Читать книгу Я уже сказала – нет! - Свет Победовна - Страница 8

Вот и прошел еще один год моего пребывания в школе интернате…

Сегодня мне исполнится шестнадцать лет.

Этой ночью, я так и не смогла заснуть. Все утро, не находя себе место, не могла усидеть на стуле, словно на иголках; терзаемая не хорошим предчувствием. То и дело, я, возвращалась к окну, и вглядываясь в машины, паркующиеся или отъезжающие со стоянки. Я ждала тётю Хэлен… И знала, что сегодня что – то должно произойти. Вот только что?

Моя крёстная, не пропустила ни одного моего дня рождения, за почти четыре года, проведенные мной в интернате. Всегда устраивала небольшие. но веселые вечеринки, которые не мог испортить даже её невыносимый сын, дарила подарки, почти всегда предугадывая мои желания. Но сегодня что то должно измениться, я чевствовала это. Это чувство пробралось мне буквально, под кожу, будоражило и холодило кровь… Если бы я верила в то, что в нашем мире остались крупицы магии, то я бы решила, что во мне просыпается дар предвидения… Но разве это все не сказки?

Наконец, я увидела её не большую, но приметную машину, ищущую парковочное место. И в нетерпении, побежала в вестибюль. Там, с хищным выражением лица, и светящимися злостью глазами, уже стоят дьявол – Эшли. За три года вражды с ним, я привыкла к постоянной пикировке, не обращая внимания на его угрозы. Если честно, я и сама не понимала когда и почему перестала их бояться. Просто не боялась, и всё…

К стати, из – за его неадекватний реакции на меня, они так и не помирились со Степаном.

Наверное, если – бы не наша старая вражда, я бы заметила, как он вырос и возмужал, превратившись из симпатичного, но угловатого подростка, в красивого изящного, юношу, с породистыми и утонченными чертами лица. Хотя меня удивляло то, что, после бегства Стэфани, он так и не обзавелся новой пассией. А жаль, возможно, тогда – бы Эш отстал от меня… А сейчас:

– Доброе утро, Маар-р-рго, куда торопишься? Смотри, не разбей свой чудный носик, я расстроюсь, если это сделаю не я…

В его глазах, явно читалась издёвка. Я смерила его убийственным, как я надеялась взглядом, и мысленно пнула задремавшего чёртика.

– Было бы добрым, если бы ты сегодня не проснулся. Или, хотя бы, сделав мне подарок, ко дню рождения, приболел, или, на худой конец, что ни будь себе сломал… И не портил – бы чудесный солнечный день своим недосарказмом.

Он капризно выдвинул нижнюю губу, наигранно – сострадательно разглядывая мое лицо. И протянул руку, пытаясь ухватить меня за подбородок.

– О… Ты действительно выглядишь расстроенной… И это в день твоего рождения… Ай-ай-ай, не хорошо – то как получилось…

С поддельным сочувствием просюсюкал он. Я уклонилась, от его руки, шлепнув по ней ладонью.

– Нет, я не расстроена, я разочарованна… Ты не только сегодня снова проснулся, так ещё ни смог придумать, ни одной оригинальной, или хотя бы новой угрозы. И это, как ты справедливо заметил, в день моего рождения… СКУЧНО…

И показав ему средний палец, я побежала дальше. Он оскалился, и хотел рвануть за мной, что бы, наверное, выполнить угрозу, но в этот момент, с невозможно счастливой улыбкой, в холл вошла его мать.

– Привет, детки…

Поприветствовала она нас, и наградила самыми искренними объятиями и поцелуями. Но, Эшли, все-таки умудрился пребольно щипнуть меня за плечо. А я, не стесняясь, снова показала ему средний палец.

– Маргарет, нам надо поговорить. Прости, Эшли, я не знаю, когда мы закончим, но присутствовать ты не можешь. Я за тобой позже зайду.

– Хорошо…

Буркнул тот и просверлив меня хмурым взглядом ушел.

Мы с крёстной вошли в одну из пустующих аудиторий, и она, осмотревшись, плотно закрыла за нами дверь. Тётя Хэлен выглядела непривычно взвинченной и неуверенной в себе. Это начинало меня нервировать еще больше. Чувство того, что, вот прямо сейчас, в моей жизни, должно что то измениться, обострилось поднявшись до кретической отметки…

Усадив меня за парту, она встала передо мной на колени, сочувственно вглядываясь в мои глаза. Господи… Да что – же случилось?

– Дорогая, у меня для тебя письмо, от мамы.

Замявшись, сказала она. Мое сердце, остановившись на секунду, рухнуло в пятки.

– Что?..Как… Как такое возможно?..

Я стиснула готовую разорваться голову руками, и не могла ни как осмыслить услышанное.

– Она написала его перед смертью, и я пообещала передать его тебе в день твоего шестнадцатилетия. Я не читала его, и не знаю, что в нем…

И тётя Хэлен втиснула в мои дрожащие руки довольно пухлый конверт.

– Читай, родная, если хочешь, я выйду.

Я, какое – то время тупо пялилась на конверт, потом, трясущимися руками, очень аккуратно вскрыла его, и разложила листы письма на столе. Долго всматриваясь в текст, написанный красивым, ровным подчерком, я не решалась начать чтение.

– Какого черта, чего я боюсь. Мамы уже нет, что может быть хуже? Да ничего…

Но я ошиблась.

«Дорогое дитя, умоляю, прости меня. Я покидаю тебя. Душа моя кровоточит, оставляя тебя в столь юном возрасте, когда нужна тебе так сильно. Но господь решил всё за нас…»

С каждой прочтенной строчкой моё сердце сжималось всё сильнее, а душу сковывал холод. По моему лицу текли не прошенные слёзы. Я всхлипывала, протирая ладонью залитые ими глаза, и продолжала читать.

«На смертном одре, я думаю только о том, что не могу покинуть тебя, не будучи уверенной в том, что ты будешь любима, обласкана, не одинока.

…

Твой отец и тётя дали мне клятву, что, как только пройдет время траура, они поженятся, и Кэрри сделает всё от неё зависящее, что бы вы оба были счастливы. Прошу, постарайся полюбить её. После потери дочери, ты единственное, что связывает её с этим миром.

…

Моё сердце разрывается от осознания того, что я не смогу проводить тебя в первый класс, не увижу выпуск школы, не узнаю о первом твоём поцелуе, не буду сгорать, от счастья и гордости видя тебя у алтаря… Но я надеюсь, что Карри сделает это за меня. Проживет, для вас, ту часть моей жизни, которой, волею небес, я лишена.»

…

Я буквально слышала, как трещал камни стен, воздвигнутых мной, вокруг души. Как содрогается фундамент моей неприступной крепости… Или это меня трясёт, от переполняющих душу эмоций, и осознания содеянного…

«Я была бы счастлива, если бы ты нашла в себе силы однажды назвать её мамой. Она в этом нуждается, так же, как и ты.

Прости меня.»

Я была в шоке. Все мои поступки, всё моё поведение, ВСЁ было непростительным. Я вспоминала слова, сказанные отцу и обиды нанесенные мачехе, через призму известного мне теперь, и УЖАСАЛАСЬ… Да, я поступала ужасно, я была такой эгоисткой, что боялась, ни когда не смогу смотреть на себя в зеркало, без отвращения.

– Господи, бедная тётя Кэрри, бедный мой папочка. Что я им наговорила, что наделала… Они, ни когда не простят меня, ибо нет мне прощения.

Да и как найти в себе силы, что бы извиниться, после всего…

Я рыдала, упиваясь своим ничтожеством. И буквально чувствовала, как из стен моей агонизирующей крепости выпадают огромные булыжники, которые я титаническими усилиями не успевала водрузить на место. Они грозили засыпать, похоронить меня под тяжестью осознания содеянного мной, под ужасающим грузом моей вины..

– Маргарэт… Дорогая, что с тобой?

Я и не заметила, когда она вернулась. Не знала, долго ли наблюдает за мной… Тётя Хэлен обняла мои трясущиеся плечи, и подала свой носовой платок.

– Позволишь?

Спросила она, протягивая руки к скомканным листам бумаги, сжимаемых в моих трясущихся руках. Я, всхлипнув, судорожно, протянула их ей. Взяв письмо, крёстная бегло прочитала его, и забрала свой платок, ставший уже мокрым от моих слез, нервно вытирая слезы, капающие уже из её глаз.

– Что мне теперь делать? Я всё испортила, да?. Какая же я гадина…

Рыдала я, прижавшись к её груди. Не в силах успокоиться.

– Нет, Марго,. Ни говори глупостей. Ты не такая, ты очень милая, добрая девочка. Ты многого не знала, и сделала свои выводы. Пусть ошибочные… Но ведь у каждого человека есть право как на выбор своего пути и ошибки, так и на искреннее раскаяние и прощение…

– Что теперь мне делать? Я так обидела тётю, я так обидела отца… Они не простят меня… НИКОГДА!!!

– Не бойся, милая, они тебя простят. Просто нужно искренне попросить прощенье. Они тебя любят, поверь мне, я знаю. И потом, ты ведь тогда была совсем ещё ребёнком…

А слезы все капали. А она успокаивала меня, прижав к своей груди. И тут словно мой ангел, наконец нашёл выход из лабиринта. И я начала успокаиваться, приняв решение. Я должна, во что бы то ни стало, всё исправить… И я исправлю… В моем сознании, спасительным кругом, всплыло воспоминание о словах мачехи. значения которым я тогда не придала:

«-Маргорет, однажды, ты все поймешь, и пожалеешь обо всем сказанном и сделанном… И если не найдешь в себе силы раскаяться, и искренне попросить прощение, то останешься совсем одна… Запомни, дитя… Мы, с твоим отцом, не смотря ни на что, любим тебя, и простим… ПРОСТИМ, запомни это, Маграрет…»

И я ухватилась за это воспоминание, и выплыла из готовой поглотить меня пучины отчаяния. Слова тёти Кэрри, все таки, оказались пророческими.

Моя крепость последний раз вздрогнула, и рассыпалась, но не ужасным, сокрушающим всё живое обвалом, стремящимся разрушить мою душу, а необыкновенным фейерверком, смесью радужных мыльных пузырей и разноцветных бабочек, предвестниками счастья и покоя.

Тетя Кэрри, продолжала упорно приезжать ко мне каждую неделю, все четыре года, что я здесь проучилась. Так же, как и крестная, не пропустив ни одного моего дня рождения. Не смотря на то, что я ни разу не вышла к ней, и не взяла ни одного подарка. Если мне повезёт, то сегодня она то же появится. И я, не смотря ни на что, была уверенна, что появится…

Я ждала ее у окно в коридоре, вглядываясь в каждую машину. Моё сердце замирала, всякий раз, когда у машины открывалась дверь. Эшли пытался меня задеть, но я даже не слышала его издевок. Уже было два часа дня, но тети Кэрри всё ещё не было. Я начала отчаиваться…

– Господи, если она сегодня приедет, обещаю называть её мамой…

И вдруг, я увидел её. Моё сердце подпрыгнуло в груди. Я вскочила, и опрометью побежала в низ. Эшли подставил мне ногу, но я, привычным прыжком, преодолела это препятствие, без потерь, показала ему язык, и встала, как вкопанная, перед входной дверью. Когда она открылась, я подбежала к тёте, у неё было странно недоверчивое, но счастливое выражение глаз, секунду помешкав, я обняла её. Она прижала меня к себе, так сильно, что у мен не осталось сомнений.

– Мама, прости меня…

Выдохнула я, искренне раскаиваясь. Боясь и веря…

– Поехали домой..

Поцеловав меня в макушку, прошептала она.

А потом мы долго плакали обнявшись. Затем, она пошла к директору, забирать документы, а я побежала собирать вещи. И тут, дверь, в мою комнату открылась, и в неё, с нахальной усмешкой ввалился ужасный Эшли.

– По школе ползут слухи, что ты нас покидаешь? А как же я? Я буду скучать без своей колючки…

С притворным, как я догадалась, сожалением сказал он. В глазах была грусть, которой я не поверила, и правильно сделала…

– Знаешь, Эшли, эта школа могла бы быть не плохим местом, если бы в ней не бело тебя. Я, может быть даже, начну скучать по ней, со временем. А вот тебя, просто забуду.

Он подошёл ко мне, вплотную, глаза холодные и колючие всматриваются в мои.

– Что ты хочешь увидеть? Я не боюсь тебя – Эш…

– Хорошо…

Он схватил меня, и прижав к своему телу, впился жестким, нещадным поцелуем мне в губы. Я оторопела так, что даже не пошевелилась. В этом поцелуе не было ни нежности ни любви… Почувствовав это, я не стала сопротивляться. Я была уверенна, его поцелуй был продиктован, желанием, в очередной раз, меня унизить и растоптать. Поэтому, я выдержала эту пытку. И когда он оторвался от моих губ, продолжала гордо и спокойно смотреть ему прямо в глаза.

Он отстранился. Его глаза почернели, от с трудом сдерживаемой злобы.

– Вот теперь ты меня не забудешь…

Я вытерла, тыльной стороной руки губы, и сплюнула ему на ботинки. Он как-то странно посмотрел на меня, ухмыльнулся, и вышел, оставив открытой дверь. Я осела на кровати, сотрясаемая мелкой дрожью.

– Нет. Я больше не заплачу, КЛЯНУСЬ. И, слава богу, я его больше НИКОГДА не уви