Читать книгу Противостояние. 16 июня – 4 июля 1990. Том 1 - Стивен Кинг - Страница 13

На него напали вскоре после захода солнца, когда он шел по обочине шоссе номер 27, которое милей ранее, в городе, называлось Главной улицей. Отшагав еще пару миль, он собирался повернуть на запад по шоссе номер 63, которое привело бы его к автостраде и началу долгого путешествия на север. Возможно, только что выпитые два стакана пива несколько притупили его чувства, но он сразу понял: что-то неладно. И едва успел подумать о четверых или пятерых здоровяках, сидевших в дальнем конце бара, как они выскочили из укрытия и набросились на него.

Ник сопротивлялся отчаянно, уложил одного, расквасил нос другому. На какие-то мгновения у него даже возникла надежда, что действительно есть шанс вырваться. Он дрался, не издавая ни звука, и это слегка их нервировало. Бандиты не очень-то наседали, возможно, потому, что раньше такие победы давались им без труда, и они никак не ожидали серьезного сопротивления от тощего паренька с рюкзаком на спине.

Но тут один сумел ударить его в подбородок, рассек нижнюю губу чем-то вроде перстня выпускника, и теплая кровь наполнила рот Ника. Он отшатнулся, и кто-то схватил его за руки. Ник принялся вырываться, но только сумел высвободить одну руку, когда кулак, словно сошедшая с орбиты луна, врезался ему в лицо. Прежде чем правый глаз закрылся от удара, он успел заметить все тот же перстень, тускло поблескивающий в свете звезд. Теперь звезды заплясали у него в голове, и он почувствовал, как сознание медленно меркнет, удаляясь в неизвестном направлении.

Испугавшись, он стал драться еще яростнее. Человек с перстнем снова оказался перед ним, и Ник, боясь, что ему вновь поранят лицо, ударил его в живот. У Перстня перехватило дыхание, и он согнулся пополам, издавая какие-то ухающие звуки, словно страдающий ларингитом терьер.

Остальные надвинулись. Ник видел теперь только силуэты крупных мужчин – хороших парней, так они себя называли – в серых рубашках с закатанными рукавами, демонстрировавшими большие, загорелые бицепсы. Все в массивных высоких ботинках. Сальные волосы падают на лоб. В сумерках эти люди казались дурным сном. Кровь заливала Нику открытый глаз. Его рюкзак сорвали со спины. Удары посыпались градом, и он превратился в бескостную, дергающуюся марионетку, подвешенную на истертой нити. Но не отключился полностью. Пока они продолжали его лупить, он слышал их тяжелое дыхание да звучную трель козодоя, доносящуюся из сосновой рощи.

Перстень поднялся.

– Держите его, – распорядился он. – Держите за волосы.

Ника схватили повыше локтей. Кто-то запустил обе руки в его жесткие черные волосы.

– Почему он не орет? – с тревогой спросил один из них. – Почему он не орет, Рэй?

– Я же велел не называть имен! – рыкнул Перстень. – Мне насрать, почему он не орет. Сейчас я его уделаю. Сопляк ударил меня. Пустил в ход грязный прием. Ишь чего удумал!

Кулак понесся на Ника. Тот отдернул голову в сторону, и перстень оставил борозду у него на щеке.

– Я же говорю, держите его! – прорычал Рэй. – С кем я связался? С компанией шлюх?

Кулак опустился. Нос Ника превратился в лопнувший помидор. Теперь он хлюпал при каждом вдохе. Сознание сузилось до узкого луча фонарика-карандаша. Ник открыл рот и жадно глотнул ночной воздух. Снова запел козодой, сладко и одиноко. Как и в прошлый раз, Нику было не до него.

– Держите его! – приказал Рэй. – Держите, черт вас побери!

Кулак опустился. Два передних зуба искрошились, приняв на себя таран перстня. Было дико больно, однако кричать Ник не мог. Ноги подогнулись, и он осел, но чьи-то руки держали его, как мешок с зерном.

– Рэй, достаточно! Ты что, хочешь его убить?

– Держите его. Сопляк ударил меня. Сейчас я его уделаю.

На шоссе, к которому в этом месте с двух сторон подходили кусты и возвышающиеся над ними огромные старые сосны, появились фары приближающейся машины.

– О Господи!

– Бросайте его, бросайте!

Голос Рэя, вот только самого Рэя Ник уже не видел. За это стоило поблагодарить судьбу, но большую часть сохранившегося у него сознания занимала боль во рту. Он ощущал на языке осколки зубов.

Чьи-то руки толкнули Ника, вышвырнули на середину дороги. Приближающиеся круги света выхватили его из темноты, как актера на сцене. Завизжали тормоза. Ник замахал руками, попытался заставить ноги идти, но те не послушались, бросили его на произвол судьбы. Он упал на асфальт и в визжащем скрипе тормозов и шин, заполнившем мир, молча ждал, когда его переедут. Хотя бы прекратится эта жуткая боль во рту.

Потом ему в щеку брызнули камешки, и он понял, что смотрит на колесо, остановившееся менее чем в футе от его лица.

Один белый камешек застрял в рисунке протектора, словно монетка между пальцами.

Кусок кварца, успел подумать Ник – и отключился.

Придя в себя, он понял, что лежит на кровати. Жесткой – но за последние три года ему довелось лежать и на более жестких поверхностях. С огромным усилием он разлепил глаза. Веки слиплись, и правый глаз, которому досталось от сошедшей с орбиты луны, открылся только наполовину.

Он смотрел в серый потрескавшийся бетонный потолок. Под потолком змеились покрытые теплоизоляцией трубы. По одной из них деловито полз большой жук. Поле зрения Ника пересекала цепь. Он слегка приподнял голову – ее тут же пронзила чудовищная боль – и увидел другую цепь, которой изножье койки крепилось к торчащему из стены стержню.

Он повернул голову влево (еще один приступ боли, но на этот раз не такой убийственный) – и увидел шероховатую бетонную стену. Потрескавшуюся и густо исписанную. Новые надписи, старые, большинство с ошибками. «ЗДЕСЬ ВОДЯТСЯ КЛОПЫ. ЛУИС ДРАКОНСКИ, 1987». «ПРЕДПОЧИТАЮ В ЖОПУ». «БЕЛОЧКА – ЭТО ПРИКОЛЬНО». «ДЖОРДЖ РАМЛИНГ ПРИДУРОК». «Я ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЮЗАННА». «ЭТО МЕСТО СМИРДИТ, ДЖЕРРИ, КЛАЙД Д. ФРЕД 1981». С надписями соседствовали изображения больших обвислых пенисов, огромных грудей, грубых влагалищ. Ник понял, где находится – в тюремной камере.

Он осторожно приподнялся на локтях, перекинул ноги (в бумажных шлепанцах) через край койки, развернулся и сел. Голову вновь пронзила боль, позвоночник тревожно затрещал. Желудок заколыхался, накатила тошнота – та, что предшествует обмороку, из всех тошнот самая неприятная и выбивающая из колеи, при которой хочется криком просить Бога избавить от нее.

Вместо того чтобы кричать – все равно бы не получилось, – Ник наклонился вперед, сжимая щеки руками, дожидаясь, пока приступ пройдет. И через какое-то время он отступил. Ник почувствовал, что щеки залеплены полосками пластыря, и пришел к выводу, что какой-то хирург успел наложить на раны пару-тройку швов.

Он огляделся. Маленькая камера напоминала банку для сардин, поставленную на попа. За изножьем койки – решетчатая дверь. В глубине камеры, за изголовьем – унитаз без крышки и сиденья. Высоко за спиной (это он увидел, очень, очень осторожно изогнув окостеневшую шею) – маленькое, забранное решеткой окно.

Просидев на краю кровати достаточно долго и почувствовав уверенность, что сознание его не покинет, Ник спустил до колен серые пижамные штаны (свою обновку), присел на корточках над унитазом и отливал, наверное, с час. Закончив, поднялся, держась за край кровати, словно старик. С опаской посмотрел в унитаз, боясь увидеть следы крови, но моча была чистая. Спустил воду.

Осторожно дотащился до решетчатой двери и выглянул в короткий коридор. Слева находилась камера для алкашей. На одной из пяти кроватей лежал старик, его рука, будто плеть, свешивалась на пол. Справа коридор заканчивался широко распахнутой дверью. Посреди потолка висела лампа под зеленым абажуром, какие он видел в бильярдных.

Чья-то тень выросла на стене, метнулась к распахнутой двери, а затем в коридоре появился крупный человек в темно-коричневой форме. На кожаном ремне висела кобура с внушительным пистолетом. Сунув большие пальцы в карманы брюк, он с минуту молча смотрел на Ника. Потом заговорил:

– Когда я был мальчишкой, мы выследили в горах кугуара и застрелили его. Потом двадцать миль волокли в город по твердой земле. Ничего более жалкого, чем то, что осталось от зверя, когда мы добрались до дома, я в своей жизни не видел. Так ты на втором месте после кугуара, малыш.

Ник подумал, что это хорошо подготовленная и заученная речь, тщательно отрепетированная и лелеемая, приберегаемая для приезжих и бродяг, которые время от времени заполняли эти банки для сардин.

– Имя у тебя есть, бандерлог?

Ник приложил палец к распухшим и разбитым губам и покачал головой. Закрыл рот рукой, потом рассек ею воздух по диагонали и опять покачал головой.

– Что? Не можешь говорить? Что за бред сивой кобылы? – Слова звучали достаточно доброжелательно, но интонаций Ник не различал. Он изобразил жестом, что хватает невидимую ручку и начинает ею писать. – Тебе нужен карандаш?

Ник кивнул.

– Если ты немой, то почему у тебя нет специальных карточек?

Ник пожал плечами. Вывернул пустые карманы. Сжал кулаки и побоксировал, отчего голову снова прострелила боль, а из желудка поднялась еще одна волна тошноты. Потом легонько постучал кулаками по вискам, закатил глаза, повис на прутьях решетки. Опять указал на пустые карманы.

– Тебя ограбили?

Ник снова кивнул.

Человек в форме ушел в свой кабинет. Через мгновение вернулся с тупым карандашом и блокнотом. Все это он просунул Нику между прутьями решетки. Каждый листок блокнота украшала шапка из двух строк: «ПАМЯТКА» и «От шерифа Джона Бейкера».

Ник развернул блокнот лицевой стороной к мужчине, постучал карандашным ластиком по фамилии и вопросительно вскинул брови.

– Да, это я. А ты кто?

Ник Эндрос, написал он и просунул руку сквозь прутья решетки.

Бейкер покачал головой:

– Пожимать тебе руку я не буду. Ты еще и глухой, так?

Ник кивнул.

– Что случилось с тобой этим вечером? Доктор Соумс с женой чуть не раздавили тебя, как сурка, малыш.

Избит и ограблен. В миле от бара «У Зака» на Главной улице.

– В этом притоне такому малышу, как ты, делать нечего, бандерлог. Тебе и пить-то еще рано.

Ник возмущенно потряс головой. Мне двадцать два, написал он. И я имею право выпить пару стаканов пива без того, чтобы меня избили и ограбили, верно?

Бейкер кисло усмехнулся:

– В Шойо, судя по случившемуся, не имеешь. А что ты вообще делаешь в этих местах, малыш?

Ник вырвал первую страничку блокнота, смял ее в комок и бросил на пол. Прежде чем успел начать писать ответ, сквозь прутья молнией метнулась рука и железной хваткой сжала его плечо. Ник вскинул голову.

– Эти камеры убирает моя жена, – объяснил Бейкер, – и нет никакой необходимости здесь сорить. Подними и выброси.

Ник наклонился, поморщившись от боли в спине, и поднял бумажный комок с пола. Отнес к унитазу, бросил в него, затем вопросительно посмотрел на Бейкера. Тот кивнул.

Ник вернулся к решетчатой двери. На этот раз он писал дольше, карандаш так и летал по бумаге. Бейкер подумал, что, наверное, чертовски трудно научить глухонемого ребенка читать и писать, и у этого Ника Эндроса, должно быть, очень хорошая голова, раз уж он осилил такие премудрости. Здесь, в Шойо, штат Арканзас, хватало нормальных парней, для которых грамота осталась непреодолимым препятствием, и многие из них болтались по вечерам в баре «У Зака». Но он полагал, что парнишка, случайно забредший в город, конечно же, этого знать не мог.

Ник протянул блокнот Бейкеру. Там было написано:

Я кочую по стране, но я не бродяга. Весь день работал у человека, которого зовут Ричард Эллертон, в шести милях к западу отсюда. Вычистил хлев и перетаскал сено на сеновал. Прошлую неделю провел в Уэттсе, Оклахома, ставил забор. Избившие меня люди забрали мой недельный заработок.

– Ты уверен, что работал у Ричарда Эллертона? Я могу и проверить, знаешь ли. – Бейкер вырвал листок с объяснением Ника, сложил до размеров фотографии, какие носят в бумажнике, и сунул в нагрудный карман.

Ник кивнул.

– Ты видел его собаку?

Ник кивнул.

– Какой она породы?

Ник протянул руку за блокнотом.

Большой доберман, написал он. Но хороший. Не злой.

Теперь уже кивнул Бейкер. Он повернулся и пошел обратно в кабинет. Ник стоял у решетки, обеспокоенно глядя ему вслед. Через мгновение Бейкер вернулся с большой связкой ключей, отпер решетчатую дверь, сдвинул в сторону.

– Пошли в кабинет, – пригласил он. – Не хочешь позавтракать?

Ник покачал головой, а затем показал жестами, как наливает и пьет.

– Кофе? Понял. Сливки, сахар?

Ник снова покачал головой.

– Пьешь, как и положено мужчине, – рассмеялся Бейкер. – Пошли.

Шериф шел по коридору и продолжал говорить, но Ник не мог разобрать слов, потому что видел спину, а не губы.

– Я не против компании. У меня бессонница. Редкую ночь я сплю больше трех-четырех часов. Жена хочет, чтобы я съездил к какому-то известному врачу в Пайн-Блаффе. Если не пройдет, я, наверное, так и сделаю. Сам видишь – время пять утра, еще даже не рассвело, а я уже сижу, ем яйца и жареную картошку из столовки на стоянке для грузовиков.

На последней фразе он обернулся, и Ник уловил: «…столовки на стоянке для грузовиков».

Он поднял брови и пожал плечами, показывая, что не понял.

– Не важно, – продолжил Бейкер. – Во всяком случае, для такого молодого парня, как ты.

В кабинете шериф налил ему чашку кофе из большущего термоса. Тарелка с недоеденным завтраком стояла на столе, и Бейкер пододвинул ее к себе. Ник глотнул кофе. Глоток отозвался болью, но кофе был вкусным.

Он похлопал Бейкера по плечу, а когда тот посмотрел на него, указал на кофе, потер живот, подмигнул.

Бейкер улыбнулся:

– Конечно, хороший. Его сварила моя жена, Джейн. – Он отправил в рот половину сваренного вкрутую яйца, пожевал, потом нацелил на Ника вилку. – Хорошо у тебя получается. Как у этих актеров пантомимы. Готов спорить, с людьми ты объясняешься без труда.

Ник неопределенно махнул рукой. Comme ci, comme ça[25].

– Я не собираюсь задерживать тебя, – Бейкер вытер с тарелки жир куском поджаренного хлеба, – но вот что я тебе скажу. Если ты ненадолго задержишься, может, мы сумеем поймать парней, которые так обошлись с тобой. Согласен?

Ник кивнул и написал: Думаете, смогу я вернуть мой недельный заработок?

– Ни малейшего шанса, – бесстрастно ответил Бейкер. – Я всего лишь обычный деревенский шериф, малыш. Для этого тебе нужен Орал Робертс[26].

Ник кивнул и пожал плечами. Перекрестив руки в запястьях, изобразил улетающую птицу.

– Да, именно так. Сколько их было?

Ник показал четыре пальца, потом пожал плечами и добавил еще один.

– Как считаешь, сможешь кого-нибудь опознать?

Ник показал один палец и написал: Большой блондин. Ваших габаритов, может, чуть потяжелее. Серые рубашка и брюки. Крупный перстень на третьем пальце правой руки. Пурпурный камень. Им-то он и порезал меня.

Пока Бейкер читал все это, лицо его менялось. Сначала на нем проступила озабоченность, потом злость. Ник, подумав, что шериф злится на него, снова испугался.

– Господи Иисусе! – воскликнул Бейкер. – Вся компания в сборе! Ты уверен?

Ник неохотно кивнул.

– Что-нибудь еще? Запомнил еще какие-нибудь приметы?

Ник крепко задумался, а потом написал: Небольшой шрам. У него на лбу.

Бейкер взглянул на последнюю запись.

– Это Рэй Бут, – сказал он. – Мой шурин. Ну спасибо тебе, малыш. Еще только пять утра, а день уже безнадежно испорчен.

Глаза Ника открылись чуть-чуть шире, осторожное движение рук выразило сочувствие.

– Да ладно, чего уж там! – Бейкер обращался скорее к самому себе, чем к Нику. – Он дрянной человек. Джейни об этом знает. В детстве он столько раз бил ее. Но они все-таки брат и сестра, так что на этой неделе мне придется забыть про родственные отношения.

Ник смущенно смотрел себе под ноги. Бейкер потряс его за плечо, чтобы он следил за губами.

– Возможно, ничего и не получится. Рэй и его говняные дружки просто поручатся друг за друга. Твое слово против их. Ты достал кого-нибудь?

Пнул Рэя в пах, написал Ник. Другому двинул в нос. Похоже, сломал.

– Рэй обычно тусуется с Винсом Хоганом, Билли Уорнером и Майком Чайлдрессом, – сказал Бейкер. – Я, пожалуй, смогу привезти сюда одного Винса и расколоть его. У него хребет, как у умирающей медузы. А если я расколю его, то займусь Майком и Билли. Рэй получил этот перстень в студенческом братстве Университета Луизианы. Вылетел со второго курса. – Он помолчал, барабаня пальцами по краю тарелки. – Мы можем дать этому делу ход, малыш, если ты хочешь. Но заранее тебя предупреждаю: есть вероятность, что прищучить их не получится. Они злы и трусливы, как стая собак, но они местные, а ты – всего лишь глухонемой бродяга. И если они отвертятся, то попытаются свести с тобой счеты.

Ник обдумал слова шерифа. Мысленно представил, как эти парни перекидывают его друг другу, словно кровоточащее чучело. А Рэй произносит: Сейчас я его уделаю. Сопляк ударил меня. Почувствовал, как срывают с плеч рюкзак – верного друга последних двух лет.

На листке блокнота он написал и подчеркнул два слова: Давайте попробуем.

Бейкер со вздохом кивнул:

– Хорошо. Винс Хоган работает на лесопилке… Ну, не совсем так. Он слоняется по лесопилке. Мы съездим туда часиков в девять, если не возражаешь. Может, нам и удастся настолько запугать его, что он расколется.

Ник кивнул.

– Как твой рот? Док Соумс оставил какие-то таблетки. Он сказал, что, наверное, болеть будет ужасно.

Ник уныло кивнул.

– Сейчас достану. Вот… – Шериф прервался, и в своем мире немого кино Ник увидел, как он несколько раз чихнул в платок. – Еще и это. Похоже, я сильно простудился. Господи Иисусе, ну разве жизнь не прекрасна? Добро пожаловать в Арканзас, парень.

Он достал таблетки и подошел к тому месту, где сидел Ник. Передал ему лекарство вместе со стаканом воды, осторожно потер кожу под челюстью. Железы распухли и болели даже от легкого прикосновения. Плюс кашель, чихание, небольшая температура и соответствующее самоощущение. Да, день обещал принести много радости.