Читать книгу История Лизи - Стивен Кинг - Страница 5

Если бы Аманда спросила, где хранится «мемориал» Скотта (свидетельства о вручении премий, дипломы и всё такое), Лизи бы солгала (лгала она очень даже неплохо, хотя и крайне редко): «В "Ю-стор-ит"[6] в Механик-Фоллс». Аманда, однако, не спросила. Просто пролистывала свой маленький блокнот, определённо дожидаясь от младшей сестры более чем уместного вопроса, но Лизи его не задала. Она думала о том, какой пустой казалась теперь эта архивная комната, какой пустой и неинтересной после того, как её покинули многие вещи, связанные со Скоттом. Что-то отправилось на свалку (как компьютерный монитор), что-то слишком поцарапали и погнули, чтобы кому-либо показывать: такая выставка вызвала бы больше вопросов, чем дала ответов.

Наконец Аманда сдалась и открыла блокнот.

– Посмотри сюда. Только посмотри.

Анда протянула ей раскрытый на первой странице блокнот. Всю площадь страницы, от металлической спирали по левому торцу до правого края (как кодированное послание от тех уличных сумасшедших, с которыми приходится постоянно сталкиваться в Нью-Йорке, потому что на психиатрические лечебницы не хватает денег), занимали написанные на синих линиях числа. Большинство Аманда обводила кружком. Некоторые брала в квадрат. Она перевернула страницу, и глазам Лизи открылись уже две, заполненные числами. На следующей числа занимали только верхнюю половину. И заканчивалось всё числом 846.

Аманда искоса глянула на сестру, раскрасневшаяся, весёлая, и взгляд этот означал (когда ей было двенадцать лет, а Лизи – два годика), что Анде удалась какая-то пакость и кое-кому придётся плакать. Лизи обнаружила, что ей хочется узнать (с определённым интересом, но и с предчувствием дурного), чем всё обернётся на этот раз. Аманда вела себя как-то странно с того самого момента, как появилась в доме. Может, сказывались низкая, тяжёлая облачность и духота. Но более вероятную причину следовало искать во внезапном отсутствии её вечного бойфренда. Если Анда намеревалась выдать очередную эмоциональную бурю из-за того, что Чарли Корриво бросил её, тогда Лизи следовало к этому подготовиться. Ей никогда не нравился Корриво, она ему не доверяла, пусть он и был банкиром. Да и как она могла доверять человеку, если после весенней распродажи выпечки, доход от которой пошёл на нужды библиотеки, она случайно услышала в «Мудром тигре», как какие-то мужчины называли его Балаболом. Хорошенькое прозвище для банкира? Понятно, что оно означало. И, конечно же, он должен был знать, что в прошлом у Анды были проблемы с психикой.

– Лизи? – услышала она голос Аманды. Брови сестры сходились у переносицы.

– Извини, – ответила Лизи. – Я просто… отвлеклась на секунду.

– С тобой такое часто случается, – покачала головой Аманда. – Думаю, это от Скотта. Смотри внимательно, Лизи. Я пронумеровала все журналы, которые лежат у стены.

Лизи кивнула, словно понимая, зачем всё это делалось.

– Номера я поставила карандашом, едва заметные, – продолжила Анда. – Делала это, когда ты стояла ко мне спиной или чем-то занималась. Думала, что ты меня остановишь, если увидишь.

– Я бы не стала. – Она взяла блокнот, чуть влажный от пота владелицы. – Восемьсот сорок шесть! Так много! – И Лизи знала, что издания, которые лежали у стены, не относились к тем, которые она могла бы читать и даже держать в доме. Она бы предпочла «О», «Гуд хаускипинг», «Мисс»[7], но тут лежали «Сьюэнни ревью», «Глиммер трейн», «Оупен сити», не говоря уже об изданиях с такими неудобоваримыми названиями, как «Пискья».[8]

– Тут их гораздо больше. – Аманда ткнула большим пальцем в сторону стопок книг и журналов. Действительно, когда Лизи посмотрела на них, она поняла, что её сестра права. Их гораздо больше восьмиста сорока с хвостиком. Должно быть больше. – Их тут почти три тысячи, и куда ты всё это сложишь или кто захочет их взять, я, конечно, сказать не могу. Нет, восемьсот сорок шесть – это число, где есть твои фотографии.

Аманда неловко построила фразу, и Лизи не сразу её поняла. А когда сообразила – обрадовалась. Сама идея, что эти журналы могут стать столь неожиданным фотоархивом (в котором хранились свидетельства её жизни со Скоттом), даже не приходила ей в голову. Но когда она об этом подумала, всё встало на свои места. К моменту его смерти они прожили вместе более двадцати пяти лет, и все эти годы Скотт неустанно путешествовал, читал лекции, выступал, пересекал страну из конца в конец, срываясь с места, едва заканчивал одну книгу, и угомонялся, лишь приступив к следующей. За год посещал до девяноста кампусов и при этом выдавал на-гора, казалось, нескончаемый поток коротких рассказов. В большинстве поездок она сопровождала его. В скольких мотелях гладила шведским паровым утюгом один из его костюмов, тогда как с одной стороны в телевизоре что-то бубнили участники очередного ток-шоу, а с другой Скотт, с падающими на лоб волосами, выбивал дробь на пишущей машинке (в первые годы их совместной жизни) или набирал текст на ноутбуке (позже)?

Анда угрюмо смотрела на неё, реакция сестры ей определённо не нравилась.

– Которые обведены кружком, их более шестисот, там в подписях к фотографиям к тебе отнеслись без должного уважения.

– Правда? – Слова Аманды заинтриговали Лизи.

– Я тебе покажу.

Аманда заглянула в блокнотик, подошла к лежащим у стены стопкам журналов, вновь сверилась со своими записями, вытащила два. Один – в дорогом переплёте, издаваемый дважды в год университетом Кентукки в Боулинг-Грин. Второй, формата «Ридерс дайджест», похоже, студенческий, назывался «Тяни-Кидай»: такие названия обычно придумывали студенты-филологи, и они ровным счётом ничего не значили.

– Открой их, открой! – потребовала Аманда и, когда сунула журналы в руки Лизи, обдала её резким запахом собственного пота. – Страницы заложены уголками, видишь?

Уголки. Так их мать называла клочки бумаги. Первым Лизи открыла журнал, выходящий дважды в год, на отмеченной бумажкой странице. Фотография ей сразу понравилась – чёткая, качественно напечатанная. Скотт стоял на какой-то сцене, она – чуть сзади, аплодируя ему. Слушатели находились внизу, тоже хлопали. Фотография в «Тяни-Кидай» не шла с первой ни в какое сравнение. Разрешение отвратительное, точки размером с остриё плохо заточенного карандаша, бумага самая дешёвая, неровная, с посторонними вкраплениями – но, взглянув на фотографию, Лизи едва не заплакала. Скотт, похоже, входил в какой-то гудящий подвал. На его лице сияла привычная улыбка, которая говорила: «Да, знакомое местечко». Она шла в шаге или двух позади, но на фотографии была и её улыбка, то есть фотограф воспользовался мошной вспышкой. Она даже узнала свою блузу, голубую, от Энн Кляйн, с забавной единственной красной полосой слева. Нижняя половина тела, вместе с одеждой, терялась в тени, и Лизи не помнила, что именно было на ней в тот вечер, но была почти уверена – джинсы. Если она шла куда-то поздно вечером, то всегда надевала вылинявшие джинсы. Надпись гласила: Живая легенда Скотт Лэндон (в сопровождении подруги) в прошлом месяце посетил клуб «Сталаг 17» университета Вермонта. Лэндон оставался до последнего звонка, читал, танцевал, развлекался. Этот парень знает, как оттянуться.

Да. Этот парень знал, как оттянуться. Она могла это засвидетельствовать.

Лизи посмотрела на все остальные периодические издания, внезапно потрясённая тем, какие ещё богатства она может в них раскопать, и поняла, что Аманда всё-таки причинила ей боль, разбередила рану, которая теперь могла кровоточить долгое время. Был ли Скотт единственным, кто знал о тёмных местах? Грязных, тёмных местах, где ты внезапно оказывалась одинокой и лишённой дара речи? Может, она знала о них не так много, как он, но знала предостаточно. И, конечно, она знала, что он одержим призраками. После захода солнца никогда не смотрелся в зеркало, да и в любую другую отражающую поверхность, если была такая возможность. И она любила его, несмотря на всё это. Потому что этот парень знал, как оттянуться.

Но с этим покончено. Этот парень наоттягивался. Этот парень отошёл в мир иной, а в её жизни – новый этап, на котором она не выступает в паре, а солирует, и уже слишком поздно поворачивать назад.

От этой мысли по её телу пробежала дрожь, она заставила Лизи подумать о тварях, (пурпурной, твари с пегим боком) думать о которых не стоило, вот она и отогнала эти мысли.

– Я рада, что ты нашла эти фотографии. – В голосе слышалась теплота. – Ты очень хорошая старшая сестра, знаешь ли.

И, как и надеялась Лизи (но не могла на это рассчитывать), Анда растерялась. Подозрительно посмотрела на сестру в поисках намёка на неискренность, но, разумеется, не нашла. Мало-помалу расслабилась, превратилась в Аманду, с которой легче иметь дело. Повертела в руках блокнот, нахмурившись, уставилась на него, словно не понимая, откуда он взялся. Лизи подумала, что, учитывая навязчивую природу чисел, это, возможно, шаг в правильном направлении.

Потом Анда кивнула, как делают люди, словно вспоминая что-то такое, о чём с самого начала не следовало забывать.

– Там, где нет кружков, тебя по крайней мере назвали – Лиза Лэндон, реально существующая личность. А самое главное – напоследок взгляни-ка вот на этот ли-и-изт… почти что каламбур получается, учитывая, как мы всегда тебя называли… ты увидишь, что некоторые числа обведены квадратом. В этих изданиях ты сфотографирована одна! – Она выразительно посмотрела на сестру. – Ты захочешь на них взглянуть.

– Безусловно. – Лизи постаралась придать голосу выражение, свидетельствующее о том, что от нетерпения она буквально выпрыгивает из трусиков, хотя не могла понять, почему её должны заинтересовать фотографии, на которых она одна, сделанные в тот слишком уж короткий период, когда рядом с ней был её мужчина (хороший мужчина, знающий, как жить и как работать, не какой-нибудь инкунк), с которым она делила дни и ночи. Лизи оторвала взгляд от стопок и груд периодических изданий самых разных размеров и форм, представив себе, каково это будет – брать их пачку за пачкой, просматривать один за другим, сидя, скрестив ноги, на полу архивной комнаты (а где же ещё?), отыскивая все эти фотографии – её и Скотта. И на тех, которые особо злили Аманду, находить себя, шагающую чуть сзади, смотрящую на него снизу вверх. И если на фотографии другие аплодировали, аплодировала и она. Её лицо на этих фотографиях могло быть безмятежным, практически не выдающим эмоций, показывающим разве что вежливое внимание. Её лицо говорило: Мне с ним не скучно. Её лицо говорило: Он не вызывает у меня благоговейного трепета. Её лицо говорило: Ради него я не брошусь в огонь, как и он ради меня (ложь, ложь, ложь).

Аманда ненавидела эти фотографии. Её мутило от одного их вида. Она знала, что её сестру иногда называли миссис Лэндон, случалось, миссис Скотт Лэндон, а то (и это было самым унизительным) не называли вовсе. Опускали до «подруги». Для Аманды это было равносильно убийству.

– Анда?

Аманда взглянула на неё. И в этом резком, ярком свете Лизи вдруг вспомнила, испытав самый настоящий шок, что осенью Аманде исполнится шестьдесят. Шестьдесят! В этот момент Лизи подумала о той твари, что преследовала её мужа бессонными ночами (если всё будет как она хочет, сказала себе Лизи, Вудбоди этого мира об этой тревоге никогда и ничего не узнают). Эта тварь, с бесконечным крапчатым боком, прекрасно знакома раковым больным, смотрящим на пустые стаканчики из-под болеутоляющего и знающим, что до утра новой порции не будет.

Она совсем близко, родная моя. Я не могу её видеть, но слышу, как она закусывает.

Прекрати, Скотт, я не знаю, о чём ты говоришь.

– Лизи? – спросила Аманда. – Ты что-то сказала?

– Бормочу всякую чушь. – Она попыталась улыбнуться.

– Ты говорила со Скоттом?

Лизи оставила попытки улыбнуться.

– Да, пожалуй, что да. Иногда я всё ещё говорю с ним. Безумие, правда?

– Я так не думаю. Нет, если получается. Я считаю, безумие – это когда не получается. Кому знать, как не мне? У меня есть некоторый опыт. Так?

– Анда…

Но Аманда уже отвернулась, чтобы взглянуть на кипы периодических изданий, студенческих журналов, ежегодников. А когда посмотрела на Лизи, её лицо осветила робкая улыбка.

– Я всё сделала правильно, Лизи? Я только хотела внести свою лепту…

Лизи взялась за руку Аманды, легонько сжала.

– Ты всё сделала правильно. Как насчёт того, чтобы уйти отсюда? Предлагаю тебе первой принять душ.