Читать книгу Клятва Рода - Степан Мазур - Страница 2

Настоящее. Атлантический океан

Серая птица лишилась управления и разрезала небо одинокой дымной линией. Металлический монстр класса «Боинг» последней модели больше не подчинялся ни первому пилоту, ни второму. Экипаж не мог объяснить отсутствие связи с землей. Силовой кокон окутал корпус махины, и все двигатели вышли из строя. Всё что оставалось делать самолёту без управления и мощностей – падать. Чем он и занимался, всё ближе и ближе приближаясь к поверхности спокойного, безмятежного океана.

Кислородные подушки и спасательные жилеты не спасли пассажиров от гибели. Самолёт, падающий с высоты более чем десяти километров, с такой силой ударило о водную гладь океана, что корпус развалился на несколько частей, потерял крылья и быстро начал тонуть. Хвост и задняя часть самолёта успели вспыхнуть недожжённым в баках керосином, прежде чем пошли ко дну. Но этот прощальный всполох ритуального огня вряд ли кому повредил – люди погибли ещё при столкновении. Силовое поле воли нескольких сверхсильных существ мира сего добавило мощи, приложив конструкторское изделие о поверхность с утроенной силой.

Непотопляемый мусор всплыл с салона и закачался на волнах. Части кресел, пластиковая мелочь и прочие плавучие предметы, в том числе обломленное с двух сторон крыло с внутренними пустотами, медленно расползлись по океану, подгоняемые течением. Среди мусора всплывали и тела тех, кто успел надеть жилеты. Их кровь быстро растворялась в солёной воде и акулы за десятки километров уже знали, где будут пировать.

Над одним из тонущих частей корпуса материализовалась тело, нелепо шлёпнулась о воду, и тут же ухватилось за тонущий кусок металла. Крик смешался с бульканьем в воде:

– Будь ты проклят, Мёртво! Ты за это ответишь!

Странный выживший пассажир, кривясь от боли в отшибленной при падении спине, набрал в грудь побольше воздуха и нырнул в морскую гладь. На поверхности он показался спустя три с половиной минуты. И не один.

Парень с татуировками скорпиона и орла на предплечьях вытащил светловолосого собрата с татуировками леопарда и тигра из воды и затащил на обломок крыла. То не собиралось полностью тонуть, выглядывая из воды. Полости с воздухом внутри алюминиевой конструкции надёжно держали на плаву.

Давить на грудь на обломке крыла самолёта было неудобно. Оно плохо держалось на воде и грозило перевернуть обоих пассажиров, а то и вовсе пойти ко дну, едва начнется сильная качка. Вихрастый, чернявый парень дрожащими руками подтянул к себе тело блондина, обхватил грудь и сдавил, как смог. Затем ещё раз, крепче.

Из лёгких спасённого брызнула вода. Затем тело странно затрясло, словно от электрического разряда.

От рук Сергия к груди Семёна пошло тепло. Диафрагма его сжалась, надавливая на лёгкие, разряды запустили остановившееся сердце. Отдельным потоком энергия устремилась к мозгу, чтобы лишённые кислорода клетки не спешили умирать.

Без контроля со стороны хозяина они безвозвратно умрут и тогда спасение напрасно. Тело жить будет, откаченное, а вот бывшее сознание угаснет.

Губы Скорпиона побелели, словно от обезвоживания. Накатила великая слабость. Зато Леопард открыл глаза. Зрачки расширились – не мог дышать. В лёгких по-прежнему оставалось немало воды, а чтобы закашляться требовался воздух, который никак не хотел проходить внутрь. Паника возобладала над спасённым.

– Замри! – Послал невербальный импульс чернявый спаситель.

Повелительная команда тараном прошлась по сознанию Леопарда. Блондин остановился, усмиряя страх. Скорпион схватил за шею, подтянул к себе и прокачал в лёгкие немалую порцию воздуха. Своевременное искусственное дыхание позволило Сёме вытолкнуть из лёгких остатки воды. Закашлялся, бешено хватая ртом воздух.

Спасённого стошнило остатками завтрака и морской водой. Желудок отчистился, как и легкие, забрав последние силы. Обессиленный Леопард распластался по крылу, насколько позволяло место, и отключился. Рядом прилёг истощённый спасатель, позволяя и себе забыться в тревожном сне.

Океан, словно в раздумьях, кидал кусок крыла по волнам, намереваясь то ли потопить, то ли выбросить на берег. Старики Посейдон и Тритон ещё не решили, что делать с жертвами искусственной катастрофы.

Свершённое. 6500 год от Сотворения Мира. (992 от Рождества Христова). Окраина Переяславля

Сёма очнулся посреди поля. Тела не ощущалось. Морской плот странным образом был далеко. Блондина после клинической смерти выкинуло в дебри родовых снов или астральных наведений. Леопард, в отличие от Скорпиона, в этом не слишком разобрался. Но судя по рассказам брата, это была проекция прошлого. А по ощущениям так и вовсе, словно сторонний наблюдатель присутствовал в этой картине.

«Неужели каждый момент прошлого сохранился? Неужто Вселенная помнит всё, что когда-либо происходило? Но для кого эта память? Или прошлое и будущее неразрывно связано, как всё в зримом и незримом мире? Если всё связано и предопределено, тогда Творец рано или поздно устанет от бесконечных повторений комбинаций прогнозируемого мироздания. Или когда Великий в депрессии, за дело берётся Хаос?»

У стен незнакомой крепости на большой поляне друг напротив друга замерли противоборствующие рати. Одна, что больше, сплошь состояла из конных. Всадники были облачены в лёгкие, кожаные доспехи. Через плечи были перекинуты короткие луки и ятаганы, редкие булавы были подвязаны у сёдел, рядом с округлыми щитами. По школьному курсу и рисункам в учебниках, Леопард признал степняков. То ли хазары, то ли половцы, а может и вовсе печенеги.

Свита лучших телохранителей сгрудилась вокруг чернявого предводителя. Он посмеивался и переговаривался со своими. Предстояли переговоры, но войско на случай их неудачи, вооружалось и готовилось к битве. Луки легли поперёк сёдел, тулы[1] за плечами были полны коротких стрел.

Вторая рать была более знакома глазам: длинные волосы торчали из-под яловидных шлемов, широкие плечи несли кольчугу, в руках были топоры, мечи, булавы, реже луки. Русовласые и светловолосые, голубоглазые и зеленоглазые, хмурые русичи, не ждали ничего хорошего от переговоров. Меньшей частью они были конными, большей – пешими. В небо смотрел стяг с бородатым мужиком в ореоле света и нимба. В центре войска стоял угрюмый, бородатый князь в сияющих, неполных доспехах. Шлем и сбруя его сияла золотом, а глаза были странно пустыми – витал в своих мыслях.

Сёма заинтересованно захотел приблизиться к русичам, но от обоих войск отделились представители-дипломаты. По трое. Один впереди и двое чуть поодаль. Леопард не особо удивился, когда оба приблизились к тому месту, где он стоял, и застыли в пяти шагах друг от друга. Первым заговорил моложавый степняк с серьгой с красным камнем в ухе.

Сёма неожиданно для себя понял каждое слово.

– Печенежский князь мудр. Не обнажая мечей, решит он исход битвы. Велит он Владимиру: «Выпусти ты мужа своего, а я своего, пусть борются». Как наш победит вашего – данью откупитесь. А как ваш нашего – уйдём.

Седой воевода, «правая» рука Владимира, загудел густым басом:

– Не престало собаке велеть Красно Солнышко. Как наш богатырь поборет вашего, не уйдёте, а по конурам попрячетесь.

Моложавый засмеялся:

– Кто богов своих предаёт, силы теряет. Так и вы, русичи, слабы теперь. Мёртвому вверились.

– Мы и под мёртвым не слабей степных псов, что и крова своего не имеют, по полям бегают. Мы же дома имеем и будем защищать их, не жалея животов[2].

– Нет при вас больше Святослава. Погубит вас Владимир. Сегодня богов меняете, завтра ножи друг другу в спины вонзите. Угробит вас далёкий бог незнаемый. Как можно мёртвому кланяться? Позорите предков.

– Больно длинный у тебя язык – жизнь укоротит. Чего попусту молоть? Пусть всё решит поединок. Выбирай оружие, а там и посмотрим, наш распятый возьмёт или ваши живые.

– Мой князь выбирает битву без оружия. Пусть могучие воины борются один на один. «Сам на сам».

– Быть посему, – отрезал воевода, и «дипломаты» развернули коней.

Сёма, как бесплотный дух полетел следом за воеводой.

«Владимир? Византийский агент уже надоумил принять христианство и в мнимом величии князь рассорился с побратимами? Эх, а ведь ещё с десяток лет назад рука об руку на Константинополь ходили. Оттолкнул Владимир от себя степняцкую конницу, что как остриё копья служило прошлым князям». – Продумал Семён.

Воевода, добравшись до Владимира, с ходу бросил князю:

– Бороться желают.

– Выбирай кого из дружины, кто в борьбе умел.

Едва слова воеводы и ответ князя прокатились по строю, как со стороны печенегов вышел в поле могучий богатырь, поперёк себя шире. Волосатая, как медвежья грудь перевита жилами. Вышел в поле, покачиваясь. Умелый взгляд зрел поступь могучего борца. Видно было по тому, как переступает – словно медведь перекатывается. Одет борец был в одни лишь портки. Ноги босые. Выглядел великаном. Вёл себя уверено – знатный боец.

Степняк выделялся не только среди собратьев, но и на фоне рослых русичей. Он возвышался почти на голову, если поставить всех в ряд.

Сёма расслышал по рядам шёпоток дружины:

– Богумир…

– Могучий борец…

– Со Святославом на Царьград ходил…

– Воротился без царапины…

– Заговорён, не иначе…

– И печенегов едва ли не единственный воротился…

– Эх, в дружине Святослава знатные борцы сгинули…

– Волхвы бы указали на борца, да нет больше божьих посланников…

К князю пробился сухонький старичок, залепетал, кланяясь:

– Княже, вели слово молвить!

– Ты почто, холоп, на колени не падаешь перед князем?! Али не христианин?! – Взревел бородатый, лысый мужик подле князя в чёрной рясе. Был он жирен, как не престало разумному человеку, что должен держать себя в рамках умеренности. Конь под ним одним едва спину не прогибал.

Старичок упал в ноги коню, достал из-за пазухи деревянный крест, лопоча:

– Как можно, святой отец, христианин. Как есть, христианин. И ноги распятью целую, и на коленях перед старшими… Бог поставил людей в разные условия: одним кланяться, другим поклоны принимать. Одним слушаться, другим поучать, слово божье нести нам, неучам малограмотным.

Сёма услышал звуки сплёвывание среди рати, недовольный шёпот. Было от чего. Скорп всегда говорил, что родные боги издревле другому учили – почитанию мудрых, равенству и уважению к тем, кто проявил доблесть, кто делами своими заслужил похвалу и честь. А грамоте волхвы учили всех желающих, коли желание было, и к тому стремление. Но, то ли не слышат старые боги, то ли Дый на глаза повязку набросил. Не видят, что с внуками их делается и позволяют учителя-волхвам на кострах гореть, да под лезвиями кровью истекать, когда в диспутах с чернорясными у тех слова заканчиваются.

Видел Сёма отчётливо, что не все ещё приняли нового бога и не свыклись с унижением. На лицах тех воинов читалось, что князь теперь всех вокруг в грязь вбивает, а новую свиту свою превозносит. А на лице князя читалось (который недовольно посмотрел на сплёвывающих) что в бой радетели старой веры пойдут в первых рядах. Так скоро и сгинут, забираемые в Ирий детьми Рода первыми. Если вначале в дружине христиане были в диковинку, то со временем состав обновлялся.

– Говори, раб… божий, – без эмоций, но с небольшой запинкой ответил Владимир.

– Всякий знает, что сын мой меньшой борец добрый. С детства положить на землю его никто не мог. Вели ему бороться. Твоего слова не ослушается. А коли не веришь, так испытай его.

И старичок, подскочив с колен, подбежал к строю и выхватил за руку ничем не выдающегося мужа. Был парень в светлой рубахе и кольчуге поверх её. Отдёрнул он руку старика и отбросил с презрением:

– Не отец ты мне, прихвостень. Умер отец мой, а тебя леший привёл. Нашёл бы того лешего – как есть убил бы.

По строю прокатился здоровый, раскатистый смех. Плечи подтянулись, спины расправились. Словно светлее стало на поле ратном.

Священник новой веры поднял к небу здоровый золотой крест, инкрустированный драгоценными камнями, заорал, брызжа слюной:

– Ты борец?! Да этот старик больший борец, чем ты!

Дружина снова поникла, скрипя зубами на слова священника.

– Испытай его, великий княже, – упорно процедил сквозь зубы старик с земли.

– Ведите быка. – Ровным голосом приказал Владимир, поглядывая на нетерпеливых степняков. Те начинали разогреваться недовольными выкриками. Ждать не любили.

Гридни стеганули коней к стенам Переяславля и через некоторое время смерды вели в четыре руки здорового, чёрного быка. Глаза того были красны и размах рогов поражал. Тур, а не бык.

– Победишь быка и выйдешь против степняка, – обронил воевода борцу. – А проиграешь – лишишься языка. Больно длинный. Как у псов степных.

– Не велика честь животину заломать. Почто тварь родову мучить? Не велит бог, кабы не обряд, – раскатисто обронил борец и скинул кольчугу, оставшись в рубахе, да закатав рукава.

– Так и скажи, что борец только на словах, – хмыкнул священник. – Может бог твой и слова твои подтвердит?

Борец лучезарно улыбнулся и подошёл к быку. Дружина расступилась, давая круг для боя. Смерды отпустили верёвки, держащие быка, и разбежались.

Рогатый зверь вырвал копытом дёрн земли и ноздри выпустили тяжёлый воздух. Борец хлопнул в ладоши, растёр ладони и пошёл на быка. Дал рогатый резвый старт на жертву и Сёма едва не вскрикнул, когда рога почти что поддели мужика. Но борец извернулся, обхватил одной рукой за рог быка, а другой рукой схватил за мохнатый бок. Рогатый застыл, затем взревел – в руке борца оказался кусок бока: кожа с мясом и обломки рёбер. Внутренности посыпались наружу.

Жалобный вскрик копытного прокатился по округе, бык припал на колени и завалился в траву, истекая кровью. Борец обошёл быка, взял за рога и, шепча о прощении, вывернул шею, избавляя животное от мучения долгой смерти.

Затем победитель повернулся к князю и бросил кусок мяса под ноги его коню. Животину повело в сторону и гридням пришлось подскочить к Владимиру, чтобы удержать.

– Знатный борец, – обронил сухо Владимир. – Иди и принеси нам победу.

– Не буду драться, – обронил борец.

– Отчего же? – донеслось от воеводы.

– На кой мне за чужого бога жилы рвать? Нападут, буду биться, а пока стоят, чего мне в битву первым лезть?

– Так не за бога дерись, за князя своего, за землю родную. Переяславль отдадим, ещё придут. – Перебил отец борца. – Не те они уже, что при Святославе. Осерчали.

– Не буду драться, пока князь не поклянётся, что не заставит меня никогда клятву новому богу давать, – обронил борец и добавил. – Пусть позволит мне держаться старых устоев.

– Да как ты смеешь, смерд?! Головы лишиться захотел! – Вскипел священник. – На колени и моли о пощаде!

– Не престало русичу на коленях стоять. А за правду и головы не жалко. Ты же за своего бога волхвов рубишь, на кострах палишь, так и я за своего голову оторвал бы тебе, кабы ты не подле князя был, кабы не клятва. Только клятву я давал старому князю, Владимиру, а не Василию, как ныне нарёкся крещёный. Смотри, монах, могу и передумать.

Воевода взялся за меч, дёрнул коня.

Борец рванул рубаху и, обнажив грудь, приблизился к воеводе:

– А руби ты меня, воевода. А не буду биться!

– Упрямый чёрт! – обронил воевода, сдавливая в нетерпении эфес меча. – Ума нет, и не будет. Нет больше старых богов, за что умирать собрался?

– Как же нет, когда по-прежнему светит солнце Ярилы, дует ветер Стрибога, гремит гроза Перуна? Я есть, значит и боги есть. Не паду на колени и биться не выйду, пока князь слово не даст, что не будет заставлять окаянный крест надевать и православие на правоверие менять[3].

Владимир вновь посмотрел на борца на другом конце поля. Печенежская рать с минуты на минуту грозила броситься в битву в нетерпении. Борец верное время выбрал, чтобы требовать. Либо дружину в крови утопить, либо пойти на уступки. Оставить смерду жизнь – значит дать выбор дружине: переходить в новую веру, али держаться старой, а отрубить дерзкому голову – значит броситься в безнадёжный бой.

– Коли нет мозгов, держись своих богов, – обронил Владимир, а глаза на миг словно показали недосказанное: «Да проси защиты, чтобы не прирезал тебя лихой человек не сегодня, так завтра».

Борец вновь расплылся в лучезарной улыбке, и смело пошёл сквозь расступившийся строй на поляну, где печенежский богатырь уже поносил русичей, за то, что те растеряли храбрых людей. Их новому богу храбрые и вольные не нужны, только рабы и смиренные.

Оба богатыря сошлись посреди поля.

Печенег был выше на полторы головы и шире в плечах, а русич держался правды и верил своим богам. Обхватили враги друг друга. Сдавил печенег так, что едва не хрустнули рёбра русича. Дыхание остановилось и лицо покраснело от напряжения. Давил, давил печенег, да не падал замертво русич, а как чуть ослабил хватку, так сдавил русич. И хрустнули рёбра печенега и потекли по губам багровые ручейки. Пал печенег замертво и дрогнуло войско на той стороне поляны.

Подались кони вражины от стен Переяславля и не возвращались больше печенеги к градам русским.

Так Сёма узнал, как Владимир Святой, «не потеряв ни одного человека, отогнал врага от земель русских».

«Так вот почему двоеверие ещё несколько сот лет гуляло по Руси. Неужели действительно те, кому писанная нужными людьми история присвоила эпитеты „Великий“, „Святой“, „Мудрый“ на самом деле не таков?», – подумал Сёма.