Читать книгу Царская внучка - Светлана Бестужева-Лада - Страница 5

То, что я сегодня тоже была именинницей, как-то не отложилось в сознании моей венценосной тетушки. Меня, впрочем, это не удивляло: ни разу еще она не вспомнила об этом вовремя. Спохватывалась уже потом – через три дня или неделю – и дарила очередную побрякушку. Но сегодня день моего ангела должен был быть особенным, ибо его сценарий я составляла долго и любовно.

Для именинницы и ее самых близких – то есть меня, дорогой кузины и герцога Бирона с его герцогиней – в зале был установлен стол: на возвышении аж в семь ступеней и под балдахином на золоченых столбах. Туда мы и проследовали, дабы приступить к торжественной трапезе. Впоследствии к нам должен был присоединиться граф Салтыков – первый сюрприз для публики, запланированный мною на сегодня.

Остальные расселись за столами по стенам залы, оставив в середине довольно широкое пространство – для танцев. Парадный обед начался и проходил под непрерывное музыкальное сопровождение: вверху на особой галерее стояли виртуозы, кастраты и певицы, которые пели, сменяя друг друга.

После трех перемен блюд и немереного количества здравиц в честь именинницы, государыня-тётушка поднялась и властно махнула музыкантам. Пение тут же прекратилось и в зале воцарилась абсолютная тишина.

– Сегодня у нас двойной праздник, – басом начала тётушка. – Племянница моя, государыня-цесаревна Анна, престолу российскому наследница законная, как послушная дочь согласилась с моим выбором персоны, ей в супруги предназначенной. Обручение завтра отпразднуем, а нынче – помолвка состоится. Граф Владимир, подойди сюда, дабы народ тебя видеть мог.

Я отметила про себя перекосившуюся физиономию красавчика Линара и внутренне усмехнулась: пролетел, милок, как та фанера над Парижем. Обломилось тебе, дружок, не бывать никогда любовником и фаворитом русской принцессы. Тем паче – правительницы.

А Владимир Салтыков, чеканя шаг, приближался к императорскому возвышению. Что ж, выглядел он вполне представительно: высокий, атлетически сложенный, с правильными чертами лица. В той истории, которую я своим появлением изменила, именно он произвел на свет первого любовника Екатерины Великой – признанного красавца. Увы, не судьба теперь…

Граф Салтыков поднялся на помост, преклонил колено перед императрицей и почтительно поднес к губам край ее платья. Потом поднял голову и произнес:

– Позвольте, ваше императорское величество, верноподданнейше поздравить с днем ангела вашего. И презент от нашего семейства поднести.

Презентом оказалось ружье изумительной работы с инкрустированным перламутром прикладом. Дорогая тетушка вмиг разрумянилась: то ли от выпитого венгерского, то ли от удовольствия.

– Благодарствуй, дружок, – растроганно пробасила она, – уважил меня. Теперь с невестой поздоровайся.

Граф поднялся с колен, подошел ко мне и склонился в изысканном придворном поклоне:

– Ваше императорское высочество, безмерно счастлив снова вас видеть.

– И я рада вам, граф, – стыдливо потупившись, ответствовала я.

– Позволите ли и вам презент в честь дня ангела вручить?

– Ох ты, господи, – громыхнула со своего места императрица, – я и запамятовала, что невеста-то у нас тоже нынче именинница. Ты уж, Аннушка, не серчай…

– Как можно, тетушка! – как бы даже возмутилась я. – Вашими молитвами живу, из ваших ручек хлеб ем…

Тем временем лакеи поднесли подарок моего жениха – дивной работы седло для дамской езды. Понятно, не столько мне хотел угодить, сколько моей тетушке. Но поступок, хочу сказать, грамотный.

– Сказывают, ваше императорское высочество особую склонность к верховой езде имеет…

– Благодарю, граф, – чинно ответствовала я.

Императрица громко хлопнула в ладоши:

– С нашего благословения объявляетесь вы отныне женихом и невестой. А после свадьбы быть графу Салтыкову с титлом Великого князя и отца наследника престола моего. А теперь – танцы!

И властно кивнула своему драгоценному Бирону, который уже проявлял некоторые признаки беспокойства: о нем вроде бы и позабыли. С ним императрица и открыла бал – полонезом. Второй парой были мы с графом Владимиром, а третьей…

Я глазам своим не поверила: красавчик Линар набрался наглости пригласить мою кузину Елизавету. Нет, в мои планы входило именно заставить ее танцевать, причем как можно больше, но лучшего кавалера даже я бы не нашла: тётушка терпеть не может, когда на Лизку знатные красавцы внимание обращают.

Полонез сменился чинным менуэтом, и к моей затаенной радости кузина не пожелала расстаться со своим «сахарным кавалерчиком», хотя тетушка уже кидала на нее гневные взоры. Я приняла приглашение герцога Бирона, а государыня-императрица хотела вернуться за стол – поближе к еде и выпивке. Но перед ней склонился мой жених:

– Матушка-императрица, удостойте великой милости…

Отказать тётушка не смогла, а может быть, не захотела. Танцевала-то она неплохо, несмотря на чрезмерную полноту, видно, учителя в свое время хорошие были, да и почти тридцать лет практики сказывались. Я же обучилась всем этим танцевальным премудростям осьмнадцатого века сравнительно недавно, а больше всего мне пригодилось то, что в прежней жизни я какое-то время училась в балетной школе. И сохранившиеся в сознании приемы были добросовестно внедрены в молодые мозги.

Но все равно я сосредоточилась, в основном, на собственной грациозности и изяществе, поэтому выпустила из вида остальные пары. К счастью, мой партнер танцевал не просто хорошо, а очень хорошо, и не отвлекал меня глупыми разговорами. Во-первых, потому, что вообще был не слишком большим любителем разных бесед, а во-вторых, прекрасно знал, что императрица не спускает с него глаз и потом потребует отчета за каждое произнесенное слово. Так что проще было молча танцевать.

После менуэта нас пригласили на удивительное зрелище. Из окон, выходящих на Неву, мы могли видеть на поверхности застывшей реки, на том ровном ледовом поле, которое образовалось между стрелкой Васильевского острова, Петропавловской крепостью и Зимним дворцом, тысячи зеленых и синих огней – там засиял волшебный искусственный сад.

В центре красными цветами переливалось имя ее императорского величества (а значит, и мое), а венчала все это многоцветная, искрящаяся и переливающаяся всеми цветами радуги корона. Как я потом узнала, задействовано было больше ста шестидесяти тысяч светильников. Помимо этого были богато иллюминированы крепости – Петропавловская и Адмиралтейская, а также здание Кунсткамеры, где временно располагалась Академию наук.

Гости издавали восхищенные возгласы, тётушка императрица сияла от удовольствия и осознания своего могущества – взяла и выкинула несколько сотен тысяч рубликов на «огненную потеху», а я мысленно прикидывала, сколько полезного можно было бы сделать за такие деньжища. Но тут раздался оглушительный треск и в пламени фейерверка возникли два имени, искусно сплетенные вместе: Анна и Владимир. Тут уж все присутствовавшие обратили взоры ко мне и моему жениху и зааплодировали, улыбаясь и кланяясь.

Граф Салтыков мог еще раз убедиться, как ему повезло, – он становился не просто родственником императрицы, а членом ее семьи, третьей по значению персоной в империи. Не удивительно, что он приблизился ко мне и, припав на одно колено, запечатлел на моей руке долгий, почтительный, но достаточно пылкий поцелуй. Я решила, что тут уместнее всего будет смутиться и добросовестно залилась краской до самых ушей. Так что императрица, рядом с которой снова стоял ее обожаемый Бирон, была чрезвычайно довольна всем происходящим.

– К столу! – зычно провозгласила она. – Выпьем за помолвленных. А потом кто желает, может танцы продолжить.

У меня особого желания танцевать не было, я ждала подготовленного мною же развития событий. Пока мы любовались иллюминацией, Наталья Лопухина должна была незаметно кое-что добавить в бокал моей кузины. И вообще – привести реквизиты для новой мизансцены в боевую готовность. Я надеялась, что все было выполнено добросовестно, и что красавчик Линар, буквально приклеившийся к Елизавете, не оказался чрезмерно внимательным.

Так оно и было. Выпив за наше с графом Владимиром здоровье по приличному бокалу венгерского, эта сладкая парочка снова отправилась танцевать. Танец был быстрый, с подскоками и поворотами, не помню точно, как он назывался. Но внезапно сквозь громкую музыку и жужжание голосов донесся истошный женский визг.

Визжала Наталья Лопухина, указывая дрожащей рукой на цесаревну Елизавету, которая лежала на полу, а по ее белому платью стремительно расползалось алое пятно. По-видимому, моя кузина лишилась сознания во время танцев. И не только сознания. Подле нее в луже крови лежало крохотное тельце вполне оформившегося зародыша…

Допустим, в те времена выкидышами удивить кого-либо было трудно. Но чтобы особа императорского дома, официально – девица непорочная, скинула недоношенного младенчика во время придворного праздника… Это было, как сказали бы три века спустя, «перебор по взяткам». Даже почтенные замужние дамы, имевшие любовников, ничего подобного себе никогда не позволяли. А ведь на празднике присутствовали и дипломаты иностранные! Стыдобище – на всю Европу.

– Унесите отсюда эту потаскуху! – взревела именинница. – И врачей немедленно покличьте. Испоганила мне весь праздник!

Бирон попытался было ее успокоить, но она отмахнулась от него, как от назойливой мухи:

– В монастырь сквернавку! В самый глухой! Чтобы имени предков моих не порочила и мое величество не позорила!

– Тётушка, – попыталась я сказать свое слово, – успокойте свое высокое достоинство. Кузина выпила слишком много венгерского…

– Блудила она слишком много! – бушевала тётушка. – Хоть бы постыдилась в таком состоянии на люди выходить! Бог и наказал. Где Ушаков?!

Великий инквизитор предстал, как будто из-под земли вырос. Сдержанный, спокойный – как всегда.

– Андрей Иванович! Всех ближних девок и прислугу этой сквернавки вели немедля в свой Приказ тащить. Рви их, окаянных, на части, добудь мне правду. С кем эта шлюха блудила, от кого понесла…

– Тетушка, – вполголоса заметила я, – дело-то семейное, негоже его на потеху всей Европы выставлять. Кузина очнется, сама все вам расскажет, как на духу.

Императрица немного поутихла, тем более, что и герцог Бирон строил ей самые недвусмысленные гримасы неудовольствия. Но сразу успокоиться она, разумеется, не могла.

– Кто из лекарей ее пользовал?

Ответом было молчание. Хотя Ушаков прекрасно знал, что именно и когда проделал Лесток со своей пациенткой. Но мы с ним договорились, что доктор останется в стороне от этого дела. Пока. Мне самой в будущем хороший врач понадобится, а поди сыщи его. Пусть живет в страхе перед разоблачением – мое здоровье крепче будет.

– Не извольте беспокоиться, матушка-государыня, – негромко произнес Ушаков. – Все тотчас исполню по вашему приказанию. Дозволите удалиться?

– Ступай, Андрей Иванович, – почти милостиво ответствовала тётушка. – Чтобы к утру я все доподлинно знала.

Затем она обернулась к придворным и своим излюбленным жестом поддернула рукава пышного платья.

– Чего замерли? Праздник продолжается! У меня именины нынче, а у племянницы моей – помолвка. Вот и ликуйте, ежели меня любите.

Снова зазвучала музыка и гости волей неволей продолжили «ликовать». Я сидела на своем месте за столом, а подле меня, уже на правах жениха, – граф Владимир. Царедворец он был не слишком опытный и чувства свои скрывать не умел, так что на лице его отчетливо выражалась вся гамма только что пережитых эмоций.

– Успокойтесь, граф Владимир, – негромко сказала я, повернувшись к нему. – Все идет своим чередом, рано или поздно нечто подобное должно было произойти. Жаль только, что сей прискорбный случай совпал с торжественным днем…

– Ничего подобного в Москве никогда не случалось, ваше высочество, – растерянно пробормотал граф.

– Да и здесь, поверьте, это впервые, – чуть усмехнулась я. – На балу, во всяком случае, и в присутствии иностранных дипломатов.

– Дурная примета… Кровь в день нашей помолвки…

Я поморщилась.

– Полноте, граф. Не та кровь… Это скорее жертва, принесенная на алтарь нашего с вами благополучия.

– Вы говорите загадками, Ваше высочество.

– Вовсе нет. Все очень просто: было две принцессы царской крови, а теперь останется только одна. И вы, сударь, вступите в брак с единственной законной наследницей престола российского…

Я прикусила язык. Мне же по роли нужно притворяться невинной девицей, которая даже и не понимает как бы того, что вокруг нее творится, ибо – голубица непорочная и не слишком умная. Вот уж точно: язык мой – враг мой.

Выручил меня – вот уж сюрприз так сюрприз! – красавчик Линар, которому пришло в голову пригласить меня на танец. Я даже восхитилась такой наглости и невозмутимости: только что одну принцессу замертво из залы унесли, а саксонский посланник уже к другой подкатывается. Везде поспел наш пострел.

– Вы позволите, ваше высочество, – повторил Линар приглашение.

Решил, очевидно, что я не расслышала с первого раза.

– Позволения надобно просить у ее императорского величества, – чинно ответила я. – Коли тетушка дозволит…

– О чем вы тут? – с обычной своей подозрительностью обернулась ко мне Анна Иоанновна.

Я вкратце объяснила – о чем.

– Нечего с иноземными послами плясать! – отрезала тетка, не слишком-то заботясь о протоколе. – Одна уже доплясалась. На жениха радуйся!

– Как прикажете, ваше императорское величество, – равнодушно пожала я плечами.

Тут герцог Бирон что-то шепнул своей любовнице-повелительнице. Наверное, напомнил об этикете. Тетушка смягчилась.

– В знак уважения к брату нашему, курфюрсту саксонскому… Так и быть, дозволяем один танец с нашей племянницей.

– Благодарю вас, ваше императорское величество, – склонился в грациозном поклоне Линар и наградил мою тетку таким обволакивающе-томным взглядом, что та, по-моему, даже слегка поплыла. Во всяком случае, Бирон глянул на саксонского посланника без особой приязни: он отлично знал, что временами его верная подруга вполне способна завести интрижку-однодневку. А тут – такой красавчик. Я, впрочем, сохраняла на лице выражение отрешенного равнодушия к кавалеру.

– Ваше высочество так грациозно танцует, – заметил Линар после нескольких па какого-то замысловатого танца. – Вы могли бы стать украшением любого европейского двора…

– В качестве первой плясуньи? – холодно осведомилась я.

– Ваше высочество меня неправильно поняли, – с некоторым даже испугом отозвался посланник. – В качестве первой дамы, разумеется.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Ваше высочество могло бы выбирать из лучших женихов Европы…

– У меня уже есть жених… с сегодняшнего вечера.

– А я ехал сюда, дабы передать вам брачное предложение маркграфа Бранденбург-Ансбахского Карла, родственника короля прусского.

– Увы, вы опоздали, – с прежним равнодушие обронила я.

– Но ваше высочество еще даже не обручены! У меня с собой портрет маркграфа: ему только исполнилось двадцать лет и…

– Кому исполнилось двадцать лет? Портрету?

Юмор явно не был сильной стороной красавца-посланника.

– Да нет, маркграфу, конечно! Огромные владения, блестящие виды на наследство… Да вот извольте взглянуть.

И Линар, не прерывая танца, ловко вынул из-за обшлага миниатюру в золотой рамке. Я удостоила ее только беглым взглядом, а затем остановилась. Музыка смолкла через несколько секунд.

– Благоволите следовать за мной, господин посланник, – не терпящим возражений тоном повелела я.

И направилась прямиком к возвышению под балдахином, где моя венценосная тетушка уже заметила очередную суматоху в зале и заметно побагровела. Нужно было ковать железо, пока оно было горячо… в прямом смысле.

– Ваше императорское величество, – присела я перед теткой в глубоком реверансе, – господин саксонский посланник изволили мне брачные препозиции делать во время танца. А всем ведомо, что сии дела только вами единолично решаются, да и избрали вы мне уже жениха. Меня же этот посланник бойкий в смущение приводит соблазнительными речами, которые слушать цесаревне русской зазорно.

– Это чем же он тебя соблазнял?! – заорала императрица.

– Пусть он сам вашему императорскому величеству все скажет, – отступила я на заранее подготовленные позиции.

И, с сознанием хорошо выполненного дела, уселась в кресло рядом с графом Владимиром, который проявлял все признаки живейшего беспокойства.

– Надеюсь, он вас ничем не оскорбил, ваше высочество? – осведомился он.

– Не думаю, чтобы брачное предложение можно было считать оскорблением, – мило улыбнулась я. – Но, во-первых, господин посланник должен был обращаться с этим к государыне-императрице, которую я чту пуще родной матушки, а во-вторых…

– Да, ваше высочество?

– А во-вторых, нет у меня такого обыкновения, чтобы до начала бала одному жениху обещаться, а во время танцев – о другом задумываться.

А рядом с нами тем временем разыгрывалось презабавнейшее действие.

– Да как вы могли осмелиться?! – бушевала Анна Иоанновна. – За нашей спиной племяннице нашей, девице непорочной, какие-то препозиции делать! Да в крепости за такое сгноить мало!

– Ваше императорское величество, – защищался побледневший Линар, – я виноват, допустил оплошность. Но грустное происшествие с другой вашей племянницей…

Я покачала головой. Ничего глупее в свое оправдание саксонец просто не мог придумать. Тётушка аж задохнулась от гнева и стала совсем пунцовой.

– Запрещаю упоминать об этой негоднице! Слышать о ней больше не желаю, завтра же прикажу в монастырь постричь!

– Но… может быть брак с маркграфом…

Я не сдержалась и хихикнула. Тётушка, к счастью, этого не расслышала. Но вот герцог Бирон посмотрел на меня с некоторым недоумением. Нужно было срочно что-то предпринимать, иначе он ночью такое императрице про меня нашепчет…

– Тетушка, – ангельским голосом пропела я, – конечно, это не моего ума дело, но мне кажется, господин посланник просто не знает наших обычаев. А ежели он приехал за невестой для своего господина… так ведь есть в близком нам семействе девица на выданье знатного рода. Как раз под пару маркграфу.

– Это еще кто? – набычилась Анна Иоанновна, предпочитавшая все брачные союзы своих родственников и подданных создавать исключительно самостоятельно.

– Принцесса Гедвига Бирон, – обронила я.

Наступила мертвая тишина. Такого поворота событий никто даже и не предполагал. Да и мне он пришел в голову внезапно – эдакое озарение свыше.

Третий ребенок герцогской четы, Гедвига была бы даже хорошенькой, если бы не… горб, унаследованный скорее всего от матери. Да и юна она была еще: одиннадцатый годок пошел. Но из хорошей семьи (а кто сомневался – давно уже находился в ссылке) и протестантского вероисповедания. С приданным проблем также не предвиделось: милостями своей любовницы-императрицы Бирон был сказочно богат, а сыновьям его уже были сосваты невесты-миллионерши. Опять же – с моей подсказки.

Императрица в некоторой растерянности посмотрела на своего фаворита. Тот же, быстро прикинув все выгоды этого гипотетического союза, уже ласково улыбался саксонскому посланнику, находившемуся в состоянии некой прострации. Отвергнуть предложенную кандидатуру? Невозможно: будет оскорблен герцог, а значит – государыня-императрица. Согласиться? Тоже невозможно: вместо красавицы-принцессы царской крови (хотя и подпорченной в варианте с Елизаветой) предложить маркграфу брак с дочерью вчерашнего конюшего?

И ведь он еще явно не знал о физических особенностях принцессы Гедвиги!

– Мы не возражаем, – наконец изрекла императрица. – Пусть высокородный маркграф присылает официальных сватов.

– Но ваше императорское величество! – взмолился Линар. – Я должен хотя бы показать господину маркграфу портрет невесты! Так принято при европейских дворах.

– Прекрасно, – совсем успокоилась императрица. – Пусть завтра же начнут писать портрет невесты. Через неделю сможешь отвезти его жениху, пусть любуется. А ты распорядись, герцог, чтобы не мешкали там и не умытничали, парсуна нужна быстро. Да еще приданое обозначить не забудь. Чай, полмиллиона золотом на дороге не валяются.

Бедняжка Линар отвесил один за другим несколько изысканных поклонов и, пятясь, сошел с возвышения, а потом и вовсе покинул парадную залу. Теперь ему было уж точно не до танцев и не до флирта. Я поискала взглядом Наталью Лопухину, обнаружила ее флиртующей в уголке с другом сердечным Левенвольде, и взглядом же дала понять, чтобы свои амуры пока оставила и за Линаром проследила. Красотка слегка скривилась, но выскользнула из залы вслед за посланником, никем не замеченная.

– Ну, Аннушка, и чем тебя сей кавалер соблазнял? – уже с улыбкой осведомилась императрица, осушая очередной бокал венгерского. – Не захотела ты, стало быть, маркграфиней Бранденбургской быть?

– Не захотела, тетушка, – покладисто согласилась я. – У нас на Руси такими маркграфами дороги мостят. Титл высокий, да, кроме звона, ничего и нету.

– Мосты мостят! – расхохоталась императрица. – Ну, сильна, девка! Маркграфами кидаешься.

– Было бы чем кидаться! – фыркнула я. – Я чаю, у князя Владимира вотчины поболее будут, нежели маркграфство Бранденбургское. Да и богаче Салтыковы…

– Только милостями государыни-императрицы, – очень кстати ввернул мой жених.

– Да уж не прибедняйся, граф. Салтыковы – род древний, на Руси почитаемый, с царями не раз роднились. Матушка моя, царица Прасковья Федоровна, упокой господи ее душеньку светлую…

Все перекрестились. Тихий ангел пролетел.

– А дабы разговоры зловредные и искушения всякие навсегда пресечь, через три дня повелеваю назначить обручение. Аккурат перед Масленицей. А уж после Великого Поста, благословясь, и свадебку сыграем. Ну, выпьем за здоровье нареченных! Порадовала ты меня, племянница, в меня умом пошла, не в маменьку свою, царствие ей небесное…

Комплимент, конечно, сомнительный, но спасибо и на этом.

Улучив минуту, я многозначительно взглянула на герцога, который, кажется, только и ждал какого-нибудь знака с моей стороны, потому что тут же подошел и склонился над моим креслом. Благо тетушка увлеклась обсуждением с его супругой деталей моего обручения и свадьбы, а заодно и блистательного будущего принцессы Гедвиги.

– Что угодно вашему высочеству? – осведомился герцог. – Для вас в лепешку расшибусь… так, кажется, на Руси говорят?

Хотя бы понимает, кому и чем обязан!

– Просьба у меня к вам, ваша светлость.

– Все исполню!

– Не торопитесь. Просьба непростая, кроме вас, никто с этим не справится. Великой милости хочу у императрицы просить…

– Вам она сейчас ни в чем не откажет.

– Может быть. Но уж вам-то она точно ни в чем и никогда не откажет. Потому прошу вас похлопотать… не за меня, а за других людей, которые нынче в ссылках томятся.

– Кого его высочество имеет в виду?

– Долгоруких, – просто ответила я. – Старый-то князь Алексей, смутьян главный, помер, слышала, а жена его еще раньше преставилась. Сыновей, мню, и простить можно: младшие-то вообще несмышленые.

– Но князь Иван желал на трон российский сестрицу свою возвести, княжну Екатерину, с императором Петром обрученную.

– Да не желал этого князь Иван, – слегка поморщилась я. – Оговорили его. Он сестру свою в глаза гадюкой и ехидной называл, и от дел семейных, противных благу государственному, всячески уклонялся.

– Я поговорю с государыней, – вздохнул герцог. – Возможно она, по своему природному милосердию…

– Вот и я на то же уповаю, – кивнула я.

Праздник постепенно подходил к концу, но я ждала еще двух известий. Во-первых, о состоянии здоровья дражайшей кузины, и во-вторых, об успехе (или неуспехе) той миссии, которой я почтила Наташку Лопухину. Правда, и то, и другое я могла узнать, скорее всего, уже только глубокой ночью. Ну так к бессонным бдениям мне не привыкать.

И действительно, когда я была уже в своих покоях, освобожденная от корсета, фижм, локонов и всяких дорогих побрякушек, в дверь осторожно поскреблись. Я велела камеристке открыть, а самой ей считать себя свободной.

Вид у Натальи Лопухиной был свежайший – точно проспала безмятежно десять часов, да еще росою майской умылась. Хотя по некоторым мелочам можно было определить, что последние часы она провела довольно бурно и явно не без удовольствия.

– Ну, что нужно этому красавчику? – с порога осведомилась я.

– Всего-навсего благосклонности вашего высочества, – позволила себе улыбнуться Наталья.

– И сколько он тебе за это заплатил?

– Ваше высочество! Как вы могли подумать?…

– Могла и подумала. Так сколько?

– Тысячу червонцев, – потупилась Наталья. – А ежели дело успешно слажу – драгоценный аграф и четырех породистых лошадей.

– Придется денежки вернуть, – сообщила я новоявленной сутенерше.

– Это еще почему?! – взвилась она. – Червонцы мне дали за то, что я попытаюсь уговорить ваше высочество…

– На что уговорить? – ледяным тоном осведомилась я.

– Принять господина Линара приватно. Без свидетелей.

– И желательно ночью, – вздохнула я.

Наталья в ответ только вздохнула.

– Так. К этому мы еще вернемся. А сейчас я хочу знать, как здоровье моей кузины. То есть хорошо ли ты обо всем позаботилась.

– Ваше высочество! – оскорбилась Наталья. – Когда за дело берусь я… если принцесса Елизавета доживет до вечера, я сама готова принять постриг.

– Ты не православная, – отмахнулась я. – Так что вместо монастыря я лучше тебя от любовника отрешу. Сошлю твоего Левенвольде куда-нибудь подалее, да посевернее, куда ворон костей не заносит…

– Ваше высочество, нет! – ахнула, побелев, Наталья. – Не губите!

– От тебя зависит. Кстати, вполне возможно, что и аграф ты свой получишь, и новую упряжку в карету. Только пока я еще не знаю, от кого.

– Но вы же не согласитесь принять этого саксонца наедине?

При произнесенном слове «наедине» медовые глаза Лопухиной заволокло дымкой недавних сладких ощущений.

– Я подумаю. А пока узнай, что с кузиной. Только…

– Все будет тайно, ваше высочество. Я мигом.

И повеселевшая Наталья змейкой выскользнула из моих покоев. А я вдруг почувствовала, как сердце сжала ледяная рука страха. Во что я ввязываюсь? Тут ведь человеческая жизнь гроша ломаного не стоит: будь ты хоть холопка, хоть императрица, яд на всех действует одинаково. Кто поручится, что моя жизнь в дальнейшем будет в безопасности? А если Елизавета выживет, тётушка точно пострижет ее в монахини, а я буду до конца своих дней дрожать, как бы кто-нибудь ее из монастыря на престол не выпихнул…

Чисто инстинктивно я рухнула на колени перед киотом и забормотала все молитвы подряд, какие только приходили… даже не на ум, на язык. Господи, помоги, Пречистая Дева, смилуйся, святой угодник, чудотворец-Николай, помоги мне молитвами своими…

Лопухина появилась в моих покоях так же бесшумно, как и исчезала. Спокойная, сдержанная с абсолютно непроницаемым лицом. Я тоже молчала: задать прямой вопрос значило выдать свою заинтересованность и зависимость от этой придворной красотки-шлюхи.

– Ваше высочество, – не выдержала все-таки Наташка, – принцесса Елизавета Петровна преставилась десять минут тому назад. Не приходя в сознание.

И тут я… заплакала, совершенно неожиданно для себя самой. Были ли то слезы облегчения, скорби, жалости к погубленной мной женщине? Не знаю. Но рыдала я абсолютно искренне, оплакивая первую пролившуюся из-за меня кровь. Да, у меня была целая куча оправданий – даже со ссылками на исторические источники, которые, правда, теперь уже вряд ли будут написаны. Все равно я плакала, как маленькая девочка, какою, собственно, здесь и была, хоть и собиралась замуж.

Впрочем, плакала я уже последними слезами.

Как позже выяснилось.