Читать книгу Бессонница - Стивен Кинг - Страница 7

1

Хотя речи циников всегда звучат правдоподобнее и честнее, чем речи непробиваемых оптимистов, жизненный опыт Ральфа показывал, что и те, и другие бывают не правы примерно в равном количестве, и ему было очень приятно узнать, что Макговерн ошибся, когда говорил об Элен Дипно – ей хватило и одного куплета песни «Блюз разбитого сердца и избитого тела».

В среду на следующей неделе, когда Ральф уже собирался искать ту женщину, которая приходила к Элен в больницу (Тилбери, ее звали Гретхен Тилбери), он получил от Элен письмо. Обратный адрес был очень простым – от Элен и Нат, Хай-Ридж, – но этого было вполне достаточно, чтобы Ральф вздохнул с облегчением. Он уселся в свое кресло на крыльце, оторвал краешек конверта и вытряхнул из него два листочка бумаги, исписанных характерным (с обратным наклоном) почерком Элен.

Дорогой Ральф [так начиналось письмо], ты, наверное, решил, что я все-таки злюсь на тебя, но это не так, поверь. Просто мы решили воздержаться от контактов с кем бы то ни было – письменно или по телефону – первые несколько дней. Таковы правила этого дома. Мне здесь очень нравится, Натали тоже. И это неудивительно: здесь еще шесть детей ее возраста, так что ей есть с кем играть. Что касается меня, я встретила здесь столько женщин, которые знают, через что я прошла… я даже представить себе не могла, что их так много. Я вот о чем: смотреть ток-шоу по телевизору – «Опра Уинфри общается с женщинами, которые любили мужчин, которые их избивали» – это одно, но когда это случается с тобой, ты чувствуешь себя так, как будто такого никогда не случалось ни с кем до тебя и никогда ни с кем не случится. А облегчение, когда ты понимаешь, что это не так, что ты не одна, – наверное, самое лучшее из всего, что случилось со мной за последние… за последнее время.

Элен немного написала о своих обязанностях в женском доме – работа в саду, перекраска сарая, мытье окон уксусом и водой – и о приключениях Натали (малышка училась ходить). А все остальное письмо было о том, что случилось, и о том, что она собиралась делать, и только тогда Ральф в первый раз осознал и прочувствовал, в каком смятении находилась Элен, как она волновалась о том, что будет потом, и переживала за Нат, чтобы у той все было хорошо… ну и у нее самой тоже. Элен, похоже, только теперь поняла, что у нее тоже есть право нормально жить. Ральф был рад, что она это поняла, но ему было грустно, когда он думал обо всем, через что ей пришлось пройти, прежде чем она пришла к этому, в сущности, очень простому пониманию.

Я собираюсь с ним развестись [писала она]. Какая-то часть меня (очень похожая на мою мать) просто воет, когда я ставлю вопрос об этом ребром, но я уже устала от самообмана. Здесь мы посещаем сеансы групповой терапии, ну, знаешь, когда люди садятся в круг и говорят о своих проблемах, и изводят за час четыре упаковки одноразовых носовых платков… но это все-таки помогает взглянуть на вещи под новым углом и увидеть их такими, как они есть. В моем случае ситуация такова: вместо человека, за которого я когда-то вышла замуж, теперь появился опасный псих. И то, что он иногда бывает ласковым и заботливым, – это всего лишь маска. И мне нельзя забывать, что человек, который когда-то приносил мне букеты цветов, которые он сам собрал за городом, теперь, бывает, сидит на крыльце и разговаривает с кем-то, кого на самом деле нету – с кем-то, кого он называет «маленький лысый доктор». Прелесть, правда? Я думаю, я поняла, когда и как это все началось, и я расскажу тебе, когда мы увидимся, если, конечно, тебе захочется это услышать.

В середине сентября мне надо будет вернуться в наш дом на Харрис-авеню (хотя бы ненадолго) и еще мне надо будет найти работу. Но пока что ни слова об этом. Эта тема пугает меня до смерти! Я получила записку от Эда – всего пара строк, но тем не менее для меня это большое облегчение. Он написал, что сейчас он живет в отдельном коттедже при Лаборатории Хоукинса во Фреш-Харбор и что он будет неукоснительно соблюдать пункт о контактах со мной (точнее, об их отсутствии) в договоре о выходе под залог. Он пишет, что сожалеет о том, что было, но легче мне от этого не стало. Не то чтобы я ожидала увидеть залитый слезами конверт, в котором будет лежать отрезанное ухо Эда, нет, но… я не знаю. Как будто бы он и не извинился вовсе, а просто формально отписался, чтобы закрыть эту тему. И какой в этом смысл? В письме также был чек на 750 долларов, который, видимо, должен свидетельствовать, что он понимает свою ответственность перед нами и помнит о ней. Это, конечно, хорошо, но мне было бы гораздо приятнее, если бы я узнала, что он пытается разобраться со своими проблемами и со своим душевным здоровьем. Его должны были приговорить к полутора годам интенсивной терапии. Я сказала это на групповом сеансе, и они рассмеялись, как будто решили, что я шучу. А я не шутила.

Иногда, когда я думаю о будущем, у меня в голове возникают страшные картины. Я вижу, как мы стоим в очереди за бесплатной едой или как я иду в приют для бездомных, держа на руках Натали, завернутую в полотенце. Когда я об этом думаю, меня начинает трясти, и иногда я плачу. Я знаю, что это глупо: слава Богу, у меня есть диплом по библиотечному делу… но я ничего не могу с собой поделать. И знаешь, что мне помогает, когда такое случается? Я вспоминаю, что ты мне сказал тогда, когда привел меня в «Красное яблоко». Ты мне сказал, что у меня много друзей здесь, в городе, и что я обязательно справлюсь. И я точно знаю, что у меня есть друг – по крайней мере один. Один настоящий друг.

Письмо было подписано: С любовью Элен.

Ральф вытер слезы – в последнее время он вообще часто плакал; наверное, от усталости и недосыпа, – и прочел P.S. в самом низу листочка:

Я бы очень хотела, чтобы ты приехал нас навестить, но мужчин сюда не пускают по вполне понятным причинам. Здесь даже не разрешают давать точный адрес, где мы находимся. Э.

Ральф пару минут посидел, держа письмо Элен на коленях и глядя на Харрис-авеню. Был самый конец августа – пока еще лето, но листья на тополях уже серебрились, а в воздухе чувствовалась осенняя прохлада. На витрине «Красного яблока» уже появился плакат: ТОВАРЫ ДЛЯ ШКОЛЬНИКОВ! ЗАХОДИТЕ К НАМ! А где-то рядом с Ньюпортом, в старом фермерском доме, где униженные и избитые женщины пытались начать жизнь заново, Элен Дипно мыла окна, готовя их к очередной бесконечной зиме.

Он аккуратно сложил письмо и убрал его обратно в конверт, пытаясь вспомнить, сколько Эд и Элен прожили вместе. Где-то шесть или семь лет. Каролина бы знала точно. Каролина наверняка бы знала. Сколько мужества требуется, чтобы завести трактор и скосить под корень все, что ты упорно выращивал шесть или семь лет? – спросил он себя. Сколько мужества требуется, чтобы снести все к чертям, после того как ты убил столько времени, готовя почву, бережно высаживая семена, поливая и удобряя? Сколько нужно мужества, чтобы сказать: «Я не буду выращивать этот горох, потому что он мне не нравится. Я лучше попробую бобы или кукурузу»?

– Много, – сказал он вслух, вновь вытирая слезы в уголках глаз. – Чертовски много, на мой скромный взгляд.

Ему вдруг очень захотелось увидеть Элен и повторить ей слова, которые она так хорошо запомнила и которых уже не помнил он сам: У тебя все будет в порядке, ты обязательно справишься, и ты не одна – у тебя много друзей.

– Ладно, – сказал себе Ральф. – Мы еще повидаемся, и не раз.

Письмо Элен сняло огромный камень с его души. Он встал, положил конверт в задний карман и пошел по Харрис-авеню к шоссе и площадке для пикников. Если ему повезет, там будет Фэй Чапин или Дон Визи и можно будет сыграть партию в шахматы.

2

Но облегчение и радость за Элен, что с ней все в порядке, не исцелили Ральфа от бессонницы: его ранние пробуждения продолжались, и к Дню труда он просыпался уже в 2.45 ночи. К десятому сентября – когда Эда арестовали во второй раз – Ральф спал всего по три часа в сутки и начал чувствовать себя каким-то маленьким и ничтожным созданием, которое можно увидеть разве что под микроскопом. «Одинокое крошечное простейшее, вот что я такое», – невесело думал он, сидя в своем кресле у окна и глядя на Харрис-авеню, и ему очень хотелось смеяться, но он давно уже разучился смеяться.

Его список верных и безотказных народных средств продолжал расти, и ему уже начало казаться, что он вполне может сам написать небольшую книжку, посвященную этой теме… если, конечно, он когда-нибудь будет нормально спать и сумеет привести в порядок разбредающиеся мысли. Хотя пока что он неплохо держался и даже ни разу не вышел из дома в разных носках, хотя постоянно ему вспоминался тот случай, когда он искал в шкафчике несуществующий суп – это было в тот день, когда Эд избил Элен, и у Ральфа совершенно вылетело из головы, что супы у него закончились еще несколько дней назад. Теперь такого с ним не случалось, потому что он все-таки умудрялся хоть сколько-то спать, но он ужасно боялся, что что-то подобное может случиться опять – что-то подобное или еще того хуже, – если в самое ближайшее время дела не пойдут на поправку. Бывали моменты (обычно – когда он сидел в своем кресле-качалке, смотрел на улицу и дожидался рассвета), когда он мог бы поклясться, что чувствует, как разжижаются его мозги.

Средства варьировались, как говорится, от великого до смешного. Лучшим примером «великого» была красочная брошюрка, рекламирующая Институт изучения сна Миннесоты. Он находился в Сент-Поле. Смешное же было достойно представлено «Волшебным глазом» – универсальным амулетом, который продается во всех супермаркетах и сопровождается надписями типа: «Пользуется спросом по всей стране» и «Загляни в себя». Ральфу его подарила Сью, продавщица из «Красного яблока». Ральф взглянул на плохо прорисованный голубой глаз, который уставился на него с медальона (кажется, в предыдущей жизни он был фишкой для покера), и почувствовал, что вот-вот рассмеется. Он едва дотерпел до того момента, когда оказался один в своей комнате наверху – на втором этаже, за закрытыми дверями, – и только тогда от души расхохотался. Серьезность, с которой Сью преподнесла ему этот подарок, и дорогая золотая цепочка, на которой болтался медальон, свидетельствовали о том, что эта фитюлька обошлась ей в приличную сумму денег. С тех пор как они вдвоем спасли Элен, Сью относилась к Ральфу чуть ли не с восхищением. Ральфу от этого было слегка неуютно, но он понятия не имел, как это можно исправить. В общем, он решил все-таки носить этот дурацкий медальон под рубашкой, чтобы Сью видела его очертания и была спокойна за его здоровье. Но от бессонницы это, естественно, не помогло.

Когда Ральф пришел в полицейский участок и дал показания касательно семейных проблем четы Дипно, уже в конце разговора детектив Лейдекер откинулся на спинку стула, отъехал на нем назад, сцепил руки за головой и сообщил Ральфу, что Билл Макговерн как-то обмолвился, что у Ральфа бессонница. Ральф сказал: да, бессонница. Лейдекер покачал головой, снова придвинул стул к столу, положил руки на кучу бумаг, которыми была завалена практически вся поверхность стола, и серьезно взглянул на Ральфа.

– Медовые соты, – сказал он. В этот момент его тон подозрительно напомнил Ральфу тон Макговерна, когда тот говорил ему, что виски решит все его проблемы, и его ответ был точно таким же, как и в тот раз.

– Прошу прощения?

– Мой дедушка просто на них молился, – продолжал Лейдекер. – Маленький кусочек сот перед сном. Надо высосать из сот мед, а потом пожевать воск, как жвачку, и выплюнуть. Пчелы, когда делают мед, вырабатывают какое-то вещество – что-то вроде натурального снотворного. Вырубает на раз.

– Да, наверное, стоит попробовать, – сказал Ральф, одновременно понимая, что это полнейший бред, и веря каждому слову. – А где можно достать медовые соты, вы, случайно, не знаете?

– В «Дарах природы». Это такой магазин здоровой пищи на пешеходном бульваре. Попробуйте. Уже через неделю, это я вам гарантирую, будете спать как младенец.

Ральфу понравился этот эксперимент – медовые соты были очень вкусными и явно подсластили его существование, – но после первого раза он все равно проснулся в 3.10, 3.08 – после второго, и в 3.07 – после третьего. Потом маленький кусочек сот закончился, и Ральф снова пошел в «Дары природы», чтобы купить еще. Ценность меда в сотах как снотворного стремилась к нулю, но зато это было вкусно – жалко, что он раньше не знал про такое чудо.

Он пытался держать ноги в теплой воде. Луиза купила ему какую-то мазь, которая называлась «Универсальный согревающий гель», заказала в каком-то каталоге – этой штукой надо было растирать шею, и она вроде как вылечивала артрит и помогала заснуть. (Ральфу она ни капельки не помогла – от бессонницы не излечила, а артрит у него был только в начальной стадии и не особенно его беспокоил.) После случайной встречи с Триггером Вашоном на улице он попробовал ромашковый чай.

– Ромашка – это волшебное средство, – сказал ему Триг. – Будешь спать как убитый, Ральф.

И Ральф спал как убитый… до 2.58.

Он пробовал и народные, и гомеопатические средства. Разве что не стал покупать себе курс дорогих витаминов, которые были ему явно не по карману; не стал пробовать позу йоги, которая называлась «Сновидец» (судя по описанию, это был верный способ столкнуться «нос к носу» с собственным геморроем), и не стал курить марихуану. Ральф долго думал и пришел к выводу, что это – всего лишь нелегальная версия виски, медовых сот и чая из ромашки. К тому же, если бы Билл узнал, что его друг и сосед курит травку, Ральфу пришлось бы выслушать кучу всего неприятного.

И во время всех этих экспериментов ему не давали покоя дурацкие мысли типа уж не дойдет ли он до того, чтобы испробовать в качестве средств от бессонницы глаза тритона и язык жабы, прежде чем сдаться и пойти-таки к доктору. Мысли были не критически-издевательскими, а скорее удивленными. И в конце концов Ральфу стало казаться, что это, наверное, не такой уж и бред.

Десятого сентября, в день первой манифестации «Друзей жизни» перед Женским центром, Ральф решил пойти в аптеку и купить какое-нибудь снотворное. Но он собирался пойти не в ту аптеку, которая была рядом с домом и где он в свое время покупал лекарства для Каролины. В этой аптеке его все знали, и он не хотел, чтобы Пол Дерджин, фармацевт и владелец, видел, как он покупает снотворное. Наверное, это было глупо – так же глупо, как ходить на другой конец города за презервативами, – но для Ральфа это ничего не меняло. Он никогда ничего не покупал в «Первой помощи», аптеке, которая располагалась на том конце Строуфорд-парка, и поэтому он решил пойти туда. А если аптечный вариант глаз тритона и языков жаб не поможет, тогда он пойдет к врачу.

Это правда, Ральф? Ты действительно пойдешь к врачу?

– Да, – сказал он вслух, когда шел по Харрис-авеню в ярком свете сентябрьского солнца. – Пора принимать решительные меры.

Да, да, Ральф, говори-говори, скептически отозвался голос у него в голове.

Билл Макговерн и Луиза Чесс стояли около парка и, судя по всему, оживленно о чем-то спорили. Билл увидел Ральфа и пошел ему навстречу. Ральфу совсем не понравилось то, что он увидел у них на лицах: оживленный интерес в глазах Макговерна и беспокойство в глазах Луизы.

– Ты слышал о том, что случилось в больнице? – спросила она, когда Ральф подошел к ним.

– Для начала, это было не в больнице, – раздраженно перебил ее Билл. – Это было на манифестации… вот как оно называется… около Женского центра, который на самом деле находится за больницей. Кое-кого даже арестовали и забрали в тюрьму – от шести до двух дюжин человек. Никто точно не знает сколько.

– И среди них был Эд Дипно, – сказала Луиза и затаила дыхание, когда Макговерн наградил ее испепеляющим взглядом. Он явно хотел сам сообщить Ральфу это потрясающее известие.

– Эд?! – удивился Ральф. – Но Эд же сейчас во Фреш-Харбор!

– А вот и нет, – хитро прищурился Макговерн. В своей повидавшей виды коричневой фетровой шляпе он был похож на франтоватого газетчика из гангстерских фильмов сороковых годов. Ральф на мгновение задумался: а что стало с его панамой – она пропала уже безвозвратно или Билл просто отправил ее в долгосрочный отпуск по случаю наступления осени? – Сегодня он снова проветривает носки в нашей милой и живописной городской тюрьме.

– А что конкретно произошло?

Но конкретно они не знали. Просто по округе, как вирус гриппа, распространился слух, который в этом квартале пользовался особым интересом, поскольку в истории фигурировал Эд Дипно. Мэри Каллан сказала Луизе, что демонстранты сначала просто кричали, а потом начали кидаться камнями, и именно из-за этого их всех и арестовали. Если верить Стэну Эберли, который рассказал эту историю Макговерну незадолго до того, как они встретились с Луизой в парке, кто-то из митингующих – может быть, Эд, но это мог быть и любой другой – попытался избить двух врачей, когда они шли от Женского центра к служебному входу в больницу. Площадка между больницей и центром была излюбленным местом всех демонстрантов на протяжении уже семи лет – с тех пор, как в Женском центре начали делать аборты.

Обе версии истории были слишком неопределенными и совершенно не походили друг на друга, так что у Ральфа были все основания предположить, что речь шла всего лишь о нескольких слишком рьяных товарищах, которых арестовали за нарушение границы территориальной собственности больницы или за что-нибудь в этом духе. В любом городе случаются подобные инциденты, но в таком маленьком городке, как Дерри, эти истории обрастают подробностями, как снежные комья, так что уже невозможно понять, где там правда, а где вольные добавления.

И все-таки Ральф не мог избавиться от ощущения, что на этот раз все гораздо серьезнее, потому что в обеих версиях фигурировал Эд Дипно, а Эд был не просто противником абортов. Этот человек выдрал своей жене клок волос вместе с кожей, выбил ей два зуба и сломал челюсть только из-за того, что она подписала петицию, в которой упоминался Женский центр – всего лишь упоминался. Этот парень искренне убежден, что какой-то Кровавый Царь – кстати, очень даже неплохое имя для какого-нибудь борца, мимоходом подумал Ральф – окопался в Дерри, а его подданные вывозят убитых детей из города в грузовиках (ну и иногда – на пикапах с бочками, на которых написано УДОБРЕНИЯ). Нет, если уж Эд был там, то вряд ли все обошлось случайным ушибом чьей-нибудь головы о плакат с пламенными воззваниями.

– Пойдемте ко мне, – вдруг предложила Луиза. – Я позвоню Симоне Кастонгвай. Ее племянница сегодня работает в приемной в Женском центре. Если кто-нибудь в этом городе знает точно, что случилось сегодня утром у центра, так это Симона. Я уверена, что она уже позвонила Барбаре.

– Вообще-то я собирался в супермаркет, – сказал Ральф. Разумеется, это была ложь, но ложь, близкая к правде: супермаркет располагался рядом с аптекой, в соседнем доме. – Давай я зайду к тебе на обратном пути.

– Хорошо, – улыбнулась ему Луиза. – Мы будем ждать тебя минут через пятнадцать, да, Билл?

– Ага. – Макговерн неожиданно сгреб Луизу в охапку. Он стоял довольно далеко, но все-таки умудрился схватить ее и приподнять над землей. – А эти пятнадцать минут ты будешь только моей. О, как быстро они пролетят, эти божественные минуты!

Несколько женщин с детьми в колясках (мамаши-сплетницы, мысленно окрестил их Ральф) внимательно наблюдали за ними, в частности – за Луизой, которая, когда волновалась, становилась очень помпезной и шумной. Когда Макговерн поставил Луизу на землю, глядя на нее с фальшивой страстью плохого актера в конце какой-нибудь душераздирающей сцены, одна из мамаш что-то сказала другой, и они обе рассмеялись. Это был резкий, недобрый смех, похожий на скрип мела по доске или на звук падающих в раковину вилок. Посмотри-ка на этих смешных стариков, говорил этот смех. Посмотри на этих смешных стариков, которые делают вид, что они снова молодые.

– Прекрати, Билл! Отпусти меня! – Луиза покраснела. И наверное, вовсе не из-за привычных штучек Билла. Скорее всего она тоже услышала этот смех. Макговерн тоже его слышал, но он наверняка решил, что они смеются вместе с ним, а не над ним. Иногда, устало подумал Ральф, повышенный эгоцентризм служит хорошей защитой.

Билл отпустил ее, потом снял шляпу и театрально раскланялся. Луиза не обратила на него внимания – сейчас ее больше тревожило, не вылезла ли ее блузка из-под пояса юбки. Краска уже отхлынула от ее лица, и только теперь Ральф заметил, что она была очень бледная и вообще не очень хорошо выглядела. Он очень надеялся, что с ней все в порядке и она не болеет.

– Приходи, если сможешь, – тихо сказала она Ральфу.

– Я приду, Луиза.

Макговерн приобнял ее за талию – на этот раз нежно и по-приятельски, – и они пошли вверх по улице. Глядя им вслед, Ральф вдруг почувствовал, что уже видел это. Dеjа vu. Да, он уже это видел. Где-то в другом месте. Или в другой жизни. И только потом, когда Макговерн опустил руку, разрушив иллюзию, Ральф понял: он видел не Билла с Луизой, а Фреда Астера с Джинджер Роджерс. Фред вел темноволосую и достаточно пышную Джинджер в маленький кинотеатр, где они собирались потанцевать под музыку Джерома Керна или, может быть, Ирвинга Берлина.

Странно это, подумал он, направляясь в сторону маленького бульвара на середине Холма. Это очень странно, Ральф. Билл Макговерн и Луиза Чесс так же похожи на Фреда с Джинджер, как…

– Ральф, – вдруг крикнула Луиза, и он обернулся. Луиза с Биллом отошли уже достаточно далеко. Машины сновали туда-сюда по Элизабет-стрит, загораживая Ральфу панораму.

– Что? – крикнул он в ответ.

– Ты выглядишь гораздо лучше. Посвежевший такой, отдохнувший! Ты что, наконец начал нормально спать?

– Ага. – А про себя он подумал: «Еще одна маленькая ложь, и все по той же благой причине».

– Я же тебе говорила, что тебе станет лучше, когда переменится время года? Ладно, скоро увидимся!

Луиза помахала ему рукой, и Ральф с изумлением увидел яркие синие диагональные линии, которые исходили от ее пальцев и постепенно растворялись в воздухе. Они были похожи на следы от реактивного самолета на небе.

Какого хрена?!

Он крепко зажмурился и снова открыл глаза. Ничего. Просто Билл и Луиза идут по улице к дому Луизы, повернувшись к нему спиной. Никаких ярких линий в воздухе, ничего даже похожего…

Ральф опустил глаза и увидел, что Билл и Луиза оставляли за собой следы на асфальтовом тротуаре – следы, которые выглядели точь-в-точь как отпечатки ног в старом обучающем курсе танцев Артура Мюррея, который можно было заказать по почте. У Луизы следы были серыми. Следы у Макговерна – по размеру больше, чем у Луизы, но все равно странно маленькие и узкие – были темно-оливковыми. Они мерцали на тротуаре, и Ральф, застывший с отвисшей челюстью в дальнем конце Элизабет-стрит, вдруг понял, что видит маленькие сгустки цветного дыма, которые поднимались от следов. Или, может быть, это был пар.

Мимо проехал городской автобус маршрута на Старый Мыс, на мгновение закрыв обзор, а когда он проехал, следы исчезли. На тротуаре не было ничего, кроме надписи мелком в большом розовом сердце: СЭМ+ДЭНИ = ЛЮБОВЬ НАВСЕГДА.

Следы не исчезли, Ральф; их там и не было. Ты ведь знаешь, что не было, правильно?

Да, он это знал. Мысль о том, что Билл и Луиза выглядят, как Джинджер и Фред, крепко завязла у него в голове и расцвела там пышным цветом, превратившись в навязчивую галлюцинацию. Вот ему и показалось, что он видит следы – отпечатки ног, как в руководстве по танцам Артура Мюррея. Странная, конечно, логика, но зато хоть какое-то объяснение. Но ему все равно было страшно. Сердце бешено колотилось в груди, а когда он на мгновение закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и успокоиться, ему снова привиделись эти синие линии, которые исходили от пальцев Луизы и были похожи на следы реактивного самолета на ясном небе.

Мне надо больше спать, подумал Ральф. Просто необходимо. Иначе мне будет мерещиться и не такое.

– Да уж, – пробормотал он себе под нос, направляясь к аптеке. – Еще и не такое привидится.

3

Десять минут спустя Ральф стоял перед входом в аптеку «Первая помощь» и тупо смотрел на плакат, который свисал на цепях над дверями: ПОЧУВСТВУЙТЕ СЕБЯ ЛУЧШЕ С ПОМОЩЬЮ «ПЕРВОЙ ПОМОЩИ», – видимо, предполагалось, что почувствовать себя лучше – это цель, к которой стремился любой здравомыслящий, работящий потребитель и которая была достижима для всякого, стоит ему только прийти сюда. У самого Ральфа были некоторые сомнения на этот счет.

Та же розничная торговля лекарствами, но со вселенским размахом, решил Ральф, и та аптека, где он обычно покупал лекарства, показалась ему захолустной деревенской лавочкой. Здесь все было устроено действительно грандиозно. Бесконечные прилавки и полки – подсвеченные белым светом и длинные, как дорожки в кегельбане, – на которых было все что угодно, от электрических тостеров до детских картинок-головоломок. После некоторых раздумий Ральф решил, что патентованные лекарства собраны в третьем проходе и что начать стоит оттуда. Он медленно прошел мимо отдела желудочных средств, мельком глянул на королевство анальгетиков и быстро пересек владения слабительного. И вот тут, между слабительными и деконгестантами, он остановился.

Вот оно, ребята. Мой последний патрон. А потом – только доктор Литчфилд, и если он посоветует мне жевать соты с медом или пить чай из ромашки, я точно его покусаю, и чтобы меня от него оттащить, тут не обойдется двумя медсестрами – придется еще звать девушку из приемной.

СНОТВОРНОЕ – было написано на плакате над этим отделом третьего прохода.

Ральф, который достаточно редко пользовался лекарствами (иначе он бы добрался сюда гораздо быстрее), толком не знал, что именно он ожидал увидеть, но уж точно – не это ужасающее изобилие фармацевтической продукции. Его взгляд скользил по коробкам (большинство из них почему-то были синего цвета), наугад выхватывая названия. Большинство их них были какими-то странными и даже немного зловещими: композ, нитол, слипинал, з-пауэр, соминекс, слипинекс, дроу-зи. Там даже висела схемка – что-то вроде классификации в виде генеалогического древа.

Ты что, издеваешься, подумал он. Ни одно из этих снадобий тебе не поможет. Может, хватит уже страдать херней, а? Когда человек начинает видеть светящиеся цветные следы на асфальте, ему точно пора перестать страдать этим самым и надо срочно бежать к врачу.

Где-то на периферии сознании ему послышался голос доктора Литчфилда, причем так ясно, как будто он был записан на пленку у него в голове: У вашей жены хронические мигрени. Это болезненно и неприятно, да. Но еще никто от этого не умирал. Я думаю, как-нибудь мы с этим справимся.

Болезненно и неприятно, но никто от этого не умирал – вот что сказал этот человек, профессиональный врач. А потом он взял бланк и выписал первый рецепт на какое-то совершенно бесполезное лекарство, а маленький рой чужеродных клеток в голове Каролины продолжал потихонечку расползаться по всем уголкам мозга, и, может быть, доктор Джамаль был прав, возможно, уже тогда было слишком поздно что-либо предпринимать, но вовсе не исключено, что и Джамаль тоже был таким же дерьмовым доктором, как и Литчфилд, а может, Джамаль ощущал себя чужаком в этой чужой стране и пытался как-то здесь адаптироваться, не особо высовываясь. Может, так, а может, этак – все равно Ральф никогда не узнает правду. Но одно он знал точно: Литчфилда не было рядом, когда они выполняли два последних задания в их совместной жизни – она умирала, а он смотрел, как она умирает.

Мне действительно этого хочется? Пойти к Литчфилду и снова смотреть, как он выписывает рецепт?!

Может, на этот раз все получится… Ральф спорил с самим собой, а тем временем его рука как будто сама собой поднялась и взяла с полки коробку слипинекса. Он повертел ее в руках, попытался прочесть какие-то мелкие надписи на боку и наткнулся взглядом на список активных ингридиентов. Он понятия не имел, как произносится большинство из этих зубодробительных названий, и уж тем более не знал, что они собой представляют и как помогают заснуть.

Да, ответил он оптимистичному голосу. Может быть, в этот раз и получится. Но может быть, есть другое решение – например, найти другого врача…

– Я могу вам помочь? – спросил голос из-за плеча Ральфа.

Когда раздался этот голос, Ральф как раз пытался положить коробочку слипинекса на место и взять что-нибудь другое, что звучало бы не так похоже на название какого-то зловещего дурманящего снадобья из романов Робина Кука. От неожиданности он подскочил на месте и уронил на пол десяток коробочек с искусственным сном.

– Ой, простите меня, ради Бога, я такой неуклюжий. – Ральф с виноватым видом взглянул через плечо.

– Не извиняйтесь, это моя вина.

И прежде чем Ральф успел поднять третью коробочку слипинекса и вторую упаковку дроу-зи, мужчина в белом халате сгреб в охапку все остальные коробки и принялся расставлять их по полкам с проворством завзятого картежника, сдающего карты. Судя по табличке-значку у него на халате, это был ДЖО ВАЙЗЕР, ФАРМАЦЕВТ «ПЕРВОЙ ПОМОЩИ».

– А теперь, – сказал Вайзер, отряхивая руки и дружелюбно улыбаясь Ральфу, – давайте начнем сначала. Могу я вам чем-то помочь? А то у вас вид растерянный.

На смену первому раздражению – Ральфа только что отвлекли от оживленной дискуссии с самим собой, и это его разозлило – пришло настороженное любопытство.

– Ну, я не знаю. – Он показал на пирамиды снотворных средств. – Они вообще помогают?

Улыбка Вайзера стала еще лучезарнее. Это был высокий мужчина средних лет, с хорошей кожей и темными волосами, разделенными посередине пробором. Он протянул руку, и прежде чем Ральф успел сделать хоть что-то, его ладонь утонула в ладони Джо Вайзера.

– Я Джо, – сказал фармацевт и продемонстрировал свою табличку. – Раньше я был просто Джо Вайз, но я вырос и повзрослел, и теперь я уже Джо Вайзер.

Скорее всего это была очень старая шутка, но для Джо Вайзера она не утратила своего очарования, и он искренне – и достаточно громко – рассмеялся. Ральф вежливо улыбнулся, но в этой улыбке было и легкое беспокойство. Рука, пожимающая его руку, была сильной, и он боялся, что если фармацевт вдруг забудется и сожмет руку, то его многострадальная конечность может встретить следующий день уже в гипсе. На мгновение он пожалел, что не пошел к Полу Дерджину в ближайшую аптеку. Но все обошлось: Вайзер энергично тряхнул его руку и все-таки отпустил ее без всякого членовредительства.

– А я Ральф Робертс. Очень приятно познакомиться, мистер Вайзер.

– Взаимно. Теперь что касается эффективности этих замечательных лекарств. Позвольте мне ответить вопросом на вопрос: гадит ли медведь в телефонной будке?

Ральф рассмеялся:

– Я думаю, вряд ли, – сказал он, когда снова смог говорить.

– Правильно. И тут примерно тот же случай. – Вайзер взглянул на полку со снотворными, выдержанную в синих и голубых тонах. – Слава Богу, мистер Робертс, что я фармацевт, а не продавец, иначе бы я замучился таскать эти коробки от двери к двери. Вы страдаете от бессонницы? Я это спрашиваю не просто так, а по двум причинам: во-первых, вы изучаете полки со снотворными, а во-вторых, потому что у вас измученный вид и ввалившиеся глаза.

Ральф сказал:

– Мистер Вайзер, я был бы, наверное, счастливейшим из людей, если бы мог спать хотя бы пять часов в сутки, впрочем, даже если и четыре – это было бы уже неплохо.

– И как долго это уже продолжается, мистер Робертс? Или можно вас называть просто Ральф?

– Давайте просто Ральф.

– Хорошо, а я тогда просто Джо.

– Началось все в апреле, наверное. Через месяц-полтора после смерти моей жены.

– Господи, примите мои соболезнования.

– Спасибо, – сказал Ральф, а потом повторил давно заученную фразу: – Мне очень ее не хватает, но я был рад, что ее страдания наконец закончились.

– Ну да, зато теперь страдаете вы. Уже… давайте посчитаем… Вайзер быстро посчитал на пальцах. – Уже, выходит, полгода.

Ральф вдруг поймал себя на том, что он завороженно смотрит на пальцы Вайзера. На этот раз – никаких линий в воздухе, но кончик каждого пальца, казалось, был окружен ярким серебристым сиянием, похожим на фольгу, только прозрачную. И он снова подумал о Каролине и вспомнил те призрачные запахи, которые чудились ей в ее последнюю осень – гвоздика, сточные воды, подгоревший жир. И может быть, эти странные видения – это всего лишь мужская разновидность того же заболевания, и начало развития его мозговой опухоли ознаменовалось не головными болями, а прогрессирующей бессонницей.

Самодиагностика – последнее дело, Ральф, так что не забивай себе голову всякими глупостями.

Он решительно поднял глаза на улыбчивое и приятное лицо Вайзера. Никакой серебристой дымки; даже намека на какую-то дымку. Он был в этом почти уверен.

– Правильно, – подтвердил он. – Уже полгода. А кажется, что намного дольше. Намного дольше.

– А есть какая-нибудь обычная схема? Обычно бывает. Я имею в виду, может быть, вы долго ворочаетесь перед тем, как заснуть, или…

– Я просыпаюсь раньше времени.

Вайзер удивленно поднял брови.

– И видимо, вы прочли несколько книг по данному вопросу, я прав?

Если бы подобное замечание сделал Литчфилд, Ральф воспринял бы его как снисходительное. А в голосе Джо Вайзера не было никакой снисходительности, одно только искреннее восхищение.

– Я прочел почти все, что было в библиотеке, но там было немного, а толку от этого – еще меньше. – Ральф помолчал, а потом добавил: – Если честно, толку не было вообще.

– Хорошо, давайте я расскажу все, что знаю о лечении бессонницы, а вы дайте мне знать, если я буду говорить о том, что вы уже знаете. Кстати, а кто ваш доктор?

– Литчфилд.

– Ага. И обычно вы покупаете лекарства… где? Во «Все для людей»? Или в «Рексоле»?

– В «Рексоле».

– Понятно. И тут вы как бы инкогнито?

Ральф покраснел… а потом усмехнулся.

– Ага, что-то вроде того.

– Угу. Я думаю, глупо было бы спрашивать, ходили ли вы к Литчфилду? Если бы ходили, вы бы сейчас не изучали с таким интересом великолепный мир патентованных медикаментозных средств.

– Это так называется? Патентованные медикаментозные средства?

– Ну да… вообще-то я бы чувствовал себя куда лучше, если бы продавал эту гадость… ну, скажем так, большую часть этой гадости… с большой красной тележки с желтыми колесами.

Ральф рассмеялся, и яркое серебристое облако, начавшее было сгущаться перед грудью Вайзера, исчезло.

– Да, такая торговля меня было устроила, – сказал Вайзер с легкой мечтательной улыбкой. – И у меня была бы маленькая симпатявая цыпочка, которая танцевала бы в лифчике, расшитом блестками, и восточных шароварах… назовем ее Маленькой Египтянкой, как в старой песне Коастерс… она бы разогревала публику. Ну и еще мне бы понадобился музыкант, чтобы играть на банджо. Проверено на собственном опыте: игра на банджо – верное средство настроить потенциального покупателя на желание непременно купить хоть чего-нибудь.

Вайзер посмотрел куда-то вдаль, сквозь анальгетики и слабительные, наслаждаясь своей яркой мечтой. Потом он снова взглянул на Ральфа.

– Для человека, который просыпается раньше времени – а у вас, Ральф, как я понимаю, как раз такой случай, – все эти лекарства совершенно бесполезны. Вам полезнее было бы выпивать на ночь стаканчик виски или воспользоваться одним из этих чудо-массажеров, которые продаются по каталогам. Хотя, глядя на вас, я, пожалуй, скажу, что вы все это уже пробовали.

– Да.

– И еще пару десятков старых добрых народных средств?

Ральф опять рассмеялся. Ему начинал нравиться этот парень.

– И собираюсь пробовать дальше, а ровно на пятидесятом меня увезут в психушку.

– Ну, будь вы обычным трудягой, я бы вам посоветовал это. – Вайзер махнул рукой в сторону голубых коробочек. – Это всего лишь антигистамины. У них есть побочный эффект, который, собственно, нам и нужен, – они вызывают сонливость. Вы почитайте инструкцию по применению на коробке, вот, скажем, на комтрексе или бенадриле. Там написано, что их не следует принимать, если вы собираетесь долго вести машину или работать с какими-нибудь механизмами. Людям, которые страдают от случайного расстройства сна, может помочь соминекс. Но вам это все не поможет, потому что ваша проблема не в том, чтобы заснуть, а в том, чтобы спать дольше… Правильно?

– Правильно.

– Могу я задать вам нескромный вопрос?

– Да, наверное.

– У вас какие-то проблемы с доктором Литчфилдом? Может быть, вы сомневаетесь в том, что он сумеет понять, как вас выматывает бессонница?

– Да, – с облегчением сказал Ральф. – Вы считаете, мне надо пойти к нему? И объяснить ему так, чтобы он понял?

На этот вопрос Вайзер ответит, конечно же, утвердительно, и Ральф еще подумает-подумает и все-таки позвонит. И это будет именно Литчфилд. Думать о том, чтобы сменить врача в его годы, – это чистой воды безумие. Теперь он это понимал.

А сможешь ты рассказать доктору Литчфилду о своих видениях? Сможешь ты рассказать ему о светящихся голубых линиях, исходивших из кончиков пальцев Луизы Чесс? Или о следах на тротуаре, которые похожи на следы-диаграммы из танцевального курса Артура Мюррея? Или о серебристом сиянии вокруг пальцев Джо Вайзера? Ты действительно собираешься рассказать обо всем этом Литчфилду? А если не собираешься, если знаешь, что все равно не можешь, зачем тебе с ним встречаться, и не важно, что скажет тебе этот парень?

Вайзер, однако, очень его удивил, переведя разговор на совершенно другую тему:

– Вам все еще снятся сны?

– Да, и достаточно много снов, с учетом того, что я сплю около трех часов в сутки.

– Это когерентные сны – то есть сны, которые состоят из связанных и последовательных событий, не важно, насколько они бредовые – или это просто разрозненные картинки?

Ральф вспомнил сон, который снился ему этой ночью. Он, Элен Дипно и Билл Макговерн играли в тарелочку посреди Харрис-авеню. На Элен были большие тяжелые ботинки; на Макговерне – футболка с длинными рукавами, с изображением бутылки водки и надписью «АБСОЛЮТно лучшая». Тарелочка была ярко-красного цвета, со светящимися зелененькими полосками. Потом появилась собака Розали. У нее на шее болталась выцветшая синяя бандана. Она подпрыгнула, схватила тарелочку и побежала, зажав ее в зубах. Ральф хотел догнать ее, но Макговерн сказал: «Да ладно, Ральф, не напрягайся. На Рождество нам подарят целый набор». Ральф повернулся к нему и хотел сказать, что Рождество было всего три месяца назад и что им делать, если до нового Рождества им вдруг захочется еще раз поиграть в тарелочку. Но прежде чем он успел это сказать, сон либо закончился, либо превратился в какой-то другой, менее яркий.

– Если я правильно понял, – ответил Ральф, – мои сны когерентны.

– Это хорошо. Мне бы также хотелось знать, осознанные это сны или нет. Осознанные сны отвечают двум требованиям. Первое: вы осознаете, что спите. И второе: зачастую вы можете как-то влиять на события в ваших снах, то есть вы там еще и действуете, а не только наблюдаете со стороны.

Ральф кивнул.

– Конечно, мне снятся и такие сны. На самом деле последнее время мне только такие и снятся. Я только что вспоминал сон, который снился мне прошлой ночью. В нем бродячая собака – я часто вижу ее у нас на улице – сбежала с тарелочкой, в которую мы играли с друзьями. Я был взбешен от того, что она испортила нам игру, и попытался заставить ее бросить тарелочку, мысленно послав ей команду. Что-то вроде телепатии, вы понимаете, о чем я?

Он смущенно хохотнул, но Вайзер лишь понимающе закивал.

– Ну и как, у вас получилось?

– Не в этот раз, – сказал Ральф. – Но мне кажется, я же делал нечто подобное в других снах. Но я не могу быть уверенным, потому что я, когда просыпаюсь, большинство снов забываю.

– Это со всеми так, – сказал Вайзер. – Мозг воспринимает большинство снов как нечто совершенно ненужное и поэтому хранит их в памяти очень недолго.

– Вы, я смотрю, много об этом знаете.

– Меня очень интересует проблема бессонницы. Еще когда я учился в университете, я провел два исследования по связи между снами и расстройствами сна. – Вайзер взглянул на часы. – У меня сейчас перерыв. Хотите попить со мной кофе и съесть по кусочку яблочного пирога? Тут недалеко есть местечко, где готовят совершенно обалденный яблочный пирог.

– Звучит заманчиво, но я, наверное, обойдусь апельсиновой содовой. Последнее время я пытаюсь пить меньше кофе.

– Это понятно, но абсолютно бесполезно, – весело сказал Вайзер. – Ваша проблема – не в кофеине.

– Да, наверное… Но тогда в чем? – До этого Ральфу еще худо-бедно удавалось скрывать, как он расстроен и обеспокоен, но сейчас, кажется, голос его выдал.

Вайзер похлопал Ральфа по плечу и сочувственно посмотрел на него.

– Вот об этом, – сказал он, – мы с вами и поговорим. Идемте.