Читать книгу Звездные часы человечества - Стефан Цвейг - Страница 22

Порой история играет числами. Ведь ровно через тысячу лет после того, как Рим был достопамятно разграблен вандалами, начинается разграбление Византии. Ужасно: верный своим клятвам Мехмед, победитель, держит слово. После начальной резни отдает в добычу воинам все без разбору – дома и дворцы, церкви и монастыри, мужчин, женщин и детей; словно нечистая сила, тысячи солдат мечутся по улицам и переулкам, стараясь опередить друг друга. Первый удар достается церквам, где сверкают золотые сосуды да искрятся драгоценные каменья, а врываясь в дома, грабители тотчас вывешивают свой флаг, чтобы идущие следом знали: здесь добыча уже конфискована; состоит же эта добыча не только из драгоценных камней, тканей, денег и имущества, какое можно унести, женщины – товар для сералей, мужчины и дети – для невольничьего рынка. Толпы несчастных кнутами изгоняют из церквей, где они схоронились, стариков – это лишние рты и не подлежащий продаже балласт – убивают, молодых, связанных точно скот, волокут прочь, а одновременно с грабежом бушует бессмысленное разрушение. Дорогие реликвии и произведения искусства, уцелевшие, когда крестоносцы подвергли город, пожалуй, не менее ужасному грабежу, нынешние победители яростно режут, колотят, рвут в клочья, уничтожая бесценные картины, разбивая молотками прекрасные статуи, сжигая или небрежно отшвыривая книги, которым надлежало вовеки хранить мудрость столетий, бессмертное богатство греческой мысли и поэзии. Никогда человечество до конца не узнает, какая огромная беда в тот роковой час проникла сквозь открытую Керкопорту и какие немыслимые ценности духовный мир утратил при разграблениях Рима, Александрии и Византии.

Лишь под вечер дня великой победы, когда резня уже закончилась, Мехмед вступает в покоренный город. Гордый, задумчивый, проезжает на красавце коне мимо диких сцен мародерства, не удостоив их взглядом, остается верен слову, что не станет препятствовать солдатам, одержавшим для него победу, в их страшном деле. Но первая его цель не добыча, ведь завоевано все, он гордо скачет к собору, к сияющей главе Византии. Больше пятидесяти дней он с вожделением смотрел от своих шатров на блещущий недостижимый купол Святой Софии, теперь же как победитель может войти в ее бронзовые врата. Однако Мехмед вновь обуздывает свое нетерпение; сначала он хочет возблагодарить Аллаха, а уж потом посвятит Ему этот храм на вечные времена. Султан смиренно спешивается и для молитвы склоняется до земли. Затем, набрав горсть земли, посыпает голову, дабы напомнить себе, что он тоже смертный и не чванится своим триумфом. Только тогда, выказав Богу смирение, султан выпрямляется во весь рост и первым из слуг Аллаха входит в собор Юстиниана, в храм святой мудрости, церковь Святой Софии.

С любопытством растроганный султан обводит взглядом прекрасный храм, высокие своды, мерцающие мрамором и мозаиками, изящные арки, словно летящие из сумрака к свету; он чувствует: не ему, но его Богу принадлежит этот величественный чертог молитвы. Тотчас он велит призвать имама, который поднимается на кафедру и провозглашает оттуда мусульманский символ веры, меж тем как падишах, повернувшись лицом к Мекке, возносит первую в этом христианском соборе молитву Аллаху, властелину миров. Уже на следующий день мастеровые получают задание удалить все знаки прежней веры; разрушаются алтари, закрашиваются благочестивые мозаики, и высоко вознесенный крест Святой Софии, тысячу лет простиравший свои крыла, объемля все страдания Земли, с глухим грохотом падает наземь.

Гул от падения камней разносится по церкви и далеко за ее пределами. Весь Запад содрогается от этого низвержения. Пугающим эхом весть отдается в Риме, в Генуе, в Венеции, громовым предостерегающим раскатом достигает Франции и Германии, и Европа, трепеща, осознает, что по причине ее тупого равнодушия через роковую, забытую калитку, Керкопорту, судьбоносно ворвалась истребительная мощь, которая на столетия скует ее силы и заставит оцепенеть. Но в истории, как и в человеческой жизни, не вернуть сожалением потерянный миг, и тысяча лет не загладит того, что упущено за один-единственный час.