Читать книгу Кристина - Стивен Кинг - Страница 10

Нашей последней полной рабочей неделей была неделя перед Днем труда. В ее первое утро я подъехал к дому Эрни, чтобы забрать его, и он вышел с большим темно-лиловым синяком под глазом и красной царапиной на лбу.

– Что с тобой?

– Не хочу говорить, – угрюмо ответил он. – Мне пришлось объясниться с родителями, и я чуть не сдох. – Он швырнул пакет с ленчем на заднее сиденье и погрузился в тяжелое молчание, которое продолжалось всю дорогу на стройку. Там некоторые ребята посмеивались над его синяком, но он только пожимал плечами.

По пути домой я ничего не выпытывал, а просто слушал радио и предавался своим мыслям. И я мог бы вообще не знать этой истории, если бы перед поворотом на Мэйн-стрит меня не подстерег тот жирный ирландский эмигрантишка по имени Джино.

В ту пору Джино всегда подстерегал меня – он мог проникнуть в машину даже через закрытое окно и спустя несколько секунд затащить в свое заведение. «Лучшая итальянская пицца» (так оно называлось) находилась на углу Мэйн-стрит и Бэйзн-драйв, и, едва завидя вывеску с трилистником вместо точки над i, я чувствовал, что нападение совершается снова. В тот вечер моя мама собиралась пойти на свои курсы, и, значит, горячего ужина дома могло не быть. Подобная перспектива меня не радовала. Ни я, ни мой отец не умели готовить, а Элли скорее согласилась бы застрелиться, чем подойти к плите.

– Давай купим пиццу, – сказал я, заруливая на стоянку Джино. – Что ты на это скажешь? Большую, жирную и с запахом, как из подмышек.

– Ради Иисуса! Только не это, Дэннис!

– Из чистых подмышек, – поправился я. – Ну давай.

– У меня мало денег, – умоляюще проговорил Эрни.

– Я куплю. Могу даже прибавить анчоусов на твою долю.

– Дэннис, я не…

– И пепси, – сказал я.

– Пепси мне вредно. Ты знаешь.

– Ну знаю. Большую пепси, Эрни.

Его серые глаза вспыхнули в первый раз за этот день.

– Большую пепси, – повторил он как эхо. – Подумай, о чем ты говоришь. Ты злодей, Дэннис. Правда.

– Две, если хочешь, – продолжал я. Мне нравилось чувствовать себя злодеем.

– Две! – воскликнул он и хлопнул меня по плечу. – Две пепси, Дэннис! – Он застучал ногами по полу и закричал во все горло: – Две! Быстро! Две пепси!

Я так расхохотался, что чуть не врезался в борт угольного ящика, а когда мы вылезали из машины, мне пришла в голову мысль купить ему пару содовых. «Почему бы нет?» – подумал я. Он явно воздерживался от них в последнее время. Небольшое улучшение его кожи, которое я заметил в то пасмурное воскресенье две недели назад, теперь стало очевидным при любом свете. Конечно, у него было еще много прыщей и нарывов, но они – простите, я должен это сказать – уже не сочились гноем. Он и в других отношениях выглядел гораздо лучше. От работы под палящим летним солнцем он загорел и был в такой физической форме, какой не знал никогда прежде. Поэтому я решил, что он заслужил свою пепси. Победителя украшают награды.

У Джино всем заправлял неплохой малый, итальянец по имени Пэт Донахью. Он суетился вокруг кассового аппарата с отчетливой наклейкой «Ирландская мафия», колдовал над патефоном-автоматом, разносил зеленое пиво в День Святого Патрика (семнадцатого марта вы не могли даже близко подойти к Джино, потому что у него беспрерывно крутилась пластинка с записью «Когда смеются глаза у ирландцев» в исполнении Розмари Клуни) и носил черный котелок, который обычно напяливал на самый затылок.

Этот патефон, хрипатый от рождения «Вурлитцер», достался Пэту в наследство от сороковых годов, и все диски были доисторического образца. Вероятно, в Америке не нашлось бы второй такой рухляди. В те редкие дни, когда я накуривался какой-нибудь дряни, меня посещали видения, будто я заказываю у Джина три-четыре пиццы, велю Пэту Донахью принести кварту пепси и, сидя за стаканом, слушаю патефон-автомат, из рупора которого доносятся хиты «Бич бойз» или «Роллинг стоунз».

Мы устроились в углу и попросили приготовить три пиццы. Дожидаясь их, я стал рассматривать людей, то и дело заходивших в пиццерию.

– Дэннис, ты знаешь Бадди Реппертона? – вдруг спросил меня Эрни. Как раз принесли пиццу.

– Бадди, как ты говоришь?

– Реппертон.

Имя и фамилия были мне известны. Усердно работая над пиццей, я стал примерять к ним всевозможные лица. Одно из них оказалось впору. Оно мне напоминало о школьной вечеринке, состоявшейся приблизительно полгода назад. У музыкантов был перерыв, и я стал в очередь за прохладительными напитками. Реппертон толкнул меня и сказал, что моя содовая может подождать, пока не освежились старшеклассники. Он был второгодником, здоровым бугаем с квадратной челюстью, комком слипшихся черных волос и маленькими глазками, посаженными слишком близко друг от друга. Эти глазки были не совсем тупыми: в них таилась малоприятная сообразительность. Он был одним из тех парней, которые большую часть школьного времени проводили в местах для курения.

Я высказал еретическое мнение о том, что разница между старшим и средним классами не имеет никакого отношения к очереди за прохладительными напитками. Реппертон пригласил меня выйти вместе с ним. Очередь сразу же перестроилась и образовала несколько настороженных кружков, которые так часто предшествуют всеобщей свалке.

Один из преподавателей подошел к нам и предотвратил ее. Реппертон обещал подловить меня позже, но так и не сдержал своего слова. Больше я с ним не сталкивался, если не считать почти ежедневных встреч с его фамилией в списках остающихся после уроков, которые перед последним занятием вывешивались в холле. Кажется, его пару раз выгоняли из школы, и, как я полагаю, подобное внимание к его персоне было верным признаком того, что этот парень не состоял в Лиге Молодых Христиан.

Я рассказал Эрни о своем знакомстве с Реппертоном, и он уныло кивнул головой. Затем он потрогал синяк, который уже приобрел отвратительный лимонный оттенок. Он был в горячке.

– Реппертон разукрасил тебе лицо?

– Угу.

Эрни сказал мне, что знал Реппертона по обучению в автомеханических мастерских. Такая уж была ирония несчастной школьной судьбы моего друга, что интересы и способности Эрни вовлекали его в непосредственный контакт с людьми, которые находили свое призвание в том, чтобы выдавливать внутренности из человека по имени Эрни Каннингейм.

Когда Эрни ходил на начальные автокурсы, известные как «Основы механики для детей», один ребенок, которого звали Роджер Гилман, сполна заставил его умыться кровавым дерьмом. Это звучит довольно вульгарно, но ничего изящного о той истории не скажешь. Гилман именно заставил его умыться кровавым дерьмом. Эрни не ходил в школу несколько дней, а Гилман получил двухнедельные каникулы, которыми весь инцидент элегантно завершился. Сейчас Гилман сидел в тюрьме по обвинению в бандитизме. Бадди Реппертон был в кругу друзей Роджера Гилмана и более или менее заменял его на месте вожака команды.

Для Эрни посещение занятий в механических мастерских было вроде визитов в демилитаризованную зону. Если до семи часов он оставался целым и невредимым, то опрометью выскакивал оттуда и с шахматной доской под мышкой бежал в шахматную секцию, размещавшуюся в другой части школы.

Конечно, не все сокурсники старались извести его: среди них было много неплохих ребят, но все они держались своих разрозненных групп и старались не замечать того, что творилось вокруг. В эти группы обычно попадали пареньки из бедных кварталов Либертивилла, настолько серьезные и невозмутимые, что вы по ошибке могли посчитать их дебилами. Большинство из них носили длинные волосы, заплетенные в косичку, потертые джинсы и майки с короткими рукавами и выглядели как безнадежные рудименты 1968 года, но в 1978-м никто из этих ребят не желал свергать правительство: все они хотели вырасти в преуспевающих дельцов.

Механические мастерские были последним пристанищем отъявленных изгоев, которые не столько посещали школу, сколько отбывали в ней наказание. И теперь, когда Эрни произнес слово «Реппертон», я подумал о дюжине парней, вращавшихся вокруг него, как планеты Солнечной системы. Почти всем им было под двадцать лет, и они все еще не могли выбраться из школы. Троих я знал: это были Ванденберг, Сэнди Галтон и Шатун Уэлч. У Шатуна на самом деле было имя Питер, но его звали Шатуном, потому что его можно было видеть на всех рок-концертах Питсбурга, шатающегося снаружи и выискивающего жертву, располагающую избытком наличных денег.

Бадди Реппертон купил по символической цене голубой «камаро» 1975 года выпуска, который два раза перевернулся возле Скуантик-Хиллз-Стейт-парк, а Эрни сказал, что покупка не обошлась без участия одного из картежников Дарнелла. Двигатель машины был в порядке, но кузов после аварии походил на смятую яичную скорлупу. В гараже Бадди появился на две недели позже Эрни, хотя познакомился с Дарнеллом намного раньше.

В первую пару дней Реппертон, казалось, вообще не замечал Эрни, и Эрни, конечно, был просто счастлив, что его не замечают. Он и не нужен был Реппертону: пользуясь хорошими отношениями с Дарнеллом, тот не имел проблем ни с инструментом, ни с консультациями более опытных мастеров.

Затем Бадди стал понемногу приглядываться к Эрни. Возвращаясь от автомата с кока-колой или из душевой, он мог задеть ногой переборку с инструментом и разобранными подшипниками, которые стояли возле стоянки номер двадцать. Он умудрялся локтем сбить чашку кофе, стоявшую на полке Эрни, и грохнуть ее об пол. При этом он гнусаво тянул: «Ну извини… меня», – подражая Стиву Мартину с его глумливой ухмылкой. А Дарнелл только следил, чтобы Эрни успел поймать свои инструменты, прежде чем они провалятся в какое-нибудь отверстие в бетонной поверхности гаража.

Вскоре Реппертон стал отклоняться от своего пути, чтобы с размаху шлепнуть Эрни по спине и проорать:

– Как поживаешь, Прыщавая Рожа?

Эрни переносил эти милые шутки со стоицизмом человека, который видел их прежде и прошел через них. Вероятно, он надеялся на одно из двух: либо издевательства над ним достигнут какого-то постоянного уровня и не пойдут дальше, либо Бадди Реппертон найдет какую-нибудь другую жертву и перекинется на нее. Была еще и третья возможность, но она была слишком хороша, чтобы надеяться на нее, – она состояла в том, что Бадди всегда мог зарваться на чем-нибудь и уйти со сцены, как его давнишний приятель Роджер Гилман.

Взрыв произошел в субботу после полудня. Эрни прочищал двигатель и подсчитывал в уме, во сколько ему обойдется замена множества деталей и даже узлов, обновления которых требовала его машина. Беззаботно насвистывая, мимо проходил Реппертон, в одной руке у него была кока-кола с пакетом земляных орешков, а в другой – монтировка. Поравнявшись со стоянкой номер двадцать, он взмахнул монтировкой и разбил одну из передних фар Кристины.

– Разбил вдребезги, – сказал мне Эрни, оторвав взгляд от пиццы.

– Ох, Господи, что я наделал! – с преувеличенно трагическим выражением лица воскликнул Бадди Реппертон. – Ну из-вини-и-и-и…

Но продолжить ему не удалось. Нападение на Кристину сделало то, что не смогло бы сделать нападение на самого Эрни, – оно вызвало отпор, Эрни обошел «плимут», стиснул кулаки и слепо ринулся вперед. В какой-нибудь книжке или в фильме он, наверное, ударил бы в челюсть Реппертона при счете раз, а при счете десять уложил бы его на пол.

В жизни подобные штуки не проходят. Эрни не попал в подбородок Реппертона. Вместо этого он угодил в его руку, выбив пакетик с земляными орешками и расплескав кока-колу по лицу и рубашке Бадди.

– Ну ладно, козел вонючий! – вскричал Бадди. Похоже он растерялся, что было довольно забавно.

– Получай! – Сжав монтировку, он двинулся на Эрни.

К ним подбежали несколько человек, один из них велел Реппертону оставить монтировку и драться честно. Бадди отбросил ее в сторону и приступил к расправе.

– Дарнелл не пытался остановить его? – спросил я у Эрни.

– Его там не было, Дэннис. Он исчез минут за пятнадцать до того, как все началось. Будто заранее знал о том, что произойдет.

Эрни сказал, что почти сразу получил большинство своих украшений. Синяк под глазом остался после первого же удара кулаком; царапина на лице (сделанная перстнем, который Реппертон купил года два назад) появилась следом.

– Плюс целый набор других ушибов, – добавил он.

– Каких других ушибов?

Мы сидели за одним из крайних столиков. Эрни огляделся и, убедившись, что на него никто не смотрит, задрал майку. Кошмарная роспись из разноцветных кровоподтеков – желтых, багровых, лиловых и коричневых – покрывала его живот и грудь. Я никак не мог понять, откуда он взял силы выйти на работу после такой жуткой переделки.

– Эй, друг, ты уверен, что у тебя не переломаны ребра? – спросил я.

Мне стало не по себе. Синяк под глазом и царапина выглядели сущим пустяком по сравнению с этим натюрмортом. Я, конечно, видел немало школьных драк и в нескольких сам принимал участие, но на результаты серьезных побоев я смотрел впервые в жизни.

– Уверен, – махнул. – Мне повезло.

– Вижу, как тебе повезло.

Эрни больше ничего не рассказал, но я знал парня по имени Рэнди Тернер, который при этом присутствовал, и, когда начались занятия в школе, он сообщил мне кое-какие подробности происходившего. Он сказал, что Эрни мог бы получить гораздо худшие увечья, если бы с безумным отчаянием не кинулся снова на Реппертона.

По словам Рэнди, Эрни так набросился на Бадди Реппертона, точно дьявол всыпал ему красного перца в задницу. Его руки мелькали в воздухе, его кулаки были сразу всюду. Он орал, матерился и брызгал слюной. Я пробовал себе это представить, но не мог – единственной подходящей картиной было лишь то, как Эрни колотил руками по приборной доске моей машины, так что даже остались выбоины, и кричал, что он заставит их съесть это.

Он загнал Реппертона почти в другой конец гаража, разбил ему нос (скорее случайно, чем умышленно) и угодил кулаком прямо в горло Бадди, отчего тот стал кашлять и задыхаться, потеряв всякий интерес к немедленной расправе над Эрни.

Реппертон отвернулся, держась за горло и собираясь сблевать, и тогда Эрни влепил стальным мыском своего рабочего ботинка в его обтянутый джинсами зад. Бадди не устоял на ногах и упал, истекая кровью (так говорил Рэнди Тернер), а Эрни все наносил удары, попадавшие то в бок, то в локти, то в голову. Он забил бы насмерть этого сукиного сына, если бы неожиданно не появился Уилл Дарнелл и не закричал, что хватит ему дерьма, хватит дерьма, хватит дерьма.

– Эрни показалось, что драка была задумана заранее, – сказал я Рэнди. – Он говорит, что все было подстроено.

Рэнди пожал плечами.

– Может быть. Очень даже может быть. Во всяком случае, странно, что Дарнелл появился как раз тогда, когда Бадди уже выдыхался.

С десяток парней схватили Эрни и оттащили его. Сначала он вырывался из рук, матерился на них и кричал, что если Реппертон не заплатит за разбитую фару, то он убьет его. Затем он сник, все больше смущаясь и едва ли отдавая себе ясный отчет в том, как могло случиться, что Реппертон лежал на полу, а он все еще стоял на ногах. Наконец Реппертон поднялся, его майка была перепачкана грязью и кровью, еще сочившейся из разбитого носа. Он рыпнулся в сторону Эрни. Рэнди сказал, что это был ничего не значивший рывок, сделанный больше для вида. Несколько человек остановили его и увели в душевую. Дарнелл подошел к Эрни; не повышая своего скрипучего голоса, он велел отдать ключ от ящика с инструментами и убираться вон из гаража.

– Ради Иисуса, Эрни! Почему же ты не позвонил мне в ту субботу?

Он вздохнул.

– Я был слишком подавлен случившимся.

Мы покончили с пиццей, и я купил Эрни третью бутылку пепси. Эта штука убийственна для кожи, но незаменима во время депрессии.

– Я не знаю, выгнал ли он меня только на субботу или вообще навсегда, – проговорил Эрни по пути домой. – А ты как думаешь, Дэннис? Он меня выдворил, да?

– Ты же сказал, что он отобрал у тебя ключ от ящика с инструментами.

– Да, ты прав. Меня еще ниоткуда не выдворяли. – Казалось, что он вот-вот заплачет.

– Все равно это гнилое место. Уилл Дарнелл – настоящая задница.

– Думаю, было бы глупо оставаться там, – произнес он. – Даже если Дарнелл разрешит мне вернуться, там будет Реппертон. Мне придется снова драться с ним…

Я хмыкнул и стал насвистывать тему из «Рокки».

– И ты можешь заткнуться, пока мы не въехали в какой-нибудь фонарный столб, – продолжал он. – Я бы снова избил его. Но дело в том, что он может прийти с монтировкой. И не думаю, что в этом случае Дарнелл остановит его.

Я не ответил, и Эрни, наверное, решил, что я согласен с ним, а я не был согласен. Я не верил, что его старый, проржавевший «плимут-фурия» мог быть главной целью. И если бы Реппертон вдруг почувствовал, что не может самостоятельно уничтожить главную цель, то он бы просто позвал на помощь своих дружков – Дона Ванденберга, Шатуна Уэлча и иже с ними: мальчики, прихватите с собой велосипедные цепи, у нас вечером будет одно дельце.

У меня мелькнула мысль, что они, пожалуй, могли убить его. Не просто извести, а по-настоящему убить. У ребят вроде них такое случается. Просто их развлечения заходят немножко дальше, чем обычно, и один ребенок оказывается мертвым. Иногда вы читаете об этом в газетах.

– …ее?

– А? – Я совсем забыл о присутствии Эрни. – Мы подъезжали к его дому.

– Я спросил – у тебя есть какие-нибудь соображения о том, где бы я мог держать ее?

Машина, машина, машина. Больше он ни о чем не хотел говорить. Мне это начинало напоминать заезженную пластинку. Точно припев какой-то забытой песенки обрывался на полуслове и начинался сначала. Но что там было дальше? Я не мог вспомнить. А Эрни, если знал, то не подавал вида.

– Эрни, – сказал я. – По-моему, тебе следует побеспокоиться о более важных вещах, чем безопасное место для твоей машины. Я хочу знать, где ты собираешься найти безопасное место для себя?

– А? О чем ты говоришь?

– Я спрашиваю, что ты собираешься делать, если Бадди и его дружки решат свести с тобой счеты?

Его лицо неожиданно стало мудрым и проницательным – оно так быстро стало мудрым и проницательным, что мне стало страшно. Такие лица я видел по телевизору, когда мне было девять лет, – лица с мудрым прищуром глаз, принадлежавшие солдатам, которые утопили в дерьме самую оснащенную и самую вооруженную армию в мире.

– Дэннис, – сказал он, – я сделаю все, что в моих силах.