Читать книгу Брак под короной - Светлана Бестужева-Лада - Страница 2

Чудовищное сплетение самых невероятных событий, обрушившееся на меня за последний месяц, оказалось возможным лишь благодаря моему умению оказываться именно в том месте и именно тогда, где и когда это делать категорически противопоказано. А если совсем точно – опасно для жизни. Моей, разумеется.

До сих пор это самое «умение» приносило мне только мелкие неприятности. Например, если на полупустой улице оказывалась одна-единственная лужа, то именно меня из нее и обрызгает невесть откуда взявшаяся машина. Или нужная мне вещь (продукт питания) закончится именно передо мной. «Коронка» подобных неприятностей случилась, когда на мне кончился наркоз и одну неприятную процедуру пришлось проводить «по живому».

Но теперь выяснилось, что я просто не знаю, какие неприятные (мягко говоря) ситуации на само деле бывают в жизни. Заодно убедилась в том, что Бог меня действительно любит, а контингент его любимчиков известно из кого состоит: из юродивых и дурачков.

До первых я еще не дошла, а вот для второй категории, как выяснилось, оказалась в самый раз. Удовольствия мне это открытие, прямо скажу, не доставило. Хотя в процессе получения неприятностей, точнее, в его начале, я, по-видимому, в качестве аванса или компенсации, испытала определенное удовольствие. Если точнее – реализовала свою давнюю, хрустальную, лазоревую заветную мечту.

А началось все с обычного телефонного звонка. Хотя, если честно, не совсем обычного. Позвонила моя ближайшая подруга Анастасия, она же Ася, и заявила:

– Елена, спасти меня можешь только ты. Вопрос жизни и смерти.

Надо знать Асю, чтобы понять всю неординарность момента. Подобные фразы абсолютно не в ее стиле. Скорее уж к такой патетике склонна я, а моя подруга являлась и является для меня образцом здравого смысла и практичности. И вообще – умения держать себя в руках даже при чрезвычайных обстоятельствах.

Как-то раз, например, я позвонила ей и мне показалось, что не вовремя. Но Ася спокойно ответила на какие-то мои ерундовые вопросы, а потом не менее спокойно сказала:

– Извини, я тебе попозже перезвоню. У меня тут небольшая неприятность, которую надо уладить.

И положила трубку, пока я не стала со свойственным мне любопытством домогаться, что там у нее произошло. Я немного обиделась, потом пожала плечами и думать забыла об этом эпизоде.

Но через неделю Ася позвонила сама, извинилась за «накладку» во время последнего разговора, и рассказала, что у нее произошло. Я слушала ее, не в силах произнести ни слова от сковавшего меня удивления пополам с восхищением выдержкой подруги.

Выяснилось, что под «небольшой неприятностью» она имела в виду падение собственного мужа с лестницы в тот момент, когда он мчался во двор, обнаружив, что любимая автомашина бесследно испарилась прямо из-под окна. В результате сломал ногу, улегся в больницу на вытяжение, а сама Ася занялась поисками исчезнувшей машины.

Все кончилось хорошо: больница была закрытая и дорогая, поэтому нога срослась довольно быстро и без осложнений. Машина тоже нашлась всего лишь через четыре дня, что вообще невероятно. Не сама по себе, правда, и даже не при помощи милиции, а в результате целенаправленного прочесывания лично Асей всех дворов в радиусе пяти километров. Таковы были «небольшие неприятности» в понимании моей подруги. Хэппи энд.

Если учесть, что при этом она каждый день навещала мужа в больнице, да к тому же работала, то картина вырисовывается и вовсе невероятная. Тем не менее, абсолютно в Аськином стиле.

Что же, черт возьми, могло произойти, если Ася утверждает, что речь идет о жизни и смерти? По телефону говорить об этом она отказалась наотрез и предложила приехать ко мне и все обсудить. Причем приехать и обсудить немедленно, а не на следующей неделе или даже завтра.

По-видимому, дело действительно было серьезным, если пунктуальная, не терпящая сюрпризов и экспромтов Ася, которая, к тому же, принципиально никуда не торопится и не опаздывает, готова бросить все текущие заботы и ехать ко мне. Пусть и на машине, но почти на другой конец города.

Был в этом предложении и еще один нюанс: Ася собиралась приехать ко мне, а не к ней, или встретиться в каком-нибудь нейтральном месте, как это обычно бывало. Что тоже было странно: Ася и мой муж друг друга, мягко говоря, не переносят. Полная и абсолютная взаимность, ни на йоту не поколебленная за всю мою супружескую жизнь.

Чем они так не понравились друг другу с первого же взгляда – ума не приложу. Вроде бы интеллигентные, воспитанные люди, одного круга, с одними и теми же морально-этическими критериями. И – на тебе. Неприязнь буквально аллергического характера. Хоть к врачу за лекарством обращаться.

Ася не принадлежала к категории женщин, которые обожают кокетничать с мужьями подруг, пусть даже и лучших. Мой супруг к женщинам относился скорее положительно, чем отрицательно, хотя всем дамам на свете (включая меня) предпочитал старый, добрый футбол-хокей по телевизору с кружкой пива, или тот же напиток в редкие «банные дни» с друзьями. Но Асю он невзлюбил практически сразу, хотя внятно объяснить мне – почему, так и не смог.

Ася тоже плохо переносила общество моего супруга, хотя к мужчинам относится с большой приязнью и, насколько мне известно, не считает соблюдение супружеской верности добродетелью, а ее нарушение – смертным грехом.

Подробностей я, конечно, не знаю, не тот Аська человек, чтобы делиться интимными вещами, но алиби ей, если в этом возникала необходимость, исправно обеспечивала. Думаю, что если бы я попросила ее об аналогичной услуге, проблем бы тоже не возникло. Но пока у меня не возникало подобной потребности (тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить).

Впрочем, эта взаимная неприязнь, эта невидимая война Алой и Белой Розы, ведущаяся с соблюдением всех приличий и светскости, придает нашей с Асей многолетней дружбе определенный налет романтизма – запретный плод, как известно, сладок. Пардон за банальность. Тем более, что другими близкими подругами или хотя бы приятельницами, мне к тридцати годам так и не удалось обзавестись.

Частично это объяснялось моим воспитанием. В детский сад я никогда не ходила, все каникулы, в том числе, и летние, проводила исключительно в Опочках, у своей бабушки, поскольку никто и слышать не хотел ни о каких пионерских лагерях. Я не роптала: из развлечений там имелся велосипед, качели за домом и сельская библиотека, причем роскошная.

Я не преувеличиваю, в ней сохранились даже книги из какой-то барской усадьбы, почти сплошные раритеты. А остальное – примерно две трети – лучшие произведения отечественной и художественной литературы. Вся моя невероятная начитанность – это исключительно результат регулярного проведения времени на качелях за домом с книгой в руках.

На велосипеде же я совершала довольно длительные прогулки, представляя себе, что скачу верхом на породистой лошади по просторам собственной усадьбы. К сожалению, моих сверстников там не было, поэтому я с детства довольно необщительна и замкнута, что ужасно огорчало мою бабушку.

– Вот ты сидишь за одной партой с Юлией, – начинала она к примеру. – Она хорошая девочка?

– Нормальная, – пожимала я плечами.

– А кто ее родители?

– Не знаю, – честно отвечала я.

– Ну разве можно быть такой нелюбопытной?! А живет она где?

– Где-то недалеко от школы.

– Ты с ней дружишь?

– Нет, только иногда по телефону уроки друг у друга узнаем.

– А с кем ты дружишь?

Это был самый сложный вопрос, потому что я, в общем-то, ни с кем не дружила в том плане, в котором эта понимала бабушка. Хотя училась я в классе с гуманитарным уклоном и там преобладали девочки, я предпочитала двух мальчишек из математического класса. С ними можно было поговорить о чем угодно, один из них писал замечательные стихи, а второй знал массу забавных историй. Иногда после школы мы задерживались в вестибюле и трепались там, пока нянечке это не надоедало. Но назвать все это дружбой я не могла при всем желании.

Я никогда не была в пионерском лагере, практически не ходила в детский сад: родители отыскали для меня большую редкость в то время – частную группу для детишек от двух до семи лет, которую вела какая-то интеллигентная дама без определенного возраста. Нас там было то ли семь, то ли восемь человек, и каждый занимался тем, чем хотел – хотя и в строгих рамках приличия. Рука у дамы была железная, и хотя она никогда никого из нас пальцем не тронула, мы ее боялись, как огня.

Когда я пошла в первый класс, мне показалось, что меня выпустили из клетки в открытый вольер. Я всегда была застенчивой, к тому же отец – военный инженер – воспитал во мне преклонение перед дисциплиной, исполнительностью и соблюдением ежедневного расписания. В общем, четверки у меня в дневнике были большой редкостью, в основном по техническим предметам, которые мне давались туговато.

В результате я просто заучивала наизусть главы из учебников физики и химии. Про математику лучше вообще не вспоминать: я усвоила четыре арифметических правила и могу подсчитать процент. Остальную премудрость типа алгебры, геометрии и даже тригонометрии напрочь выветрились у меня из головы на следующий же день после выпускных экзаменов.

Зато литературу и историю я просто обожала и готова была заниматься ими денно и нощно. В результате при поступлении в институт я набрала двадцать баллов из двадцати возможных и имела право сама выбрать тот восточный язык, который желала изучать. Я выбрала арабский. Вот только сейчас не могу вспомнить, что послужило основанием для такого экзотического выбора. Разумнее было бы выбрать японский, но я всегда была крайне непрактичной.

Когда мы познакомились и подружились с Асей, она нередко напоминала мне об этом: ей-то пришлось учить тот язык, который ей достался. Бирманский. При всем своем практицизме, Анастасия так и не нашла ему применения в деловой жизни. Зато английский учила как зверь, чувствовала – пригодится, да еще как!

Когда я закончила школу с серебряной медалью и поступила с первой попытки в престижный институт, куда девочек вообще брали крайне неохотно, мои родители подарили мне встречу с морем. Они повезли меня в Алупку, где у них были какие-то знакомые, обещавшие устроить недорогое жилье. Поехали, разумеется, «дикарями».

Знакомые нашли для нас комнатку с верандой на окраине города, буквально в двух шагах от моря, причем хозяева разрешили пользоваться их кухней и кое-какой утварью. То есть устроились мы, в нашем понимании, по-царски. А я вообще находилась в состоянии непрерывной эйфории с тех пор, как увидела настоящее море.

Конечно, основное время мы проводили на пляже, но иногда приходилось выбираться в город за продуктами и прочими нужными мелочами. Пройти туда можно было либо быстро, но по пыльным и знойным улочкам, либо в два раза медленнее, но по прекрасному парку. Вот в этом-то парке все однажды и случилось.

У меня попал камешек в туфлю, я остановилась, чтобы его вытряхнуть, а родители, не заметив этого, пошли дальше. Только я собралась пуститься за ними вдогонку, как вдруг, словно из-под земли выросла цыганка средних лет и обратилась ко мне:

– Красавица, позолоти ручку, все будущее тебе открою.

У меня в кармане была только какая-то мелочь, сдача от сделанной покупки, и я довольно демонстративно вывернула карман и показала гадалке всю свою наличность. Мизерность суммы ее не смутила. Сейчас, по-моему, таких цыганок уже не осталось, они медленно, но верно деградируют в аферисток и обманщиц. Но та осталась вполне довольна: мелочь исчезла из моей ладони, словно по волшебству, а цыганка взяла мою руку и стала быстро говорить, глядя на мою ладонь:

– Ох, красавица, и причудливая же у тебя судьба! Два мужа будет, из благородных, двое сыновей законных, но не от мужа. Через горькое несчастье пройдешь, покой найдешь, через обман пройдешь, свою долю найдешь, счастлива будешь под короной, и горя уже долго потом не познаешь. Все сбудется, только крови берегись, кровь для тебя – как вестник беды. А не будет крови, значит, и беда стороной пройдет…

Она бы рассказала еще что-нибудь интересное, но тут спохватились мои родители и увидели, что их ребенок попал в лапы цыганки. Естественно, они помчались меня выручать, но это не понадобилось: цыганка исчезла так же мгновенно и таинственно, как и появилась, оставив меня в состоянии легкого шока и глубокой задумчивости.

– Что она от тебя хотела? – спросила мама, задыхаясь не столько от бега, сколько от беспокойства. – Она тебе ничего не сделала?

Я покачала головой.

– Что-нибудь она просила? Денег, конечно?

– Да, – ответила я, – но у меня в кармане была какая-то мелочь, я ей и отдала.

– Слава Богу, что у тебя в кармане не оказалось десяти рублей! Она бы и от них не отказалась.

– Ей и мелочи хватило, – рассеянно сказала я, думая о странном предсказании.

– И что она тебе нагадала? – скептически спросил отец. – Дальнюю дорогу, казенный дом и короля на сердце?

– Я не совсем ее поняла, – честно ответила я. – Она говорила о каких-то двух мужьях-аристократах, о двух сыновьях и счастье под короной.

Отец с матерью расхохотались:

– Ну, конечно же замуж ты выйдешь за принца крови или за князя. А как же иначе! И счастье обретешь, естественно, под короной. Она не сказала, что ты монархию русскую восстановишь?

Иной реакции от родителей и ожидать-то не приходилось. Коммунисты, атеисты, не верящие ни в какие приметы и суеверия, что они могли еще сказать? Но в моей тогда еще юной и романтической головке предсказание гадалки нашло свое довольно прочное место, и волей-неволей при всяких важных событиях я о нем вспоминала.

Одноклассники – за редчайшим исключением – покинули родину в поисках лучшей доли, а в институте всех возможных кандидаток на роль подруги практически мгновенно отсекала Ася. В принципе, все женщины в той или иной степени ревнивы, но у моей подруги это чувство явно зашкаливало за разумные пределы. Некоторые наши знакомые даже всерьез подозревали нас в нестандартной ориентации, хотя уж это была полная чушь. Кроме меня, Ася остальных женщин только терпела.

Кстати, единственный человек, которому я рассказала о странном пророчестве, была Ася, причем разоткровенничалась я уже после довольно долгого срока нашей дружбы. Помню, она очень веселилась такому нестандартному набору и время от времени мне о нем напоминала.

А уж когда я вышла замуж, насмешки стали вообще изощренными: мне оставалось только родить двоих внебрачных детей и после этого смело выходить замуж за принца Уэлльского, благо у него нелады с законной супругой и он вот-вот разведется. Ну, и я, по-видимому, разведусь, если мне положено два супруга. Как узнал о гадалкиных откровениях Сергей – понятия не имею. Но – узнал и тоже время от времени ехидничал.

Естественно, узнав о предстоящем визите моей подруги, муж, как нарочно оказавшийся в этот день дома и мирно читающий какой-то журнал, лежа на диване, скроил соответствующую мину, демонстративно взял поводок и повел Элси на прогулку, сказав, что вернется не скоро, погода благоприятствует.

Я от комментариев воздержалась. Ну что ж, хоть кому-то будет польза от этой дурацкой неприязни: в противном случае бедной псине пришлось бы дожидаться променада еще часа три, не меньше.

Кстати, Элси – это рыжий ирландский сеттер, наша общая любимица, причем довольно сообразительная, хотя специально ее никто не дрессировал. И медалей на собачьих выставках она никаких не имеет, потому что нам в голову не приходило тащить собачку на подобные мероприятия. Для этого, как мне кажется, нужно иметь железные нервы не только собаке, но и ее хозяевам, а мы подобным качеством похвастаться не могли. Все трое.

Ася появилась неправдоподобно быстро – на помеле, что ли, прилетела? – и с порога потребовала у меня сигарету, потому что свои выкурила по дороге. Полпачки. Еще один сюрприз: на моей памяти Анастасия никогда ничего не доводила до последнего и всегда имела пару запасных вариантов – для подстраховки. Впрочем, одним из таких вариантов как раз и могло быть то, что в нашем доме сигареты были всегда, даже если не было хлеба.

Я – никотиновая наркоманка, и при необходимости делать выбор между сигаретой и кем-то, альтернативы табачной палочке у меня нет. Конечно, я могу потерпеть час или два, если общаюсь с посторонними некурящими людьми, но потом все-таки нахожу способ куда-нибудь укрыться и спастись от никотинового голодания.

Сигарету я, разумеется, дала. Ася сделала затяжку, закашлялась, смяла окурок, если можно так назвать почти целую сигарету (если она и по дороге ко мне курила таким манером, то странно, что ей хватило полпачки) и задала несколько странный вопрос:

– Ваша квартира не прослушивается?

– Конечно прослушивается! – радостно согласилась я. – Со всех сторон. А еще просматривается – из дома напротив.

– Дура! Я не о соседях за стеной спрашиваю, а серьезно.

– От дуры слышу! – находчиво отпарировала я. – Кому нужно нас прослушивать? Ты начиталась шпионских романов, моя дорогая. Или просто переутомилась.

Действительно, только в очень воспаленном воображении могла возникнуть идея о прослушивании квартиры двух абсолютно младших научных сотрудников, один из которых занимается проблемами океанологии (мой муж), а другой – вопросами средневековой арабской истории (ваша покорная слуга).

Если мы и владели какими-то государственными тайнами, то все они уже давно проданы нашим начальством за валюту кому следует. Что же касается коммерции или там финансовой деятельности, которая могла бы привлечь к нам интересы конкурентов или криминала, то мы ею отродясь не занимались, жили на зарплату и какие-то мизерные приработки. И вообще самая дорогая вещь в нашем доме – это Элси, не считая меня, конечно. За все остальное и ста долларов не дадут.

Другое дело – моя подруга. Муж – банкир, может представлять какой-то интерес для конкурентов или рэкетиров. Во всяком случае, криминальными сюжетами о людях его профессии переполнены все средства массовой информации. Оно и понятно – большие деньги, большой профессиональный риск. Я, правда, почти точно знала, что с криминальными элементами этот банк не связан, но стартовый капитал для его открытия был собран некоторыми действиями на самой грани закона. То есть тогда, когда законы еще не догнали реальную действительность.

Да и сама Ася, переводчик высочайшего класса, зарабатывает за месяц больше, чем мы с мужем – за год. Но и в этом случае вопрос о прослушивании квартиры был достаточно дурацким. У нас банкиров просто отстреливают, не тратясь на всякие технические прибамбасы, вроде «жучков» в торшере.

Хотя, возможно, Ася именно потому и примчалась сюда, что в собственной квартире не чувствовала себя в безопасности. Тогда – милости прошу, чем могу – обязательно помогу. Но шпионские страсти меня не касаются ни с какой стороны, равно как и организованная преступность или контрабанда.

Примерно так я все и изложила, но Ася пропустила это мимо ушей. В том числе и мою вопиющую бестактность относительно возможного конца ее супруга.

– Ладно, это к делу отношения не имеет, – отмахнулась она. – Скажи, ты можешь освободиться на работе на неделю? Совсем туда не ходить?

Вопрос, конечно, интересный. При нынешней ситуации я могла не появляться в институте месяцами – никто бы и ухом не повел. Все, кто мог, уже сбежали на более хлебные места, оставшиеся занимались чем угодно, только не научной работой, и где угодно, только не на рабочем месте.

Впрочем, у нас и в застойные-то времена надо было присутствовать два дня в неделю: попасть на работу в Академию Наук было заветной мечтой каждого бездельника. Удивительно, что при таком их количестве советская наука все-таки развивалась, причем неплохо. А если подумать, какой скачок мог произойти, если бы количество сотрудников этого почтенного заведения переросло в качество… Даже представить себе невозможно!

Как невозможно представить человеку со стороны, что представляет из себя защита так называемой «кандидатской диссертации». А тут, право, есть над чем призадуматься или… посмеяться. Но об этом – как-нибудь в другой раз, поскольку описание этой процедуры тянет, как минимум, на два тома мелким шрифтом.

Скажу только, что испытания, через которые проходит жаждущий «остепениться» человек – изощренно-бессмысленны. Это такой ритуал, в котором главное – скрупулезно соблюдать все правила игры. Главное – найти тему диссертации, влиятельного руководителя и учреждение, где есть Ученый совет. И написать ровно столько страниц текста на академическом жаргоне, сколько положено – ни больше и не меньше, хотя читать ваш опус скорее всего никто и не будет. Потому, что содержание вашей диссертации никого (кроме вас) не интересует.

Если диссертацию, особенно кандидатскую, допустили к защите, считайте, что на 99,9% все в порядке. Единственное, что требуется – вести себя уверенно и спокойно (но не нагло!). Главное, чтобы ученый совет не проснулся. Для этого нужно говорить глухо, монотонно и неразборчиво.

Понимаю, что тут же возникает естественный вопрос: если диссертацию никто не читает, а на защите – никто не слушает, то на кой черт все эти регламентированные мучения? И что они дают для науки? Отвечу: наука тут обычно не при чем, дело в привилегиях.

Когда-то это было, во-первых, ощутимой прибавке к жалованию, причем практически пожизненной. Во-вторых, отпуск продлевался до 36 рабочих дней у кандидата и до 48 у доктора наук. В-третьих, появлялся один шанс из 100 тысяч стать впоследствии, академиком. В денежно-вещевую лотерею люди играют с куда меньшими шансами. Как говорится в научном фольклоре: «Ученым можешь ты не быть, но кандидатом стать обязан».

Мы с мужем оба были кандидатами наук, что давало нам право довольно свободно манипулировать своим временем. Особенно мне – океанология все-таки наука прикладная, а не гуманитарная, и уйти в кино с экспедиции в Тихом Океане довольно проблематично. Для меня таких трудностей просто не существовало. Но что, интересно, задумала Аська? Зачем ей понадобилось знать о моем рабочем графике?

– Наверное, смогу, – осторожно ответила я. – А зачем?

– Съездишь в Париж, – деловито сказала Ася, как будто предлагала мне в ближайший выходной смотаться в Малаховку на толкучку.

– Почему не в Рио-де-Жанейро? – съязвила я. – При моих заработках мне все равно хватит только на такси до Шереметьева.

– Потому что путевка у меня в Париж.

Вывести подругу из равновесия мне никогда не удавалось. Так что все мои язвительные комментарии я делала исключительно для собственного удовольствия. Тем более, я все еще не понимала смысла Асиного предложения и вообще, как сказала бы нынешняя молодежь, «не срубила фишку».

– Ну и поезжай, если купила, – пожала я плечами. – Или я тебе там понадобилась в качестве переводчика? Так во Франции, по-моему, английский понимают не хуже, чем у нас.

– Сама я ехать не могу. Мне за эту неделю нужно исчезнуть со всех глаз долой и кое-что сделать. В том числе, и за границей. Раздвоится же я, как ты понимаешь, не могу.

– Дорогая моя, но я же ничего в твоих делах не смыслю, – пожала я плечами. – Неужели у тебя нет нормального помощника?

– Такого, которому я полностью доверяю – нет, – отрезала Ася. – Да в данном случае он и не нужен. В Париже с делом справится кто угодно, лишь бы долетел благополучно туда и обратно. Между прочим, я тебе не из дома звонила, а из одного кафе по дороге. Наш телефон прослушивают однозначно, мобильным пользоваться тем более опасно. Да у тебя его и нет, кстати.

Приехали! Здравствуй, паранойя, я твой тонкий колосок… Кажется, мания преследования характерна именно для этого душевного заболевания. Где-то у меня был записан телефон знакомого психиатра. Надо бы найти, все-таки ближайшая подруга…

– Ты бы объяснила все толком, – почти жалобно попросила я. – Если сумеешь, конечно.

– Попробую, только, это вообще очень сложное и запутанное дело, в подробности которого тебе вдаваться нет никакого смысла. А в Париже мне нужно кое-что передать одному человеку и кое-что получить у него в обмен. Здесь на эти… документы тоже есть охотники, но они не знают, где я их храню. Но догадываются, что вот-вот останутся с носом. Поэтому если они хоть что-то заподозрят, меня в лучшем случае просто похитят. Или, может быть, убьют. Поэтому поедешь ты и передашь документы.

– А ты?

– А займусь своими собственными делами, только в твоем обличии, и когда ты вернешься, все уже будет нормально. Пусть эти бандиты друг друга перережут от досады!

– Прямо Чейз! – восхитилась я. – Хоть собственный детектив пиши. Не знаю, как бандиты, а я уже, считай, в шоке. Есть только одно маленькое «но»: у меня, понимаешь ли, заграничный паспорт просроченный. Делала его шесть лет назад в надежде на какие-то чудеса, но… так и не сложилось.

– Неважно. Полетишь по моим документам. А свой паспорт дай мне, я его обновлю без особой волокиты.

Я онемела от изумления. В нашей паре буйство фантазии всегда было моим коньком. Ася специализировалась на трезвой рассудительности и хладнокровии.

– Я все продумала, – невозмутимо продолжила она. – Некоторое сходство у нас с тобой есть, только ты шатенка, а я – блондинка, но обе носим дымчатые очки и примерно одного роста и телосложения…

– Честно говоря, не вижу между нами особого сходства. Хотя бы цвет волос…

– Не проблема, есть парики, ты станешь блондинкой, а я – шатенкой. Немножко грима, конечно, но я помогу, ты же от меня в аэропорт поедешь. А они пусть думают, что я улетела. И руки у меня будут развязаны.

– А если меня тормознут на контроле из-за некоторого несходства фотографии и личности?

– Да туристические группы вообще пропускают почти автоматически, даже без особого досмотра.

– А если досмотрят?

– Не глупи, я же не предлагаю тебе везти контрабанду. Передашь письмо одному человеку в Париже. И все остальное время будешь наслаждаться жизнью. На халяву. Ты можешь сама купить такой тур?

Разумеется, не могу. А великое слово «халява» вообще действует на наших граждан (а следовательно – и на меня) совершенно волшебным образом. На халяву можно взять абсолютно ненужную вещь и совершить самый бессмысленный поступок. А уж смотаться в Париж – город моих грез! – надо быть полной идиоткой, чтобы отказаться от такой возможности.

Ася интуитивно (или сознательно) выбрала чуть ли не единственную точку на земном шарике, куда я не то, чтобы полетела – бегом и босиком побежала бы. Сколько живу, столько мечтаю попасть в этот город. И вот – пожалуйста, заветную мечту принесли на блюдечке с голубой каемочкой.

И плевать мне на таможню, таинственных злоумышленников и загадочные документы. Возможно, Ася просто прокручивает какое-то важное дело, причем не только в Москве, и поэтому действительно не может разорваться пополам. Так для этого и существуют лучшие подруги! Тем более, мое дело вообще телячье: передать, получить и наслаждаться жизнью. Получить… А что я там должна получить?

– Не бойся, не наркотики, – прочитала Ася мои мысли. – Так, небольшой сувенир для меня. Привезешь в Москву и отдашь мне. Поняла?

– С третьего раза обычно даже я понимаю, – обиделась я. – Но все-таки еще один нескромный вопрос. Может быть, даже бестактный. А если вдруг мне там приспичит выпить чашку кофе? Или стакан воды? У меня нет не только загранпаспорта, но и валюты тоже, уж не взыщи. Париком, кстати, я аналогичным образом не обзавелась, все недосуг было.

– Нет проблем. Я была почти уверена, что ты согласишься, так что все уже приготовила. Вот мой, то есть твой паспорт с визой. Вот билет на самолет в оба конца. Вот путевка туристической фирмы. И вот пятьсот евро. Не бог весть какие деньги, но на кофе тебе там хватит. Гостиница и питание оплачены… Правда, жить ты будешь явно не в «Рице», но оплачивать такое помещение я пока еще не могу.

Не бог весть какие деньги? Это – смотря для кого. На неделю мне щедрой рукой отваливали… больше моего полугодового заработка! Гостиница не первой категории? Господи, да после российских «отелей» любая ночлежка покажется комфортабельной.

Воистину, сытая голодную не разумеет, будь они хоть трижды закадычными подругами. Портят деньги отношения, и людей портят, вот что я скажу. Хотя… хотя сама от приличных денег не отказалась бы и уверена, что уж меня-то они не испортят. Скорее исправят, причем к лучшему.

– А что я скажу мужу? – задала я неизбежный вопрос.

Честно говоря, мне никакой серьезной версии в голову прийти не могло. Зато я прекрасно знала сколько версий, совершенно не соответствующих действительности, может моментально возникнуть у моего супруга. И как трудно будет потом доказать ему, что я не верблюд. Точнее – не верблюдица.

Самое обидное, что я никогда не давала ему поводов для ревности и вся моя жизнь для него была совершенно прозрачна. Тем не менее, он и в ней что-то находил к моему величайшему изумлению. Хотя, иногда мне казалось странным, что такая бешеная ревность никак не сопровождается пылкой любовью. С другой стороны, утешалась тем, что ревность – это вроде болезни, и хорошо, что муж не пьет, не бьет, не гуляет налево… надеюсь.

Но задача, тем не менее, была не из простых. Даже если я скажу, что собираюсь в гости к родителям, сценка ревности мне обеспечена, тут и к гадалке не ходи. А уж если я сообщу, что намерена прошвырнуться на недельку в Париж… Даже подумать страшно, что он вообразит, и что при этом скажет.

Ася нетерпеливо передернула плечами:

– Почти правду. Скажешь, что у меня горит путевка и я ее подарила тебе. Немного удивится, конечно, но не запретит же. Про валюту молчи, или скажи, что я одолжила ее тебе на неопределенный срок. Потом, насколько мне известно, ты уже пятнадцать лет как совершеннолетняя. Да и вообще, у него на все возражения ровно два дня. Потом ты улетишь, а он тут пусть хоть застрелится.

Это, надо полагать, реакция на «типичную смерть банкира». Справедливо. Что посеешь, то и пожнешь. Но все-таки Ася могла бы выразиться как-то поделикатнее. Возможно, Париж стоит обедни, но жизнь моего супруга я все-таки ценю значительно выше блистательной французской столицы.

– Приедешь ко мне через два дня. Самолет улетает в полдень, значит, тебе нужно успеть ко мне до девяти часов. Машину в аэропорт я обеспечу, пусть тебя это не волнует. Попрошу у мужа, вместе с шофером, чтобы все выглядело правдоподобно. Да и тебе меньше мороки. А я выйду вместе с тобой в твоем обличии, провожу до аэропорта и помашу ручкой, а потом займусь своими делами. Так что твоего супруга мы в проводах не задействуем.

Я подумала, что если Сергей узнает об Асином участии в моих проводах, это автоматически решит все проблемы: встречаться с ней он не захочет. Так что меньше всего меня волновала то, что будет делать Сергей в мое отсутствие. Думаю, просто будет жить в свое удовольствие, то есть как минимум прибавит звук в телевизоре..

– Я тебя встречу, когда вернешься, – продолжила тем временем Ася, но тут же перебила сама себя. – Хотя нет, это опасно. Тебя встретит мой приятель – голубой «Москвич» с двумя дверцами. Зовут Олегом.

– «Москвич»? – с самым невинным видом осведомилась я.

– Приятеля, идиотка!

Иногда хваленая Асина выдержка все-таки дает сбой. Пустячок, а приятно. Значит, я еще как-то все-таки могу влиять на свою подругу.

– А как я его узнаю?

– Он сам к тебе подойдет и скажет, что от меня. Поняла?

Я все поняла и мне даже удалось убедить в этом Асю. Умиротворенная, она сунула мне еще клочок бумаги, на котором были написаны имя, фамилия и телефон того типа в Париже, с которым мне надлежало встретиться.

Читаю-то я по-французски свободно, но вот с разговорной речью дело обстояло много хуже: я не практиковалась лет пять, с тех пор, как перестала подрабатывать гидом в «Интуристе». А вдруг двух слов связать не смогу? Этими сомнениями я поделилась с Асей.

– Ерунда! – отмахнулась она. – Я по-французски вообще ни в зуб ногой. Справишься. В крайнем случае, объяснишься по-арабски, там алжирцев, говорят, пол-Парижа. И давай свой загранпаспорт, такой документ всегда пригодится.

Как все-таки у нее все легко и просто получается! Если учесть, что по-арабски я тоже говорила уже довольно давно. Тоже в «Интуристе», причем мне попадались самые интеллектуальные арабы – из Ливана. Почти европейцы. Но… Но я слишком красочно описывала Сергею свои экскурсии и экскурсантов, так что в результате на подработку в «Интуристе» было наложено строжайшее супружеское «вето». И общение с носителями иностранных языков прекратилось. Горевать я об этом не стала – углубилась в написание диссертации.

Предыдущая моя работа была связана исключительно с чтением и обработкой новостей из стран Ближнего и Среднего Востока, а после защиты диссертации я вообще занималась написанием (в соавторстве, естественно, с более почтенными и авторитетными арабистами) коллективной монографии на очень серьезную тему…

Иногда меня даже посещали некоторые сомнения, что этот труд вообще будет читать кто-нибудь, кроме редактора и корректоров. Зато – практически свободный режим посещения и никакой давки в общественном транспорте по дороге на работу и обратно.

Платили, правда, соответственно: только-только не умереть с голоду и не задолжать за коммунальные услуги. Что ж, вся страна переживает нелегкие времена, кому сейчас легко-то? Наверное, только тому, кто все проблемы решает в одно касание – вроде Аськи. Да и у нее вот проблемы, оказывается, причем серьезные. В общем, нет в жизни счастья.

Ася отбыла почти успокоенная, а я осталась дома в мягко говоря растрепанных чувствах, поджидая супруга. Они с Элси, наверное, ждали Асиного отъезда в ближайшей подворотне, поскольку появились минуты через три после того, как за моей подругой закрылась входная дверь.

Самый тяжелый с моей точки зрения момент – объяснение с мужем, – прошел на редкость миролюбиво. С его стороны. По-видимому, магическое действие слова «халява» продолжалось. Сергея, правда, насторожила такая щедрость Аси, но, поразмыслив, он решил, что лучше подарить деньги ближайшей подруге, чем отдать их абсолютно чужому туристическому агентству. Да и вообще…

– Да и вообще тебе полезно проветрится. А то сидишь дома неделями, словно отшельница. Людей посмотришь, себя покажешь…

О да, это уж точно! Что же он раньше-то ничего подобного не предлагал? Чудеса, право. Про то, в каком виде я собираюсь лететь, мужа я оповещать не стала. Надену парик в самолете, всего и делов. Хотя нет, в самолете не выйдет, нужно надеть до того, как будут проверять паспорта. А ведь муж наверняка поедет меня провожать… Хотя, нет, там же будет Ася.

Но тут он сам решил проблему.

– А как, интересно, ты собираешься лететь по чужому паспорту? Переклеишь фотографию?

– Нет, – честно ответила я, – надену парик и очки.

– Ну-ну, – хмыкнул мой повелитель.

И на сем беседа плавно перетекла в обсуждение второстепенных деталей. Что взять с собой и что купить в Париже. Вторую часть я обсуждала вяло, твердо решив, что привезу обратно столько денег, сколько смогу. Куплю там парочку сувениров – и все. Хотя, надо сказать, супруг меня удивил: из какого-то потайного места достал двести долларов и вручил их мне с глубоким вздохом:

– Последняя заначка. Но я хоть что-то успел повидать в прежних экспедициях, а ты, к сожалению, в свои драгоценные арабские страны так и не попала. Жаль, что Анастасия не купила путевку в Египет. Или в Сирию…

Он сам не подозревал, какую болезненную точку задел. Потому что этот эпизод моей жизни, состоявшийся года за два до нашего знакомства, был связан именно с Сирией. Могла бы сейчас сидеть на берегу моря, под пальмой и в парандже. Да и Париж, наверняка, давно бы уже посетила. Если бы приняла предложение руки и сердца сирийского миллионера.

Дело, однако, не заладилось. Исключительно по моей вине. Точнее – глупости.

Давным-давно, когда я еще училась в институте, мне удалось найти солидный приработок к стипендии: устроиться внештатным переводчиком в Высшую комсомольскую школу (было такое учебное заведение, где готовили комсомольцев и коммунистов для всего мира).

Переводить надо было лекции с русского языка на арабский. И обратно, когда студенты сдавали экзамены или просто отвечали на вопросы преподавателя. В той группе, к которой меня прикрепили, обучение проходили не то двадцать, не то двадцать пять молодых граждан арабских стран – Сирии и Ливана.

И вот один из студентов начал проявлять ко мне повышенный интерес. Абсолютно, замечу, благопристойный. Провожал после лекций домой, дарил конфеты и приглашал пить кофе в местном буфете.

Мне же все это нравилось необычайно: это сейчас иностранцев в Москве больше, чем русских, а тогда, в середине восьмидесятых годов, это была та еще экзотика! Ну и, конечно, отличная языковая практика: пока Мазид (так звали моего ухажера) провожал меня домой, мы болтали обо всем на свете.

И доболтались. В один прекрасный день я получила предложение стать его женой. Срок обучения Мазида заканчивался, через пару месяцев он должен был вернуться в родную Сирию и предлагал мне отправиться с ним. В качестве законной жены.

От меня требовалось немногое: дать свое согласие, познакомить его с моими родителями и ждать свадьбы. Даже подвенечного платья не надо было готовить, потому что по их, сирийским, обычаям жених должен одеть невесту с ног до головы да еще преподнести ценные подарки будущим тестю и теще и всей родне невесты. Проще говоря, заплатить калым.

Я, мягко говоря, обалдела. Одно дело – провожания и шоколадки, и совсем другое – отъезд за границу на постоянное место жительства. Слабо представляла я себе и предстоящее знакомство Мазида с моими родителями: за внеслужебные «контакты с иностранцами» по головке тогда не гладили. В общем, тупик.

Мои колебания Мазид расценил как вполне естественное кокетство и начал разъяснять, в какие условия я попаду. Он – единственный сын миллионера, пять или шесть сестер не в счет, они повыходят замуж, и хозяйкой в доме буду я. После свекрови, естественно. Дом в Дамаске – столице Сирии, вилла на побережье Средиземного моря, несколько автомобилей. И я заколебалась, тем более что Мазид был недурен собой. Кто знает, как сложилась бы моя судьба, если бы не досадный пустяк, который помешал мне стать мусульманкой и миллионершей.

В институте я доучивалась на последнем курсе, после чего должна была получить распределение на работу. Мысль о том, что можно не работать вообще, в мою голову даже не залетела. И я принялась допытываться у своего возможного мужа, где и кем мне работать

– Кем я там буду? – допытывалась я у несчастного Мазида, который никак не мог понять сути проблемы.

– Как – кем? Женой. Кем ты еще можешь быть?

– То есть домохозяйкой? – уточнила я. – Готовить, стирать, убирать, нянчить детей и так далее?

– Зачем готовить? Зачем убирать? Есть повар, горничные, слуги, будут и кормилица, и няньки. Слава Аллаху, в нашей семье женщины всегда счастливы.

– Кем я там буду работать? – взмолилась я. – У меня же высшее образование!

– Замужняя женщина не должна работать! – твердо заявил Мазид. – Это позор для ее мужа!

И этот, и еще несколько подобных разговоров так и закончились ничем. Представить себя неработающей дамой я не могла. Точно так же не могла растолковать своему собеседнику, почему мне обязательно надо работать. И уж, конечно, после всех этих дискуссий не стала знакомить его с родителями. Тем дело и кончилось, да к тому же мои родители вовсе не горели желанием иметь зятя-иностранца, да еще отдать ему «на вынос» единственную дочь. Даже калым их не убедил, продавать меня они категорически отказались. По-моему – зря: это было бы самой блистательной коммерческой сделкой в их жизни.

После этого много чего было. Но на протяжении всех этих лет я нет-нет да вспоминала свой несостоявшийся брак с сирийским миллионером. Со временем даже поняла, что женщина вполне может не работать, а заниматься домом и детьми, особенно если в ее распоряжении целый штат помощников. И даже то, что вне дома я могла бы появляться только с закрытым лицом, казалось совершеннейшим пустяком.

Вообще я могла бы жить совсем по-другому… Если бы не обладала стопроцентным совковым менталитетом.

На следующий день я специально отправилась в институт, чтобы предупредить начальство. По закону свинства, мой шеф мог испытать крайнюю нужду в моем присутствии на работе именно тогда, когда я физически была не в состоянии это сделать. Официальная версия была разработана крайне примитивно: в течение нескольких дней мне якобы нужно полежать в больнице. Так, небольшое обследование, то да се, но позарез.

Начальник, кажется, предположил, что в больнице я пробуду от силы один день, а остальное время буду отлеживаться дома, – но тут уж я не виновата. Когда женщина заговаривает о нездоровье, мужчины почему-то предполагают прежде всего одну нехитрую операцию. Стала бы я отпрашиваться из-за такой ерунды! Если бы, не приведи Господи, и довелось бы, то докладывать об этому шефу я бы уж точно не стала.

Коллегам я тоже не стала выдавать лишней информации. Просто обронила, что неважно себя чувствую и посижу дома. Точнее, у тети на даче, где свежий воздух, тишина и покой. Никто не удивился: дома, так дома, у тети, так у тети, хотя подобных родственников у меня отродясь не было. Ну, так я ее хотя бы не хоронила, как обычно принято делать, когда официально отпрашиваешься дня на три. Под кем санки не подламывались, кто с коня не падал? Дело житейское.

К тому же я была стопроцентно уверена в том, что назови я истинную причину своего недельного отсутствия, возникла бы масса непредвиденных трудностей. В Париж-то всем хочется, только в нашем отделе очень мало кто может себе это позволить. В прежние времена, конечно, ездили за границу: в командировку, в изучаемую страну или на какой-нибудь международный конгресс. Но для этого нужно было как минимум иметь докторскую степень, поскольку все оплачивало государство. А сейчас…

Мне повезло: никому я в институте не была нужна не то что предстоящую неделю – в обозримом будущем вообще. Шла какая-то реорганизация, местное начальство не вылезало из кабинетов высшего звена руководства, а мелких научных сотрудников деликатно или не очень просили не путаться под ногами. Не маленькие: занимайтесь чем хотите и где хотите, только не лезьте во взрослые, и судя по всему, довольно денежные дела. Так что удача явно поворачивалась ко мне лицом.

По мудрому совету своего супруга, объездившего и облетевшего чуть ли не половину земного шара, я не стала брать с собой много вещей, то есть обременять себя чемоданом. Дорожная сумка с несколькими не мнущимися тряпочками и запасной парой обуви, дамская сумка, правда, довольно поместительная – для всяких мелочей, документов и денег. На месте оказалось, что Сергей был абсолютно прав: все, что нужно было туристу для счастья, входило в обязательный ассортимент стандартного номера в не слишком шикарной гостинице.

Но это я поняла потом. А в Москве старательно освежала в памяти французский язык и обеспечивала остающихся членов семьи питанием на неделю. Сергей, правда, прекрасно мог обойтись и без моих забот, но какое-то неясное чувство вины перед ним меня почему-то грызло. Вот я и старалась исполнить номер «Образцовая жена перед отъездом на отдых» по мере сил, возможности и наличных средств.

Думаю, Сергей это прекрасно понимал, но молчал, не желая охлаждать мой внезапный хозяйственный пыл. Наверное, надеялся, что это каким-то образом перейдет в привычку. Я же, в свою очередь, не душила его надежду в зародыше, а как бы ее даже поддерживала и всячески лелеяла.

Впрочем, Сергея бытовые вопросы обычно занимали крайне мало, он от них просто отмахивался. Уборку квартиры воспринимал, как стихийное бедствие, необходимость похода за продуктами типа картошки или еще чего-то тяжелого – как возмездие за какие-то незамеченные им грехи, мою стряпню – как реальность, данную ему во вкусовых ощущениях. То есть я старалась в общем-то зря: супруг ел покупные пельмени так же охотно, как жареную курицу со сложным гарниром. Культа, короче говоря, из еды не делал.

Так что недовольна была только Элси. Она своим верхним собачьим чутьем уловила, что происходит что-то необычное и не отходила от меня ни на шаг, вплоть до того, что отказывалась гулять с Сергеем, демонстративно предпочитая мое общество. Умная собака, что и говорить.

Меня тоже обуревали всякие предчувствия, но это происходило скорее из моей патологической законопослушности, нежели из-за чего-то другого. Не зря один из знаменитых французов когда-то изрек, что Париж стоит обедни. Реализация голубой мечты моей жизни стоила того, чтобы напялить на себя парик и воспользоваться чужим паспортом. Риск сводился к минимуму: в самом худшем случае я останусь в Москве, заплативши штраф за попытку нелегально пересечь границу. Не догоню, так хоть согреюсь.

Между прочим, о том, что такой поступок карается отнюдь не штрафом, а тюремным заключением, я узнала совершенно случайно уже после той замечательной поездки. И еще много очень интересных вещей узнала только задним числом. И слава богу! Иначе никакой поездки не состоялось бы вообще, как говорится, по определению.

***

– Не понимаю, зачем нужно втягивать в такое мутное дело именно ее. Кому вообще пришла в голову такая «блистательная идея?

– Во всяком случае, не мне. И я не слишком ее одобряю, но… Боюсь, изменить ситуацию я уже не в силах.

– В лучшем случае она окажется в тюрьме. За границей свои законы, а мы и своих-то толком не знаем. А в худшем…

– Мне кажется, рассчитывают именно на худший вариант. Просто и элегантно, все проблемы даже не решаются, а просто исчезают.

– И тебе это безразлично?

– В какой-то степени – да. До нашей с тобой встречи и всего остального, что за этим произошло, моя позиция, возможно, была бы другой. Сейчас меня это практически не волнует. Вот о чем я действительно часто думаю, так это о твоей безопасности. И чем скорее мы покинем Россию, тем будет лучше для нас.

– Не думаю, что мне что-то угрожает.

– Она вот тоже об этом не думала и не думает. Тем не менее…

– Как ты мог любить столько лет это чудовище?

– Любовь зла. Но это чувство у меня уже давно прошло, и единственное, о чем я мечтаю – оказаться подальше отсюда. Вместе с тобой, разумеется. С меня довольно.

– С меня, пожалуй. тоже. Но после ее поездки в Париж времени на выжидание уже не будет. Надо все подготовить заранее.

– Так все практически готово. И если даже она не вернется…

– То нас это уже не будет касаться?

– Совершенно верно. Нас, между прочим, это и сейчас уже не касается…