Читать книгу Ошибка природы (сборник) - Светлана Алешина - Страница 6

Мысли о Ванцове не отпускали меня все время, пока я бежала по проспекту.

Отчего-то он вызывал во мне странное чувство – раздражение, смешанное с искренним сочувствием. У каждого из нас был свой собственный «конек», но в то же время был и собственный недостаток.

Ванцов, например, прекрасно знал основы криминалистики и Уголовный кодекс. Я ни то, ни другое близко не разумела, но особенно по этому поводу и не печалилась – рядом был Лариков, который обе эти «китайские грамоты» мог вполне доступно изложить мне в случае надобности.

Но при этом Ванцов не знал так хорошо Вильяма Шекспира. А вот меня-то рядом с ним не было! Соответственно, получалось, что мои шансы понять, что же за история приключилась в Чистом переулке, были несколько выше.

Вот такие мысли бежали по проспекту вместе со мной, направляясь к Маше Нестеровой.

Маша Нестерова в отношении меня испытывала такое же предубеждение, как и я к ней. Посему трудно было рассчитывать, что наша беседа принесет нам обеим моральное удовлетворение.

– Красивая киска, – услышала я за своей спиной.

«Вот и верно – Маша и есть красивая киска», – согласилась я и обернулась.

Старушка в черной шляпе и молодежного покроя пальто кормила кошку, а рядом с ней стоял мальчуган, такой же рыженький, как мы с Ванцовым.

Прямо не Ванцов, а тайный фантом!

Я вздохнула и продолжила свое стремительное течение вдоль людского потока к старинному зданию, где в бывшей коммуналке жила странная и несчастная Соня со своей «красивой киской» Машей.

Дом был уже совсем близко, я прибавила шагу, как охотник, увидевший впереди себя цель.

Вот и подъезд.

Дверь открылась быстро и резко. Я вовремя успела отпрыгнуть в тень деревьев, почти неслышно чертыхнувшись.

Этого типа я тут совсем уж не чаяла увидеть!

Накликала беду, вспоминая его постоянно!

Из подъезда вышел Ванцов, собственной персоной.

* * *

«Ну и откровение», – оторопело подумала я, провожая взглядом из своего укрытия долговязую и несуразную фигуру Ванцова.

Он шел, чем-то настолько озабоченный, что даже не соизволил обратить на меня внимания. Хотя продефилировал он просто перед моим носом. Я, как полная идиотка, вытаращила глаза так, что они явно засобирались выпасть прямо на ванцовскую куртку, и затаила дыхание от ужаса, а он даже не взглянул на меня.

Интересно, каким ветром его занесло сюда? Ведь эти-то владения, пардон, мои!

Значит, ему можно, а мне – нет?

От негодования теснило в груди. Я чувствовала себя несправедливо обиженной.

А главное, получалось, что гадкий рыжий Ванцов вовсе не такой уж и профан, раз взял именно этот след? Значит, у него все в порядке с интеллектуальным нюхом?

Не знаю, почему я расценила свидетельство ванцовского ума как личное оскорбление, но было мне горько и обидно.

Я, к сожалению, в этот самый момент должна была находиться «под домашним арестом», и посему нельзя мне было…

А впрочем, почему бы и нельзя? Может, я тут просто прогуляться вышла?

Я уже почти решилась на безумный поступок – сейчас вылезу из своего укрытия и окажусь прямо перед Ванцовым. Как бы случайно!

«Ах, какая приятная неожиданность, – удивлюсь я. – Что вы тут поделываете?»

«А вы что?» – спросит он. И будет совершенно прав, подозревая, что я оказалась тут совсем не случайно!

Да ладно, отмахнулась от здравых рассуждений. Чего-нибудь придумаю по ходу действия! И уже собралась выйти.

Но господь уберег меня от такой неимоверной глупости. Ванцов сел в машину и спокойно отъехал, оставляя меня одну разбираться с загадкой его появления здесь.

И слава богу!

Уже немного подумав, поняла: ничего бы он мне не рассказал, а вот потом меня ожидала бы целая толпа неприятностей!

Поэтому, успокоившись, я поднялась на третий этаж и нажала на кнопку звонка.

В конце концов тайну ванцовского посещения могла раскрыть и Маша!

* * *

Маша меня явно не ждала. Скорее всего она рассчитывала увидеть кого-то более приятного, поскольку, открыв дверь, сначала одарила меня сияющей улыбкой, сообщающей ее кукольному личику нечто симпатичное. Потом эта улыбка, так оживляющая ее, медленно сползла с лица.

– Здравствуйте, Маша, – как ни в чем не бывало широко улыбнулась я ей. – А Сони еще нет?

– Нет, – облегченно выдохнула Маша, явно обрадованная, что мне понадобилась все-таки не она.

– А можно подождать ее? – продолжала я нахальничать.

Вежливой Маше под моим напором было не устоять, и она смирилась.

– Конечно. Правда, не думаю, что ваше ожидание не затянется, но раз уж вам так нужна сегодня Соня…

– О, еще как, – подтвердила я худшие ее опасения. – Еще как нужна. И именно сегодня.

С этими словами преспокойненько направилась в Сонину комнату, так что бедной Маше ничего не оставалось, как следовать за мной, пусть даже и с недовольным видом – в конце концов это все, что ей оставалось.

В Сониной комнате царили покой и безмятежность. Я уселась в кресло и стала рассматривать лежащий на столике альбом с фотографиями. Маша, смирившись с моей бестактностью, присела напротив, молчаливая и красноречивая одновременно. Она умудрялась показывать все свое неодобрение одним лишь видом.

Фотографии были обычные – как и во всех альбомах. Но вот интересно – вчера этого альбома тут не было! Значит, Соне захотелось пересмотреть их еще раз?

Впрочем, ничего удивительного в том, что человек, потерявший близкого друга, пытается оживить прошлое в тщетной попытке оживить вместе с прошлым и его.

Я вздохнула. От этого альбома, такого же величественно-напыщенного, как и Маша, веяло холодом. Может быть, потому, что большинство фотографий были посвящены именно ей? Маше? Надменной и красивой девочке-девушке, и так далее? Сониных фотографий было совсем мало. Да и получалась она на них какой-то трогательной, будто просила извинения за то, что появилась на чужом празднике жизни!

Мне стало грустно, и я отложила альбом, не досмотрев его. Не могла отделаться от ощущения, что не имею на это права… Посмотрю его лучше с хозяйкой. Когда она вернется!

Однако в тот момент, когда я убирала его, на стол выпала фотография.

– Какая же ты неловкая, Александра, – проворчала я, нагибаясь, чтобы поднять и засунуть ее назад.

Это был обычный снимок. Несколько человек, стоящих в кружке. Плохо различимые лица.

Только почему-то был отрезан уголок. Я повертела фотографию, пытаясь понять, что же там было. Чье-то лицо? Фигуры на снимке выглядели довольно размыто. Определить «кто есть кто» было практически невозможно.

Вздохнув, положила снимок перед собой. В конце концов я и сама неоднократно уничтожала следы собственного присутствия на снимках, если моя физиономия начинала портить мне настроение! Ничего удивительного в этом нет!

– Кто это? – спросила я.

Маша вопросительно посмотрела на меня.

Я протянула ей снимок.

– Не знаю, – пожала она плечами, – совершенно невозможно разобрать… Спросите у Сони.

Она очень быстро сунула снимок в общую стопку и тут же посмотрела на меня безмятежным взглядом, в котором мне померещилась на мгновение некоторая нарочитость.

Но, в конце концов, может быть, я становлюсь излишне подозрительной?..

* * *

Можно сидеть с каким-то человеком и молчать, нисколько этим молчанием не тяготясь. Вроде бы это тоже нормально – мы вот с Пенсом иногда молчим целыми днями, потому как и без слов прекрасно понимаем друг друга. Причем молчание получается уютным и приятным.

С Машей все выглядит иначе. Ее молчание было тяжелым, как воздух, насыщенный ртутными парами. Она как бы давала мне понять, что не о чем говорить красавице с тонкими чертами лица и гладко-змеиной головой и девице с внешностью пухлого мальчугана с рекламы. Проводила безжалостную грань, отделяющую меня от нее.

Не то чтобы это меня обижало, но в целом я почитала такое положение несправедливым.

В конце концов, красота тела – явление мимолетное.

пробормотала я едва слышно, рассматривая Само Совершенство.

Она меня услышала. Подняв глаза с очаровательным прищуром и недоумением, уставилась на меня и переспросила:

– Что?

– Так, это я про себя, – смешалась я, нахально отведя себе роль «красавиц былого», воспетых Вийоном. Не стану же я цитировать ей все! Поймет ли?

Впрочем, мои познания, кажется, пробудили в ней толику уважения. Она заинтересованно посмотрела на меня совсем не так, как раньше:

– Французский?

– Да, – кивнула я.

– А в вас и правда есть что-то от француженки, – рассмеялась она. – Вы чем-то похожи на Милен Фармер. Если, конечно, заставить вас качаться и не есть неделю.

Надо же! Я начала таять, как воск. После сравнения с мальчишкой теперь меня сравнили с изящной французской певицей! Интересно, кому верить?

Святое убеждение Пенса, что верить следует тому, кто говорит тебе приятные вещи, победило на этот раз мое скромное разумение того, что лучше мне самой над собой посмеяться, чем это сделают другие.

– А можно вас спросить об одной вещи? – снова подала голос Маша, явно сдаваясь любопытству.

– Конечно, – кивнула я, радуясь тому, что Франсуа в очередной раз помог мне растопить лед.

– Как вы познакомились с Соней?

Оп, Сашенька! А придумать-то мы ничего и не успели!

– Вам честно или наврать? – спросила я, откровенно и простодушно взирая на мою визави.

– Честно, если сможете, – рассмеялась она.

– Я детектив.

Она помрачнела.

– Та-ак. Значит, Соня все-таки обратилась к вам. Неужели она не понимает, как это глупо?!

– Маша, почему? Почему это глупо?

Я не могла понять причин ее взволнованности.

– Потому что, черт побери, все это – только плоды ее фантазий, как вы не понимаете? Стареющая женщина, одинокая, с несложившейся личной жизнью! Выкинутая за борт, как все балерины, раньше, чем успела сообразить, что она, увы, вышла в тираж! Трудно смириться с этим, вот мы и придумываем всякие истории!

– Маша, вы психоаналитик?

– Да не надо быть психоаналитиком, чтобы все это понять! Мне самой очень жаль Соню, поверьте, но в этот идиотский бред, что кто-то разгуливает по ее квартире, я никогда не поверю! Какие-то кретинские музыкально-спиритуальные утренники с голосом из туалета!

– А если все не так? Если некто действительно тут бывает? Ведет непонятную игру, с только ему одному известным финалом?

– Да бросьте! Кому нужна моя когда-то хорошенькая тетка? Или этот человек такой же идиот, как и она! Я не верю в подобный бред!

– Однако Гордон был убит, – напомнила я.

– При чем тут Гордон? – вытаращилась она на меня. – Ну, был у них роман. Это же не причина для убийства, вы не находите?

– Отчего же, нахожу. Вполне приличная причина, чтобы произошло убийство. «Ее любовник Кассио. Ты можешь спросить у мужа. Разве б я посмел расправиться без важных оснований?» – процитировала я «Отелло». – Как видите, любовь и измена считается вполне достойным поводом для расправы.

– Саша, это Шекспир! Это страсти, современному человеку недоступные! Сейчас нами владеет одна страсть – выжить. Заработать. Опять выжить. У Гордона доставало проблем – выше головы. Соня не была его страстью. Только интрижкой.

– А если – нет? Если была страстью?

– Соня? – она запрокинула голову и рассмеялась. – Саша, вы еще в плену романтических иллюзий! Ну ладно, предположим, что так. Была страсть. Дикая, необузданная, хотя…

Она хихикнула.

– Я свою тетку в роли страстной женщины не представляю. Но при чем тут ночные посещения? Что, моя бедная Сонечка предмет еще одной страсти? Кто тогда разгуливает по нашей квартире?

– Вот это и интересно, – вздохнула я. – Поэтому я здесь и надеюсь на вашу помощь.

– Простите? – не поняла она. – Но я-то тут при чем? Если только мне пришла в голову безумная идея свести тетку с ума, чтобы завладеть квартирой, и я прикидываюсь мужчиной? Что там он у нас ей оставляет?

– Книги Шекспира. Ароматы «Кензо». Галстуки, – перечислила я.

– Так. Галстуки дорогие?

– Дорогие, – согласилась я.

– Тогда я отпадаю. Потому что из перечисленного могу оставить разве только Шекспира. На остальное у меня нет средств.

– В принципе, я тоже думаю, что это не вы. Но ведь пролить свет на те же таинственные взаимоотношения Гордона и вашей тетки вы можете?

– Нет, – честно призналась она. – Могу только рассказать вам, как они познакомились. Это было при мне. И, кстати, я опять рискую оказаться под вашим подозрением. Слушайте, да я просто «пост номер один»! Во-первых, квартира, а во-вторых, та самая нечеловеческая страсть!

Она закурила. Курила Маша, в отличие от меня, весьма аристократично. Задумчиво и нежно, как будто это была не сигарета, а благовония.

На ее шее висел медальон – так, безделушка. Но она постоянно притрагивалась к нему узким изящным пальчиком, как будто старалась показать мне любимую игрушку, которой не устает гордиться.

– Значит, так, я была его любовницей. Страсти у нас как-то не получилось. Правда, мы и не старались. Просто мне нравилось быть с ним рядом. Он был такой представительно-галантный и спокойный. То, что нужно взбалмошной девице, по мере сил старающейся казаться послушным чадом истеблишмента.

Она хмыкнула. Кажется, я была не права по отношению к ней. Сейчас вдруг стало понятно, что Маша Нестерова не так уж и проста в этой своей красоте. Там, глубоко внутри, находилась другая Маша. Самоироничная, насмешливая, пытающаяся выиграть долгие раунды с Машей-конформисткой. Постоянно проигрывающая и становящаяся от этого насмешливо-злой. Так сказать, покусывающей Машу-конформистку изнутри. Человек, живущий в таких сложных условиях, и сам становится сложным.

– Так что Гордон мне подходил. Хотя я не обольщалась – мне казалось, что он искренне привязан к своей жене, а дочурка его была моей подругой.

– Как? – удивилась я. – Оля?

– А, вы нашу Оленьку знаете, – усмехнулась она немного зло. – Ну так не надо вам о ней рассказывать?

– Олю я знаю понаслышке. Гордон хотел нанять меня для… В общем, там какие-то были сложности. С Олей.

– Оля – ходячая сложность, – фыркнула Маша. – Сплошное «несостояние». Натура, переполненная отрицательной частицей «не» настолько, что сама превратилась в ходячий «анод». А эта жуткая история с Риммой и вовсе заставила нашу бедняжку возненавидеть весь мир и растеряться. То есть, проще говоря, Оля его возненавидела, а что делать дальше, не знала. Выразить-то как? Она начала читать всякие идиотские книжонки. Сначала был Генри Миллер. Потом мы опустились до его жалкого подражателя, Лимонова. Какой-то пошел сплошной секс. Будто самоунижение для нее – смысл бытия. Последнее время общаться с ней стало занятием совершенно бессмысленным. Вы пытаетесь ей улыбнуться, но встречаете мрачный взор, исполненный решимости уничтожить весь мир, а если с миром выйдет незадача, то хотя бы испепелить одну себя. Но мы отвлеклись. Мы же хотели вспомнить, как глупая Маша привела в свой дом Гордона и сдуру представила его своей тетке, которая Маше казалась старенькой и немощной?

– Только Олю не будем снимать с повестки дня, – попросила я. – Понимаете, ведь причина может оказаться в ней. Например, те сложности, которые не нравились Гордону… Вы не знаете ничего об этом?

– Нет, – замахала она рукой. – Я не общалась с этой Морой уже давно. Есть, знаете, такой тип людей, без которых намного легче, чем с ними. В отличие от нее, я не смогла осилить ее любимого Генри Миллера. Он мне не понравился. Эти постоянные сексуальные изыски не в моем вкусе. Мне вообще как-то показалось, что Миллер был просто неполноценным в сексуальном отношении, вот и выбрасывал в мир грязные фантазии, которые не имел возможности воплотить в жизни. Книжки для сексуально извращенных интеллектуалов или для размазанных девиц, вроде нашей Оли. Но если вы настаиваете, поговорим. Только давайте по порядку, чтобы я не путалась!

– Ладно.

– Значит, я привела его в наш дом. В то время я им гордилась. Тогда Соня руководила этим театриком… Странный такой театр получался – синтез пантомимы и разговора. Иногда у них выходило вполне интересно. Как у этого московского театрика пластики… Соня тогда была сияющей, потому что первый раз в жизни ее отдача получала ответный результат. С красивыми спектаклями. В основном они работали, к слову сказать, с Шекспиром. Поэтому я вела своего возлюбленного с чувством тайной гордости ребенка. Мне вся Сонина компания казалась изысканной и прекрасной.

Маша закусила губку, ее чистый лоб прорезала морщинка. Кажется, воспоминание о том вечере принесло ей куда больше боли, чем она рассчитывала!

* * *

– Он действительно был очарован, – вспоминала Маша. – Смотрел во все глаза на эту красивую компанию. Больше взглядов, правда, он дарил Соне. Немудрено – в то время она действительно была очаровательной! Переполненной радостью творчества, но об этом я уже говорила. Она оставалась равнодушна к его взглядам. Единственное, что ее интересовало – в каких мы взаимоотношениях. Моя мать, знаете ли, не хотела ничего знать, кроме своей музыки. Поэтому я как-то больше интересовала Соню. Скрипачки ведь не уходят на пенсию в возрасте тридцати пяти лет, так? Моя же маменька пользовалась успехом. Сейчас она вообще живет в Испании. Наверное, это несправедливо – почему скрипачкам можно рожать, а балеринам не рекомендуется?

Но я опять отвлекаюсь. Я была глупая и поняла, что теряю его, только в конце вечера. Не потому, что Соня что-то почувствовала – нет, моя тетя была очень честным человеком. Потому что сам Гордон влюбился в мою Соню по уши. И начал приходить уже без меня. Якобы для того, чтобы Соня взяла в театр его обожаемую Олю. По его мнению, спасение Оли зависело именно от Сони.

– То есть Олю уже тогда надо было спасать? – переспросила я.

– Олю надо было спасать всегда, – рассмеялась Маша немного зло. – Впрочем, тогда Оля была хорошенькой беленькой девочкой с задумчивым взглядом. Она еще только начала вбирать в свои ангельские черты того монстра, которым готовилась стать. А Сонечке очень хотелось поставить «Гамлета». Увидев Олю, она всплеснула руками от счастья…

Я почти на сто процентов была уверена, на какую роль прочили Олю.

– «О боже, это Офелия!» – передразнила Соню Маша. – Она еще не знала, что наша «Офелия» – это маленькая ядерная бомба, разрушающая все, что встретит на пути. Впрочем, тогда я тоже этого не знала…

«Отцом все время бредит, обвиняет весь свет во лжи, себя колотит в грудь», – вспомнила я.

Кто знал следы страшной тайны? Неужели – «Офелия»?

Или – говоря проще, Оля Гордон?

* * *

– Кстати, я тогда жутко обиделась, – Маша достала новую сигарету и скорчила недовольную рожицу. Сейчас, когда она разговорилась, она стала симпатичной. Вполне забавной и очень даже свойской в общении. – Представляете, Саша, я-то рассчитывала наконец ворваться на подмостки и засиять в образе Офелии! А тут появляется белокурая Олечка, хлопает своими голубыми глазками воплощенной невинности, и все грохаются оземь в подобострастии! И почему существует расхожее мнение, что Офелия была блондинкой?

– Сама не знаю, – горько вздохнула я. – Мне пришлось столкнуться с тем же парадоксом. Меня отодвинули из-за рыжих волос!

То, что мы обе явились жертвами общественного мнения, нас окончательно сблизило. Маша взглянула на меня и засмеялась.

– Тоже, да?

– Конечно, – пожала я плечами. – «Ненавижу волос шотландских эту желтизну!»

– О господи, – простонала Маша, с трудом сдерживая хохот. – А меня пытались успокоить Джульеттой! Ну на хрена мне эта самая Джульетта, если я мнила себя сумасшедшей Офелией? Правда, могу тебя заверить, что я все-таки не стала бы никого убивать, хотя во мне и гнездились такие желания! Разве что Олечку! Вот уж кто, на мой взгляд, заслуживает выстрела в упор!

– Понимаешь, ты не подходишь, – честно призналась я. – Там был мужчина. И, к слову сказать, когда я сюда подходила, из подъезда вышел некий Ванцов.

– Лешка? – переспросила Маша. – И что?

– Так ты его знаешь? – мы незаметно перешли на «ты». Нас сблизили общие детские несправедливые обиды.

– Конечно, – передернула плечиком Маша. – Он вообще-то приходил к Соне. Со мной он не распространяется.

– А Соню он откуда знает?

– Он? Так ведь он же играл Гамлета! В том идиотском спектакле.

О-о! Судьба решает закидать меня сюрпризами с ног до головы!

– Послушай, – я почувствовала, что «истина где-то там», в спектакле этого «самопального» театрика. – Тогда, во время этого всего пиршества Мельпомены, ничего не произошло странного или неприятного?

– Ничего, – старательно пошевелила мозгами Маша. – Только история с Риммой. Но она к делу не относилась. Римма не была в театре. Просто приходила пару раз вместе с Ольгой на репетиции. Или я не могу вспомнить? Да нет, если бы произошло что-то, я бы вспомнила! Разве еще что театр развалился! Потому как в нашу Олю все повлюблялись, а сама Сонечка не на шутку увлеклась господином Гордоном. В общем, пошли сплошные свидания под луной, и некому было думать о сочетании пластической драмы с высокими текстами. Оле очень удавалась сцена безумия, так как в то время она подсела на иглу. Никого не убивали, и мстить-то было не за что. Не думаю, что это связано с сегодняшними мрачными событиями!..

Мне так не казалось. Я насчитала три по меньшей мере события очень негативных.

И все три могли быть взаимосвязаны.

То, что способно пройти мимо Маши незаметно, для кого-то могло оказаться настолько болезненным, что он в течение трех долгих лет вынашивал планы мести.

Наша задушевная беседа была прервана звуком повернувшегося в замочной скважине ключа.

Маша немедленно «закрылась» – как бутон под действием наступающего вечера. Я с удивлением обнаружила, как преобразилось ее лицо – глаза, оживленные воспоминаниями, потускнели и приобрели холодный, почти стальной оттенок.

Маша как будто поменяла контактные линзы!

Обернувшись на звук открываемой двери, я увидела милое Сонино лицо, на одно мгновение осветившееся приветливой улыбкой.

– О, Сашенька, привет!

Минутная радость, проявившаяся на лице, не могла меня обмануть. Глаза Сони были наполнены печалью и тем вечным вопросом, который жестоко до невыносимости мучает нас в момент потери очень близкого человека – «как же мне жить дальше?».

Она устало опустилась на стул, провела рукой по лицу, пытаясь стереть следы горя, и вскинула на нас обеих свои удивительные глаза.

– Вы подружились? – спросила она с надеждой.

Машина реакция меня немного удивила. Она передернула плечом, показывая, что и сама не знает.

– Кажется, – пробормотала я, озадаченная этим жестом. По стальному блеску Машиных глаз я поняла, что снимать ее с подозрения, кажется, пока еще рано…

* * *

Соня все сидела, погрузившись в себя, как в океан, и нам с Машей там явно не было места. В этом океане все было занято ушедшим Гордоном.

Может, она и хотела бы обсудить это со мной, но только не при Маше!

Маша же, хотя и чувствовала, что выступает сейчас в роли непреодолимой преграды для потока Сониной откровенности, предпочитала делать вид, что на самом деле ничего не понимает, и мы просидели так довольно долго.

Начинало темнеть – с такой неумолимой быстротой, на которую способны лишь ноябрьские вечера. Не успеваешь оглянуться – как уже наступает вечер.

Поняв, что все мои надежды на Сонину откровенность тщетны, я поднялась.

– Наверное, сегодня разговора у нас не получится, – предположила я. – Вам не до меня…

Соня подняла на меня полные невысказанной мольбы глаза и проговорила:

– Да, пожалуй, сегодня я не готова. Но я провожу вас.

– Что вы, зачем? – перепугалась я.

– Нет, мне надо прогуляться.

Я поняла, что ей хочется со мной поговорить, так же, как и мне с ней. Но при Маше она на откровенность не решается.

Поэтому я пожала плечами и сказала:

– Что ж. Пошли прогуляемся по свежему воздуху.

На пороге я обернулась и бросила на Машу пристальный и быстрый взгляд.

Она сидела, смотря в сторону, и кусала губы. В ее глазах застыла обида и печаль.

«Странная она все-таки девочка, – подумала я. – Понять ее совершенно невозможно…»