Читать книгу Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер - Страница 4

Эта книга посвящена самому, может быть, важному процессу в человеческой истории. Хотите – верьте, хотите – нет, и я знаю, что большинство не поверит, но, если рассматривать дело в долгосрочной перспективе, уровень насилия в мире снижается, и, похоже, мы сегодня живем в самую мирную эпоху за все время существования нашего вида. Конечно, снижение это не всегда шло гладко, не свело насилие к нулю и нет никаких гарантий, что так будет продолжаться и дальше. И все-таки это явное достижение, которое прослеживается на различных временных отрезках – от тысячелетий до отдельных лет – и в различных сферах – от ведения войн до наказания детей.

Отказ от насилия затронул все стороны жизни. Обыденность выглядит совершенно по-другому, когда приходится постоянно беспокоиться об угрозе похищения, изнасилования, убийства; и весьма трудно развивать современное искусство, науку или торговлю, если поддерживающие их общественные институты громятся и уничтожаются с той же скоростью, что и создаются.

Историческая траектория насилия влияет не только на то, как мы проживаем свою жизнь, но и на то, как мы ее понимаем. К худу или к добру привели нас в итоге многовековые усилия человечества – краеугольный вопрос для ощущения смысла и цели существования. Как, например, оценивать «современность» с ее разрушением семьи, рода, традиций и религии силами индивидуализма, космополитизма, рационального подхода и науки? Очень многое зависит от того, как мы воспринимаем последствия этих преобразований: видим ли мы наш мир как кошмар преступности, терроризма, геноцидов и войн или как благословенный по историческим стандартам период с беспрецедентно высоким уровнем мирного сосуществования.

Кроме того, вопрос, куда на самом деле направлен вектор насилия – вверх или вниз, тесно связан с концепцией человеческой природы. Хотя биологические теории природы человека часто ассоциируются с фатализмом в отношении насилия, а идея разума как чистого листа считается прогрессивной, я думаю, что дело обстоит ровно наоборот. Как нам следует оценивать первобытную жизнь на заре времен, в начале истории нашего вида? Убеждение, что уровень насилия с тех пор вырос, предполагает, что мир, который мы создали, непоправимо испортил нас. Мнение, что этот уровень снизился, предполагает, что хоть начали мы довольно мерзко, но все же, благодаря цивилизации, движемся в нужном направлении и можем надеяться на продолжение этого тренда.

Это толстая книга, но она и должна быть такой. Сначала мне предстоит убедить вас, что насилие действительно убывает на протяжении нашей истории, зная, что эта идея вызывает скептицизм, недоверие, а иногда и раздражение. Особенности нашего мышления вынуждают нас верить, что мы живем в жестокие времена, тем более когда СМИ щекочут нервы, следуя девизу: «Новость, где льется кровь, идет первой!» Человеческий мозг оценивает вероятность события тем выше, чем легче на ум приходят соответствующие примеры, а сцены кровавых побоищ проникают в наше сознание чаще и откладываются в памяти лучше, чем кадры, на которых люди умирают от старости[2]. И неважно, насколько низкой является доля насильственных смертей, в абсолютных цифрах их всегда достаточно, чтобы заполнить вечерние новости, поэтому интуитивные оценки уровня насилия далеки от реальных пропорций.

Психология морали также обманывает наше чувство опасности. Никто и никогда не сможет мобилизовать волонтеров, сообщая, что дела идут все лучше, потому и гонцов, приносящих хорошие новости, просят попридержать язык, чтобы не внушать людям чувство необоснованного оптимизма. Кроме того, в интеллектуальных кругах отказываются признавать, что в цивилизации, современности и в западном обществе вообще есть хоть что-нибудь хорошее. Но, возможно, иллюзию вечно царящего насилия питает одна из тех сил, что и привели к его спаду. Жестокость идет на убыль одновременно со снижением терпимости к насилию и к его воспеванию, и часто именно смена мировоззрения становится ведущей силой изменений. По сравнению с массовыми зверствами прошлого смертельная инъекция убийце в Техасе или единичные преступления на почве ненависти к представителям этнических меньшинств не такие уж шокирующие вещи. Но сегодня они воспринимаются как свидетельство нашего глубокого падения, а не как признак повышения моральных стандартов.

Бросая вызов предрассудкам, мне придется убеждать вас с цифрами в руках – я буду по крупицам собирать их из различных источников и всячески иллюстрировать. Каждый раз я буду объяснять, откуда цифры взяты и каким образом они складываются в единую картину. Я ставлю перед собой задачу объяснить снижение насилия на разных уровнях: в семье, в жилых районах, между кланами и другими вооруженными группировками, среди больших наций и государств. В истории насилия на каждом уровне детализации прослеживается свой вектор развития, и каждый достоин отдельной книги. Но меня не перестает удивлять глобальная тенденция к его уменьшению, очевидная на сегодняшний день. Поэтому для поиска ответов на вопросы, когда, как и почему произошли все эти изменения, лучше собрать их под одной обложкой.

Разнообразные виды насилия демонстрируют общую тенденцию – вряд ли это может быть простым совпадением. Факты требуют объяснений. Соблазнительно пересмотреть историю насилия с точки зрения морали – как героическую сагу о борьбе добра со злом, но я выбрал другой ракурс. Мой подход в широком смысле научный: он сводится к поиску объяснений, почему так происходит. Иногда выясняется, что в каком-то конкретном вопросе росту миролюбия способствовали проповедники моральных ценностей и их деятельность. А иногда объяснение более прозаическое – вроде изменений в технологиях, управлении, торговых отношениях и в познании. Рассматривать спад насилия в качестве неудержимого двигателя прогресса, который возносит нас к идеальному миру точки Омега[3], тоже не стоит. Это совокупность статистических трендов в поведении групп людей в различные периоды времени, и поэтому его необходимо рассматривать с позиций психологии и истории – того, как разум человека справляется с изменяющимися обстоятельствами.

Значительная часть книги посвящена исследованию психологии насилия и ненасилия. Модель сознания, к которой я буду обращаться, – это синтез когнитивистики, аффективной и когнитивной нейронауки, социальной и эволюционной психологии и других наук о человеческой природе, которые я анализировал в книгах «Как работает мозг» (How the Mind Works), «Чистый лист» (The Blank Slate) и «Субстанция мышления» (The Stuff of Thought). Согласно такому толкованию, сознание – это комплексная система когнитивных и эмоциональных способностей, интегрированных в мозг, который обязан своей базовой конструкцией процессам эволюции. Некоторые из этих способностей склоняют нас к различным видам насилия. Другие – говоря словами Авраама Линкольна, «добрые ангелы нашей души» – настраивают на мир и сотрудничество. Объяснить спад насилия можно, определив, какие изменения в культурной и материальной среде помогли миролюбивой части нашего сознания одержать верх.

И наконец, мне нужно будет показать связь истории и психологии. В человеческих делах все взаимосвязано, и особенно верно это в отношении насилия. Всегда и повсюду более мирные сообщества обычно оказываются более богатыми, более жизнеспособными, более образованными, обладающими лучшей системой правления. Они с бо́льшим уважением относятся к женщинам и чаще преуспевают в торговле. Трудно сказать, какое из этих счастливых качеств запустило колесо добродетели, а какое просто прокатилось на нем за компанию, и было бы заманчиво согласиться с ничего не объясняющей рекурсией вроде «уровень насилия снизился, потому что культура стала менее жестокой». Социологи различают эндогенные переменные – они находятся внутри системы, где на них может влиять тот самый феномен, который они призваны объяснить, и экзогенные – те, что приводятся в движение внешними силами. Экзогенные силы могут брать начало в объективной реальности – в изменениях технологий, демографии, механизмов коммерции и управления. Но еще они могут зарождаться в реальности интеллектуальной, по мере того как новые идеи возникают, распространяются и начинают собственную жизнь. Лучшее объяснение любых исторических изменений – то, которое идентифицирует подтолкнувшее их внешнее воздействие. Максимально придерживаясь фактов, я попытаюсь определить экзогенные силы, которые в разные периоды времени по-разному взаимодействовали с нашими умственными способностями и которые могут быть определены в качестве причин спада насилия.

Исследования, которые проливают свет на эти вопросы, складываются в эту книгу – такую объемную, что краткое изложение основных выводов прямо в предисловии ее не испортит. «Добрые ангелы нашей души» – это рассказ о шести тенденциях, пяти внутренних демонах и пяти исторических силах.

Шесть тенденций (главы 2–7). Чтобы показать связь разнообразных изменений, которые заставляют нас отказываться от насилия, я объединил их в шесть основных тенденций.

Первой из них стал начавшийся около 5000 лет назад и растянувшийся на несколько тысячелетий переход от анархии в группах охотников и собирателей, в условиях которой наш вид просуществовал большую часть своей эволюционной истории, к первым земледельческим цивилизациям с городами и правительствами. С этим переходом связано снижение количества набегов и усобиц, свойственных первобытным обществам, и примерно пятикратное уменьшение количества насильственных смертей. Я называю это наступление мира Процессом усмирения.

Второй переход занял более 500 лет и хорошо задокументирован в Европе. В период между поздним Средневековьем и XX в. количество убийств в европейских странах сократилось в 10–50 раз. Социолог Норберт Элиас в ставшей классической книге «О процессе цивилизации» утверждает, что причиной этого удивительного сокращения стало объединение мелких феодальных владений в крупные королевства с централизованной властью и торговой инфраструктурой. Вслед за ним я называю этот тренд Цивилизационным процессом.

Третья трансформация длилась несколько столетий и началась во времена рационализма и европейского Просвещения в XVII–XVIII вв. (хотя у нее были предвестники в Древней Греции и в период Ренессанса, а также аналоги в других частях света). В это время появились первые организованные движения за отмену таких социально одобряемых форм насилия, как деспотизм, рабство, дуэли, пытки в судебных процессах, убийства из суеверия, жестокие казни и жестокое обращение с животными, а также первые ласточки организованного пацифизма. Историки иногда называют этот переход Гуманитарной революцией.

Четвертый важный переход состоялся по окончании Второй мировой войны. Две трети столетия спустя мы становимся свидетелями исторически беспрецедентных изменений: могущественные державы и развитые государства в целом перестали воевать между собой. Историки называют это благословенное положение дел Долгим миром[4].

Пятая тенденция тоже имеет отношение к вооруженным конфликтам, однако не так очевидна. Возможно, читателям новостей будет трудно в это поверить, но со времени окончания холодной войны в 1989 г. число организованных столкновений всех видов – гражданских войн, геноцидов, террористических атак и репрессий со стороны авторитарных режимов – уменьшилось по всему миру. Поскольку это новое положение дел пока не выглядит устойчивым, я буду называть его Новым миром.

И наконец, в послевоенную эпоху, символом начала которой стало принятие Всеобщей декларации прав человека в 1948 г., мы наблюдаем растущее неприятие агрессии меньших масштабов, включая насилие в отношении этнических меньшинств, женщин, детей, гомосексуалов и животных. Эти логические следствия идеи прав человека – гражданские права, права женщин и детей, ЛГБТ и животных – защищает целый ряд общественных движений начиная с 1950-х гг. до сегодняшнего дня. Я называю это революциями прав.

Пять внутренних демонов (глава 8). Многие люди интуитивно придерживаются гидравлической теории насилия, думая, будто человеку свойственно внутреннее стремление к агрессии (инстинкт смерти или жажда крови), которое накапливается в нас и которое необходимо периодически выпускать. Современная наука понимает психологию насилия иначе. Агрессия не единый мотив и уж тем более не нарастающий позыв. Это результат работы нескольких психологических систем, различающихся по запускающим их внешним воздействиям, внутренней логике, нейробиологическим основам и распределению среди различных слоев общества. Глава 8 посвящена объяснению пяти таких систем. Хищническое или инструментальное насилие – простое средство достижения цели. Доминирование – стремление к влиянию, престижу, славе и власти, принимает ли оно форму мачизма в отношениях между отдельными людьми или превращается в соревнование за превосходство среди расовых, этнических, религиозных сообществ или государств. Месть подогревается моральным стремлением к справедливости, наказанию и расплате. Садизм – удовольствие от страданий другого. И идеология – коллективная система убеждений, обычно включающая утопическое видение будущего, которое оправдывает неограниченное насилие ради неограниченного блага.

Четыре добрых ангела (глава 9). Люди по природе своей не добры (хотя и не злы), но наделены побуждениями, которые могут направить их от насилия к сотрудничеству и альтруизму. Эмпатия (сочувствующее сопереживание) одаривает нас возможностью чувствовать чужую боль и учитывать не только свои интересы, но и интересы других людей. Самоконтроль позволяет нам предвосхищать последствия импульсивных действий и подавлять их. Моральное чувство освящает множество норм и табу, регулирующих взаимодействия между людьми внутри культуры, иногда уменьшая уровень насилия, хотя зачастую (когда это племенные, авторитарные или пуританские нормы) увеличивая его. И способность рассуждать позволяет нам освободиться от ограниченной точки зрения, раздумывать о нашем образе жизни, искать способы улучшить его и направлять действия других добрых ангелов нашей души. Я также кратко рассмотрю вероятность, что в Новейшей истории Homo sapiens буквально эволюционировали в сторону меньшей жестокости в конкретном биологическом смысле изменений генома. Но основной предмет моего исследования – изменения, случившиеся во внешней среде: исторические обстоятельства, которые по-разному взаимодействуют с неизменной человеческой природой.

Пять исторических сил (глава 10). В последней части я попытаюсь снова соединить историю и психологию, определив экзогенные силы, которые благоприятствуют нашим миролюбивым стремлениям и приводят к многократному снижению уровня насилия.

Левиафан – государство и его судебная система с монополией на законное применение силы – может ослабить искушение насилия во имя насилия, подавить мстительные побуждения и обойти ошибки эгоистичности (self-serving biases), которые заставляют каждую из конфликтующих сторон верить, что именно она действует с позиций добра. Торговля – игра с положительной суммой, выиграть в которой могут все; по мере того как технический прогресс делает возможным обмен товарами и идеями на больших расстояниях между большим количеством участников, ценность других людей выше, пока они живы, и их реже подвергают демонизации и дегуманизации. Феминизация – это процесс, в котором культуры со все большим уважением начинают относиться к интересам и ценностям женщин. Так как насилие по большей части мужская прерогатива, культуры, которые наделяют женщин властью, обычно отказываются от прославления насилия и реже порождают опасные субкультуры неприкаянной молодежи. Силы космополитизма – грамотность, мобильность, средства массовой информации – позволяют нам принимать точку зрения других, непохожих на нас людей и расширять наш круг сочувствия, чтобы включить их всех. Наконец, знания и рациональность, которые все чаще применяются для улучшения условий человеческого существования, – эскалатор разума – заставляют осознать бессмысленность циклов насилия, постепенно ограничить предпочтение собственных интересов интересам других и начать относиться к насилию как к проблеме, которую нужно решить, а не как к соревнованию, в котором надо выиграть.

Когда узнаешь о спаде насилия, мир меняется. Прошлое выглядит не столь невинным, настоящее не столь зловещим. Начинаешь ценить маленькие радости совместного существования, которые показались бы утопией нашим предкам: в парке играет семья, члены которой принадлежат к разным расам, сатирик безнаказанно осыпает остротами главнокомандующего, страны мирно выходят из кризиса, вместо того чтобы развязать войну. И это не беспечность: мы наслаждаемся сегодняшним миром, потому что предшествующие поколения в свое время ужасались насилию и старались снизить его, и нам тоже следует работать над уменьшением сохраняющихся видов насилия. Более того, только признав, что уровень насилия падает, мы можем убедиться, что наша борьба стоит усилий. Бесчеловечное отношение к человеку долго было предметом рассуждений в категориях морали. Зная, что какие-то факторы способствуют его снижению, мы можем рассуждать о нем в терминах причины и следствия. Вместо того чтобы спрашивать: «Почему разразилась война?», мы можем поинтересоваться: «Почему наступил мир?» Мы можем не только мучить себя вопросом, что мы делаем не так, но и разглядеть, что мы делаем правильно. Потому что мы явно что-то делаем правильно, и хорошо было бы точно знать, что именно.

Меня часто спрашивали, как случилось, что я заинтересовался анализом насилия. Я не делаю из этого секрета: насилие естественным образом вызывает озабоченность любого, кто изучает природу человека. Впервые я узнал о спаде насилия, прочитав «Убийство» (Homicide) – классический труд по эволюционной психологии, в котором Марго Уилсон и Мартин Дэйли исследовали высокий уровень насильственных смертей в негосударственных обществах и уменьшение их числа в период от Средневековья до наших дней. В предыдущих своих книгах я обсуждал эти нисходящие тенденции вместе с такими гуманистическими достижениями в истории Запада, как отказ от рабства, деспотизма и жестоких казней, в подтверждение идеи, что моральный прогресс вполне совместим с биологическим подходом к разуму человека и с признанием темной стороны человеческой натуры[5]. Я упомянул эти сведения, отвечая в 2007 г. на вопрос форума www.edge.org: «Что вселяет в вас оптимизм?» Моя провокация вызвала шквал писем от ученых, специализирующихся на исторической криминологии и международных исследованиях, которые рассказали мне, что свидетельства в пользу исторического снижения насилия гораздо богаче, чем я себе представлял[6]. Именно они убедили меня, что этот недооцененный материал ждет своего рассказчика.

В первую очередь я хочу выразить глубокую благодарность следующим ученым: Азару Гату, Джошуа Гольдштейну, Мануэлю Эйснеру, Эндрю Маку, Джону Мюллеру и Джону Картеру Вуду. В процессе работы над книгой я многое почерпнул из переписки с Питером Бреке, Тарой Купер, Джеком Леви, Джемсом Пейном и Рэндольфом Ротом. Эти исследователи щедро делились идеями, текстами и данными и любезно направляли меня в научных областях, далеких от моей специализации.

Дэвид Басс, Мартин Дэйли, Ребекка Ньюбергер Гольдштейн, Дэвид Хэйг, Джемс Пейн, Рослин Пинкер, Дженнифер Шихи-Скеффингтон и Полли Висснер прочли большую часть чернового варианта книги и предложили весьма полезные советы и критику. Комментарии к конкретным главам, предложенные Питером Бреком, Даниэлем Широ, Аланом Фиске, Джонатаном Готтшеллом, A. C. Грейлингом, Нилом Фергюсоном, Грэмом Гаррардом, Джошуа Гольдштейном, Джеком Хобаном, Стивеном Лебланом, Джеком Леви, Эндрю Маком, Джоном Мюллером, Чарльзом Сейфе, Джимом Сиданиусом, Майклом Спагатом, Ричардом Рэнгемом и Джоном Картером Вудом, также были бесценны.

Многие коллеги быстро откликались на мои запросы объяснениями или предложениями, которые затем стали частью книги: Джон Арчер, Скотт Атран, Дэниел Бэтсон, Дональд Браун, Ларс-Эрик Седерман, Кристофер Шабри, Грегори Кокран, Леда Космидес, Тови Дал, Ллойд Демос, Джейн Эсберг, Алан Фиске, Дэн Гарднер, Пинхас Гольдшмидт, Кит Гордон, Рейд Хасти, Брайан Хейс, Джудит Рич Харрис, Харольд Херцог, Фабио Идробо, Том Джонс, Мария Конникова, Роберт Курцбан, Гэри Лафри, Том Лерер, Майкл Мэйси, Стивен Мальби, Меган Маршалл, Майкл Маккаллоу, Натан Мирволд, Марк Ньюман, Барбара Оукли, Роберт Пинкер, Сьюзан Пинкер, Зиад Обермайер, Дэвид Писарро, Таге Рэй, Дэвид Ропейк, Брюс Рассетт, Скотт Саган, Нед Сахин, Обри Шейхем, Фрэнсис Шен, подполковник Джозеф Шуско, Ричард Швейдер, Томас Соуэлл, Говард Стренд, Илавенил Суббиа, Ребекка Сазерленд, Филипп Тетлок, Андреас Форо Толлефсен, Джеймс Такер, Стаффан Ульфстренд, Джеффри Уотумалл, Роберт Уистон, Мэттью Уайт, майор Майкл Уизенфельд и Дэвид Уолп.

Коллеги и студенты Гарварда были щедры на экспертные заключения: Мазарин Банаджи, Роберт Дарнтон, Алан Дершовиц, Джеймс Энгелл, Нэнси Эткофф, Дрю Фауст, Бенджамин Фридман, Дэниел Гилберт, Эдвард Глейзер, Омар Султан Хэг, Марк Хаузер, Джеймс Ли, Бэй Маккалло, Ричард Макнелли, Майкл Митценмахер, Орландо Паттерсон, Леа Прайс, Дэвид Ренд, Роберт Сампсон, Стив Шоуэлл, Лоуренс Саммерс, Кайл Томас, Джастин Винсент, Феликс Варнекен и Дэниел Вегнер.

Хочу выразить особую благодарность исследователям, которые работали вместе со мной над данными, изложенными на этих страницах. Брайан Этвуд выполнил огромное число статистических анализов и поисков по базам данных с большой точностью, тщательностью и глубиной. Уильям Ковальски обнаружил множество подходящих примеров в опросах общественного мнения со всего мира. Жан-Батист Мишель, участвовавший в создании программы Bookworm, поисковика Google Ngram Viewer и коллекции книг Google Books, построил остроумную модель классификации войн по магнитуде. Беннет Хазлтон выполнил содержательное исследование суждений людей об истории насилия. Эстер Снайдер помогала с составлением графиков и поисками литературы. Илавенил Суббиа создавала изящные графики и карты и много лет обеспечивала меня бесценными сведениями о культуре и истории Азии.

Джон Брокман, мой литературный агент, задал вопрос, который привел к написанию этой книги, и сделал множество полезных замечаний к ее черновому варианту. Венди Вульф, мой редактор в издательстве Penguin, детально проанализировала черновой вариант книги, что очень помогло сформировать ее окончательную версию. Я бесконечно благодарен Джону и Венди, а также Уиллу Гудладу из британского отделения Penguin за поддержку на всех этапах работы над книгой.

Сердечное спасибо моей семье за любовь и поддержку: Гарри, Рослин, Сьюзан, Мартину, Роберту и Крису. Огромная признательность Ребекке Ньюбергер Гольдштейн, которая не только улучшила содержание и стиль книги, но подбадривала меня своей уверенностью в важности проекта: она сделала больше, чем кто бы то ни было, для формирования моей картины мира. Я посвящаю эту книгу моим племянникам, племянницам и приемным дочерям: пусть они живут в мире, в котором количество насилия постоянно уменьшается.