Читать книгу Охотники за костями. Том 2 - Стивен Эриксон - Страница 7

Ното Бойл, армейский лекарь, картулианец по рождению, бывший священник Солиэль, стоял посреди опьяняющего благоухания, навевавшего воспоминания о склепах. Высокий, тонкий, с кожей цвета дублёной козьей шкуры, с бесцветными волосами, чьи пряди трепал ветер, он походил на согнувшийся побег. Между позеленевших зубов торчала рыбья кость. Эту привычку он подцепил так давно, что нынче между зубов у него образовались круглые дыры, а дёсны так задрались, что улыбаясь, он смахивал на скелет.

До сего момента он всего раз улыбнулся (когда поздоровался), и Ганос Паран считал, что этого раза было более чем достаточно.

Сейчас лекарь то ли печалился, то ли изнывал от скуки.

– Не могу быть уверен, капитан Добряк, – сказал он наконец.

– Насчёт чего?

Тот моргнул, серая вспышка утонула в жёлтом тумане.

– Так у вас ведь был вопрос ко мне, разве нет?

– Нет, – ответил Паран, – приказ.

– Да, точно, я это и имел в виду.

– Я приказал тебе отойти.

– Первый Кулак очень болен, капитан. От этого визита никакой пользы, вы лишь помешаете ему спокойно умереть. И вероятно, заразитесь смертельной болезнью.

– Нет, не заражусь. И именно с его умиранием я хочу разобраться. А теперь, как бы то ни было, я хочу его видеть. Это всё.

– Капитан Речушка…

– Капитан Речушка больше не командует, лекарь. Командую я. Теперь прочь с дороги, пока я не назначил тебя копаться в лошадиных кишках, а с учётом того, как паршиво их кормят в последнее время…

Ното Бойл изучал рыбий позвоночник в своей руке.

– Я отмечу это в своём журнале, капитан Добряк. Так как я главный лекарь Воинства, есть некоторые вопросы насчёт субординации на данный момент. В конце концов, при обычных обстоятельствах я куда выше капитанов по званию…

– Обычные обстоятельства кончились. Я начинаю терять терпение.

Слабая гримаса отвращения.

– Да, я из первых рук знаю, что происходит, когда вы теряете терпение, не важно, насколько справедлив ваш гнев. Это мне пришлось, напомню, лечить разбитую челюсть капитана Речушки. – Он шагнул в сторону от входа. – Прошу вас, капитан, входите.

Паран со вздохом обошёл лекаря, откинул полог и вошёл в палатку.

Сумрак, горячий и густой воздух, полный благовоний, которые с трудом скрывали смрад болезни. В первой комнате стояли четыре койки, которые занимали командиры рот, но лишь двое были знакомы Парану. Все они спали или были без сознания, конечности прикрыты пропотевшими одеялами, шеи в пятнах заразы, дыхание хриплое, будто пение призрачного хора. Потрясённый, капитан прошёл мимо и вошёл в дальнюю комнату, где лежал лишь один пациент.

В тусклом неясном свете Паран уставился на фигуру на койке. Он сперва решил, что Дуджек Однорукий уже мёртв. Постаревшее бледное лицо покрывали тёмно-пурпурные фурункулы, глаза покрылись коркой и слизью. Язык цвета арэнской стали так распух, что не помещался во рту, торчал из приоткрытых губ. Лекарь – вероятно, Ното Бойл – покрыл шею Дуджека припаркой из грязи, пепла и глины, теперь высохших и смахивавших на рабский ошейник.

Некоторое время спустя Паран услышал вдох Дуджека, неуверенный звук, вызвавший снова и снова слабое дрожание грудной клетки. Затем Дуджек выдохнул – с трескучим присвистом.

Боги! Этот человек не дотянет до утра.

Капитан понял, что сжал губы до онемения, и ему трудно сосредоточиться. Проклятое благовоние, это же д'байянг. Ещё с полдюжины ударов сердца он смотрел на тщедушную съёжившуюся фигуру величайшего из современных полководцев Малазанской империи, затем развернулся и вышел вон.

Сделав всего два шага, он услышал тихий голос:

– Ты кто такой, Худ тебя побери?

Паран посмотрел на говорившую женщину. Та полулежала в постели, достаточно высоко, чтобы взглянуть на капитана. Тёмная кожа, лишённая морщин, которые оставляет долгая жизнь в пустыне, с огромными, очень тёмными глазами. Круглое лицо окаймляли слипшиеся от пота волосы, коротко стриженные, но всё же выдающие природные завитки. Болезнь обострила черты лица, сделав взгляд ещё более глубоким и выразительным.

– Капитан Добряк…

– Да Бездна тебя побери. Я служила с Добряком в Натилоге.

– Что ж, это неожиданно. А ты у нас?..

– Кулак Рита Буд.

– Одно из свежих назначений Однорукого, видимо, потому что я впервые слышу это имя. Даже не представляю, откуда ты.

– Из Шал-Морзинна.

Паран нахмурился:

– Запад Нэмила?

– Юго-запад.

– И как тебя занесло в Натилог, Кулак?

– Во имя Трёх, дай мне воды, чтоб тебя.

Паран осмотрелся, нашёл флягу и поднёс ей.

– Ты – дурак, – сказала она. – Раз пришёл сюда. Теперь умрёшь вместе с нами. Воду придётся залить мне в рот.

Он снял крышку и придвинулся ближе.

Она закрыла свои невероятные блестящие глаза и откинула голову, открыв рот. Рубцы на её шее потрескались, истекая прозрачной жидкостью, как слезами. Сжимая флягу, он смотрел, как вода льётся ей в глотку.

Женщина лихорадочно сглотнула, подавилась и закашлялась.

Он отодвинул флягу.

– Хватит?

Женщина кивнула, снова закашлялась, затем выругалась на неизвестном языке.

– Этот проклятый дым, – прибавила она по-малазански. – Так дерёт глотку, что уже и не поймёшь, что глотаешь. Стоит закрыть глаза, сны д'байанга набрасываются на меня, как Красные Ветра.

Он стоял, глядя на неё сверху вниз.

– Я покинула Шар-Морзинн… в спешке. На торговом корабле Синих морантов. Деньги на проезд закончились в городке под названием Дёготь, на генабарском побережье. Оттуда я добралась до Натилога, а там уже голод так мешал мне думать, что я записалась в армию.

– И куда направлялась?

Она скривилась:

– Настолько далеко, насколько хватило бы денег, дурень. Те, кто переходит дорогу Трём, долго не живут. Спасибо благим Опоннам, они за мной не пришли.

– Трём?

– Правители Шал-Морзинна… последнюю тысячу лет. Ты, кажется, узнал название империи, что уже очень много.

– Я знаю только название, оно есть на некоторых малазанских картах.

Она хрипло рассмеялась:

– Малазанцы. Знали достаточно, чтоб первое своё посещение сделать последним.

– Я даже не знал, что мы там бывали, – сказал Паран.

– Император. И Танцор. Императорский флагман, «Вывих». Боги, одного судна хватило, чтоб Трое задумались. Обычно они просто уничтожали чужеземцев – мы ни с кем не торгуем, даже с Нэмилом. Трое презирают чужаков. Пожелай они, уже захватили бы весь континент, включая Семь Городов.

– Не завоеватели, значит. Неудивительно, что никто о них не слышал.

– Ещё воды.

Он подчинился. Закончив кашлять, она посмотрела ему в глаза:

– Ты так и не сказал мне: кто ты на самом деле?

– Капитан Ганос Паран.

– Он мёртв.

– Ещё нет.

– Ладно. Так зачем лгать?

– Дуджек меня списал. Официально у меня нет звания.

– Тогда что ты здесь делаешь, во имя Худа?

Он улыбнулся:

– Долгая история. Сейчас мне нужно сделать лишь одно – отплатить долг. Я в большом долгу у Дуджека. Да и нехорошо, когда Богиня болтается в мире смертных, особенно та, что наслаждается страданиями.

– Они все наслаждаются страданиями.

– Тоже верно.

Рита Буд обнажила ряд ровных зубов, покрытых пятнами болезни.

– Капитан, ты же не думаешь, что, если бы мы знали, что Полиэль в храме, мы бы вообще пошли туда? А у тебя нет этого оправдания. Значит, ты просто сошёл с ума, как по мне.

– Капитан Речушка наверняка с вами согласна, Кулак, – сказал Паран, опуская флягу. – Мне пора идти. Я был бы благодарен, Кулак Рита Буд, если бы вы звали меня капитан Добряк.

Он направился к выходу из шатра.

– Ганос Паран.

Что-то в её голосе заставило его обернуться, хоть он уже дошёл до выхода.

– Сожги моё тело, – сказала она. – Идеально, если мои лёгкие наполнят маслом, так, чтоб взорвалась грудная клетка, высвобождая для полёта мою загубленную душу. Так это делается в Шал-Морзинне.

Он замешкался, затем кивнул.

Снаружи Паран наткнулся на лекаря, Ното Бойла, стоявшего на своём посту и изучавшего капельку крови на рыбьей кости, прежде чем отправить её обратно в рот.

– Капитан Добряк, – сказал он, отдавая честь. – Всадник Хурлокель вас искал. Как я узнал от него, вы планируете нечто… отчаянное.

– Если альтернатива – просто сидеть и ждать, пока они умрут, лекарь, я готов рискнуть и сделать нечто отчаянное.

– Ясно. И как вы планируете совершить этот ваш налёт? Учитывая, что вас ждёт встреча с самой Серой Богиней. Сомневаюсь, что даже вашей репутации хватит, чтоб заставить солдат идти на Великий храм Полиэль. По правде, я сомневаюсь, что вы заставите их даже войти в Г'данисбан.

– Я не беру с собой солдат, лекарь.

Худощавый лекарь задумчиво кивнул.

– Ох, значит, армия из одного человека, да? Одобряю, – прибавил он, вызывающе глядя на Парана. – Я слыхал рассказы о вашей выдающейся… свирепости. Это правда, что вы как-то повесили фалах'да на балконе его собственной башни? Хоть он и был союзником Империи тогда. В чём там он провинился? Ах да, выбор цветов для наряда в первый день Праздника Императора. Какие там цвета он имел наглость надеть?

Паран некоторое время разглядывал лицо лекаря, затем улыбнулся:

– Синий и зелёный.

– Но эти цвета сочетаются, капитан.

– Я сроду не претендовал на художественный вкус, лекарь. Так о чём там мы говорили? Ах да, армия из одного человека. Верно. Я намерен взять с собой одного человека. Вместе мы нападём на Серую Богиню, чтобы заставить её покинуть наш мир.

– Думаю, вы сделали правильный выбор, – сказал Ното Бойл. – С учётом того, что его ожидает, Хурлокель демонстрирует впечатляющее спокойствие.

– Ему не о чем волноваться, – сказал Паран, – ведь он со мной не идёт. Ты идёшь.

Рыбья кость пробила верхнюю губу лекаря. Недоверие, смешанное с ужасом в глазах. Он выдернул из губы ранившую его иглу и отшвырнул, зажав рану обеими руками. Глаза будто готовы были вывалиться из орбит.

Паран похлопал его по плечу.

– Ранку промой, хорошо? Отправляемся через полколокола, лекарь.

Он сел на сундук с обмундированием, медленно откинулся назад, пока не коснулся спиной стены палатки, затем вытянул ноги.

– С тем, что я задумал, – сказал Паран, – стоило бы напиться до полусмерти.

Хурлокель не сумел выдавить улыбку.

– Прошу вас, капитан. Нужно сворачивать лагерь. Сократить потери. Я прошу вас отказаться от этой затеи, которая приведёт лишь к смерти ещё одного хорошего солдата, не говоря уж о противном, но умелом лекаре.

– А, да. Ното Бойл. Некогда жрец Солиэль, богини-сестры Полиэль.

– Бывший жрец, капитан. Отрёкшийся, лишённый власти и силы.

– Солиэль. Госпожа Исцеления, Милосердия, Богиня, Плачущая Целительными Слезами. Она, небось, уже целый океан наплакала, как думаешь?

– Мудро ли насмехаться над ней в такой час, капитан?

– Почему нет? Чем её пресловутая бесконечная скорбь о судьбах смертных помогла им хоть в чём-то, Хурлокель? Легко плакать, будучи далеко, ничего не делая. Подумай только о тех, кто выжил, – тех, чей дух сражался в боях, чья сила воли отказалась согнуться перед лицом Худа. – Он ухмыльнулся, глядя на крышу палатки. – Так называемые дружелюбные, милосердные боги, именно они должны ответить за всё. – Паран взглянул на стоявшего перед ним человека. – Худ свидетель, остальные прямы и безумно честны в своей подлости, признаем это. Но предлагающие помощь, сочувствие и всё прочее, оставляя на самом деле всё на произвол судьбы, – будь я проклят, Хурлокель, они за всё это ответят!

Всадник смотрел на него немигающими огромными глазами.

Паран отвернулся:

– Прости. Некоторые мысли мне стоит держать при себе. Увы, это мой давешний недостаток.

– Капитан… ваши глаза… на секунду они… вспыхнули. Как у животного.

Паран посмотрел на него:

– В самом деле?

– Я готов поклясться, чем угодно, капитан.

Ганос Паран рывком поднялся на ноги:

– Передай мои приказы офицерам. Армия выступает через четыре дня. Через три дня я хочу в полдень увидеть их при полном обмундировании, с оружием наголо, готовых к смотру. И к моменту выступления, я хочу, чтоб этот лагерь был чист, все гальюны закопаны, а отбросы сожжены. – Он взглянул на Хурлокеля. – Солдат нужно занять делом, они загнивают изнутри. Запомнил, Хурлокель?

Разведчик улыбнулся, затем повторил приказ Парана слово в слово.

– Хорошо. И обязательно донеси до офицеров, что скулить и томно валяться на койках им больше не светит. Скажи, что порядок движения будет зависеть от них – самые опрятные пойдут впереди, остальные будут глотать за ними пыль.

– Капитан, куда мы направимся?

– Понятия не имею. Подумаю об этом позже.

– А что с Первым Кулаком и прочими в той палатке?

– Вероятно, они довольно долго будут мало на что способны. А пока…

– А пока вы командуете Воинством, сэр.

– Так точно.

Хурлокель неожиданно отдал честь, развернулся и вышел из палатки.

Паран уставился ему вслед. Прекрасно, хоть кого-то это всё радует.

Вскоре они с Ното Бойлом уже сидели на лошадях на краю лагеря, глядя вниз, на ровное поле, тянувшееся до городских стен, что были сложены из выгоревшего песчаника, покрытого царапинами, символами, отпечатками рук и нарисованными скелетами. На таком расстоянии до них должны были долетать городской шум, пыль и дым, а огромные ворота должны были быть распахнуты для толп торговцев, лоточников, пастухов со стадами и рабочих. Квадратные башни при воротах должны были охранять солдаты.

Единственным заметным движением стала стайка голубей, поднимавшихся и падавших вниз, будто изысканная армада воздушных змеев, подхваченных штормовым ветром; да ещё голубоватые скворцы и шумные вороны сгрудились кошмарной армией на зубчатых стенах.

– Капитан, – сказал лекарь, снова сжимавший губами рыбью кость – проделанная ею дыра покраснела, припухла и была покрыта какой-то мазью, – вы верите, что я способен напасть на то, что само по себе несёт мне проклятие?

– Я думал, ты отрёкся, – сказал Паран.

– Именно так. Я даже не могу молить Солиэль о милосердной защите. Возможно, вы слепы настолько, что не замечаете истину, капитан, но я вам скажу: я вижу, как воздух клубится на этими стенами – это дыхание хаоса. Вихри взмывают ввысь, мне дурно от одного взгляда на них. Мы с вами умрём, оба. Не дальше, чем в десяти шагах от ворот.

Паран проверил меч на поясе, затем подтянул ремень шлема.

– Я не настолько слеп, как ты думаешь, лекарь. – Он закончил осматривать город и собрал поводья. – Держись ближе ко мне, Ното Бойл.

– Капитан, похоже, ворота закрыты. Нам не рады.

– Плевать на проклятые ворота, – сказал Паран. – Ты готов?

Лекарь глянул на него безумными глазами.

– Нет, – сказал он тонким голосом, – я не готов.

– Тогда поехали, – сказал Паран, подгоняя лошадь.

Ното Бойл бросил ещё один, последний взгляд через плечо на сотни смотревших им вслед солдат.

– Боги! – прошептал он. – Почему я не среди них?

Затем он поторопился догнать капитана Добряка, который как-то повесил невинного человека на башне. И он снова делает это… со мной!

Однажды её отправили на охоту за младшим братом, выслеживать его через половину города – о, он знал, что она идёт за ним, знал, что послали именно её, единственную, кто был способен ухватить костлявую лодыжку, притащить его назад и трясти, пока мозг не вылетит через уши. Той ночью он вёл её по дикой тропе. Десятилетка полностью вышедший из-под контроля, глаза сияли, как отполированные во рту шарики, белоснежная улыбка кривее, чем волчий оскал, сплошные костлявые конечности и извивающееся коварство.

Он собирал… вещи. Тайно. Пряди волос, обрезки ногтей, гнилые зубы. По одной, как выяснилось, от каждого члена их огромной семьи. Сорок два человека, если считать четырёхмесячную Минаралу, – а он посчитал, мелкий гадёныш. Это невероятное безумие превратилось в армию омерзительных куколок, которым он причинял мелкие, но непрерывные мучения, чтобы утолить свою жажду зла, но и этого оказалось мало её брату, истинно верившему, что он предназначен для бóльших злодеяний. Не удовлетворённый куклами-подобиями, он создал из палочек, лозы, рогов и шерсти крошечное стадо из сорока двух овец. Запертых в загоне из палочек на полу чердака. Затем из одного из молочных зубов, недавно вырванных собственными руками, он сделал подобие волчьего клыка, а потом из клочков шерсти – волка, которому принадлежал этот клык, размером точь-в-точь, чтоб одним укусом проглотить куклу-овечку.

Охваченный безумием магии, он поместил своего волка посреди стада.

Крики и вопли посреди ночи в доме за домом, порождённые ужасающими кошмарами в вони паники и ланолина, топот копыт, отчаянная скачка, безнадёжная схватка. Укусы и удары огромного воющего волка, чудовища, игравшего с ними всеми – о, она долго, долго будет помнить эту пытку.