин тут же пояснил:

– Ты же сопромат изучал. Знаешь, что и у металла наступает усталость. Так и здесь. Отработал человек свой срок и решил, что пора переходить к размеренной жизни. Вовремя ложиться спать, вовремя вставать, вовремя пить кофе. Барсов прекрасный специалист. Работая в экспедиции, защитил кандидатскую диссертацию, сейчас, по-моему, написал докторскую. Ты, случайно, не увлекаешься научной работой?

Остудин засмеялся:

– Меня после института хотели на кафедре оставить. Я наотрез отказался. Кабинетная жизнь не для меня.

– Пока, – сказал Батурин.

– Что значит – пока? – не понял Остудин.

– Пока здоровье немереное и вся жизнь впереди. – Батурин снова внимательно посмотрел на него и спросил: – С партийной властью у тебя осложнений не было?

– Какие у меня могли быть осложнения? – удивился Остудин. – Я в райкоме-то бывал, только когда принимали в партию, да на праздничных мероприятиях.

Батурин опустил глаза, и Остудину показалось, что вопрос этот начальник объединения задал не зря. По всей видимости, у Барсова были какие-то проблемы с партийной властью. Иначе зачем спрашивать о них его, Остудина? «А может, он хочет поподробнее прощупать меня, – подумал Остудин. – Я бы на его месте поступил так же». Но Батурин прощупывать не стал.

– Хорошие отношения с партийной властью для начальника экспедиции имеют большое значение, – сказал он. – Райкомовские работники тоже ведь хлеб не зря едят. Важно понять это с самого начала и не ставить их в неудобное положение. Они этого не любят. А уж когда невзлюбят…

Батурин не договорил, но Остудин и так понял, что будет тогда. Однажды у них в конторе бурения уже было такое. Секретарю райкома потребовался вертолет, чтобы слетать на другую сторону Волги, а главный инженер его не дал. То ли не было, то ли вертолет требовалось послать по какому-то срочному делу. Секретарь райкома кинулся к начальнику, но того не оказалось на месте. В общем, на другую сторону Волги он в тот день не попал. Через неделю в контору бурения приехала комиссия с проверкой работы инженерной службы. Целую неделю разбиралась с состоянием оборудования и техникой безопасности. И даже с наглядной агитацией, хотя инженерная служба не имеет к ней никакого отношения. Короче, кончилось тем, что главному инженеру на бюро райкома объявили выговор. Над ним потом смеялись: дал бы вертолет, получил бы вместо выговора благодарность.

– А что за человек там первым секретарем? – спросил Остудин.

– Казаркин, – ответил Батурин и нахмурился. – Николай Афанасьевич Казаркин. Лет пять уже секретарит. До этого работал инструктором обкома партии.

– К геологии имеет какое-нибудь отношение?

– Нет. – Батурин потрогал пальцами взлохмаченную левую бровь. – По-моему у него педагогическое образование. Но мужик он крутой. Если захочет в чем-то разобраться, разбирается досконально. Так что готовься. Чаще позванивай ему, советуйся. И, главное, не задирайся. Особенно сначала. – И уже без всякого перехода спросил: – Что же жена вместе с тобой не поехала?

– Она ведет выпускной класс, ее до конца года с места не сорвешь, – сказал Остудин. – Кстати, в Таежном место для англичанки найдется?

– Вот этого я тебе не скажу. – Батурин постучал по столу пальцами. – Но то, что она без работы не останется, могу гарантировать. – Он подвинул к себе листок бумаги, который отложил в сторону, когда начиналась беседа. – Если возникнут какие-нибудь проблемы, сразу же звони мне. У нас так заведено: обо всех неприятностях первым должен узнавать я.

Остудин понял, что разговор окончен. Он поднялся, Батурин тоже встал. Они попрощались, как давние знакомые. Батурин даже ненадолго задержал его ладонь в своей руке. И еще раз посмотрел в его лицо с чуть широковатым подбородком, на котором выделялась небольшая ямочка, и высоким и широким лбом. Словно хотел проверить, не ошибся ли, приглашая на столь высокую должность совершенно незнакомого человека.

Остудин вышел из кабинета. С секретаршей, стоя у стола, разговаривала девушка. Он не видел ее лица, она стояла к нему спиной.

– Заходите, Танечка, – сказала ей секретарша, показывая рукой на кабинет Батурина. – Захар Федорович еще с утра предупреждал о вас.

Девушка повернулась и, не глядя на Остудина, пошла к двери кабинета начальника. У нее было красивое, тонкое, интеллигентное лицо и стройная фигура.

– Кто это? – невольно спросил Остудин, провожая ее взглядом. Он подумал, что это работница объединения, может, даже геолог.

– Журналистка, – ответила секретарша. – Татьяна Ростовцева. Кстати сказать, из андреевской газеты. Вы ее знаете?

– Нет, мне просто показалось, – сказал Остудин и подумал, что Сибирь, по всей вероятности, славится не только нефтью, кедровниками и грибными местами, но и красивыми женщинами.