Читать книгу Людоведение - С.В. Короткий - Страница 6

«Бихевиоризм – это метод экстрагирования привычек из крыс»

Дуглас Буш

Новое мировоззрение вместе с традиционными ценностями уничтожило и традиционный взгляд на человека как на, прежде всего, Духовное существо. С целью повышения эффективности использования человеческого ресурса, была создана психология – «наука о строении и закономерностях возникновения, развития и функционирования психики в различных ее формах, в том числе сознания как высшей формы психического отражения»52, наука о личности.

Методология, используемая психологией, основана на новом взгляде на человека, в соответствии с которым человек – это «общественное существо, отличительной чертой которого является сознание, сформировавшееся на основе общественно-трудовой деятельности»53.

Другими словами, человек – это работающее тело, обладающее сознанием, которое представляет собой состояние психической жизни организма, выражающееся в субъективном переживании событий внешнего мира и тела, а также в отчёте об этих событиях.

Поскольку человек – это работающее физическое тело, способное переживать, то и познание психической деятельности возможно естественнонаучными методами.

Отцом современной психологии, возникшей на рубеже XIX-XX веков считается профессор философии Лейпцигского университета Вильгельм Вундт (1832–1920 гг.) именно потому, что он первый применил ту методологию, которая полностью коррелирует с новым взглядом на человека. Вундт основал первую в мире лабораторию экспериментальной психологии.

Вундт публикует в 1874 г. книгу «Принципы физиологической психологии». Принципы строят психологию как исследование непосредственного опыта сознания, включая чувства, эмоции, волевые акты и идеи, с помощью метода интроспекции, или самонаблюдения.

Теория Вундта заложила философскую основу принципов кондиционизма – теории познания, в которой понятие причины заменено понятием совокупности условий, развитой впоследствии И. П. Павловым и американскими психологами-бихевиористами.

Вундт рассматривал проявление воли как непосредственную реакцию человека на комбинацию воспринятых раздражителей, но ни в коем случае не как сознательную целеустремленность обладающего свободной волей индивидуума. Он был убежден, что человек лишен души и способности к самоопределению. Вундт пытался доказать, что человек представляет собой сумму своего предшествующего опыта – раздражителей, запечатленных в его сознании и подсознании. Вундт подчеркивал, что волевой процесс по своим объективным и субъективным признакам тесно связан с аффектом54. Каждый волевой акт – текущий во времени аффект, который характеризуется своеобразными деятельностями эмоционального порядка, связанными с конечным разрешением аффекта. По мнению Вундта, аффект как прототип и основа воли, является формой течения чувств, отличается выраженной интенсивностью, связан с изменениями в течение представлений. Другими словами, воля – это реакция, а отнюдь не независимое от внешних воздействий качество индивидуума. Вундт придерживался той точки зрения, что человеку не нужны ни духовность, ни способность к самоопределению. Для экспериментальной психологии воспитание являлось процессом, направленным на «сообщение индивидууму важного опыта с целью выработать у него правильную реакцию»55. Человек – это машина, действующая по принципу «стимул-реакция» и подлежащая социализации. Это идеальный подход для подготовки «правильных» граждан государства и неудивительно, что В.Вундт и его труды стали так популярны. В последующие годы в любом более или менее значительном университете Европы или Америки можно было изучать психологию у какого-нибудь профессора, защитившего диссертацию именно у Вундта в Лейпциге.

Наряду с Вундтом, целый ряд именитых психологов, труды которых являются психологической классикой и составляют основы современной психологии, внесли свой посильный вклад в повышение эффективности использования Душевной энергии для мирских целей. К ним можно отнести Уильяма Джеймса, Зигмунда Фрейда, Гуго Мюнстерберга, Джона Боулби, Курта Левина, Эдварда Торндайка, Жана Пиаже, Ульрика Найссера, Лайтнера Уитмера, Гордона Олпорта.

Для нашего исследования важны труды Курта Левина – основоположника социальной психологии; который первым стал использовать научные методы исследования для изучения социального поведения.

Курт Левин с самого начала его работы в области психологии занимался проблемой методологии в психологии. «Левину удалось … резко расширить сферу экспериментальной психологии, включив в нее области, ранее считавшиеся недоступными строго научному изучению – процессы эмоций и образования намерения, волю и постановку целей, стиль лидерства и групповую атмосферу, проблемы власти и социальных изменений и т.д.»56.

Первая методологическая программа Левина – построение психологии «галилеевского» типа. «Ключевой идеей этого способа мышления является принцип законосообразности психического и стремление вывести законы психики, такие же строгие и всеобъемлющие, как и законы ньютоново-галилеевской физики. На основе этого Левин собирался вписать психологию в классическую естественнонаучную картину мира» 57.

Левин считал: все без исключения – в том числе и «высшие» – психические явления закономерны и подлежат научному, включая экспериментальное, исследование; могут и должны быть найдены законы, которым они подчиняются58.

Фактически, в своих истоках психология является позитивистской. Одновременно, методология позитивизма захватывала политологию, искусство управления, юриспруденцию и другие сферы научной деятельности. Основные постулаты позитивизма приведены А. В. Юревичем и названы им «позитивистскими стандартами», базирующимися на шести основных мифологемах. «Эти мифы, в общем, сводятся к шести основным заблуждениям: 1) научное знание базируется на твердых эмпирических фактах, 2) теории выводятся из фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним), 3) наука развивается посредством постепенного накопления фактов, 4) поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение, 5) теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции, 6) теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку эмпирическим опытом»59.

Отличительные признаки этой методологии финский логик Г. Фон Вригт сформулировал так: «Одной из догм позитивизма является методологический монизм, то есть идея единообразного научного метода независимо от различия областей научного исследования. Вторая догма выражается в том, что точные естественные науки, в частности математическая физика, дают методологический идеал или стандарт, по которому измеряют степень развития и совершенства всех других наук, включая гуманитарные. Наконец, третья догма связана с особым пониманием научного объяснения. Научное объяснение является в широком смысле "каузальным". Более точно оно заключается в подведении индивидуальных случаев под гипотетические общие законы природы, включая, природу человека»60.

Одна из значимых работ, заложившая позитивистские методологические основы современной психологии – работа Р. Декарта «Страсти души». Л. С. Выготский в своей незавершенной рукописи, датируемой 1933 годом, пишет: «Декартов "Трактат о страстях" стоит в самом начале всей современной психологии и всех раздирающих ее противоречий»61. По поводу этого трактата Декарт писал в одном из писем, что он «намерен излагать страсти не как оратор и не как моральный философ, а как физик»62.

Исходное положение интерпретации механистической психологии Декарта заключена в той части трактата «Страсти души», где он пишет, что «тело живого человека так же отличается от тела мертвого, как отличаются часы или иной автомат (то есть машина, которая движется сама собой), когда они собраны и когда у них есть материальное условие тех движений, для которых они предназначены со всем необходимым для их действия, от часов или другой машины, когда она сломана и когда условие ее движения отсутствует»63.

Метафора «человек-автомат» стала впоследствии парадигмой, познавательной моделью науки – той редукцией, при помощи которой выстраивалась логика исследователя. В 1747 году во Франции был издан трактат Ж. О. Ламетри «Человек-машина», который был сразу запрещен, однако после ряда переизданий, приобрел известность.

В нем Ж. О. Ламетри пишет: «Все способности души настолько зависят от особой организации мозга и всего тела, что, в сущности представляют собой не что иное, как результат этой организации…»64. Дальше – больше: «Душа является только движущим началом или чувствующей материальной частью мозга, которую… можно считать главным элементом всей нашей машины…»65. Человеческое тело – это самозаводящаяся машина, а состояния души всегда соответствуют аналогичным состояниям тела.

Эта редукция объекта исследования снижает возможности познания психики и психической деятельности человека позитивистской психологией: «рассудочная наука, не ведающая ничего, кроме чувственного наблюдения, эксперимента и анализа, есть наука духовно слепая»66.

Оценка влияния позитивистской методологии на развитие психологии неоднозначное, находят и положительное влияние. Однако, большинство ученых негативно относятся к позитивизму и его методологии, причем не только в психологии, но и в других научных направлениях, отмечая фактическое уничтожение любого научного направления, поставленного на тупиковые позитивистские рельсы.

Многие естествоиспытатели осознали пагубное для науки влияние позитивизма. Альберт Эйнштейн, допускавший в своих теоретических исследованиях уступки позитивизму, в последние годы своей жизни отмежевался от этой философии: «Что мне не нравится в этих аргументах квантовых теоретиков, которые полагают, что теория кванта дает полное описание элементарных явлений, это позитивистский взгляд, который, с моей точки зрения, неприемлем и который, в сущности, представляет собой то же самое, что принцип Беркли esse est percipi [существовать – значит быть воспринимаемым]»67.

Результаты влияния позитивизма проявились и в юридической, политической и управленческой науке. Например, юридический позитивизм не создал подлинной теории права. Выведя за границы юриспруденции оценочные суждения и философские подходы к праву, упразднив саму возможность критики, совершенствования и развития права, юридический позитивизм фактически свел юридическую науку к трактовке уже данных законов, которые не имеют пробелов, поскольку охватывают все возможные ситуации, следовательно, отказ или неспособность судей трактовать данный закон применительно к какой-либо ситуации, означает, что судья оказывается против закона.

Юридический позитивизм не ответил на самый для него важный вопрос: метод обеспечения законности (правомерности) правотворческой деятельности государства, поскольку вся теория юридического позитивизма основывалась на предположении, что правовой статус государства – его неотъемлемое, атрибутивное свойство, не требующее доказательств, это аксиома, принимаемая на веру.

Политический позитивизм, отрицая возможность проникнуть в сущность государства и права, познать действительные движущие причины их возникновения, существования и развития, превращался, вернее, проявлялся, как охранительная идеология существующего порядка. В 1956 Г. П. Ласлет опубликовал статью, в которой обосновывалась мысль о «смерти» политической философии, в которой утверждал, что развитие логического позитивизма привело к смерти политической философии как предмета академических исследований. «Об этом также заявили виднейшие представители политической науки Дэвид Истон и Альфред Коббан. Лео Штраус, едва ли не больше всех сделавший для американской политической философии в 1950–1970-х, и тот писал о деградации политической философии с Древних времен»68. Политолог Д. Риччи даже написал труд «Трагедия политической науки», а С. Хэкман пришел к выводу о том, что позитивизм, как методологическая основа социальных наук, стал «реликтом прошлого»69.

Управленческий позитивизм свел искусство управления исключительно к исполнительской функции, причем исполнение должно происходить по определенным алгоритмам, которые стандартизированы, легко клонируются и передаются любому человеку. Рационализация трудовой деятельности «вызвала сильнейшую неприязнь к Ф. У.Тейлору со стороны современных ему профсоюзов, объединявших в то время работников высокой квалификации, мастерство которых объяснялось владением некими тайнами ремесла… Тейлор разрушил романтику труда… Тайны ремесла он заменил «последовательностью элементарных движений»70. Тейлор убил мастерство в труде, что привело к появлению индустрии производства мусора – индустриальное (industry) производство: in – в, dust – пыль, прах, мусор.

Порочность исходных позиций позитивизма, его несовместимость с наукой были ясны еще современникам Конта, Милля, Спенсера и встретили решительный отпор в среде ученых. Маркс и Энгельс вскрыли реакционный характер этой философии. «Конт, – писал Маркс, – известен парижским рабочим как пророк империи (личной диктатуры) в политике, господства капиталистов в политической экономии, иерархии во всех сферах человеческой деятельности, даже в сфере науки, и как автор нового катехизиса с новым папой и новыми святыми вместо старых»71. Итак, сущность позитивизма проявляется в уничтожении всего, к чему он применяется, это противоестественная методология.

Неприятие рационализма имело в российской интеллектуальной традиции прочные морально-этические корни: «рационализм был ассоциирован с эгоизмом, с безразличием к общественной жизни и невключенностью в нее»72. Но это идеология индивидуализма, следовательно, позитивизм – это естественное следствие индивидуалистской протестантской системы ценностей. «И поэтому закономерно, что первый "бунт против картезианства"73 – основы и символа западного научного мышления – состоялся именно в России, породив противопоставленный картезианству "мистический прагматизм" – "взгляд на вещи, основным атрибутом которого служит неразделение мысли и действия, когнитивного и эмоционального, священного и земного"»74.

В каком же состоянии благодаря позитивизму оказалась современная психология? Для того, чтобы это увидеть отметим несколько существенных моментов. Во-первых, существенное отличие психологической практики и психологической науки. Ф. Е. Василюк пишет о том, что «психологическая практика и психологическая наука живут параллельной жизнью как две субличности диссоциированной личности: у них нет взаимного интереса, разные авторитеты (уверен, что больше половины психологов-практиков затруднились бы назвать фамилии директоров академических институтов, а директора, в свою очередь, вряд ли информированы о "звездах" психологической практики), разные системы образования и экономического существования в социуме, непересекающиеся круги общения с западными коллегами»75.

Юревич А. В. развивает эту мысль: «Эти две ветви психологической науки используют настолько различные способы получения и использования знания и имеют так мало общего, что выглядят как две совершенно разные и не связанные между собой области познания, как "параллельные" дисциплины. Все попытки их объединить или хотя бы сблизить дают еще более плачевные результаты, чем намерения объединить саму исследовательскую психологию»76. Причем, эти попытки сближения, часто носят позитивистский характер в виде призыва к переориентации всей психологической науки на практику: «психологическая теория должна реализовывать психотехнический подход»77. Это не объединение, это завоевание.

Во-вторых, паралич психологической науки и расцвет практической психологии. Если состояние психологической науки по образному выражению бывшего министра российской науки В. А. Фортова, – это уже не кризис, а кома78, то практическая психология «оказалась в положении пирующих во время чумы: на фоне остановленных реакторов, парализованной системы научных коммуникаций, массовой утечки умов за рубеж и других проявлений развала российской науки наблюдаются лавинообразный рост численности психологических учреждений и психологов, большой спрос на их услуги, массовый исход в психологию представителей профессий, не вписавшихся в то, что у нас называется рыночной экономикой, а также другие явления, свидетельствующие не о кризисе, а о расцвете этой области знания»79.

Выделяемые причины паралича фундаментальной науки звучат недостаточно убедительно: «фундаментальная наука накапливает свое знание быстрее, чем прикладная наука успевает его "переварить", превратив в практически полезное, прибыльное знание, и поэтому общество стремится притормозить развитие фундаментальной науки, в результате чего сейчас время научных открытий сменилось временем использования плодов этих открытий, когда науке дается временная (надо полагать) отставка»80.

В-третьих, без преувеличения определяющее влияние социальных факторов на направление, характер и методологию научных исследований. Т. Кун подчеркивал, что в процессе смены парадигм основную роль играют не когнитивные, а социальные факторы, такие, как вытеснение сторонников побеждаемой парадигмы с ключевых социальных позиций в науке – из издательств, журналов, с руководящих постов, а также их физическое вымирание. М. Планк, писал о том, что «новые научные идеи побеждают не благодаря убеждению оппонентов, а благодаря тому, что те, в конце концов, попросту умирают»81. В результате научные революции представляют собой следствие социальной революции. Следовательно, победа протестантской индивидуалистской идеологии неизбежно ведет к смене штата научного учреждения и когнитивного аппарата. А, исходя из ценностей протестантизма, можно вывести и цель позитивистской методологии и объяснить причину расцвета прикладной психологии.

Познание объективной реальности важно только для коммерциализации результатов данного познания. Фундаментальное исследование требует слишком длинные деньги, срок окупаемости очень большой, да и всего 5% положительных результатов – очень рискованно. Окупаемость же прикладных «научных» исследований – совсем другое дело. Для протестанта все является капиталом, то есть источником обогащения – станки, товар, время, Душа, родственные отношения, брак, жизнь, ну и, конечно, наука.

Познание не является целью современной науки, современная наука – просто источник обогащения, отсюда все призывы к практической ценности научных исследований, и именно позитивистская методология соответствует этим целям.

Итак, цель позитивистской методологии в психологии – повышение эффективности использования человеческого ресурса. Очень актуальная задача современности, отсюда и паралич фундаментальных исследований и востребованность практической психологии.

Наиболее показательна в плане государственного управления наукой является психиатрия, тесно связанная с психологией объектом исследования. Психиатрия, в отличие от психологии, не является самостоятельной наукой, а считается одной из медицинских отраслей. И если психолог не имеет права оказывать помощь людям без их согласия, они называются клиентами, то психиатр работает с пациентами, и их желание решающей роли не играет, ведь, как правило, здоровый человек способен признать, что у него имеются определенные проблемы, а вот больной – нет.

Впервые в России о душевнобольных задумался инициатор внедрения ценностей западной цивилизации на Руси Пётр I. Принятые Петром I законы в первую очередь были направлены на борьбу с уклонением дворянских детей от науки и службы под видом болезни или юродства. Отныне они должны были проходить освидетельствование действительных проявлений безумия.

Исторический период русской психиатрии начинается с 1762 г. На предложение Сената отдать в монастырь душевнобольных князей Козловских, Петр III положил следующую резолюцию: «Безумных не в монастыри определять, но построить на то нарочитый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены доллгаузы, – а в прочем быть по сему»82.

В 1779 г. было объявлено об открытии в Петербурге первого русского специального доллгауза «для пользования сумасшедших», ставшего через несколько лет отделением Обуховской больницы. В 1770-е годы психиатрические учреждения появились также в Риге и в Москве.

Основная функция этих учреждений была не лечебная, а изолирующая. Как отмечал психиатр Тихон Юдин: «История психиатрии началась с изоляции в монастырях и тюрьмах [всех] нарушавших спокойствие жизни… В приказные дома умалишенных также направляли главным образом больных, или нарушивших на улице губернского города порядок, или состоящих под судом… Никто этот “дом” не считал лечебным учреждением, а лишь местом заключения “без ума буйствующих”. В результате психиатрические заведения переполнялись алкоголиками, дебильными бродягами, направленными главным образом полицией…»83.

В первой половине XIX века задумались об отсутствии психиатров, и лишь в 20-е гг. появляются первые знания, заимствованные у европейских профессионалов того времени. Однако лечение больше напоминало усиление заключения: «в качестве мер стеснения применялись железные цепи, "ремни сыромятные" и смирительные камзолы» 84.

В записях врача дома инвалидов и умалишенных Московского Приказа Общественного призрения Зиновия Ивановича Кибальчича мы можем видеть, что больного подлежало скорее усмирить, чем вылечить: «Если нужно неистовому сумасшедшему бросить кровь, в таком случае пробивается жила сильнее обыкновенного. За скорым и сильным истечением крови вдруг следует обморок и больной падает на землю. Если больной подвержен чрезмерно неистовым припадкам бешенства, то ему бросают кровь не только во время припадка, но и несколько раз повторяют, дабы предупредить возвращение бешенства, что обыкновенно случается при перемене времени года… Средства для усмирения неспокойных состоят в ремне в 2 дюйма ширины и 2 аршина длины, коим связывают им ноги в так называемых смирительных жилетах, к коим приделаны узкие рукава из парусины длиною в 3 аршина, для привязывания ими рук больного вокруг тела» 85.

Одним из первых психиатрических заведений, основополагающим принципом которого стало лечение, был основанный в 1869 г. Казанский окружной дом умалишенных.

Интересно, что принципы, исповедованные доктором Павлом Ивановичем Якоби в своей врачебной практике, был направлены на превращение душевнобольных из заключенных в пациентов:

душевнобольные суть больные; психиатрические больницы суть больницы; врачи психиатры суть психиатры и ошибочно смешивать их со смотрителями места заключения; больных в больницу должно "класть", а не "сажать"; нет основания обращаться с больными более жестоко, чем со здоровыми; больница имеет задачею благо больных, а не удобство здоровых; душевнобольные есть страждущие люди, а не "сор"; удаление "сора" есть обязанность не врача психиатра, а лица совсем другой профессии; неблагоразумно делать дело, за которое другой получает жалованье; держать в "доме умалишенных" здорового человека "два года" столь же неправильно, как и "засадить" его туда на "два часа"»86.

Эти принципы никак не повлияли на характер деятельности всей системы психиатрических клиник. В XX веке к привычным обитателям «домов умалишенных» присоединились «политзаключенные». «Психиатрия превратилась в орудие, служащее общей тенденции манипулирования личностью. Стараниями многих психиатров, создан образ "нормального" человека, который никогда не бывает слишком грустен, слишком сердит или слишком взволнован. Черты характера или типы личности, не подходящие под этот стандарт, обозначают как "инфантильные" или "невротические". Влияние такого рода в некотором смысле опаснее для человека: ярлык вешает не человек, а "наука"»87.

«Фашистское общество будущего будет реализовано благотворительными медицинскими организациями на бытовом уровне путем массовой психиатрической обработки населения, независимо от того, хочет этого жертва или нет» 88. Это слова Джона Роулингс Риза, агента ЦРУ, создателя в 40-е годы XX века Всемирной федерации психического здоровья89. Главной темой всех известных публикаций Риза было использование психиатрии как оружия правящих классов.

Время после второй мировой войны принесло глобальные изменения. Это было начало нового мирового порядка. Вдруг стало ясно, что еще одна война подобного масштаба приведет к уничтожению всей цивилизации. Началась холодная война, а вместе с ней и исследование возможностей контролировать разум, человека. Третья мировая война – это война за разум человека. Великие державы стремились обойти друг друга в данной области. Две секретные крупнейшие службы (ЦРУ и КГБ) активно работали над проблемой контроля над человеческим разумом90. Параллельно создавались национальные и международные Общества психического здоровья.

Итак, психиатрия, как и психология, является инструментом удержания власти. И начала рушится одновременно с завершением эпохи государственного правления.

Исследования показали, что содержание в психиатрических больницах закрытого типа даёт минимальный терапевтический эффект, а в ряде случаев даже приводит к усугублению и обострению психических расстройств. Повысилось внимание к нарушениям прав человека, происходящим в закрытых психиатрических учреждениях91.

В зарубежных странах возникшее в 1950-е годы антипсихиатрическое движение привело к деинституционализации – широкомасштабному сокращению количества психиатрических коек, закрытию многих психиатрических стационаров и созданию амбулаторных служб. Наиболее выраженный характер она приобрела в Италии, где согласно принятому в 1978 году Закону предусматривалось закрытие всех психиатрических больниц и оказание помощи альтернативными общественными службами психического здоровья92. Практически во всех странах Северной Америки и Западной Европы происходило крупномасштабное сокращение психиатрических больниц93.