Читать книгу Оно. Том 2. Воссоединение - Стивен Кинг - Страница 12

В тот день Билл Пеннивайза не увидел – зато увидел призрака. Настоящего призрака. Тогда Билл в это поверил, и ни одно из последующих событий не поколебало его уверенности в том, что так оно и было.

Он шел по Уитчем-стрит, какое-то время постоял у водостока, где Джордж встретил свою смерть в тот дождливый октябрьский день 1957 года. Присел, всмотрелся в водосток, устроенный в вырезе, сделанном в бордюрном камне. Сильно стучало сердце, но он все равно всматривался в черноту.

– Выходи, почему ты не выходишь, – прошептал он, и у него возникла не такая уж безумная идея, что голос его плывет по темным тоннелям, где с потолков капает вода, не затихает, а продвигается и продвигается вперед, подпитываясь собственным эхом, отражаясь от покрытых мхом стен и давно вышедших из строя механизмов. Он чувствовал, как его голос разносится над медленно текущей водой и, возможно, слышится в сотне других водостоков по всему городу. – Выходи оттуда, а не то мы придем и вытащим тебя.

Он нервно ждал ответа, опустившись на корточки, зажав руки между бедрами, как кэтчер между подачами. Но ответа не последовало.

Билл уже собрался встать, когда на него упала тень.

Он резко вскинул голову в предвкушении схватки, готовый ко всему… но увидел мальчика лет десяти, может, одиннадцати, в потрепанных бойскаутских шортах, выставляющих напоказ ободранные коленки. В одной руке он держал мороженое «Фруктовый лед», в другой – фиберглассовый скейтборд, которому, судя по виду, доставалось не меньше, чем коленкам. Мороженое прямо-таки светилось оранжевым. Скейтборд – зеленым.

– Вы всегда разговариваете с водостоками, мистер? – спросил мальчик.

– Только в Дерри, – ответил Билл.

Какое-то время они очень серьезно смотрели друг на друга, а потом одновременно рассмеялись.

– Я хочу задать тебе глупый во‐опрос, – обратился к мальчику Билл.

– Хорошо, – ответил мальчик.

– Ты когда-нибудь с-слышал что-то из такого водостока?

Мальчик посмотрел на Билла, как на чокнутого.

– Ла-адно, – кивнул Билл. – Забудь мой во‐опрос.

Он двинулся дальше, прошел с десяток шагов – направляясь к вершине холма и подумывая о том, чтобы взглянуть на свой прежний дом, – когда мальчик его позвал:

– Мистер?

Билл оглянулся. Пиджак спортивного покроя он повесил на палец и закинул за плечо. Верхнюю пуговицу рубашки расстегнул, узел галстука ослабил. Мальчик настороженно его разглядывал, словно сожалея о решении продолжить разговор. Потом пожал плечами, как бы говоря: «Почему нет?»

– Да.

– Да?

– Да.

– И что оттуда говорили?

– Я не знаю. Вроде бы на каком-то иностранном языке. Я слышал голос, доносящийся из одной из этих насосных станций в Пустоши. Одной из этих насосных станций, они выглядят как трубы, которые торчат из земли…

– Я знаю, о чем ты. Ты слышал детский голос?

– Поначалу детский, потом он стал взрослым. – Мальчик помолчал. – Я испугался. Побежал домой и сказал отцу. Он ответил, что я, наверное, слышал эхо, разносящееся по трубам из чьего-то дома.

– Ты в это поверил?

Мальчик обаятельно улыбнулся:

– Я прочитал в книге Рипли «Хочешь верь, хочешь – нет» о парне, в зубах которого звучала музыка. Как из радио. Его пломбы были маленькими радиоприемниками. Наверное, если бы я поверил в это, то мог поверить во все.

– Понятно, – кивнул Билл. – Но ты в это поверил?

Мальчик неохотно покачал головой.

– А потом ты когда-нибудь слышал такие голоса?

– Однажды, когда принимал ванну, – ответил мальчик. – Голос девочки. Только плач. Без слов. Я боялся вытащить затычку, когда помылся, потому что думал, а вдруг я ее утоплю.

Билл снова кивнул.

Настороженность ушла из глаз мальчика, они блестели, в них читался интерес.

– Вы знаете об этих голосах, мистер?

– Я их слышал, – ответил Билл. – Очень-очень давно. Ты знал детей, ко-оторых здесь убили, сынок?

Глаза мальчика разом потускнели, в них вернулась настороженность, к которой добавилась тревога.

– Мой папа говорит, что я не должен разговаривать с незнакомцами. Он говорит, любой может быть убийцей. – Он отступил на шаг, в тень вяза, в который двадцать семь лет назад Билл однажды врезался на велосипеде. Упал и погнул руль.

– Только не я, малыш. Последние четыре месяца я прожил в Англии. Приехал в Дерри только вчера.

– Я все равно не должен разговаривать с вами, – стоял на своем мальчик.

– Это правильно, – согласился Билл. – У нас с-с-свободная страна.

Мальчик помолчал, потом заговорил:

– Одно время я дружил с Джонни Фьюри. Он был хорошим парнем. Я плакал, – деловито закончил мальчик, доедая мороженое. Высунул язык, на время ярко-оранжевый, и лизнул руку.

– Держись подальше от водостоков и канализационных люков, – ровным голосом посоветовал ему Билл. – Держись подальше от пустырей и брошенных домов. Держись подальше от грузового двора. Но прежде всего – держись подальше от водостоков и канализационных люков.

Глаза мальчика вновь заблестели, но он долго, долго молчал, прежде чем спросил:

– Мистер, хотите услышать кое-что забавное?

– Конечно.

– Вы знаете тот фильм, где акула поедала людей?

– Все знают. «Че-е-елюсти».

– У меня есть друг. Его зовут Томми Викананца, и он туповатый. Котелок не варит, вы понимаете, о чем я?

– Да.

– Он думает, что видел эту акулу в Канале. Пару недель назад он один бродил по Бэсси-парк, и говорит, что увидел этот плавник. Говорит, что высотой он был в восемь или девять футов. Только плавник, понимаете? Он говорит: «Вот что убило Джонни и остальных. Это акула из «Челюстей», потому что я ее видел». На это я ему говорю: «Канал такой грязный, что там не сможет жить даже пескарь. А ты думаешь, что увидел в нем акулу. У тебя не варит котелок, Томми». Томми говорит, что акула выпрыгнула из воды, совсем как в конце фильма, и попыталась сожрать его, но он успел убежать. Очень забавно, правда, мистер?

– Очень забавно, – согласился Билл.

– Котелок не варит, так?

Билл помедлил с ответом.

– Держись подальше и от Канала, сынок. Ты слушаешь меня?

– Хотите сказать, что вы в это верите?

Билл помялся. Собирался пожать плечами. Потом кивнул.

Мальчишка выдохнул, шипящим свистом. Поник, будто пристыженный.

– Да. Иногда я думаю, что котелок не варит у меня.

– Я знаю, о чем ты. – Билл подошел к мальчишке, который очень серьезно смотрел на него, и на этот раз не отвернулся из застенчивости. – Ты добиваешь свои колени на этой доске, сынок.

Мальчишка глянул на ободранные колени и ухмыльнулся:

– Да, наверное. Но как-нибудь выкручусь.

– Можно попробовать? – неожиданно спросил Билл.

Мальчишка глянул на него, с отвалившейся от изумления челюстью, и рассмеялся.

– Это будет забавно. Никогда не видел взрослого на скейтборде.

– Я дам тебе четвертак.

– Мой отец говорил…

– Никогда не брать деньги или с-сладости у незнакомца. Дельный совет. Я все равно дам тебе четвертак. Что скажешь? Только до угла Дж-Джексон-стрит.

– Да бросьте вы! – Мальчишка рассмеялся, весело и от души. – Не нужен мне ваш четвертак. У меня есть два бакса. Я просто богач. Но я должен это увидеть. Только не вините меня, если что-то сломаете.

– Не волнуйся, – ответил Билл. – Я застрахован.

Он крутанул пальцем одно из колесиков, и ему понравилась легкость, с которой оно завертелось – похоже, шариков в подшипнике хватало. Хороший, приятный такой звук. Он всколыхнул в груди Билла что-то очень давнее. Какое-то желание, такое же прекрасное, как и любовь. Билл улыбнулся.

– О чем вы думаете? – спросил мальчишка.

– Думаю, что я у-убьюсь, – ответил Билл, и мальчишка рассмеялся.

Билл опустил скейтборд на тротуар, поставил на него одну ногу. Для пробы покатал скейтборд взад-вперед. Уже видел, как мчится вниз по Уитчем-стрит, к перекрестку, на зеленом, оттенка авокадо, скейтборде мальчишки, полы пиджака развеваются сзади, лысина блестит на солнце, колени согнуты, как у новичков-горнолыжников, которые в первый раз выходят на склон. И поза эта говорит тебе о том, что мысленно они уже упали. Он мог поспорить, что мальчишка ездил на скейтборде иначе. Он мог поспорить, что мальчишка ездил,

(наперегонки с дьяволом)

будто в последний раз.

И прекрасное чувство умерло в груди Билла. Он увидел, слишком уж отчетливо, как доска выскальзывает из-под его ноги, освободившись, катится дальше вниз по улице, невероятного флуоресцентно-зеленого цвета, какой мог понравиться только ребенку. Он увидел, как плюхается на зад, а может, и на спину. Медленно приходит в себя в отдельной палате Городской больницы, вроде той, где они навещали Эдди, когда тот сломал руку. Все тело в гипсе, одна нога поднята на сложной системе тросов и блоков. Заходит врач, смотрит на его карту, смотрит на него, потом говорит:

– Вам ставятся в вину две ошибки, мистер Денбро. Первая – неумелое управление скейтбордом. Вторая – вы забыли, что вам уже под сорок.

Он наклонился, поднял доску, протянул мальчишке.

– Пожалуй, воздержусь.

– Струсили? – добродушно полюбопытствовал мальчишка.

Билл сунул кулаки под мышки и замахал локтями, изображая трусливую курицу.

– Куд-кудах.

Мальчишка рассмеялся:

– Послушайте, мне пора домой.

– Будь осторожен, когда едешь на этой штуковине. – Билл указал на скейтборд.

– На скейтборде осторожным быть нельзя, – ответил мальчишка, глядя на Билла так, будто у того не варил котелок.

– Точно, – кивнул Билл. – Правильно. Как мы говорим в киношном бизнесе, я тебя слышу. Но держись подальше от водостоков и канализационных люков. И старайся гулять с друзьями.

Мальчишка кивнул:

– Я же рядом с домом.

«И мой брат был рядом», – подумал Билл.

– В любом случае все это скоро закончится, – сказал он мальчишке.

– Закончится? – переспросил мальчишка.

– Я так думаю.

– Ладно. Еще увидимся… трусишка!

Мальчишка поставил одну ногу на скейтборд и оттолкнулся другой. Как только сдвинулся с места, поставил на доску другую ногу и покатил вниз, как показалось Биллу, на убийственной скорости. Но мчался он, как и предполагал Билл, с небрежной грациозностью. Билл ощущал любовь к этому мальчишке, и радостное волнение, и желание самому стать мальчишкой, вкупе с перехватывающим дыхание страхом. Мальчишка ехал так, словно не существовало ни смерти, ни взросления. Мальчишка казался вечным и неуничтожимым в своих бойскаутских шортах цвета хаки, потертых кроссовках, с ободранными и грязными коленками, и волосы летели у него над спиной.

«Осторожно, парень, тебе не пройти этот поворот!» – подумал Билл, но мальчишка переложил тело влево, как танцор брейк-данса, ноги развернули фиберглассовую зеленую доску, и он безо всяких усилий свернул на Джексон-стрит, заранее предположив, что на пути ему никто не встретится. «Мальчик мой, – подумал Билл, – так будет не всегда».

Он подошел к своему прежнему дому, но не остановился, лишь замедлил шаг чуть ли не до черепашьего. На лужайке в плетеном кресле сидела женщина со спящим младенцем на руках и наблюдала за двумя детьми, лет восьми и десяти, которые играли в бадминтон на еще влажной от дождя траве. Младший из них, мальчик, отражая подачу, перебросил волан через сетку, и мать похвалила его: «Молодец, Скэн!»

Цвет дома не изменился, остался темно-зеленым, и над дверью Билл увидел знакомое веерообразное окно, но цветочные клумбы его матери с лужайки исчезли. И с заднего двора, насколько Билл мог видеть с тротуара, исчез спортивный комплекс, который отец построил из позаимствованных на работе ненужных отрезков труб. Билл вспомнил, как однажды Джордж свалился с верхней перекладины и отколол кусок зуба. Как же он ревел!

Он смотрел на свой дом (что-то осталось прежним, что-то ушло с концами) и думал, а не подойти ли ему к женщине с младенцем на руках. Он мог бы сказать: «Добрый день, я – Билл Денбро, когда-то я жил в этом доме». И женщина ответила бы: «Как интересно». И что за этим могло последовать? Мог он спросить ее, сохранилось ли лицо, которое он так старательно вырезал на одной из чердачных балок? Это лицо они с Джорджем иногда использовали вместо мишени для дартса. Он мог спросить, спят ли ее дети на огороженном заднем крыльце в особенно жаркие летние ночи, тихонько разговаривая перед тем, как уснуть, наблюдая далекие зарницы? Наверное, он мог бы задать эти вопросы, но при этом очень уж сильно заикался бы, если б попытался обаять женщину… да и хотел ли он знать ответы? После смерти Джорджа дом стал мертвым, и причина, по которой он вернулся в Дерри, не имела к дому ни малейшего отношения.

Билл дошел до угла и повернул направо, не оглянувшись.

И скоро уже шагал по Канзас-стрит, направляясь обратно к центру города. Постоял у ограждения, которое тянулось вдоль тротуара, глядя на Пустошь. Ограждение не изменилось – тот же побеленный штакетник, и Пустошь вроде бы осталась прежней… разве что заросла еще сильнее. С того места, где стоял Билл, он видел только два отличия: исчезло облако черного дыма, которое всегда висело над городской свалкой (свалку заменил современный мусороперерабатывающий завод), и через зелень Пустоши перекинулась эстакада, часть скоростной магистрали. Все остальное оставалось точь-в-точь таким же, как и в то лето, когда он в последний раз видел Пустошь: трава и кусты спускались к болотистому равнинному участку слева и к деревьям справа, растущим чуть ли не друг на друге. Он видел заросли растения, которое они называли бамбуком: серебристо-белые стебли поднимались на двенадцать, а то и четырнадцать футов. Билл вспомнил, как Ричи однажды попытался курить сухие листья этого бамбука, заявляя, что именно от них джазовые музыканты ловили кайф. Ричи словил только одно: его вытошнило.

Билл слышал журчание воды, бегущей множеством маленьких ручейков, видел, как солнце отражается от более широкого зеркала Кендускига. И запах остался прежним, даже после ликвидации свалки. Тяжелый дух растущих растений, особенно сильный по весне, не мог полностью перекрыть вонь сточных вод и человеческих испражнений. Вонь эта, конечно, едва пробивалась, но давала о себе знать. Запах разложения – непременный фон.

Там все закончилось в прошлый раз, там им предстояло поставить точку и теперь. Там… под городом.

Он постоял еще какое-то время, убежденный, что должен что-то увидеть… какое-то проявление зла, на борьбу с которым он прибыл в Дерри. Не увидел ничего. Журчала вода. Звуки эти, веселые и живые, напомнили ему о плотине, которую они когда-то построили в Пустоши. Он видел деревья и кусты, которые раскачивал ветерок. И ничего больше. Никакого проявления зла. Он пошел дальше, оттирая с ладоней побелку.

Билл продолжал путь к центру города, что-то вспоминая, о чем-то грезя, и столкнулся еще с одним ребенком, на этот раз с девочкой лет десяти, в вельветовых штанах с высокой талией и в вылинявшей красной блузке. Одной рукой она стучала мячом, в другой держала куклу за светлые волосы.

– Эй! – окликнул ее Билл.

Девочка подняла голову.

– Что?

– Какой лучший магазин в Дерри?

Она обдумала вопрос.

– Для меня или для кого-то еще?

– Для тебя.

– «Подержанная роза, поношенная одежда», – ответила она без малейшей запинки.

– Не понял.

– Не поняли что?

– Это действительно название магазина?

– Конечно, – ответила она, глядя на Билла, как на слабоумного. – «Подержанная роза, поношенная одежда». Моя мама говорит, что это лавка старьевщика, но мне нравится. У них столько старых вещей. Например, пластинки, о которых ты никогда не слышал. А еще открытки. И пахнет там, как на чердаке. Я должна идти домой. Пока.

Она пошла, не оглядываясь, постукивая мячом и держа куклу за волосы.

– Эй! – крикнул он вслед.

– Вы хотите, чтобы я вновь его назвала?

– Этот магазин. Где он?

Она ответила, глядя на него:

– Там, куда вы и идете. У подножия Подъема-вмилю.

Билл почувствовал, как прошлое дает о себе знать, раскрывается в нем. Он ни о чем не собирался спрашивать девочку. Вопрос вылетел у него изо рта, как пробка – из бутылки шампанского.

Билл спустился с холма Подъем-в-милю. Склады и мясоперерабатывающие заводы, которые он помнил с детства – мрачные кирпичные здания с грязными стеклами, благоухавшие мясными запахами, – по большей части исчезли, хотя два, «Армаур» и «Стар биф» остались. Но «Хемхилл» канул в лету, а на месте «Игл биф-энд-кошер митс» построили автобанк и пекарню. Около «Флигеля братьев Трекер» Билл увидел щит с надписью старозаветными буквами, которые складывались в название магазина, упомянутое девочкой с куклой: «ПОДЕРЖАННАЯ РОЗА, ПОНОШЕННАЯ ОДЕЖДА». Красный кирпич выкрасили желтой краской, лет десять или двадцать тому назад очень веселенькой, но теперь потускневшей. Цвета мочи, как сказала бы Одра.

Билл направился к магазину, вновь ощущая déjà vu. Потом он скажет остальным, что знал, какого увидит призрака еще до того, как действительно его увидел.

Витрины магазина «Подержанная роза, поношенная одежда» покрывала не пыль, а грязь. Никакой меланхоличности антикварных магазинов, никаких маленьких кроватей на колесиках, или буфетов с множеством ящичков, или наборов стеклянной посуды времен Великой депрессии, подсвеченных скрытыми лампами направленного света; этот магазин его мать, с присущим ей презрением, назвала бы «ломбардом янки». Вещи лежали навалом, там, здесь, где угодно. Платья сползали с вешалок для пальто. Гитары подвесили за грифы, отчего они напоминали казненных преступников. Стояла коробка с пластинками-сорокапятками. На ценнике Билл прочитал: «10 ЦЕНТОВ ЗА ШТУКУ, 12 ШТУК ЗА БАКС. СЕСТРЫ ЭНДРЮС, ПЕРРИ КОМО, ДЖИММИ РОДЖЕРС, ПРОЧИЕ». Детская одежда соседствовала с жуткого вида детскими туфлями: «ПОНОШЕННЫЕ, НО НЕ ПЛОХИЕ. $ 1.00 ЗА ПАРУ». Два телевизора смотрели слепыми экранами. Третий показывал прохожим расплывающиеся образы «Семейки Брейди» 49. Другая картонная коробка – в ней старые книги карманного формата, по большей части без обложек («2 ЗА ЧЕТВЕРТАК, 10 ЗА ДОЛЛАР, в магазине есть другие, НЕКОТОРЫЕ «ПОГОРЯЧЕЕ») – стояла на большом радиоприемнике с грязным белым пластмассовым корпусом и диском настройки размером с будильник. Запыленный, выщербленный обеденный стол украшали грязные вазы с букетами искусственных цветов.

Все это Билл воспринял как хаотический фон еще одной выставленной в витрине вещи, которая сразу приковала его взгляд. Он стоял, широко раскрыв глаза, не веря тому, что видел перед собой. Мурашки бегали по всему телу, снизу доверху, лоб покрылся испариной, руки похолодели, и на мгновение у него возникло ощущение, что сейчас все двери в голове откроются и он вспомнит все.

В правой витрине стоял Сильвер.

По-прежнему без опорной стойки, с тронутыми ржавчиной передним и задним крыльями, с закрепленным на руле клаксоном, правда, резиновая груша от возраста покрылась трещинами. Сам клаксон, который Билл всегда тщательно полировал, потускнел, на нем появились пятна ржавчины. Плоский багажник, на котором Ричи так часто ездил, держась за Билла, оставался на прежнем месте над задним крылом, но перекосился и висел на одном болте. Кто-то из тех, к кому попал велосипед после Билла, обтянул седло искусственной кожей «под тигра», которая теперь так вытерлась, что полосы едва просматривались.

Сильвер.

Билл поднял ставшую чужой руку, чтобы вытереть слезы, которые медленно текли по щекам. А проделав то же самое уже носовым платком, вошел в магазин.

В «Подержанной розе, поношенной одежде» стояла вековая затхлость. Как правильно указала девочка, там пахло чердаком, только не из тех, где хорошо пахнет. На этом чердаке не хранились старые столы, в поверхность которых регулярно втирали льняное масло, на этот чердак не затаскивали старые, обитые плюшем и бархатом диваны. Здесь пахло истлевшими книжными переплетами, грязными, обтянутыми винилом диванными подушками, которые в прошлом часто оставляли на жарком солнце, где они едва не плавились, пылью и мышиным дерьмом.

Из работающего телевизора доносились смех и вопли семейки Брейди.

Достойную компанию составлял им голос диджея, который вещал из радиоприемника, находящегося где-то в глубинах магазина, и звался «ваш приятель Бобби Рассел». Он обещал новый альбом Принса тому радиослушателю, который первым дозвонится в студию и назовет фамилию актера, сыгравшего Уолли в телесериале «Оставьте это Биверу». Билл знал – этого мальчишку звали Тони Дау, – но его не интересовал новый альбом Принса. Радиоприемник стоял на высоко подвешенной полке среди портретов девятнадцатого века. Под ним и под портретами сидел хозяин магазина, мужчина лет сорока, в дорогих фирменных джинсах и сетчатой футболке. Волосы он зачесывал назад и худобой, наверное, мог соперничать с узником концлагеря. Ноги он положил на стол, заваленный бухгалтерскими книгами. Тут же стоял и старинный кассовый аппарат. Мужчина читал книгу карманного формата, роман, который, по мнению Билла, никогда не номинировался на Пулитцеровскую премию. Назывался роман «Жеребцы со стройплощадки». На полу, перед столом, возвышался рекламный столб, какие ставили перед парикмахерской. Спиральные полосы ввинчивались в бесконечность. Обтрепанный шнур, протянутый по полу к розетке в стене, напоминал утомленную змею. На табличке перед столбом указывалось: «ВЫМИРАЮЩИЙ ВИД. $ 250».

Когда звякнул колокольчик над дверью, мужчина, сидевший за столом, заложил место, где читал, обложкой книжицы спичек и поднял голову.

– Вам помочь?

– Да, – ответил Билл и открыл рот, чтобы спросить о велосипеде в витрине. Но прежде чем заговорил, его рассудок внезапно заполнило одно предложение, вытеснив собой все остальные мысли:

«Через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет».

Откуда, скажите на милость, оно взялось?

(через сумрак)

– Ищете что-нибудь конкретное? – спросил продавец. Голос звучал вежливо, но продавец пристально всматривался в Билла.

«Он смотрит на меня, словно решил, что я накурился той самой травки, от которой ловят кайф джазмены», – подумал Билл и едва не рассмеялся, пусть мысли и путались.

– Да, меня и-и-интересует

(столб белеет)

этот с-с-столб…

– Парикмахерский столб, да? – В глазах хозяина магазина Билл увидел (несмотря на хаос в голове) то самое, что помнил и ненавидел с детства: нетерпение мужчины или женщины, которым приходится слушать заику, желание быстро закончить мысль, чтобы бедняга заткнулся. «Но я не заикаюсь! Я с этим справился! Я, ТВОЮ МАТЬ, НЕ ЗАИКАЮСЬ! Я…»

(в полночь)

Слова так ясно звучали у него в голове, будто произносил их там кто-то еще. Он превратился в человека из Библии, одержимого бесами… человека, в которого вселилось некое существо Извне. И однако он узнал голос и прекрасно понимал – голос его. Билл чувствовал выступивший на лице пот.

– На столб я могу

(призрак)

дать вам скидку, – тем временем говорил хозяин магазина. – По правде говоря, за двести пятьдесят баксов мне его не продать. Я отдам его вам за сто семьдесят пять. Что скажете? В магазине это единственная действительно антикварная вещь.

(столбенеет)

– СТОЛБ! – выкрикнул Билл, и хозяин магазина чуть отпрянул. – Не столб меня интересует.

– С вами все в порядке, мистер? – Успокоительный тон никак не вязался с суровостью взгляда, и Билл заметил, что левая рука мужчины более не лежит на столе. Он знал (тут сработала не интуиция – логическое мышление), что один ящик стола выдвинут, пусть и не видел этого, и мужчина взялся за спрятанный в ящике пистолет или револьвер. Возможно, он опасался ограбления. Без всякого «возможно» – просто опасался. Он, в конце концов, был геем и жил в городе, где местные юнцы устроили Адриану Меллону последнее в жизни купание.

(через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет)

Фраза эта вышибала из головы все мысли; он будто сходил с ума. Откуда она взялась?

(через сумрак)

Фраза повторялась и повторялась.

Приложив титаническое усилие, Билл атаковал фразу. Сделал это, заставив рассудок перевести инородное предложение на французский. Именно так, подростком, он боролся с заиканием. Слова маршировали в его сознании, он изменял их… и внезапно ощутил, что хватка заикания ослабла.

Тут же до него дошло, что хозяин магазина что-то ему говорит.

– Па-а-ардон?

– Я сказал, если собираетесь забиться в припадке, сделайте это на улице. Мне такого дерьма не надо.

Билл глубоко вдохнул.

– Давайте начнем с-снова. Представьте себе, будто я только что во‐ошел.

– Хорошо. – Мужчина ничего не имел против. – Вы только что вошли. Что теперь?

– Ве-елосипед в окне, – ответил Билл. – Сколько вы хотите за велосипед?

– Возьму двадцать баксов. – Напряжение из голоса ушло, но левая рука пока на стол не вернулась. – Думаю, в свое время это был «швинн», но теперь превратился в дворнягу. – Он смерил Билла взглядом. – Большой велосипед. Вы могли бы ездить на нем.

– Боюсь, на велосипедах я уже отъездился, – ответил Билл, думая о зеленом скейтборде мальчишки.

Мужчина пожал плечами. Левая рука вернулась на стол.

– У вас сын?

– Д-да.

– Сколько лет?

– О-о-одиннадцать.

– Большой велосипед для одиннадцатилетнего.

– Вы возьмете дорожный чек?

– При условии, что сдача не превысит десять баксов.

– Я дам вам двадцать долларов. Вы позволите позвонить?

– Если номер местный.

– Местный.

– Тогда пожалуйста.

Билл позвонил в городскую библиотеку. Майк уже вернулся на работу.

– Ты где, Билл? – спросил он и тут же добавил: – С тобой все в порядке?

– Все отлично. Ты кого-нибудь видел?

– Нет. Мы увидимся вечером. – Короткая пауза. – Я на это рассчитываю. Чем могу тебе помочь, Большой Билл?

– Я покупаю велосипед, – спокойным голосом ответил Билл. – И подумал, может, мне прикатить его к тебе. У тебя есть гараж или сарай, где его можно поставить?

Последовала более долгая пауза.

– Майк? Ты…

– Я тебя слышу. Это Сильвер?

Билл посмотрел на хозяина магазина. Тот снова читал книгу… или только смотрел в нее и внимательно слушал.

– Да.

– Ты где?

– Магазин называется «Подержанная роза, поношенная одежда».

– Понятно. Я живу в доме шестьдесят один по Палмер-лейн. Ты пойдешь по Главной улице…

– Я найду.

– Хорошо. Там и встретимся. Хочешь поужинать?

– Не откажусь. Ты сможешь уйти с работы?

– Нет проблем. Кэрол меня прикроет. – Майк запнулся. – Она говорит, что за час до моего возвращения приходил один мужчина. А когда уходил, выглядел как призрак. Она мне его описала. Это Бен.

– Ты уверен?

– Да. И велосипед. Он – часть всего этого, так?

– Я не удивлюсь, – ответил Билл, поглядывая на хозяина магазина, который вроде бы зачитался.

– Встретимся у меня дома. Номер шестьдесят один. Не забудь.

– Не забуду. Спасибо, Майк.

– Да хранит тебя Господь, Большой Билл.

Билл положил трубку. Хозяин магазина тут же закрыл книгу.

– Нашли место для хранения, друг мой?

– Да. – Билл достал дорожные чеки, расписался на двадцатке. Хозяин магазина так внимательно сверял две подписи, что при других, не столь чрезвычайных обстоятельствах Билл счел бы это за оскорбление.

Наконец хозяин магазина выписал квитанцию и сунул дорожный чек в одно из отделений кассового аппарата. Поднялся, прижав руки к пояснице. Прогнулся, потом направился к витринам. Он так грациозно лавировал между кучами утиля или почти утиля, что Билл засмотрелся.

Мужчина поднял велосипед, вытащил из витрины, поставил на пол. Билл взялся за руль, чтобы помочь, и тут же по его телу пробежала дрожь. Сильвер. Снова. Сильвер в его руках, и

(через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет)

ему пришлось вновь выгонять эту фразу из головы, потому что она сводила его с ума.

– Задняя шина немного сдулась, – предупредил хозяин магазина, хотя, по правде говоря, шина стала плоской, как оладья. Передняя – нет, но протектор полностью стерся и местами сквозь резину виднелся корд.

– Разберемся, – ответил Билл.

– Довезете его?

(«Раньше бы довез без проблем; сейчас – не знаю»)

– Думаю, да, – ответил Билл. – Благодарю.

– Не за что. Если надумаете насчет парикмахерского столба, заходите.

Хозяин магазина подержал дверь открытой. Билл вышел на тротуар, повернул налево и покатил велосипед в сторону Главной улицы. Люди с удивлением и любопытством смотрели на лысого мужчину, который катил большой велосипед со спущенным задним колесом и гудком с грушей, выступающим над ржавой сетчатой корзинкой, но Билл их не замечал. Он млел, ощущая, как хорошо легли в его взрослые ладони резиновые ручки руля, вспоминал, как хотел завязать узлом тонкие полоски разноцветного пластика и вставить в каждую ручку, чтобы они развевались на ветру. Но так и не сподобился.

Он остановился на углу Центральной и Главной улиц, около магазина «Мистер Пейпербэк». Прислонил велосипед к стене, снял пиджак. Катить велосипед со спущенной задней шиной – работа не из легких, а солнце припекало. Билл бросил пиджак в корзинку у руля и продолжил путь.

«Цепь ржавая, – подумал он. – Тот, кому принадлежал велосипед, не слишком о нем заботился».

Билл снова остановился, хмурясь, пытаясь вспомнить, что произошло с Сильвером. Он его продал? Отдал? Может, потерял? Вспомнить не мог. Зато это идиотское предложение

(через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет)

вновь возникло в голове, странное и неуместное, как мягкое кресло на поле боя, как проигрыватель в камине, как остро заточенные карандаши, выступающие из бетонной дорожки.

Билл потряс головой. Предложение развалилось и растаяло, как дым. Он покатил Сильвера к дому Майка.