Читать книгу Томминокеры - Стивен Кинг - Страница 4

1

Следующие три дня на улице лило как из ведра. Андерсон беспокойно слонялась по дому (разок даже прокатилась с Питом в Огасту накупить всяких в общем-то не нужных в хозяйстве мелочей), тянула пиво и занималась мелким ремонтом под старые записи «Beach Boys». Но где найти столько поводов для ремонта? На третий день она кружила вокруг пишущей машинки, раздумывая, не взяться ли за новую книгу. Уже и сюжет был готов: молоденькая, но строгая школьная учительница и охотник на бизонов втянуты в вооруженную междоусобицу из-за пастбищ в Канзасе. Дело происходит в девятнадцатом веке, в начале пятидесятых годов – тогда любой житель центральных районов страны вольно или невольно готовился к гражданской войне. Книга обещала получиться хорошей. Правда, Бобби считала, что «не дозрела» пока до новой работы (в голове зазвучал насмешливый голос Орсона Уэллса: «Мы не напишем ни строчки до срока!»[6]). Тем не менее это грызущее беспокойство, это нетерпение по отношению к книжкам, к музыке и к самой себе – все признаки налицо. Скоро Роберту начнет уносить в мир грез… И придется подолгу сидеть за пишущей машинкой, силясь переправить ее туда же.

Питера тоже мотало по дому: он то царапал дверь изнутри, чтобы выйти, то снаружи, чтобы войти; покружит, уляжется, снова вскочит. «Виновато низкое атмосферное давление, – думала Андерсон. – Из-за него мы такие квелые и неприкаянные».

Да еще «эти дни»… Обычно из нее лило, как из шланга, а потом словно кто-то резким движением заворачивал вентиль. На сей раз было не так: она подтекала, как неисправный кран, ха-ха, не смешно. На второй день дождя, с наступлением сумерек, Бобби вдруг очнулась перед пишущей машинкой с уже заправленным в каретку чистым листом. Пальцы сами застучали по клавишам, но выходили то какие-то детские крестики-нолики в виде бесконечно повторяющихся «Х» и «О», то вообще имитация математических уравнений… Глупо, учитывая, что в последний раз она имела дело с уравнениями еще в средней школе, а в настоящее время пользовалась клавишей «Х» исключительно для зачеркиваний. Наконец Бобби вытащила страницу и выбросила в корзину.

На третий дождливый день, ближе к обеду, она позвонила в университет, на кафедру английской литературы. Джим не преподавал там уже лет восемь, но сохранил кое с кем отношения. Мюриел, например, обычно была в курсе всех его дел.

Как и на этот раз.

Джим Гарденер, сообщила она, сегодня, двадцать четвертого июня, уехал на чтения в Фолл-Ривер, в качестве участника так называемого Поэтического каравана Новой Англии. Через три дня он дважды выступит в Бостоне, а потом его ждут со стихами и лекциями Провиденс и Нью-Хейвен. Андерсон не удержалась от улыбки, узнав фирменный стиль Патрисии Маккардл.

– То есть вернется он… когда? Четвертого июля?

Мюриел удивилась:

– Ууу, вот этого не могу сказать, Бобби. Я не в курсе, когда его ждать обратно. Ты же знаешь Джима. Известно только, что последнее чтение назначено на тридцатое июня.

Андерсон сказала спасибо и положила трубку. Потом задумчиво посмотрела на телефон, вызвав в памяти образ Мюриел. Вот настоящая ирландка – с «правильным», огненно-рыжим цветом волос, круглолицая, зеленоглазая, пышногрудая, в самом соку. Интересно, Джим с ней уже переспал? С него станется. Андерсон почувствовала укол ревности – так, легкий укольчик. Мюриел классная. Стоило с ней поболтать – и стало легче. Приятно поговорить с человеком, который знаком с тобой лично. Это вам не просто читатель у книжной витрины в Огасте или редактор, высылающий указания по почте. Бобби не слишком нуждалась в обществе, но и не чуралась его. Порой от обычной беседы она получала такое удовольствие, какого, представьте себе, сама не ожидала получить…

И кажется, до нее наконец дошло, зачем вдруг понадобился Джим. Да-да, после разговора с Мюриел все встало на свои места. Бобби преследовали мысли о том непонятном предмете в лесу, причем теперь она уже твердо верила: там что-то вроде тайного захоронения. На самом деле Роберту тянуло не к новой книге, а на раскопки. Просто ей не хотелось заниматься этим в одиночку.

– А похоже, придется, Пит, – произнесла она, сидя в любимом кресле-качалке для чтения перед восточным окном.

Пес коротко взглянул на нее, словно говоря: «Как скажешь, детка». Андерсон вдруг подалась вперед и впервые за долгое время по-настоящему присмотрелась к нему. Питер ответил вполне бодрым взглядом, заколотил по полу хвостом. На мгновение у хозяйки мелькнула мысль: он как-то переменился. Причем настолько, что это должно было броситься ей в глаза.

Но почему-то не бросилось.

Бобби откинулась на спинку и снова раскрыла книгу – очерк одного из преподавателей университета в Небраске, посвященный увлекательной теме «Междоусобные конфликты и гражданские войны». На этом вся увлекательность очерка и заканчивалась. Вспомнилось вдруг, как недавно ей померещился голос Энн: «Сестрица, ты скоро свихнешься, как дядя Фрэнк!» А что… вполне может быть.

И вот она уже с головой погрузилась в очерк, время от времени делая пометки в отрывном блокноте, который нарочно для этой цели держала рядом. А за окном лило и лило.

2

Зато следующее утро выдалось образцовым – ясным, без единого облачка, хоть сейчас на открытку. Даже ветер, казалось, дул исключительно для того, чтобы отгонять разных мошек. До десяти утра Бобби расхаживала по дому, не зная, чем еще себя занять, и чувствуя, как в душе нарастает желание бросить все и отправиться в лес, на раскопки. Она честно пыталась бороться с позывом (опять этот Орсон Уэллс: «А вот ничего до срока не откопа…» Орсон, ты бы заткнулся, а?). Давно прошли те денечки, когда Бобби поддавалась любому порыву души, проводя свою жизнь под смелым девизом: «Нравится? Делай!» Не очень-то ей помогла эта философия. Даже наоборот: чуть ли не все неприятности происходили из-за необдуманных шагов. Другие пусть живут, как им заблагорассудится; вот только собственным импульсам она больше не доверяла.

После плотного завтрака (к слову, Питер – наверное, от радости, что дожди наконец закончились, – тоже ел с таким аппетитом, что пришлось добавить к обычной порции омлет из яйца) Бобби мыла посуду и думала: вот если закончатся «эти дела», тогда все получится. Но нет, вряд ли это произойдет раньше положенного срока. Да, Орсон? Мать твою…

На улице она надела на голову соломенную шляпу и целый час провозилась в саду. Вообще дела здесь обстояли гораздо лучше, чем следовало (если вспомнить эти жуткие ливни). Горошек всходил, и пшеница исправно поднималась, как сказал бы дядюшка Фрэнк. В одиннадцать Бобби все бросила к чертовой матери. Она обогнула дом, заглянула в сарай за лопатой и заступом, немножко подумала и захватила еще и лом. Вышла, потом вернулась, чтобы взять из ящика с инструментом отвертку и разводной гаечный ключ.

Пес по привычке двинулся было следом, но в этот раз Андерсон обронила:

– Нет, Питер, – и указала на дом.

Любимец остановился с обиженным видом. Поскулил. Сделал робкий шаг в ее сторону.

– Нет, Питер.

Тот сдался и поплелся обратно, понурившись и повесив хвост. Жаль бедолагу, но Андерсон еще помнила, как он отреагировал на тарелку в земле. Бобби чуть постояла на тропинке с лопатой в одной руке, заступом и ломом в другой, наблюдая, как пес взобрался по ступенькам, отворил носом заднюю дверь и скрылся в доме.

Нет, все-таки что-то с ним не так… По-другому… Вот только что? Если бы знать! На миг она почти вспомнила свой кошмар: пронзительный луч ядовито-зеленого света и зубы, выпавшие без боли.

Но только на миг.

А потом зашагала в лес, на встречу с той непонятной зарытой в землю штуковиной. На маленьком засеянном участке, оставшемся позади, мерно стрекотали цикады. Поле ждало первой жатвы.

3

В три часа дня Питер вырвал хозяйку из полуобморочного состояния, в котором та продолжала работать. Она вдруг осознала, что еще немного – и загнулась бы от голода и переутомления.

Питер выл.

Спина и руки Бобби покрылись гусиной кожей. Она уронила заступ и попятилась от таинственного предмета. Это была не тарелка, не ящик, а вообще неизвестно что. Бобби только помнила, как впала в бездумное оцепенение, и это ей очень не нравилось. Сегодня она не просто потеряла счет времени, она перестала чувствовать и саму себя. Словно кто-то забрался в голову, как забирается бульдозерист в кабину, заводит мотор и принимается дергать нужные ему рычаги.

А пес так и выл, подняв морду к небу. Протяжный, тоскливый звук, леденящий кровь.

– Перестань, Питер! – завопила Андерсон, и, к счастью, тот перестал. Еще немного – она сорвалась бы с места и бросилась в бегство.

Бобби попыталась взять себя в руки. Отступила еще на шаг… Но тут ее что-то мягко хлопнуло по спине. Услышав крик хозяйки, Питер издал еще один краткий визгливый звук, но тут же умолк.

Андерсон не глядя нащупала то, что ее задело. Трудно сказать, чего она ожидала. Впрочем, за секунду до прикосновения Бобби вспомнила – смутно, будто сквозь сон, – как прервала работу, чтобы повесить на куст свою блузку. Да, это она.

Бобби надела ее, но неправильно застегнула пуговицы, и блузка перекосилась на один бок. Пришлось переделывать всю работу заново. Андерсон, не отрываясь, смотрела на результаты своих раскопок (вот сейчас этот археологический термин как нельзя более подходил к ее действиям). Как она провела здесь эти четыре часа, Бобби помнила очень смутно; в голове всплывали даже не воспоминания, а их жалкие клочья.

Но теперь, глядя на плоды своего труда, она испытала благоговейный страх… смешанный с растущим восторгом.

Что бы это ни было, оно оказалось огромным. Не просто большим, понимаете?

Лопата, заступ, лом лежали на некотором расстоянии друг от друга возле пятнадцатифутовой траншеи. А рядом с ними красовались аккуратные черные кучки лесной земли и груды камней. В том самом месте, где Андерсон запнулась ногой о трехдюймовую штуковину из серого металла, теперь возвышался четырехфутовый край какого-то титанического предмета. Серый металл… Какой-то предмет…

«Для писательницы я сама точность и конкретность», – мысленно усмехнулась Андерсон, вытирая рукавом вспотевший лоб. Но что поделать? Она и вправду не знала, что это за металл. Сталь? Навряд ли. Может быть, редкий сплав: бериллий, магний, что-то еще? Да не знает она!

Бобби принялась расстегивать джинсы, чтобы заправить блузку, но вдруг замерла от неожиданности. Выцветшие «Левайсы» были насквозь пропитаны кровью.

Ничего себе. Ну и ну. Это не месячные, это Ниагара какая-то. Андерсон охватил нешуточный страх. Впрочем, нашла чему удивляться, трусиха. Перед этим Роберта работала точно в трансе и наворотила столько – четверым здоровым мужикам не управиться… Это она-то, хрупкая женщина. Немудрено, что кровотечение усилилось. Да все нормально. Остается только порадоваться, что она просто течет, а не корчится в судорогах от боли.

Ой-ой-ой, какие мы романтичные, Бобби. Она подавила хриплый смешок.

Самое время наведаться в душ и переодеться. А по джинсам давно уже плачет мешок для ветоши. Одной проблемой меньше в этом тревожном и беспокойном мире, правильно? Правильно. Было бы о чем горевать.

Она застегнула молнию, не заправляя блузку: незачем марать еще и ее, хотя, положа руку на сердце, блузка тоже не «Диор». Липкая влажность внизу живота заставляла морщиться при любом движении. Боже, как же ей надо в душ! Срочно!

Но вместо того чтобы тронуться вверх по склону к тропинке, Бобби вновь подошла к предмету в земле, точно притянутая магнитом. Питер завыл, и она вновь покрылась мурашками.

– Да заткнешься ты там или нет?!

Она почти никогда не орала на пса всерьез. Но, черт побери, в этот раз Бобби чувствовала себя подопытной в лаборатории. Зазвенел колокольчик – выделилась слюна… То есть, тьфу, завыла собака – побежали мурашки. Никакой разницы.

Оказавшись близко к своей находке, Бобби в изумлении залюбовалась ею и сразу же позабыла о Питере. Прошла секунда, другая… Она протянула руку. Дотронулась. И вновь уловила необъяснимую вибрацию: та пробежала по пальцам и растворилась. Как если бы это был корпус гигантской машины, внутри которой на полную мощь работал мотор. Необычайная гладкость металла наводила на мысль о машинном масле; казалось, стоит коснуться поверхности – запачкаешься.

Она сложила ладонь в кулак и осторожно постучала костяшками пальцев. Предмет отозвался глухим, как от удара по деревянной колоде, звуком. Помедлив, Бобби вытащила из заднего кармана отвертку и нерешительно, отчего-то чувствуя себя чуть ли не вандалкой, провела острым концом по металлу. Царапины не осталось.

Если внимательно приглядеться, то начинало мерещиться… Но нет, это обман зрения… Будто предмет утолщается от торчащего края к центру, запрятанному глубоко под землей. И что край чуть заметно изогнут. Однако, если глаза не врут – можно предположить такое! Это нелепо, чудесно, страшно, невероятно… И с какой-то безумной точки зрения совершенно логично.

Бобби провела ладонью по гладкому металлу, потом очнулась и отступила на шаг. С какой стати она тут ласкает металлическое хрен-знает-что, в то время как по ногам хлещет кровь? Да, но если догадка верна, месячные станут самой мелкой из всех возможных напастей.

«Тебе надо кому-нибудь рассказать о происходящем. И как можно скорее, Бобби».

«Я Джиму позвоню. Когда он вернется».

«Ну разумеется. Позови поэта. Великолепно. А почему не преподобного Муна[7]? Эдвард Гори с Гэханом Уилсоном[8] тоже сойдут – они недурно рисуют. И еще найми две-три рок-группы, закатим здесь долбаный Вудсток 1988-го, а?! Пора быть серьезнее, Бобби. Звони в полицию».

«Нет. Сперва – Джим. Он должен это увидеть. Мы все обсудим. А пока я еще покопаю».

Но это может быть очень опасно.

Да, и не просто может, а будет. Она уже это почувствовала, не так ли? И Питер тоже.

Кстати, вот еще что странно: сегодня утром, спускаясь по склону, Бобби чуть было не наступила на дохлого сурка. Судя по запаху, бившему в ноздри, тот умер два дня назад, не меньше, но мухи над ним почему-то не вились, их жужжание предупредило бы неосторожную путницу. Андерсон не могла припомнить похожего случая. Причину смерти по внешнему виду установить не удалось. Но ведь не связано же это с непонятной штукой в земле? Бред какой-то! Он, наверное, съел отравленную приманку на чьем-нибудь поле и приковылял сюда умирать.

Иди домой, Бобби. Переоденься. Ты вся в крови, и пахнет от тебя плохо.

Она попятилась, а затем развернулась и принялась подниматься по склону. На тропинке ее чуть не сбил с ног Питер. Неуклюже налетев на хозяйку, он бросился облизывать ей лицо с такой радостью, что его даже стало немного жаль. Год назад Питер попытался бы сунуть нос ей между ног, привлеченный запахом, теперь же он лишь дрожал.

– Вот дурак! Кому было сказано оставаться дома?

Однако Бобби была даже рада его появлению; а вдруг она заработалась бы здесь до сумерек? Возвращаться затемно, зная, что где-то рядом в ночи торчит эта штука… Такая перспектива совершенно ее не прельщала.

Андерсон обернулась. С высоты было легче оценить масштабы. Предмет торчал из земли под небольшим наклоном. Передняя кромка и в самом деле чуть-чуть закруглялась.

Я же сразу подумала о тарелке, когда впервые пыталась ощупать его под землей. «Стальная тарелка, но не обеденная…» А ведь из земли торчала такая малая часть… Тарелка!

Летающая, черт возьми, тарелка.

4

Дома Бобби сходила в душ и переоделась, и, хотя кровотечение уже начало останавливаться, взяла самый надежный тампон. А затем приготовила плотный ужин из тушеной фасоли с колбасками. Остатки – то есть львиную долю – пришлось отдать Питеру. А Бобби ждали кресло-качалка возле окна и очерк на полу (нужное место она заложила спичечной этикеткой). Рядом лежал отрывной блокнот. Бобби взяла его и на чистой странице принялась рисовать загадочную штуковину из леса – такой, какой увидела ее с тропинки перед уходом.

Не сказать чтобы она была с ручкой на «ты», если дело не касалось написания текстов, но все же кое-какой талант имелся. Впрочем, рисунок продвигался медленно, и даже не из-за стремления к точности: просто новоявленная художница утомилась. А тут еще Питер пришел и стал тыкаться носом в руку, прося ласки.

Хозяйка рассеянно погладила его голову и отвела мокрый нос от рисунка.

– Да, ты хороший песик, отличный песик, сходи-ка проверь нашу почту, а?

Питер поплелся через гостиную и открыл носом дверь с натянутой на ней сеткой от комаров. Андерсон поспешила вернуться к рисунку, только разок оторвавшись, чтобы взглянуть, как пес выполнит свой фирменный трюк «собака, достающая письма». Оперевшись левой передней лапой о столб, правой он стукнул по дверце ящика. Джо Полсон, местный почтальон, нарочно оставлял ее приоткрытой для Питера. Та откинулась вниз, но и пес потерял равновесие, не успев схватить почту зубами.

Хозяйка болезненно поморщилась. До этого года Питер не допускал подобных оплошностей. А ведь он так гордился этой своей способностью – даже больше, чем умением изображать мертвого вьетконговца, и уж куда больше, чем выполнением банальных команд «голос» или «сидеть» за одну галету. Зрители каждый раз изумлялись, и Питер знал об этом. Однако в последнее время наблюдать за ним было грустно. Все равно как если бы по телевидению выступали Фред Астер и Джинджер Роджерс, пытаясь изобразить один из своих старых танцев.

Пес повторил попытку. На этот раз у него получилось вытряхнуть из ящика почту – каталог и письмо (или счет – да, скорее всего, ведь сейчас конец месяца) – одним ударом лапы. Пока Питер подбирал с земли разлетевшиеся бумажки, Бобби опустила взгляд на рисунок, мысленно одернув себя: нельзя же, в самом деле, каждые две минуты звонить по любимцу в похоронный колокол! Сегодня он еще ничего, а на днях вообще раза три-четыре поднимался на задние лапы, прежде чем вытащил почту, состоявшую, как обычно, из бесплатных пробников «Проктер энд Гэмбл» и буклетов из «Кей-март».

Бобби присмотрелась к рисунку и задумчиво заштриховала тень на высокой сосне с расщепленной верхушкой. Не стопроцентное попадание, но в целом узнаваемо. Во всяком случае, суть она ухватила.

Ей захотелось заключить рисунок в квадратную рамку. А потом из квадрата сделать грань куба… Словно так можно было отгородить непонятный предмет от остального мира. На рисунке изгиб заметен, а вот существует ли он в реальности?

Да. И эта металлическая тарелка – действительно корпус. Гладкий, как зеркало, и без единой заклепки.

Бобби, ты сходишь с ума… Но ты уже в курсе, верно?

Питер поскреб москитную сетку, чтобы его впустили. Бобби направилась к двери, все еще глядя на свой рисунок. Пес положил добытую почту на стул в коридоре и медленно поковылял на кухню в надежде найти в миске незамеченный ранее кусочек.

Бобби, привычно поморщившись, вытерла почту о джинсы. Занятный трюк, кто бы спорил, но ее никогда не радовала собачья слюна на конвертах. Каталог был от «Радио шэк»: ей предлагали купить текстовый процессор; ну а счет – из Центральной энергетической компании штата Мэн (почему-то снова вспомнился Джим Гарденер). Бросив и то и другое на стол, Бобби вернулась в кресло-качалку, раскрыла блокнот на новой страничке и стала торопливо копировать свой первый рисунок.

Потом чуть нахмурилась: может, она додумывает изгиб? Словно прокопала не на четыре фута в глубину, а на двенадцать-четырнадцать. Ну и что? Она же писательница, это часть ее ремесла – додумывать. Те, кто считает вымысел прерогативой научных фантастов или авторов фэнтези, просто незнакомы с литературной кухней и не имеют понятия о проблеме заполнения белых пятен в истории. Куда, например, исчезли однажды все колонисты с острова Роанок, неподалеку от побережья Северной Каролины, оставив только необъяснимую надпись, вырезанную на дереве: «КРОАТОАН»? Откуда взялись монолиты с острова Пасхи? И почему обитатели маленького городка Благословенный, штат Юта, все разом сошли с ума (по крайней мере, так полагают) одним летним днем 1884 года? Пока это никому не известно, можно сколько угодно строить догадки… Должен же быть какой-то способ рассчитать диаметр окружности по ее изгибу! Точно должен, наверняка. Загвоздка в том, что Бобби запамятовала треклятую формулу. Но хоть приблизительно? Допустим, она не ошиблась в предположениях. Можно, к примеру, попробовать найти центр…

Роберта поспешила к рабочему столу и вытащила средний ящик, куда сваливала всякую всячину: потрепанные пачки оплаченных счетов, сдохшие батарейки (по какой-то причине у Бобби не поднималась рука их выбрасывать, так что там, где женщины обычно копят подаренные фигурки слоников, у нее было самое настоящее Кладбище Батареек), мотки тонких резиночек, неотвеченные письма фанатов (избавиться от них рука тоже не поднималась), карточки с рецептами… На дне лежали вразброс карандаши и прочая мелочь; там она и нашла то, что нужно: циркуль с обломком желтого карандаша.

Бобби вернулась в кресло-качалку, открыла блокнот на новой странице и в третий раз нарисовала торчащий из земли металлический край. Теперь она увеличила свой набросок, стараясь тщательно соблюдать пропорции, а вот очертания деревьев вокруг только-только наметила, чтобы не потерять перспективы.

– Ладно, попробуем, – произнесла Бобби, втыкая иголку в желтую страницу отрывного блокнота.

Затем настроила ножку циркуля и провела через нарисованную дугу полную окружность. Посмотрела на то, что у нее получилось, – и зажала себе ладонью рот.

– Это бред, – только и смогла прошептать Бобби.

А вот и не бред.

Если она не слишком грубо прикинула изгиб и не сильно ошиблась, когда искала центр, то этот предмет под землей должен иметь по меньшей мере три сотни ярдов в окружности.

Андерсон уронила блокнот и циркуль и стала смотреть в окно, слушая учащенное биение своего сердца.

5

Когда наступило время заката, Бобби уселась на заднем крыльце и, глядя поверх садовых деревьев на темнеющий лес, слушала голоса у себя в голове.

Однажды в колледже, еще на первом курсе, она принимала участие в семинаре кафедры психологии, посвященном теме творческих способностей. И поразилась, а также испытала немалое облегчение, узнав, что почти все люди с развитым воображением слышат голоса (она-то всю жизнь думала, что страдает каким-то неврозом, и старалась это скрывать). Не просто мысли, а именно голоса – чужие, отчетливые, несхожие между собой, как у дикторов радио прошлых лет. Преподаватель объяснил, откуда они берутся: из правого полушария, зачастую ответственного за такие явления, как виде́ния, телепатия и поразительная способность некоторых людей создавать яркие образы при помощи сравнений и метафор.

Летающих тарелок не существует.

Да что вы? Кто вам сказал?

Ну, хотя бы ВВС. Их представители еще двадцать лет назад закрыли эту тему, заявив, что девяносто семь процентов подтвержденных свидетельств легко объясняются с точки зрения традиционной науки, а остальные три можно списать на необычные явления в атмосфере: паргелий[9], турбулентность при ясном небе, атмосферные разряды… Черт, а лаббокские огни?! В свое время это была сенсация, и что же выяснилось в итоге? Крупные стаи мигрирующих мошек, вы понимаете? Свет от лаббокских фонарей отражался от их бесчисленных крыльев и, падая на низкие облака, затянувшие небо над городком на целую неделю, создавал видимость огромных освещенных объектов, движущихся с невероятной скоростью. И кто из американцев в те дни не верил, что на главную улицу Лаббока вот-вот заявится существо в легком космическом скафандре с закрытым лицом, как у Майкла Ренни в фильме «День, когда остановилась Земля», и, подозвав к себе ручного гигантского робота, потребует личной встречи с правителем планеты? А это были всего лишь мошки. Нет, как вам нравится?! И должно ли вам это нравиться?

Между прочим, голос в голове звучал на удивление четко и принадлежал он доктору Клингельману, проводившему тот семинар. Старый добрый Клинги, сколько энтузиазма он вкладывал в свои выступления. Андерсон с улыбкой зажгла сигарету. Что-то она много курит в последние дни – переутомилась, наверное.

В 1947-м капитан ВВС по фамилии Мантел залетел чересчур высоко, преследуя летающую тарелку (так он думал), – и потерял сознание. Самолет разбился, Мантел погиб. Он умер, погнавшись за отражением Венеры на стремительно скользящих облаках, иными словами, за паргелием. Так что отражения мошек существуют, Бобби, отражение Венеры – тоже, а летающие тарелки – нет.

Но что закопано там, в земле?

Голос лектора замолчал – видимо, не нашел, что ответить. Вместо него зазвучала Энн, чтобы в третий раз повторить одно и то же: ее сестричка уже готова свихнуться, как дядя Фрэнк; скоро ее оденут в поношенную смирительную рубашку и доставят с комфортом в клинику для душевнобольных в Бангоре или в Джунипер-Хилл, где Роберта будет до скончания дней бредить об НЛО, зарытых в лесу, и плести корзины… Да, это вполне в стиле Энн. Можно прямо сейчас набрать номер сестрицы, поведать ей о случившемся и услышать точно такое же наставление, слово в слово.

Но права ли она?

Нет. Неправа. Сестрица не видела разницы между уединенной жизнью и безумием, и переубедить ее не было ни малейшей надежды. Положа руку на сердце, мысль о спрятанном в лесу космическом корабле и впрямь кажется бредовой… Но отчего бы не допустить такую возможность, раз других версий все равно пока нет? Энн была бы против, а Бобби – наоборот. Что плохого случится, если открыть разум для новых, невероятных идей? Вот только не слишком ли быстро пришла к ней подобная мысль?

Андерсон поднялась и вернулась в дом. В прошлый раз, покрутившись у неизвестного предмета в лесу, она проспала двенадцать часов. Вот бы и сегодня устроить такой же постельный забег. Видит бог, при ее усталости это не повредило бы.

«Оставь эти игры, Бобби. Ты в большой опасности».

Но она не оставит, разве не ясно? «Не теперь», – подумала она, стягивая футболку с надписью «Голосуйте за Опуса»[10].

Как выяснилось, уединенная жизнь отличается одним неудобством, и именно поэтому большинство ее знакомых боялись остаться в одиночестве даже ненадолго: проходит немного времени – и начинаешь слышать голоса из правого полушария. Чем дальше, тем громче и отчетливее они звучат. Критерии рационального утрачивают актуальность в молчании, а голоса набирают силу, уже не просят, а требуют твоего внимания. Немудрено испугаться и счесть их признаком сумасшествия.

«Энн точно сочла бы», – невесело усмехнулась Бобби, забираясь в кровать. Лампа отбрасывала на стеганое одеяло четко очерченный круг света; жаль, очерк о войнах так и остался лежать на полу. Она целый день ожидала болезненных спазмов, которые сопутствовали ранним обильным месячным, но пока что так и не дождалась. Ну и не очень-то хотелось, сами понимаете.

Бобби сцепила пальцы за головой и уставилась в потолок.

«Нет, Бобби, ты не сошла с ума, – размышляла она. – Вот Гарденер – тот немного рехнулся, но ты…» Ох, а это разве не признак безумия? Психологи говорят в таких случаях об отрицании и подмене понятий. Типа, я в норме, это все вокруг сумасшедшие…

Все верно. Вот только она действительно чувствует, что держит себя под контролем. Одно можно сказать точно: здесь, в Хейвене, Бобби намного здоровее умом, чем была в Кливз-Миллз, и уж куда здоровее, нежели в Ютике. Еще пара лет, проведенных рядом с сестрой, и наверняка пришлось бы составить компанию Безумному Шляпнику. Похоже, Энн считала, что сводить своих ближних с ума – ее… даже не работа, нет, это слишком приземленное слово… Ее священная миссия.

Впрочем, Бобби беспокоилась не столько из-за того, что так легко пришла к мысли о существовании НЛО; сейчас ее больше тревожило чувство твердой уверенности в этом. Открытый разум – конечно, неплохо, но хорошо бы еще сохранить то, что Энн зовет здравомыслием. Бобби больше не сомневалась. И это наполняло ее смятением, страхом, тревогой, но в первую очередь – нарастающим неуемным восторгом.

«Видишь ли, Энн, старушка Роберта могла бы вернуться в Стоквилль и слететь с катушек, но предпочла переехать сюда и выздороветь. Безумие всегда означает ограничение наших возможностей, ясно тебе? Сумасшедший откажется проследовать за собственной мыслью, даже увидев в ней логику… У него словно нет жетончика на проезд, понимаешь? Нет? Ну еще бы. И никогда бы не поняла. Вот и шагай отсюда. Оставайся-ка ты в своей Ютике, Энн, и скрипи зубами во сне, пока не сотрешь их до самых десен, доводи до безумия каждого, кто рискнет оказаться в зоне действия твоего голоса, будь так любезна, только шагом марш из моей головы.

Эта штука в земле – корабль, прилетевший из космоса.

Вот так. И все. И никакого бреда. Плевать на Энн, плевать на лаббокские огни и даже на ВВС, закрывшие тему НЛО. Плевать на колесницы богов, на Бермудский треугольник или на то, как Илия был живым взят на небо в огненном шаре. Там корабль, приземлившийся или разбившийся, может быть, миллионы лет назад.

Боже!»

Она продолжала лежать, скрестив руки за головой. Несмотря на внешнюю холодность и спокойствие, сердце в груди колотилось быстрее, быстрее, быстрее…

И вдруг уже кое-кто другой, а именно покойный дедушка повторил вслед за голосом Энн: «Не лезь туда, Бобби. Это опасно».

Необъяснимая дрожь под пальцами. Стремительно возникшая, пугающе неколебимая уверенность в том, что из-под земли торчит край чьего-то гроба. Поведение Питера. Преждевременно наступившие месячные – причем здесь, на ферме, они еле-еле капают, а возле того предмета Андерсон истекает кровью, будто зарезанная свинья. Утрата чувства времени. Ненормально долгий сон. И плюс еще старина сурок, провонявший смертью и разложением, но почему-то без мух. Даже не спросишь, что за муха его укусила…

«Чепуха какая-то. Я готова поверить в летающую тарелку, потому что, как бы дико это ни прозвучало вначале, в этой мысли есть хоть небольшая логика. Но где же логика в этих разрозненных фактах? Они словно бусинки, раскатившиеся по всему столу. Вот если бы нанизать их на нитку – другое дело, а так… Я даже думать об этом не собираюсь. Понятно?»

И снова неторопливый, властный дедушкин голос, единственный в мире умевший заставить девочку Энн замолчать: «Все это произошло сразу после твоей находки, Бобби. Вот тебе и нитка для связи».

Нет. Недостаточно.

Легко ей перечить дедушке – теперь, когда он шестнадцать лет пролежал в могиле. Тем не менее его голос преследовал ее и во сне:

«Не лезь туда, Бобби. Это опасно…

Сама знаешь…»