Читать книгу Королевский гамбит. Сборник мистических рассказов - Светлана Кутузова - Страница 10

– Мне нужен твой совет, – сегодня он не тушил свет, и она выглядела как сигаретный дымок, расплескавшийся в воздухе. Он пробовал всмотреться в ее лицо, но это было трудно физически, словно какая-то рука ненавязчиво, но достаточно сильно заставляла его голову отвернуться. Но он снова и снова пытался.

– Совет? – она помолчала, и, казалось, немое удивление, разрезало комнату вертикально напополам. – Это странно. Или, как говорят у вас, смешно.

Он докурил, немного нервно, затушил сигарету, вдавив ее в пепельницу так, что лопнул сигаретный фильтр, а пальцы погрузились в хлопья пепла и выдавил из себя еле слышно:

– Я не знаю, что сказать дочери.

Она еще немного помолчала и ответила:

– Есть смысл поступить так, как если бы ты ни о чем не знал.

– Ни о чем не знал? – Он вскочил и закричал – Ты говоришь: ни о чем не знал? Ты понимаешь, что это невозможно – жить так, что каждая минута твоей жизни…

– Наконец обретает смысл, – спокойно и тихо продолжила она. – Это прекрасно. И ты сам это знаешь

Он замер на полуслове, глотнул ртом воздуха, так, словно в комнате вдруг резко стало невероятно душно, и рухнул, как подкошенный обратно на кровать. Весь его гнев, который он до той поры сдерживал, давил, топил в себе, не давая себе ни единого шанса кому-то его показать, в одну секунду вылился наружу. И он бы сейчас пробил кулаком дверь в соседнюю комнату, если бы она не перебила его. И от этого, а вернее от того, что именно она сказала, ему стало больно – так невероятно больно, что хотелось выть от нечеловеческой тоски. Осознание, что только теперь он научился радоваться жизни и хоть на минуту задумываться о том, что и для чего он делает – теперь, когда оставалось всего два дня, а уже наверное и меньше, подкосило его своей невыносимой жестокостью. Он снова уткнулся в подушку, вздрагивая словно раненный зверь, как весь месяц до этого.

– Твоя дочь – не маленький ребенок, не беспомощное дитя, и рано или поздно это все равно случится в ее жизни. Передай ей то, что можешь. Может быть, что понял сейчас, или что поможет ей потом; что-то, за что она когда – нибудь, возможно, скажет тебе спасибо.

Сегодня он взял отгул. «Отгул за два дня до собственной смерти. Какой идиотизм», – думал он, снова набрасывая на бумаге нечто вроде плана: места, которые дочь могла хотеть посетить, её любимый ресторан, Ботанический сад. Наверняка она захочет проведать те ростки бамбука, которые они сажали вместе десять лет назад. Это была их маленькая тайна, общая, на двоих. Он привез их ей из командировки в Японию, но дочь захотела посадить целую бамбуковую рощу. Компромисс нашли быстро: он договорился со своим другом – сотрудником Ботанического сада и они поехали расширять японский уголок, для которого в саду было выделено отдельное помещение.

Друг, правда, никак не мог понять всего смысла этой затеи и несколько раз спрашивал девочку – для чего она сажает бамбук. Наконец она подняла на него глаза, утрамбовывая руками куски маслянистой почвы и ответила: «Я хочу услышать шелест ветра в его листьях».

Тогда, по дороге домой, он думал о том, насколько мало он ее знает, да и знает ли вообще то, что происходит в душе его дочери день за днем. Как она растет – словно тот бамбук, и кем вообще когда – нибудь вырастет. И еще он вдруг понял, что в ней уже сейчас, в ее неполные девять, есть какая-то взрослая мудрость, которой даже ему можно поучиться. Что-то бесконечно глубокое, важное, непонятное и непостижимое для него, но внушающее уважение и призывающее понять и принять.

Половину программы пришлось вычеркнуть. Вернее – из нее остался практически только ресторан: такая же занятая, как и он когда-то, она порхала по жизни с радостью и беззаботность. И тем тяжелее в эту минуту казалась ему его ноша. Он не хотел, так не хотел, чтобы сейчас все это происходило с ней, и потому, словно в замедленном кино, снова и снова прокручивал в голове, как все это будет, и все ли он успел предусмотреть, все ли распоряжения сделать, все ли бумаги собрать.

– Папа, ты нехорошо выглядишь, сказала миловидная брюнетка, приземлившись на стул ресторана, словно бабочка – распахнув полы легкого плаща и широко открыв свои огромные глаза.

– Я заказал все, что ты любишь, – он вымученно улыбнулся.

– По какому случаю праздник? – она скинула плащ и повесила его на спинку стула.

– Мне, возможно, придется ненадолго уехать. Я хотел рассказать тебе, где лежат все бумаги и основные документы: на дом, на землю… ну и так далее. – Чем дольше он говорил, тем больше чувствовал, насколько фальшива его улыбка, словно маска клоуна, прилипшая к лицу.

– Слушай, мне совсем не нравится твой вид и то, что ты говоришь. У тебя действительно все в порядке? – она нагнулась вперед и взяла отца за руку.

– Я немного устал. Вернее… сильно устал. Поэтому хочу ненадолго уехать. За это время, возможно, надо будет возобновить страховку на дом и сделать еще кое-что по мелочи. Я должен тебе все рассказать, чтобы ты знала. – Он решил попробовать переменить тему, чтобы отвлечь ее внимание. – Слушай, ты помнишь бамбук, который мы с тобой посадили?

– Да, конечно, – она широко заулыбалась. – Ты ездил опять в Ботанический сад?

– Да. Был недавно. Он вырос совсем большим. Почти сровнялся с той рощей, к которой мы его подсадили. Я подумал, что, наверное, это очень хорошо, когда ты можешь что-то оставить после себя в этой жизни. Старики говорили про дом, дерево и ребенка. У меня получился, дом, бамбук и ребенок. Жаль только, что мало… Можно еще было бы многое сделать. Знаешь… – он перехватил удивленный взгляд дочери и понял, что опять говорит не о том, – я подумал, что надо начать путешествовать. Не набегами, как раньше во время работы и для работы, а по – настоящему, когда удивляешься новой культуре, новым людям, совсем другим местам, традициям, архитектуре, например. В жизни, оказывается, есть столько интересного, невероятно интересного, что тратить ее на сожаления, поиски виноватых, что что-то случилось не так, бесконечные попытки понять, а как было на самом деле надо, в общем весь этот постоянный пинг-понг в голове, не то, что жалко, а просто категорически нельзя. Иначе это болото – оно тебя засосет и съест безвозвратно. Я вчера, например, уже похоронил в нем двух своих друзей, один из которых вторую неделю доказывает, как виноват наш президент в его трудностях с бизнесом – причем виноват именно лично, и он настаивает на этом, а второй замучался чувством вины перед бывшей женой, которой он уже давным-давно не нужен.

Он говорил слегка нервно, возбужденно, готовый в любую минуту прослезиться, и все пытался подобрать слова, для того, чтобы передать дочери – как же прекрасна жизнь, как она удивительна, если не превращать ее в место собственных страданий, в юдоль скорби, а увидеть совершенно с иной стороны. С той, с которой он никогда раньше не умел этого делать, и потому ему так жадно хотелось этим поделиться.

– Я жалею о том, что раньше никогда не думал, сколько в мире на самом деле интересных возможностей: для радости, развития, роста, изобилия, удовольствия. Жалею, что жил размышлениями, а не действиями, что не совершал каких-то юношеских безумств.

– Папа, – дочь снова улыбнулась. – Кажется, это называется «кризис среднего возраста». И он хорош тем, что помогает пересмотреть всю свою жизнь и начать жить иначе. Так что, наверное, это очень хорошо, что ты едешь в путешествие. И все, о чем ты говоришь – вполне осуществимо. У тебя впереди для этого просто куча времени.

Он судорожно сглотнул и тоже улыбнулся ей в ответ.

– Я не буду тебя задерживать. Ты, наверное, спешишь. – Он понимал, что разговор дается ему невероятно тяжело, и вряд ли он сможет сдерживать себя дальше, чтобы не разрыдаться или не впасть в истерику. – Вот бумаги, – я подробно расписал в них что и как. Глянь на досуге, когда будет время. – И здесь он тоже все рассчитал, зная, что дочь вряд ли будет открывать их без необходимости, сунув в бардачок машины и просто забыв о них до поры до времени.

Она поспешно доела суфле, потянулась поцеловать его через стол:

– Папочка, я очень рада тебя видеть, но мне и правда надо бежать. Спасибо за чудесный вечер. – Взяла бумаги и махая ему рукой, быстрым шагом пошла к выходу из ресторана, на ходу набрасывая плащ.

Он расплатился по счету и отправился в сторону той же двери, медленнее, чем она, задумчиво и не спеша. Выйдя за порог, он поднял голову на усеянное звездами небо, вдохнув прелый и плотный воздух летнего вечера. Постояв так минут десять и не опуская головы, он также медленно шагнул на проезжую часть. Оставалось пятнадцать минут до ее прихода и чуть больше одного дня до…