Читать книгу Зов горы - Светлана Анатольевна Чехонадская - Страница 10

Глава 9

Оглавление

Ух ты! Сколько же я пропустила!

Жизнь бьет ключом. За время моей депрессии в России пропали без вести шесть тысяч человек.

Этот песок неостановимо падает в игольное ушко судьбы. Триста человек в день, сто двадцать тысяч в год, миллион двести тысяч за то время, пока я была молодой.

Я расправила листовку «Лизы Алерт».

Оказывается, по закону их будут искать ровно пятнадцать лет. Но почти наверняка они найдутся раньше.

Найдется и Галина Фоменко. И скорее всего, найдется живой…

Мы сильно преувеличиваем любовь к дому. На самом деле, стоит человеку оторваться от привычного окружения, как он понимает: ничего страшного не произошло. Жить можно и в другом месте.

Девяноста три процента пропавших в России – это миллион историй, в которых нет никакого криминала.

Мужики уезжают на заработки, а потом не желают возвращаться. Старики с Альцгеймером забывают собственное имя и адрес. Подростки отправляются на поиски романтических приключений. Чиновники, отключив телефоны, уходят в запой в командировке. Бизнесмены бегут от кредиторов.

Упырь прав: если ее труп не найден, она, скорее всего, жива.

Кстати, в виде трупов будет найден один процент пропавших. И подавляющее большинство этих бедолаг убьет не убийца с ножом и пистолетом. Убьет вода. В этом смысле наша страна предоставляет богатейшее меню. Вода со всех сторон, в любой впадине: океаны, реки, озера, моря, лужи, утонуть в России очень просто. Но все-таки, это лишь один процент – вероятность ее гибели ничтожна.

Есть, конечно, и последние семь процентов. В общем-то, немало. Этих не найдут никогда. Но если следовать логике предыдущих соотношений, большинство из этих людей – это те, кто умеет прятаться. Остальных утащили особо хитроумные водоемы. На чудовищное злодейство, вроде серийного убийцы, складывающего тела жертв в холодильник, остаются сотые доли сотых долей.

Но одного у этих историй не отнять. Неизвестности, изводящей хуже, чем любой кошмар. Это уже не преддверие ада – это его ядро, полыхающее черным огнем отчаянья.

Я задумалась: каково это? Поди, плохо? Как живется упырю последние полтора года? То-то он нервный.

…Марыся вышла из подъезда, близоруко прищурилась. Маленькая, худенькая, в джинсах. На спине – рюкзачок, на ногах – черные берцы. Надо же, совсем не изменилась.

Словно испуганное травоядное, она просканировала окрестности: нет ли хищников поблизости. Это тоже осталось в ней от прошлой жизни. Я с удовольствием ждала ее взгляда – все чувства так чудесно видны на этом лице с острым носиком и веселыми конопушками на щеках.

Марыся всегда замыкает сканирование в западной части горизонта. Так у нее устроена шея. Так что я специально встала напротив солнца. Меня она увидит в самом конце обзора. Есть и еще один нюанс – ее лицо на полном свету, а я – в темном облаке. Сейчас она начнет вглядываться, не веря своим глазам.

Вгляделась. Поверила. Теперь уже ее глаза лезут на лоб. И вот – она бежит через дорогу ко мне. Щеки у нее раскраснелись, губы сами собой растянулись в улыбке.

– Господи, вот это сюрприз! Ты откуда?! Можно тебя поцеловать?

– Что за телячьи нежности?

– Нет, правда! Светуль, можно я тебя поцелую? Вдруг ты привидение?

– Целуй, – щедро разрешила я.

Она чмокнула меня в щеку.

– Живая, теплая! Откуда ты здесь?

– Приехала к тебе. Ты на метро?

– Не, в метро рамки поставили… На автобусе.

– Ну, пошли, провожу…

Мы пошли к остановке. Марыся посматривала на меня с улыбкой.

– Все? Все закончилось? – простодушно спросила она.

Она никогда не отличалась особой деликатностью. Хозяин называл ее дурочкой. Но мне ее простодушие нравилось. Я считала его честностью в выражении чувств. Что человек думает, то и говорит. Какое благо! Все остальные такие сложные.

Она посмотрела на листок в моих руках.

– Ты что – изучаешь наши листовки?

– Интересно. Я не знала, что так много находят.

– Почти всех.

– Значит, ты нашла свое место в жизни…

В 2011 году, после истории с Никой, для нашей фирмы начались черные времена. Как ни крути, получалось, что мы – сообщники ее папаши-педофила. Уклонение от уплаты налогов, нелицензированная деятельность, похищение совершеннолетней, насильственное удержание, дошло до двести девятой и двести десятой – организация преступного сообщества и бандитизм. В общем, запахло такими статьями, что само их перечисление отчетливо вырисовывало десятку.

«Белогорье» было мирным экологическим поселением, решения суда о его закрытии не было, уж не знаю, сколько этот чиновник заплатил местному ОМОНу или на какие еще рычаги он нажал, чтобы подвигнуть их на вооруженное нападение. Там ведь и ребенка какого-то напугали до заикания. А уж когда всплыло дело о педофилии, власти буквально сдурели от ярости. На папашу стали вешать все, что было в те годы нераскрытым. Разумеется, мы пошли за ним паровозиком, стали, блин, звеном всемирной педофильской сети. На полгода, но все-таки: вдумайтесь! Наш хозяин отбивался, как мог, а потом махнул рукой – спасти фирму было нельзя.

Очень жаль, что при этом ухнули в никуда и наши гигантские базы данных по сектам мира. Полиции они не понадобились, а может, и понадобились, но хозяин в отместку заныкал всю информацию. Включил обидки.

Там было много интересного.

Вот пример: дело той же Гали Фоменко. Даже ее папаша-миллионер не смог в свое время выяснить, что руководитель секты «Белуха» был арестован и осужден под другим именем. Полиция не знала, что наркодилер Стругацкий – это и есть Александр Константинов. Гад имел безупречный паспорт. Он к тому же был Кощеем Бессмертным – хранил свои золотые клады, собранные за десятилетие потрошения лопухов. Его иголка была в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц, видимо, в Швейцарии. Дядя выстроил надежные катакомбы, не предусмотрев только одного – что станет наркоманом. Но даже в наркотическом угаре он свято хранил свою тайну. Он был уверен: ее никто не узнает.

Но мы знали. Мы следили за всеми, мы находили их следы в самой глухой тайге, чертили кровавые цепочки их судеб и складывали эти данные в компьютерную тьму. Ох, и сокровища там хранились! Бесследно ли они пропали? Ну, ничто на земле не проходит бесследно. До меня уже доходили слухи, что Мищенко прикарманил базы данных. Он ведь покидал тонущий корабль последним – как капитан. Зная его характер, могу утверждать: последним, но не пустым.

Мы с Марысей ушли раньше всех – в октябре 2011-го. Но оставаться без дела нам было трудно, и мы устроились сиделками в Детскую клиническую больницу – нянчили там детдомовских детишек. Потом Марыся сказала: «Чувство вины – плохой советчик. Мы забиваем гвозди микроскопом. Какие мы с тобой сиделки? Мы бегалки. Пошли лучше в «Лизу Алерт»?».

Она-то точно бегалка. Однажды Марыся должна была вывести из секты бабу с грудным ребенком. Платил муж бабы, банкир. Баба, в общем, легко пошла на контакт, но руководитель общины о чем-то догадался. Ситуация сложилась опасная, надо было срочно выбираться. И тут этот муж перестал выходить на связь. Как оказалось потом, он банально запил. Не выдержал напряжения.

Так Марыся с этой бабой и ребенком трое суток шла по тайге. И-таки вышла!..

– Как дела-то? – спрашиваю я. – Как ты тут работаешь?

– Да пипец, – отвечает она. – Грибники начались. Уже пять трупов. И главное, все в камуфляже. Очень трудно искать. Зачем они в лес надевают камуфляж? Как ты думаешь?

Я пожимаю плечами.

– Как их убедить, чтобы надевали яркое? Мы уже и по телевизору объясняем… Вчера чувачка нашли, – она оживляется: чувачок живой, это всегда приятно, – Воспалением легких отделается, даже лисички дотащил. Виталик нам свой вертолет дает. Удобно.

– У Виталика свой вертолет?

– Он это… инвестиционный банкир. Как-то так.

Мы одновременно прыскаем.

– Ну, а ты чем занимаешься? – спрашивает она. – Как ты?

– Да так, – пожимаю я плечами. – Кружок рисования в Троицке.

– Мищенко звонил, – говорит Марыся. – Сказал, что тобой серьезные дяди интересовались. По поводу Гали Фоменко.

– И он меня сразу сдал, засранец.

– Не может быть! – пугается она. – Ты же знаешь, как он к тебе относится.

– Он сказал им, где я работала…

– Света… – она молчит несколько секунд. – Это уже в открытом доступе… Есть базы данных в Интернете, там все наши фамилии и даже фотографии. Ты не знала?

– Нет. Я уже три года не вбивала в поиск наше название. – зло отвечаю я.

– Зря. Там много чего…

– Кстати, по поводу Мищенко. Как его найти, не знаешь?

– В Парк-Плэйсе сидит. В холле. Каждый день в два часа точно застанешь. Только не деритесь.

– Да больно надо… Слушай, а «Лизу Алерт» тоже к ее поискам привлекали?

– Конечно. Там всех подняли: и нас, и мотоциклистов, и охотников, и даже нашистов. Папаша конкретно башлял…

– И?

– Как сквозь землю провалилась. Никаких следов. Выехала из загородного дома и с концами. Да и поздно он тревогу забил. Самое важное – это первые сорок восемь часов. А он спохватился аж через три дня.

– Почему?

– Ну, девка-то взрослая. К тому же он был за границей, а перед этим они поссорились. Потом он приехал, ее набрал, она не ответила. Я так поняла, у них это в норме. У него на телефоне был маяк ее мобильника – он показывал, что она где-то на Коштоянца. Мы в этом районе и искали. Все дворы облазили… И что им от тебя надо?

– Они думали, что она в секте. У нее в компьютере нашли фото Константинова.

– Понятно…

– Марысь, я по этому поводу и приехала. Ты же его вела.

– Ну.

– У тебя досье сохранилось?

– Ну, – неохотно соглашается она. – Вообще, зря ты в это лезешь… Там много мути…

– Например?

– Дон Педро, сука, был миллиардером. Какого черта он занялся сбытом наркотиков?

– Бывает.

– Мне говорили, что в колонии он голодал… А когда помер, деньги-то не объявились.

– Хорошо спрятал. Короче, пришли, ладно?

– Упрямая, – одобрительно говорит Марыся. – Тогда хочу тебе еще кое-что сказать. Мы когда эту Фоменко искали, я запомнила. Не была она в районе Коштоянца. Всяко след проявился бы. Мобильник ее подбросили. В какой-нибудь люк. И знаешь, больно удачно подбросили: папаша в итоге три дня ушами хлопал. Когда они ругались, она часто у подружки ночевала, она аспирантка в МГИМО и хату там снимает. Понимаешь? Он, если видел, что она там, то и не парился.

– Да. Это мог знать только знакомый.

– Хорошо знакомый, – поправила она. – Светуль, ты хоть по нам скучала?

– А то!

Я вру. Прошло слишком много времени, все перегорело. Я умерла и родилась заново. Теперь я вижу новую землю и небо в алмазах. Мое имя – «Светлана» – то же самое, но состоит из других звуков. И даже сны другие снятся, ей-Богу.

Мы уже подходим к остановке. Вдруг Марыся пригибает голову – словно высматривает что-то на асфальте слева от себя. Я знаю этот взгляд – такой прием расширяет периферийное зрение. Так что Марыся, на самом деле, смотрит назад. Я удивленно оборачиваюсь. Почти вплотную к нам идет крепкий парень в черной куртке. Он кажется мне немного странным, но никакой опасности я не чувствую. Я не успеваю спросить Марысю, почему она напряглась, как она вдруг бросается к парню – и огромный черный нож уже уперся в его пах. Парень реально отваливает челюсть.

– Дышишь, сука! – шипит Марыся. – Я тебя по дыханию еще на Шаболовке вычислила! А ну пошел отсюда, пока яйца не отрезала.

Парень превратился в соляной столп, какой-то мужичонка с портфелем, вышедший из офисной двери метрах в двадцати впереди нас, испуганно шарахается и бежит к машине. Машина, взвыв, трогается с места. Парень отступает назад и молча припускает к углу дома.

Марыся стоит, играет ножом.

– Ну, покажи, похвастайся, – говорю я.

Она, словно нехотя, демонстрирует.

– Бенчмейд, черная серия… Виталик подарил…

– Не боишься таскать? Это же для спецподразделений.

– Да ну… – отмахивается она.

И вот ради такой демонстрации, она напала на бедного парня. В этом вся Марыся.

– Что еще новенького? – спрашиваю я, чтобы сделать ей приятное.

Она оживляется, начинает выворачивать карманы.

– Ну, куботаны, смотри, какие хорошие появились, смотри, чехол с перцовым картриджем для айфона, пластиковый ножик хороший, зител дельта дарт, мы его специально на свинопуховике проверяли…

– Это что?

– Да туша свиная с мешком глины, в куртку заворачиваешь и бьешь… Кончик потом обломался, но можно подточить, зато никакой металлодетектор не берет. В метро можно ездить…

Марыся свернула на любимую тему. Я смотрю на нее с улыбкой.

– Ладно, Марысь, – говорю наконец. – Мне пора.

– Хочешь, посидим где-нибудь в кафе? – неискренне предлагает она.

Я знаю, что сидение в кафе для нее – мука смертная. Вот ножички пометать – это да.

Я чмокаю ее в щеку, она бежит за автобусом.

Я захожу за угол и останавливаюсь. Парень, который шел за нами, теперь стоит возле огромного черного джипа и разговаривает с двумя угрюмыми кавказцами. Они скользят по мне серьезным взглядом, потом что-то негромко говорят. Я уж начинаю беспокоиться, как рядом с ними останавливается полицейская машина. Обрадованная, я делаю шаг – и снова торможу.

Из машины выходит мент. Его расхлябанная походка кажется мне очень странной – менты так не ходят. К тому же его гражданская рубашка распахнута до пупа, на груди висит золотой крест на длинной цепи. Мент подходит к этой группе, и они начинают ему что-то объяснять. Все четверо снова скользят по мне досадливым взглядом, но, кажется, я их совсем не интересую.

Я осторожно оглядываюсь. Вот то место, где Марыся наставила на парня нож. Впереди офисная дверь, над ней – вывеска банка.

И тут я начинаю так хохотать, что мне приходится отступить за угол, чтобы продышаться.

Марыся не выпендривалась! Она, действительно, по дыханию вычислила бандюка! Вот только не мы ему были нужны, а видимо, чувачок с портфелем – типичный «черный обнальщик». Марыся спутала всю их операцию. Парень должен был отобрать портфель, потом подъехал бы джип, а липовый мент отсекал бы погоню. Я хохочу, вытирая слезы рукой, на меня удивленно косятся прохожие.

Парень был явно с пистолетом – эти ребята ходят под самыми серьезными из всех существующих статей уголовного кодекса. И попадись мы ему уже после захвата денег, он бы застрелил нас, не задумываясь. Но по пустому, без особой необходимости они и пальцем не шевельнут.

Так что я даже схулиганила – проходя мимо, показала им язык. Один из кавказцев лишь покачал головой, другие продолжили свои тихие обсуждения.

Можно не сомневаться, что в один из ближайших дней чувачка все равно распотрошат.

А не вози!

Зов горы

Подняться наверх