Читать книгу Частная коллекция ошибок - Светлана Гончаренко - Страница 4

Обед должен был получиться полутраурным, но приносили такие вкусности, что улыбки невольно выползли у всех на лица. К горячему даже пошли осторожные смешки.

– Интерьер уютный, – заметил Виктор Дмитриевич, оглядывая ресторанный сумрак и мягкие портьеры.

Аппетит у эксперта, как и ум, оказался удивительно молодым. Козлов сначала налег на семгу, а потом раньше всех очистил полуметровое в диаметре блюдо с олениной по-сибирски.

Совладелец ресторана «Адмирал» Сергей Аркадьевич Галашин скромно улыбнулся комплименту. Это был высокий лысоватый человек с грустными глазами. Неясно было, какого они цвета; так часто бывает у некрасивых мужчин. По поводу беды, случившейся с ним, Сергей Аркадьевич грустил, не более; не выказывал он ни отчаяния, ни паники. Люди такого полета не впадают в истерику даже из-за внушительных убытков.

– Представляю, что вам пришлось пережить, – сказала ему Наташа Бергер, грузная дама в бордовом. – Пожар, да еще и кража вдобавок.

Она щедро отхлебнула вина, а скрипач Парвицкий вздохнул:

– Ты права, Наташа, это истинная трагедия. Мне трудно даже вообразить себя на месте Сергея Аркадьевича.

И он потрогал чуткими пальцами футляр со Страдивари, который стоял рядом с ним тут же, у стены.

– Насколько я понял, у вас в доме был взрыв? – сказал Козлов. – Чудо, что вы остались живы.

Мужественный банкир только усмехнулся:

– Ерунда! Я в это время как раз ехал домой из аэропорта. А вот моя дочь вполне могла пострадать. Жена моя сейчас в Карловых Варах, дома были только дочка и прислуга. Надо сказать, мои люди сделали все, чтобы спасти ребенка. Расскажи, Игорь!

Пресс-секретарь прямо с олениной за щекой приступил к своим обязанностям:

– Это было ужасно! Я живу недалеко и тут же прибежал на место – мне позвонила горничная. Она была в панике. На первом этаже начался пожар, охранники вызвали спасателей и принялись тушить огонь сами. К тому же водопровод прорвало. Это был сущий ад. Гувернантка, вся мокрая, спешно одела маленькую Анджелину и буквально на руках вынесла из дома. Я отвез обеих в загородный дом. Вот почему я не застал пожарных, которые учинили форменный погром.

– На это они мастера, – согласился Парвицкий. – Но когда похитили вещи из коллекции?

– Черт его знает, – задумчиво процедил Галашин. – Я подъехал, когда и пожарные, и милиция еще были в доме. Целые толпы! Все было залито водой, пол-этажа выгорело, в картинной галерее выбито окно. И вещи пропали. Не все, конечно – крали с разбором.

– Думаете, орудовал профессионал? – спросил, жуя, Козлов.

– Не сомневаюсь. Взяли самое ценное! А главное, следователь считает, что причиной всего кошмара был взрыв дистанционного устройства. Или даже двух. Нашли какие-то огрызки у стены в гостиной.

– Как? Неужто и взрыв, и пожар устроили, чтобы пробраться к коллекции? – ужаснулся Парвицкий.

– Наверное. Когда все запылало, сигнализацию отключили – она выла на всю округу. Прислуга металась как угорелая. Спасали мою дочь, пытались тушить огонь. По-моему, в это время вор и влез в окно. Он спокойно взял что хотел, но, к счастью, кое-что уцелело. У меня еще есть что вам показать, Евгений Ильич.

– Буду счастлив! – оживился скрипач. – Хочется ободрить вас в трудную минуту. Надеюсь, вы будете на моем концерте?

Галашин грустно улыбнулся:

– Буду. Искусство одно способно утешить, в особенности ваше искусство. Я ваш большой поклонник.

Он сказал это тепло и проникновенно. Никто, кроме пресс-секретаря Захарова (который все знал, но молчал), не мог в ту минуту заподозрить, что Сергей Аркадьевич Галашин терпеть не может академической музыки, считает ее страшным занудством и предпочитает женские поп-группы, одетые по минимуму.

Подали нежный сыр, белое и розовое вино. Оживление само собой угасло, беседа стала тихой и неспешной. Наташа, дама в бордовом платье, принялась откровенно клевать носом.

– Женьке надо еще на репетицию успеть, – бесцеремонно шепнул старик Козлов на ухо банкиру. – Если сперва к вам домой заедем, то пора бы и сладкое нести.

– Да-да, сегодня у нас десерт «Пич Мелба», – спохватился Галашин.

Он чуть заметно повел своими грустными глазами. В ответ официант, стоявший достаточно далеко и, стало быть, обладавший орлиным зрением, бесшумно сорвался с места. Принесли «Мелбу» в бокалах на толстой ножке.

Парвицкий запил мороженое коньяком и ударился в воспоминания:

– Я-то за живопись взялся, еще когда учился в консерватории. Вы, Сергей Аркадьевич, коллекционер начинающий, а я давно этой страстью ушиблен. Денег тогда у меня почти не было, зато еще водились в Москве этакие трогательные старички и смешные старушки – из бывших, как тогда говорили. Помню до сих пор одни облезлые стены на Зацепе, сплошь увешанные картинами и картинками. Все это считалось тогда упадочным и стоило недорого. Теперь это была бы золотая стена. Верно, Витя?

Витя, то есть старик Козлов, согласно кивнул лохматой головой. Он давно покончил с «Мелбой», выпил и коньяк, и кофе.

– Я всегда нравился таким старушкам, – меланхолически сообщил Парвицкий; кажется, он чуточку захмелел. – Одна дама даже завещала мне свое собрание.

– Ты имеешь в виду Денисову? – спросил Козлов, снова жуя сыр.

– Ну да. Ее муж был барабанный советский плакатист, очень востребованный и непомерно – даже по тем временам! – оплачиваемый. Вы, конечно, помните его плакат «Пятилетка – наша юность», который повсюду торчал. Такой синий с красным? Помните? Ну же?

Банкир сделал вид, что напряг память.

– Уж я-то, Женя, помню точно, – кивнул Козлов. – И покойную Марью Трофимовну помню. Большая была меломанка.

Парвицкий продолжил:

– Так вот, твердокаменный конъюнктурщик Денисов рекламировал пятилетки, а сам, не будь дурак, собирал картины начала века. Прошлого века, разумеется. Особенно много скопилось у него Союза русских художников[5]. «Голубую розу»[6] тоже жаловал. Его вдова полюбила меня как сына.

– Да уж, наделала эта история шуму, – добавил Козлов. – Слухи поползли. Говорили, что вы обвенчались.

Парвицкий протестующе звякнул ложечкой о блюдце:

– Вздор! Ты сам знаешь, что это чистейший вздор! Нас связывала только нежность. Детей у Денисовых не было, тогдашних коллекционеров-зубров вдова побаивалась, музейщиков не любила – вот все мне и оставила. Я сам не ожидал. Более того, я был обескуражен! Однако после этого дара моя коллекция стала заметной. Я смог уже и менять кое-что, и подкупать, да и вкус мой определился. А вскоре я встретил Виктора Дмитриевича.

Виктор Дмитриевич снова кивнул. Сыру он съел больше всех. Наташа совсем осоловела, а Парвицкий все попивал и попивал коньяк. Он не пьянел, только делался живее и красивее.

– Витя – это сокровище! – вскричал он, и Виктор Дмитриевич возражать не стал. – Витя уникален. Ему достаточно беглого взгляда, чтобы распознать стоящую вещь. Сколько безнадежного из запасников он высмотрел, атрибутировал[7] и ввел в оборот!

Банкир Галашин невольно уставился на заурядное лицо Козлова. Это лицо выражало тихое созерцательное спокойствие, какое бывает после сытного обеда. Похвалы не смутили Виктора Дмитриевича. Видно, старик привык к дифирамбам в свою честь.

– Все хитроумные лабораторные экспертизы, рентген, спектральный анализ – муть в сравнении с Витиной интуицией, – запальчиво объявил Парвицкий. Тут же он поправился: – Не муть, конечно, но не было случая, чтобы все это не подтвердило Витиного вердикта. Пижоны, которые сидят в «Сотби»[8], особенно в русском отделе, младенцы рядом с ним. Сельская самодеятельность!

– Я спать пойду, – сказала вдруг Наташа, зевнув. – Просто падаю со стула. Всего хорошего, господа!

Она поднялась и пошла к выходу нетвердой походкой, хватаясь за встречные стулья и столики. Стало видно, что у нее очень широкие бедра.

– Счастливо, детка! – крикнул ей вслед Парвицкий и продолжил уже вполголоса: – Бедняга Наташка. Она лучший аккомпаниатор, какого я только могу вообразить, но ее совсем доконала смена часовых поясов. Спит на ходу! Сегодня я репетирую и играю с оркестром, так что пусть дрыхнет до вечера. Вообще-то она существует по нью-йоркскому времени – живет на Брайтоне. Там сейчас ночь. Природу трудно обмануть. Но возможно!

Он перевел взгляд на Галашина, который все еще разглядывал морщины эксперта Козлова. Больше нахваливать друга скрипач не стал, и Козлов почуял, что трапеза подходит к концу. Он бодро предложил:

– По коньячку? За приятную встречу в обстоятельствах не вполне приятных. Надеюсь, ваши вещи, Сергей Аркадьевич, скоро к вам вернутся.

Банкир благодарно улыбнулся, но его глаза остались грустными.