Читать книгу Питие молока с духами - Стефан Пипа - Страница 5

И был лес – большой-пребольшой. И в том большом-пребольшом лесу жил Хомяк. Простой такой незамысловатый Хомяк со своим главным хомячьим преимуществом – умением набивать щёки питательной едой.

А какая еда хомяку питательная – ясен пень – ядра орехов, косточек, семечек, в общем, зёрна, богатые протеинами, растительными жирами и другими углеводами с микроэлементами да витаминами.

Была у этого Хомяка, конечно, нора, где он жил и запасы свои складировал. Многоуровневая, надо сказать, у Хомяка была нора: с лабиринтами, этажами, переходами, с комнатами всякими, чуланчиками и кабинетами рабочими. Не один год строил Хомяк нору. Не нора, а норище прямо-таки.

Хомяк в своей жизни очень быстро достиг успеха и вершин в своём хомьячином мире. А чего его достигать? Все истины просты: следуй рефлексам, доверяй чутью, держи ухо востро, щёки шире, а хвост пистолетом, сильно не высовывайся, особо не напрягайся, если чего – убегай. И вот, следуя этим принципам, ты уже всё имеешь, чего хомяку желательно. А желательно ему, если по космическим меркам, так вообще микрон микрона. И не жалко же. Вот и обрёл Хомяк всё, к чему нужно было стремиться.

Если в целом, то было у Хомяка всё, как у зверей: нора (описание смотри выше); хомячиха; хомячата, которых год от года всё больше становилось; и еды немеряно. А всё потому, что знал Хомяк, где, что и как. Он даже со своих закромов белкам еду одалживал.

Прожил Хомяк много. Так много, что понравилось ему очень это дело.

Ведь у хомяков как? Они редко своей естественной смертью умирают. Ибо в пищевой цепочке находятся – еда для хищных животных. Такая вот философия. Жри семечки и орешки, колупай косточки, жирок нагуливай, потомство после себя оставь и, будь добр, явись вовремя на обед к сове какой, лисице или к кому там ещё. Только приходи молодым. Старое мясо не такое вкусное. А молодое в самый раз – сочное и мягкое.

Вот. Но Хомяк пережил все катаклизмы и нападения, в зубы хищникам не заглядывал, понимал, как врага избегать, и дожил до седых усов. А потом понял, что как ни крути, а смерти не миновать. Ведь если не съедят, то всё равно сердце возьмёт и остановится. Как ни крути, конец всему.

А жить хотелось. Ведь всё вокруг такое вкусное и приятное. Всё у тебя есть, все тебя уважают. Опять-таки белки в рост орешки, зёрнышки или семечки просят. А было раз, что и заморских злаков вкусить удалось. Рис называется. В общем, жизнь – малина. Но конец неизбежен.

От таких мыслей загрустил Хомяк не на шутку. Всё сидит, думу думает, как бы вот это смерти избежать и вечно жить в своей норе многоуровневой в этом большом пребольшом лесу, добра наживать и орехи жевать.

Грусть-тоска погнала Хомяка промеж зверей. Стал он ходить и самых старых жителей леса выискивать да у них осторожно издалека секреты долголетия выпытывать. Может, кто из них уже знает, как это – жить вечно.

Круг его поисков, ясное дело, был весьма ограничен. К хищным зверям – врагам своим, он не подойдёт, поскольку те возьмут и съедят его, и не побрезгуют.

Оставалось по зайцам, косулям, лосям, оленям, белкам, по другим грызунам ходить и выспрашивать. Да толку мало. Те или не знали, или вид делали, что не знают. В общем, без толку всё. Тоскует Хомяк.

Так тоскует, что даже во время зимней спячки просыпается. Вылезает из норы и по снегу шастает. Прямо-таки Хомяк-Шатун.

И вот однажды, шатаясь зимой по лесу, встретил Хомяк голодную, холодную и потрепанную Белку. Чего это вдруг белка посреди зимы в лесу околачивается? Есть этому своя история, но нету времени её рассказывать, ведь эта сказка про Хомяка.

И вот что-то повело Хомяка. А был он не склонен к благотворительности, но повело его что-то, и завёл он Белку в свою нору, обогрел её да накормил.

Белка смотрит, что на Хомяке морды нет от тоски, и спрашивает его, чего ты, мол, брат, такой грустный, ведь у тебя нора – полная чаша, хомячиха, вон, молодая. К тому времени старую Хомяк уже давно похоронил и взял себе новую.

А Хомяк, так осторожно, а какая, дескать, с того радость, куда всё это, нажитое честным трудом, с собой взять? Вот придёт смерть и не спросит – вжик, и отгрызёт пуповину жизни.

А Белка ему, что ты зря паришься, браток, не нашего это звериного ума дело. Вон люди – у них головы большие, пускай себе о том размышляют, а нам-то зачем туда соваться – в эти высшие материи, математики и прочие квантовые извращения? И вообще ты, Хомяк, просто зажился здесь в лесу и зажрался. Ушёл бы молодым, как все хомяки, и всё в порядке было бы. А так, доконают тебя мысли шальные, и кончишь ты бешеным хомяком. Я уж таких повидала, не хомяков, правда, а белок. Но какая нахрен разница, если бешенство неизлечимо.

Поник головой Хомяк, но на всякий случай уточняет, нет ли из этого другого какого выхода или никак?

Белка, жуя орешки, говорит, что есть, наверное, выход-то, как же без выхода? Но кто ж его знает? Хотя, разве Сыч знает, он вон тысчу лет в лесу живёт, спроси у него.

Обрадовался Хомяк, что вроде есть кто, кто подскажет. Но с другой стороны, страшно так, что аж мороз по шкуре. Ведь Сычу что? Схватил Хомяка и съел. Для него это обыденно.

Что же делать? Понял Хомяк, что не уснуть ему этой зимой. Решил он до весны бодрствовать. И чтобы тоска его не задавила, Белка у него осталась. Так они вдвоём перезимовали, благо у Хомяка запасов полные склады.

Пришла весна. И чего делать? Эх, пошёл Хомяк до Сыча. Пришёл ночью и стучит в дверь. Открыл Сыч и обрадовался, вот, дескать, ужин пришёл. А Хомяк скромничать начал, да чего там, я старый, невкусный. Да и вообще, я по делу пришёл.

Сыч от такого расклада разговора чуть с дупла своего не вывалился и предположил, что Хомяк, идя к нему, наверное, в сосну ударился, и что ему, Сычу, с его хомячьих дел никак не наесться. Дальше засычал Сыч на Хомяка, давай, организуй пожрать чего-то, а то на голодный желудок какие дела?

Задумался Хомяк, где же ему мяса для Сыча раздобыть? У него же, окромя семечек да орешков, отродясь ничего не было. И подумал Хомяк, что вот собираешь всю жизнь, а оно, оказывается, не подходит. Но потом передумал Хомяк свои мысли и придумал.

Набрал Хомяк семечек и зёрнышек полные щеки, пошёл в деревню, где у крестьянина куры жили. Рассыпал Хомяк семечек и зёрнышек, а куры глупые тут же вокруг них собрались, и давай клевать. А Хомяк сыплет по дорожке, а куры за ним зёрнышки собирают.

Вот так они и двигались по направлению к дуплу Сыча. Вначале было у Хомяка целое стадо курей – где-то чуть больше дюжины. Но пока он до Сыча дошёл всех, кроме одной, волки с лисами переловили.

Съел Сыч курицу и взялся Хомяка слушать. Поведал Хомяк о своих тоскливых терзаниях душевных. А Сыч и отвечает, что вечная жизнь в шкуре хомячьей – это эволюционный тупик, что развиваться надо и выше расти.

Хомяк возразил, что расти ему уже некуда, ведь когда он крупнее, то и заметнее для хищников ненасытных.

А Сыч ему, мол, если ты, Хомяк, такой герой тут выискался, то тебе нужно Одну Косточку, чтобы она выросла, а из неё вырастет твоё новое время, и будешь ты уже не хомяк, а кто-то другой. Кто именно – этого никто не знает, даже та Одна Косточка.

Потом Сыч продолжил, что Одна Косточка находится в плоде. А плод, естественно, на дереве. А дерево растёт на горе Олимп, куда зверей не пускают, да и людей тоже. И вот этот плод могут срывать только жители горы Олимп – Олимпийцы. И они его срывают да едят, и даёт им плод божественное устроение жизни: молодость, бессмертие и так далее, и тому подобное.

Загрустил Хомяк так, что на морде чётко читался вопрос, а что же ему, бедному, делать?

Прочёл это вопрос Сыч и сказал, что есть одна хитрость. Прищурился Сыч и рассказал по большому секрету, что раз в четыре года Олимпийцы спускаются с Олимпа и на большой поляне в Западной стороне леса устраивают олимпийские игры.

Объяснил также Сыч доходчиво, что олимпийские игры эти очень похожи на охоту. Потому что Олимпийцы берут с собой палки-стрелялки и стреляют в зверей. Стреляют пульками на смерть вечную, но, внимание! иногда вместо пульки для развлечения ставят Одну Косточку и если в зверя попадут той Одной Косточкой, то зверь тот шанс получает – переходит на высший уровень. Такой вот квест.

И, по разумению Сыча, выход в том, чтобы выждать да в правильный момент подставиться под Одну Косточку. Но тут надо очень осторожным быть, ведь никогда не знаешь, чем они в этот момент стрелять собираются, то ли пулькой, то ли Одной Косточкой.

К тому же, Сыч добавил, дело усложняется ещё и тем, что на олимпийские игры много всякого зверья приходит – не один Хомяк там будет.

Но засомневался Хомяк в правдивости слов Сыча, ведь всё как-то очень странно выходит. И тогда спросил он у Сыча, почему он сам на Олимпийские игры не пошел, а живёт здесь в лесу тысчу лет, и, судя по его виду, ещё тысчу легонько протянет, а всем говорит, что жить долго – это тупик эволюционный.

Тут Сыч на слова эти пасть свою широко раскрыл и Хомяка на его уровень вернул. Объяснил, что Хомяк притаранил одну курицу, да и ту глупую, а хочет взамен за эту подачку всё враз понять. И послал Сыч Хомяка на хер.

И пошёл Хомяк, но не на хер, а на место проведения олимпийских игр – в Западную часть большого-пребольшого леса. Взял он с собою много-много чёрных семечек подсолнуха, построил временную нору и стал там ждать следующего цикла – прибытия Олимпийцев.

Пару лет было тихо. И Хомяк уже почти уверовал, что Сыч обманул его и выдурил у него курицу, пускай и глупую, но всё же на неё вон сколько зёрен было потрачено.

И вдруг в один прекрасный день разверзлись небеса, и приехали Олимпийцы с палками-стрелялками наперевес. А как только они явились, зашуршало всё вокруг, зашевелилось. И понял Хомяк, что зверья и вправду собралось немеряно, всякой твари со всего большого-пребольшого леса пришло. Оказывается, не он один на новый уровень попасть жаждет.

И начались олимпийские игры. Олимпийцы палят со всей дури из своих палок-стрелялок со всех сторон. Звери не знают, то ли пулька летит, то ли Одна Косточка. Ясное дело, в кого пулька попадет, тому увечья телесные. И потому вокруг очень быстро образовалась некая гора трупов животных вперемешку с кровью, мозгами и прочими анатомическими подробностями.

Испугался Хомяк. Со страху давай семечки ещё быстрее поглощать. Уже бедолага и передумал, и даже решил по привычке не высовываться, а переждать, ведь через четыре года снова будут олимпийские игры.

Но решился-таки Хомяк. Эх, была не была. Отряхнул со своей шерсти и лапок шелуху от семечек и как ломанётся со своей временной норы, вскарабкался на какого-то оленя, на самый верхний его рог, и прыгнул.

И тут ему со всего размаху промеж глаз как даст что-то…

В последний момент осознания пожалел себя Хомяк за всё, что оставил в своей норище в большом-пребольшом лесу. И особенно за чёрные семечки подсолнуха пожалел, которые только что кушал.

А потом звёзды посыпались, радуги заиграли и пошли видения всякие. Много видений, так что о всех не расскажешь. Но одно видение как-то особенно прошло сквозь него. Видел Хомяк, что пока Олимпийцы на земле играют в олимпийские игры, сидит Сыч на Олимпе и клювом своим поспешно жрёт что-то, то ли плод какой, то ли печень.

Когда Хомяк пришел в себя, то он был уже не Хомяк. Поэтому нельзя сказать, что он пришёл в себя, хотя, как знать. Но в любом случае вся хомячья его жизнь в большом-пребольшом лесу временно задвинулась в глубокий архив за ненадобностью.

А вот любовь к чёрным семечкам подсолнуха проявилась. Он, то есть уже она, жарила семечки с любовью и солью и возле футбольного стадиона продавала болельщикам, с горочкой насыпая чёрные зёрнышки в конусы из газеты.