Читать книгу Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон - Страница 5

Пятница, 8 апреля – суббота, 9 апреля

Александр Залаченко очнулся восемь часов назад.

Соня Мудиг и Маркус Эрландер посетили его к семи часам вечера. Он перенес довольно сложную и многочасовую операцию, во время которой ему починили скулу и зафиксировали ее титановыми штифтами. Его голова была перебинтована так основательно, что виднелся только левый глаз. Врач объяснил, что удар топора раздробил скулу, повредил лобную кость, а также отсек бо́льшую часть ткани с правой стороны лица и деформировал глазницу.

Сильная боль донимала Залаченко. И все-таки, несмотря на значительные дозы обезболивающих средств, он сохранял относительную ясность рассудка и мог разговаривать. Однако полицейским велели его не переутомлять.

– Добрый вечер, господин Залаченко, – поздоровалась Соня Мудиг.

Она представилась сама и представила своего коллегу.

– Меня зовут Карл Аксель Бодин, – сквозь сжатые зубы процедил Залаченко. Голос его казался спокойным.

– Я знаю, кто вы. Я прочитала ваше досье в архиве СЭПО.

Соня просто закинула удочку, хотя на самом деле они пока не получили от СЭПО ни единой бумажки о Залаченко.

– Все это дела давно минувших дней, – сказал Залаченко. – Теперь я Карл Аксель Бодин.

– Как вы себя чувствуете? – продолжила Мудиг. – Вы в состоянии говорить?

– Я хочу сообщить о преступлении. Моя дочь пыталась убить меня.

– Мы знаем об этом и со временем проведем расследование, – заверил Эрландер. – А сейчас нам надо поговорить о более важных вещах.

– Что может быть важнее, чем покушение на убийство?

– Мы рассчитываем получить от вас сведения о трех убийствах в Стокгольме и минимум трех убийствах в Нюкварне, а также об одном похищении.

– Я ничего об этом не знаю. Кого убили?

– Господин Бодин, у нас есть веские основания полагать, что в этих преступлениях виновен ваш компаньон – тридцатисемилетний Рональд Нидерман, – сказал Эрландер. – Этой ночью он убил еще и полицейского из Тролльхеттана.

Соня Мудиг удивилась, что Эрландер решил подыграть Залаченко и обратился к нему по фамилии Бодин. Залаченко слегка повернул голову, так, чтобы видеть Эрландера. Его голос теперь звучал менее агрессивно.

– Как это трагично… Я не в курсе дел Нидермана. Я никаких полицейских не убивал. Меня самого этой ночью чуть не убили.

– Рональд Нидерман объявлен в розыск. Какие у вас есть предположения на этот счет? Где он может скрываться?

– Я не знаю, в каких кругах он вращается. Я… – Залаченко на несколько секунд замолчал, и голос его стал почти задушевным. – Должен признаться, что, между нами говоря, временами Нидерман меня тревожил.

Эрландер подался ближе.

– Не могли бы вы выразиться поточнее?

– Мне кажется, он способен проявлять чрезвычайную агрессию. Честно сказать, я его боюсь.

– То есть вы чувствовали, что Нидерман может представлять для вас угрозу? – уточнил Эрландер.

– Именно так. Я немолод, и не могу себя защитить.

– Вы можете объяснить, какие отношения были у вас с Нидерманом?

– Я инвалид. – Залаченко показал на ногу. – Моя дочь пытается убить меня уже во второй раз. Много лет назад я нанял Нидермана в качестве помощника. Я решил, что он сможет меня защитить, но он, по сути дела, стал командовать мною и моей жизнью. Он появляется и исчезает, когда ему угодно, а я и слова сказать не могу.

– В чем заключается его помощь? – спросила Соня Мудиг. – Он делает то, с чем вы не можете справиться сами?

Залаченко окинул Соню Мудиг долгим взглядом, его единственный свободный от повязок глаз буквально просверлил ее.

– Насколько я поняла, десять лет назад ваша дочь швырнула зажигательную бомбу в вашу машину, – сказала Соня Мудиг. – Вы можете объяснить, что ее толкнуло на такой поступок?

– Спросите об этом у моей дочери. Она психически ущербна. – Его голос вновь зазвучал враждебно.

– Вы хотите сказать, что даже не представляете, по какой причине Лисбет Саландер набросилась на вас в тысяча девятьсот девяносто первом году?

– Моя дочь психически больна. Этот факт задокументирован.

Мудиг наклонила голову набок. Она отметила, что ее вопросы вызывают у Залаченко более агрессивную и враждебную реакцию. Эрландер тоже это заметил.

О’кей… Good сор, bad сор[10].

– Разве ее действия не связаны с тем эпизодом, – повысила голос Соня, – когда вы так жестоко избили ее мать, что она получила неизлечимые травмы головного мозга?

Залаченко невозмутимо взирал на Мудиг.

– Это беспочвенная трепотня. Ее мать занималась проституцией. И кто-нибудь из ее клиентов мог надрать ей задницу. А я просто случайно к ним заглянул.

Соня подняла брови.

– Значит, вы ни в чем не виноваты?

– Разумеется.

– Залаченко… Я хочу убедиться, правильно ли я вас поняла. Вы отрицаете, что избивали свою тогдашнюю подругу – Агнету Софию Саландер, мать Лисбет Саландер? Хотя этот эпизод послужил предметом обстоятельного и засекреченного расследования, проведенного Гуннаром Бьёрком – вашим тогдашним куратором из СЭПО?

– У меня нет никаких судимостей. Мне даже не предъявлялось никаких обвинений. Я не могу отвечать за то, что какой-то придурок из Службы безопасности оговорил меня в своих отчетах. Если бы меня в чем-нибудь подозревали, то, по крайней мере, вызывали бы на допросы.

От такой наглости Соня Мудиг просто потеряла дар речи. Казалось даже, что на лице Залаченко, скрытом повязкой, сквозила улыбка.

– Итак, я хотел бы сообщить о том, что моя дочь пыталась меня убить.

Мудиг вздохнула.

– Я, кажется, начинаю понимать, почему Лисбет Саландер так хотелось всадить вам топор в голову.

Эрландер кашлянул.

– Простите, господин Бодин, может, вернемся к тому, что вам известно о Рональде Нидермане?

Из коридора, в котором находилась палата Залаченко, Соня Мудиг позвонила инспектору Яну Бублански.

– Ничего, – сказала она.

– Ничего? – переспросил тот.

– Он передал в полицию заявление на Лисбет Саландер, обвинив ее в жестоком избиении и попытке убийства. Он утверждает, что не имеет никакого отношения к убийствам в Стокгольме.

– А как получилось, что Лисбет Саландер была закопана на его участке в Госсеберге, он объяснил?

– Говорит, что был простужен и проспал почти целый день. Если в Саландер стреляли в Госсеберге, то это, вероятно, дело рук Рональда Нидермана.

– Хорошо. Какие факты у нас есть?

– В нее стреляли из «браунинга» двадцать второго калибра, поэтому ей удалось выжить. Мы нашли пистолет. Залаченко признает, что оружие принадлежит ему.

– Вот оно что… То есть иными словами, он знает, что на пистолете есть отпечатки его пальцев.

– Именно. Но утверждает, что в последний раз видел пистолет, когда тот лежал в ящике письменного стола.

– Стало быть, вышеупомянутый Рональд Нидерман взял оружие, пока Залаченко спал, и выстрелил в Саландер… Сможем ли мы доказать обратное?

Соня Мудиг несколько секунд подумала, а потом ответила:

– Он очень неплохо разбирается в шведском законодательстве и методах работы полиции. Ни в чем не признается и жертвует Нидерманом, словно пешкой. Даже не знаю, что мы сможем доказать. Я попросила Эрландера отправить его одежду на экспертизу, чтобы проверить ее на наличие следов пороха, но он, конечно, будет уверять, что два дня назад тренировался на полигоне в стрельбе.

Лисбет Саландер ощущала запахи миндаля и этанола. Казалось, что у нее во рту спирт, и она попробовала сглотнуть, но не смогла шевельнуть языком – тот будто полностью утратил чувствительность. Лисбет пыталась открыть глаза, но не смогла. Откуда-то со стороны, издалека, до нее доносился голос, который, казалось, обращался к ней, но разобрать слова ей не удавалось. Вдруг она услышала этот голос ясно и отчетливо.

– Мне кажется, она просыпается.

Лисбет почувствовала, что кто-то касается ее лба, и попыталась отмахнуться от чужой назойливой руки. Тут она почувствовала острую боль в левом плече и расслабила мышцы.

– Вы меня слышите?

Отстань.

– Вы можете открыть глаза?

Что это за кретин до меня докопался?

Наконец Лисбет приоткрыла глаза.

Сначала она увидела только отдельные световые точки, а потом в поле ее зрения возникла некая фигура. Она попыталась сосредоточить взгляд, но фигура куда-то уплывала. Лисбет казалось, что у нее сильное похмелье и что кровать вот-вот перевернется.

– Пшл, – произнесла она.

– Что вы сказали?

– Кртн, – сказала она.

– Отлично. Не могли бы вы снова открыть глаза?

Саландер слегка приоткрыла глаза и сквозь ресницы увидела незнакомое лицо. Теперь она могла разглядеть каждую деталь: над ней склонился светловолосый мужчина с ярко-голубыми глазами и резкими чертами лица.

– Привет. Меня зовут Андерс Юнассон. Я доктор. Вы находитесь в больнице. Вы получили серьезные травмы и сейчас проснулись после операции. Вы можете назвать свое имя?

– Пшландр, – сказала Лисбет Саландер.

– Хорошо. Я попрошу вас оказать мне одну услугу. Посчитайте до десяти.

– Раз, два, чтыре… нет… три, чтыре, пять, шсть…

И она снова отключилась.

Доктор Андерс Юнассон остался доволен ее ответами. Она назвала свою фамилию и смогла считать. Это явный признак того, что ее ментальные способности не утрачены и что она не проснется овощем. Он записал время пробуждения – 21.06, примерно через шестнадцать часов после завершения операции. Андерс Юнассон проспал бо́льшую часть дня и вернулся в Сальгренскую больницу около семи вечера. Вообще-то сейчас была не его смена, но у него накопилась масса неотложной бумажной работы.

И все же он не удержался и зашел в реанимацию, чтобы взглянуть на пациентку, которой ранним утром сделал операцию на мозге.

– Дайте ей еще немного поспать, но внимательно следите за кардиограммой. Есть риск того, что в мозгу может образоваться отек. Похоже, у нее возникла острая боль в плече, когда она попыталась двинуть рукой. Если она проснется, давайте ей по два миллиграмма морфина в час.

Покидая больницу через главный вход, врач почувствовал себя бодрым и счастливым.

Лисбет Саландер вновь проснулась, когда стрелки часов приближались к двум часам ночи. Она медленно открыла глаза и увидела луч света на потолке. Через несколько минут девушка повернула голову и поняла, что ее шею украшает фиксирующий воротник. Голова гудела, а при попытке поменять положение корпуса Лисбет ощутила резкую боль в плече и снова закрыла глаза.

«Больница, – подумала она. – Интересно, что я тут делаю?»

Лисбет почувствовала страшную слабость. Сначала ей было трудно сосредоточиться, но затем она начала вспоминать какие-то фрагменты…

Когда она вспомнила, как выбиралась из могилы, ее на несколько секунд охватила паника. Она стиснула зубы и стала усердно дышать. Жива… Правда, она не знала, радоваться этому или печалиться.

Лисбет не могла вспомнить события в их последовательности, но какие-то отдельные сцены мелькали перед глазами… Сарай, она в бешенстве замахнулась топором и рассекла лицо своему отцу, Залаченко… Она не знала, жив он или мертв.

Лисбет никак не могла вспомнить, что же случилось с Нидерманом. Вроде бы она удивилась, что он со всех ног бросился бежать, а почему – так и осталось для нее загадкой.

Вдруг она вспомнила, что видела этого Чертова Калле Блумквиста. Лисбет усомнилась, не привиделось ли ей все это, но она помнила кухню – наверное, это была кухня в Госсеберге – и вроде как видела, как он к ней приближается…

«Должно быть, у меня были галлюцинации», – решила она.

Казалось, что события в Госсеберге происходили давным-давно или вообще привиделись ей в каком-то дурацком сне. Лисбет вернулась к настоящему времени.

Она ранена, в этом нет никаких сомнений. Девушка подняла правую руку и пощупала голову – та была полностью забинтована. Вдруг Лисбет вспомнила. Нидерман. Залаченко. У старого ублюдка тоже оказался пистолет – «браунинг» калибра 0.22. По сравнению с другими видами огнестрельного оружия он более или менее не страшен, поэтому она и осталась жива.

«Мне прострелили голову, – вспомнила Лисбет. – Я могла засунуть в дырку палец и дотронуться до своего мозга».

Теперь она удивлялась тому, что осталась жива, но, странное дело, ее это почти не волновало – ей было все равно. Если смерть и есть та черная пустота, из которой она только что вынырнула, то волноваться не о чем. Особой разницы нет.

После этих эзотерических размышлений Лисбет закрыла глаза и снова провалилась в сон.

Она дремала всего несколько минут, а потом услышала движение и приоткрыла глаза. Над нею склонилась медсестра в белом халате, и Лисбет снова закрыла глаза, притворяясь спящей.

– Кажется, вы не спите, – сказала сестра.

– Ммм, – произнесла Лисбет Саландер.

– Привет, меня зовут Марианн. Вы понимаете, что я говорю?

Лисбет попыталась кивнуть, но обнаружила, что ее голова четко зафиксирована воротником.

– Нет, не пытайтесь шевелиться. Не бойтесь. Вы были ранены, но вас уже прооперировали.

– Можно воды?

Марианн дала ей попить через трубочку. Пока Лисбет поглощала воду, она заметила, что с правой стороны от нее возник еще один силуэт.

– Здравствуйте, Лисбет. Вы меня слышите?

– Ммм, – ответила Саландер.

– Я доктор Хелена Эндрин. Вы знаете, где вы находитесь?

– Больница.

– Вы в Сальгренской больнице Гётеборга. Вас прооперировали, и сейчас вы находитесь в реанимации.

– Мм.

– Вам нечего бояться.

– Мне прострелили голову.

Доктор Эндрин сделала краткую паузу.

– Правильно. Вы помните, что произошло?

– У старого мерзавца был пистолет.

– Именно так.

– Двадцать второго калибра.

– Вот как? Я этого не знала.

– Насколько серьезно меня ранили?

– Прогнозы вполне оптимистичные. Вы поступили в тяжелом состоянии, но мы считаем, что у вас хорошие шансы полностью выздороветь.

Лисбет оценивала полученную информацию. Сосредоточив взгляд на докторе Эндрин, она отметила, что изображение расплывается.

– А что произошло с Залаченко?

– С кем?

– Со старым мерзавцем. Он жив?

– Вы имеете в виду Карла Акселя Бодина?

– Нет. Я имею в виду Александра Залаченко. Это его настоящее имя.

– Мне об этом ничего не известно. Но пожилой мужчина, поступивший одновременно с вами, получил тяжелые травмы. Впрочем, его жизнь вне опасности.

Сердце Лисбет дрогнуло. Она обдумывала то, что сказал врач.

– Где он?

– В соседней палате. Но вам сейчас незачем о нем беспокоиться. Лучше сосредоточиться на том, чтобы поправиться.

Лисбет закрыла глаза. На секунду она даже подумала о том, чтобы встать с кровати, найти подходящее оружие и добить этого мерзавца, но затем отбросила эти мысли. Она даже веки поднимает с трудом. Значит, она так и не убила Залаченко… Он опять избежал наказания…

– Я хочу вас осмотреть. Потом можете поспать, – сказала доктор Эндрин.

Когда Микаэль Блумквист проснулся, ему показалось, что он проспал целую вечность.

Нескольких секунд он не мог понять, где находится, пока не вспомнил, что снял номер в «Сити-отеле». В комнате было темно, как в подземелье. Журналист включил бра и взглянул на часы: три часа ночи. Он спал пятнадцать часов подряд.

Микаэль вылез из постели и отправился в туалет, потом задумался. Наконец он понял, что больше не уснет, и решил принять душ, затем надел джинсы и водолазку цвета красного вина, которой явно требовалась стирка. Он вдруг почувствовал, что страшно проголодался, и позвонил в лобби – узнать, нельзя ли, несмотря на неурочный час, заказать кофе с бутербродами. Оказалось, что можно.

Надев мокасины и пиджак, Блумквист спустился вниз, к портье, купил кофе и завернутый в полиэтиленовую пленку бутерброд – ржаную лепешку с сыром и паштетом, – и вернулся обратно в номер. Не переставая жевать, он включил свой ноутбук, вошел в Интернет и открыл сайт газеты «Афтонбладет»[11].

Главная новость оказалась вполне ожидаемой – схватили Лисбет Саландер. Впрочем, несмотря на некоторый налет сенсационности, новость все-таки препарировалась весьма деликатно. За убийство полицейского разыскивался тридцатисемилетний Рональд Нидерман, и полиции не терпелось допросить его и в связи с убийствами в Стокгольме. О статусе Лисбет Саландер полиция пока никак не высказалась, а имя Залаченко вообще не упоминалось. Его называли исключительно шестидесятипятилетним владельцем усадьбы в Госсеберге, и СМИ все еще придерживались версии, согласно которой он оказался жертвой.

Проглотив все эти новости, Микаэль включил мобильный телефон. Оказалось, что за это время он получил двадцать новых сообщений. Три из них призывали позвонить Эрике Бергер. Два оказались от Анники Джаннини. Четырнадцать поступило от репортеров различных газет, и одно – от Кристера Мальма, который высказался афористически кратко:

«Будет лучше, если ты вернешься первым же поездом».

Микаэль напрягся – стилистика, нетипичная для Кристера Мальма, который отправил эсэмэску накануне, в семь вечера. Микаэлю захотелось кому-нибудь позвонить, но он вовремя вспомнил, что сейчас три часа ночи, и удержался. Вместо этого посмотрел в Интернете расписание поездов. Первый поезд в Стокгольм отправлялся в 05.20.

Блумквист открыл новый документ в «Ворде», закурил и три минуты посидел, уставившись в пустой экран компьютера. В конце концов он начал набирать текст:

Ее зовут Лисбет Саландер, и вся Швеция узнала о ней из пресс-конференций полиции и заголовков вечерних газет. Ей 27 лет, ее рост составляет 150 сантиметров. Ее описывали как психопатку, убийцу и лесбиянку-сатанистку. Небылицы и клевета, которые распространяли о ней пресса и полиция, не знали границ. В своем последнем номере «Миллениум» опубликует историю о том, как чиновники организовали заговор против Лисбет Саландер ради того, чтобы защитить патологического садиста и убийцу.

Микаэль набирал текст без спешки и почти не вносил исправлений в первый вариант. Так, не отрываясь от текста, он поработал пятьдесят минут, и за это время набрал две с лишним страницы, на которых в основном излагал события той ночи, когда он обнаружил тела Дага Свенссона и Миа Бергман, и пытался объяснить, почему полиция избрала Лисбет Саландер на роль предполагаемого убийцы. Он цитировал заголовки вечерних газет о лесбиянках-сатанистках. Авторы многих статей откровенно намекали на то, что убийства связаны с пикантными подробностями нетрадиционного секса.

Наконец Микаэль бросил взгляд на часы, поспешно закрыл ноутбук, упаковал вещи в сумку, спустился в лобби и попросил счет за номер. Расплатившись кредиткой, он взял такси и поехал на центральный вокзал Гётеборга.

В поезде Блумквист сразу же отправился в вагон-ресторан и заказал кофе и бутерброд. Затем снова загрузил ноутбук и прочитал текст, который успел написать рано утром в гостинице. Он настолько увлекся изложением истории Залаченко, что не заметил инспектора уголовной полиции Соню Мудиг, пока та не кашлянула и не спросила, можно ли ей составить ему компанию. Микаэль поднял взгляд и закрыл ноутбук.

– Домой? – спросила Мудиг.

Блумквист кивнул.

– Вы, видимо, тоже.

Она кивнула в ответ.

– Мой коллега останется в городе еще на сутки.

– Вы что-нибудь слышали о состоянии Лисбет Саландер? Я все это время проспал.

– Она очнулась только вчера вечером; врачи полагают, что она выкарабкается и полностью поправится. Ей просто невероятно повезло.

Микаэль кивнул. До него вдруг дошло, что он и не беспокоился за нее – просто не сомневался в удачном исходе. Все остальные варианты он даже не принимал в расчет.

– Неужели произошло еще что-нибудь интересное? – спросил он.

Соня Мудиг с сомнением посмотрела на него. Она словно прикидывала, какую информацию можно доверить репортеру, который фактически знает об этой истории больше, чем она сама. С другой стороны, она первая подсела к нему за стол, да и, вероятно, более сотни репортеров уже успели разнюхать, чем занимается полиция.

– Я бы не хотела, чтобы меня цитировали, – сказала она.

– Я спрашиваю исключительно из любопытства.

Соня кивнула. По ее словам, полиция охотится за Рональдом Нидерманом по всей стране и, в частности, в районе Мальмё.

– А Залаченко? Вы его допросили?

– Да.

– И?..

– Это чисто служебная информация, которую я не имею права разглашать.

– Перестаньте, Соня. Мне станет известно все, о чем вы с ним разговаривали, примерно через час после того, как я доберусь до редакции в Стокгольме. К тому же я не намерен использовать в своей работе ни слова из того, что вы мне расскажете.

Мудиг долго колебалась, потом посмотрела ему в глаза.

– Он подал в полицию заявление на Лисбет Саландер за то, что она якобы пыталась его убить. Возможно, ее арестуют за насильственные действия или за попытку убийства.

– А она, скорее всего, будет апеллировать к праву на необходимую оборону.

– Очень на это надеюсь, – произнесла Соня.

Микаэль пристально взглянул на нее.

– Очень непривычно слышать это от полицейского, – сказал он.

– Бодин… Залаченко скользкий, как угорь, и за словом в карман не полезет. Он всегда найдет, что сказать в свое оправдание. Я не сомневаюсь в том, что все обстоит так, как вы рассказывали нам вчера. Это означает, что Саландер неоднократно становилась жертвой противоправных действий с тех пор, как ей исполнилось двенадцать.

Микаэль кивнул.

– Эту историю я и собираюсь опубликовать, – сказал он.

– Возможно, что не все смогут разделить вашу точку зрения…

Соня сделала паузу. Микаэль ждал.

– Полчаса назад я говорила с Бублански. Я узнала от него не так много, но, похоже, предварительное следствие по обвинению Саландер в убийстве ваших друзей закрыто. Теперь в фокусе внимания Нидерман.

– И это означает, что…

Блумквист не договорил. Его вопрос так и повис в воздухе. Соня Мудиг пожала плечами.

– Но кто же будет заниматься расследованием дела Саландер?

– Этого я не знаю. То, что произошло в Госсеберге, находится прежде всего в компетенции Гётеборга. Но я думаю, что прежде чем выдвинуть обвинение, кому-нибудь в Стокгольме поручат собрать воедино весь материал.

– Понимаю. Давайте поспорим, что СЭПО возьмет расследование под свой контроль?

Мудиг покачала головой.

Когда поезд уже приближался к Алингсосу, Микаэль подался к своей собеседнице.

– Соня… Мне кажется, вы понимаете, чем все это чревато. Если история Залаченко будет предана огласке, разразится грандиозный скандал. Сотрудники СЭПО в свое время вступили в сговор с психиатром, чтобы упечь Лисбет Саландер в психушку. Им остается только упорно настаивать на том, что она действительно психопатка и что ее не зря принудительно поместили в лечебницу в девяносто первом году.

Мудиг кивнула.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы разрушить их планы, – продолжал Микаэль. – Лисбет Саландер так же нормальна, как и мы с вами. Своеобразна – это да, не без этого, однако ее интеллектуальные способности не вызывают никаких сомнений.

Соня снова кивнула. Блумквист сделал паузу, чтобы она усвоила то, что он сказал.

– Мне потребуется помощь – кого-нибудь, на кого я смогу полагаться, – сказал он.

Она посмотрела ему в глаза и покачала головой:

– Не в моей компетенции определять, страдает ли Лисбет Саландер психическим недугом.

– Да, но в вашей компетенции решать, подвергалась ли она противоправным действиям или нет.

– И что вы предлагаете?

– Я не прошу, чтобы вы закладывали своих коллег. Я прошу, чтобы вы снабжали меня информацией, если обнаружите, что Лисбет снова грозит опасность стать жертвой противоправных действий.

Соня Мудиг молчала.

– Я не прошу, чтобы вы сообщали мне технические детали следственных действий или что-то в этом роде. Все на ваше усмотрение. Но я хотел бы знать, на какой стадии находится судебное преследование Лисбет Саландер.

– Меня могут запросто уволить с работы.

– Вы – мой источник. Я ни за что вас не выдам и не причиню вам хлопот. – Блумквист достал блокнот и написал адрес электронной почты. – Это мой анонимный почтовый ящик. Если захотите что-нибудь сообщить мне, можете им воспользоваться. Только не пишите со своего обычного официального адреса. Создайте собственный временный аккаунт на «Хотмейле».

Соня Мудиг взяла листок и положила во внутренний карман пиджака. Она ничего ему не обещала.

Субботним утром в семь часов инспектор уголовной полиции Маркус Эрландер был разбужен телефонным звонком. До него доносились голоса из телевизора, с кухни долетал запах кофе – жена уже хлопотала по дому. Инспектор добрался до своей квартиры в городке Мёльндаль только к часу ночи и проспал всего часов пять, а перед тем провел на ногах почти двадцать два часа. Так что, протягивая руку к телефону, он чувствовал себя разбитым.

– Мортенссон, патрульная служба, ночное дежурство. Ты уже успел проснуться?

– Нет, – ответил Эрландер. – Я только недавно заснул. Что стряслось?

– Есть новости. Нашли Аниту Касперссон.

– Где?

– На подъезде к селению Сеглора, к югу от Буроса.

Эрландер визуализировал в своем воображении карту.

– Значит, он отправляется на юг, – сказал он. – Выбирает обходные пути. Должно быть, проехал по шоссе сто восемьдесят над Буросом и свернул на юг… А мы сообщили в Мальмё?

– Да, и в Хельсингборг, и в Ландскруну, и в Треллеборг. И в Карлскруну. Я имею в виду паром на восток.

Эрландер встал, озабоченно потирая шею.

– У него теперь почти сутки форы. Он мог уже уехать из страны. А как нашлась Касперссон?

– Она постучалась в дверь виллы на въезде в Сеглору.

– Не понял…

– Она постучалась…

– Я слышал. Ты хочешь сказать, что она жива?

– Извини. Я устал и выражаюсь не совсем четко. Анита Касперссон дотащилась до Сеглоры сегодня ночью, в три часа десять минут и начала колотить ногами в дверь дома. Семья, которая спала, перепугалась не на шутку. Она была босая, продрогшая, со связанными за спиной руками. Сейчас она находится в больнице в Буросе, к ней уже приехал муж.

– Черт побери! Просто мы все исходили из того, что она уже на том свете.

– Сюрприз…

– Позитивный сюрприз.

– А теперь наступило время для неприятных сюрпризов. Здесь уже с пяти утра находится заместитель начальника регионального управления Моника Спонгберг. Она распорядилась, чтобы ты поскорее просыпался и ехал в Бурос допрашивать Аниту Касперссон.

Микаэль решил, что в субботнее утро в редакции «Миллениума» никого нет. Когда поезд X2000 уже миновал мост Орстабрун и приближался к Стокгольму, он позвонил Кристеру Мальму.

– С какой стати ты послал мне такой панический сигнал?

– А ты уже позавтракал? – поинтересовался Кристер.

– В поезде.

– О’кей. Приезжай ко мне домой, и я спроворю что-нибудь более серьезное.

– А вообще, о чем речь?

– Расскажу лично.

Микаэль доехал на метро до станции «Медборгарплатсен» и прогулялся до улицы Алльхельгонгатан. Дверь ему открыл друг Кристера Арнольд Магнуссон.

Последний начинал свою карьеру в Королевском драматическом театре и стал одним из самых популярных актеров Швеции. При встрече с ним в реальной жизни Микаэль всякий раз смущался – ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что он смотрит на какую-то рекламную афишу. Обычно Блумквиста никогда не впечатляли знаменитости, но Арнольд Магнуссон обладал характерной внешностью и ассоциировался с некоторыми персонажами из фильмов и телесериалов. Особенно с горячим, но справедливым комиссаром уголовной полиции Гуннаром Фриском из суперпопулярного сериала. Микаэлю казалось, что и Арнольд, и Гуннар Фриск следуют одному и тому же стереотипу поведения.

– Привет, Микке, – сказал Арнольд.

– Привет.

– Пошли на кухню.

Арнольд впустил его в квартиру.

Кристер Мальм поставил на стол только что испеченные вафли, варенье из морошки и свежезаваренный кофе. Не успел Микаэль сесть, как у него уже потекли слюнки, и он сразу накинулся на вафли. Мальм стал расспрашивать о событиях в Госсеберге, и Микаэль пересказал основные детали. Только приступая к третьей вафле, он собрался с духом и спросил, что же именно произошло.

– Пока ты находился в Гётеборге, у нас в «Миллениуме» возникла небольшая проблема, – сказал Кристер.

Блумквист поднял брови.

– Какая?

– Ничего особенного. Просто Эрика Бергер стала главным редактором «Свенска моргонпостен». Вчера был ее последний день в «Миллениуме».

Микаэль так и не донес вафлю до рта. Ему понадобилось некоторое время, чтобы оценить масштаб новости.

– Почему она ничего не сказала раньше? – наконец спросил он.

– Потому что хотела сообщить тебе об этом первому, а ты оказался вне досягаемости и в течение нескольких недель был совершенно недоступен. Она наверняка считала, что у тебя и без того полно проблем с делом Саландер. А поскольку ей хотелось рассказать тебе первому, она, естественно, ничего не говорила и всем нам, а время шло и шло… Так что постепенно ее начинала мучить совесть, и в конце концов ей уже просто стало невмоготу. А мы ничего не замечали.

Микаэль закрыл глаза.

– Черт возьми, – сказал он.

– Вот именно. А теперь все получилось наоборот – ты узнал об этом последним из всей редакции… Мне захотелось рассказать тебе об этом, чтобы ты понял, как обстояло дело, и не подумал, что кто-то действовал за твоей спиной.

– А я так и не думаю. Но, боже мой… Здорово, конечно, что она получила эту должность, если ей так хотелось работать в «Свенска моргонпостен»… Но нам-то, черт возьми, что теперь делать?

– Начиная со следующего номера мы поручаем Малин исполнять обязанности главного редактора.

– Малин?

– Если, конечно, ты не хочешь быть главным редактором…

– Нет, я пока еще не совсем офонарел.

– Я почему-то так и думал. Стало быть, главным редактором будет Малин.

– А кто будет ответственным секретарем?

– Хенри Кортес. Он уже проработал у нас четыре года, так что ему уже пора бы покинуть курсы начинающих журналистов.

Микаэль обдумывал эти новости.

– А от моего мнения уже ничего не зависит? – наконец поинтересовался он.

– Почти ничего, – сказал Кристер.

Блумквист сухо усмехнулся.

– О’кей. Пусть будет так, как вы решили. Малин – боец, но ей не хватает решимости, а Хенри частенько порет горячку. Нам придется не спускать с них глаз.

– Ну, мы и не будем спускать.

Микаэль сидел, молча думая о том, как им будет не хватать Эрики. Будущее журнала представлялось ему весьма туманным.

– Мне надо позвонить Эрике и…

– Думаю, не стоит.

– Как это?

– Она спит в редакции. Можешь пойти и разбудить ее.

Микаэль обнаружил Эрику Бергер на раздвижном диване в ее собственном кабинете. Она спала сном младенца. Всю ночь Эрика опустошала ящики письменного стола и книжные полки, собирая свои личные вещи и бумаги, которые ей хотелось сохранить; в итоге получилось пять больших коробок. Микаэль долго смотрел на Эрику из дверей, а потом вошел, сел на край дивана и разбудил ее.

– Какого черта ты не пошла спать ко мне домой, раз уж не успевала вернуться домой? – спросил он.

– Привет, Микаэль, – сказала Эрика.

– Кристер мне все рассказал.

Она уже начала что-то говорить, но Блумквист наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Ты сердишься?

– Я просто взбешен, – сухо сказал он.

– Прости меня. Я просто не смогла отказаться от такого предложения. Но сейчас мне кажется, что я поступаю неблагородно и бросаю «Миллениум» в самый неподходящий момент, как раз когда надо выпутываться из крайне тяжелой ситуации.

– Я не чувствую себя вправе упрекать тебя в том, что ты бежишь с корабля. Ведь два года назад я и сам ушел отсюда, оставив тебя одну в еще более сложной ситуации, чем сейчас.

– Это разные вещи. Ты взял тайм-аут. А я ухожу насовсем, да еще и скрывала это… Прости меня, мне ужасно жаль.

Микаэль помолчал, а потом улыбнулся.

– Ничего не попишешь. Значит, пришло время. A woman’s gotta do what a woman’s gotta do and all that crap[12].

Эрика улыбнулась. Она говорила ему то же самое, когда он уезжал в Хедебю. Блумквист протянул руку и по-дружески потрепал ее по волосам.

– То, что ты хочешь уйти из нашего психодрома, я могу понять. Но мне потребуется некоторое время, чтобы смириться с тем, что тебе захотелось возглавить самую чопорную газету Швеции, предназначенную для твердолобых консерваторов.

– Кстати, там работает довольно много барышень.

– Да ты только взгляни на первую полосу. Там же все anno dazumal[13]. Вот уж не думал, что ты чокнутая мазохистка… Может, пойдем глотнем кофе?

Эрика села.

– Я должна узнать, что же все-таки произошло ночью в Гётеборге.

– Я уже начал писать свой опус на эту тему, – сказал Микаэль. – Когда мы его опубликуем, это будет настоящая сенсация.

– Не мы. Теперь уже вы.

– Знаю. Мы опубликуем его накануне судебного процесса. Надеюсь, ты не собираешься забрать этот материал с собой в «Свенска моргонпостен»? На самом деле мне бы хотелось, чтобы ты написала кое-что об истории Залаченко, пока еще в «Миллениуме».

– Микке, я…

– Я понимаю. Это будет прощальная колонка главного редактора. Можешь написать ее, когда появится вдохновение. Конечно, мы ее не опубликуем до суда, когда бы его ни назначили.

– По-моему, это не слишком удачная идея. Но о чем я должна, по-твоему, написать?

– О морали, – сказал Микаэль. – Это будет эпопея о том, как одного из наших сотрудников убили только потому, что государство проигнорировало свои обязанности пятнадцать лет назад.

Блумквист мог больше ничего не объяснять. Эрика Бергер уже точно знала, что он имеет в виду. Она призадумалась: ведь когда убили Дага Свенссона, она стояла у руля корабля.

А ведь Микаэль прав – она действительно должна написать статью.

– О’кей, – сказала Эрика. – Последнюю колонку главного редактора.