Читать книгу Античная метафизика: Страсти по бесплотному - Светлана Львовна Бутина-Шабаль - Страница 4

Итак, отношения телесного и бестелесного – это отношения телесного и другого ему. И если одно полагает (ограничивает) другое, то между ними должна присутствовать граница, материализованная в двух поверхностях, по ту сторону каждой из которых развертывается имманентность соответствующего бытия. Дело в том, что телесное, будучи самостью, отдельностью, не приемлет бес-самостности и не-отдельности, отчего телесное воспринимает другое ему, бестелесное, только в качестве ограниченного поверхностью. Однако поверхность бестелесного – лишь проекция телесного в бестелесное, а не собственно поверхность бестелесного, в силу чего она и наполнена содержанием телесного. Бестелесное, присутствуя в отношениях с телесным, приемлет телесное и производную от телесного поверхность, ограничивающую его самость. Преп. Иоанн Дамаскин подтверждает: "Божественный Промысел облекает образами и формами то, что бестелесно и лишено образов, и не имеет телесной фигуры, для руководства нами и для… знания их… применительно к нашей природе"¹⁸.

Поверхность, отделяющая имманентность чистого бестелесного от телесного, то есть поверхность бестелесного, на которой является образ телесного, – это поверхность сущностей. Сущность соединяет отдельное с всеобщим, обусловленное с обуславливающим. Сущность представляет логику развития телесной отдельности, ее динамический закон существования, историю пути и знание неотвратимых перспектив, которые еще не открыты для нее самой. В человеческий мир сущность проникает в качестве архетипических образов.

Поверхность, отделяющая имманентность телесного от бестелесного, – это поверхность смысла. В смысле нет динамики и становления, нет претворения, смысл – действительный эмерджент, возникший в результате освоения телесным бестелесных сущностей телесного. Поверхность смысла – результат организации бестелесного в собственную форму телесного. Смысл – чистая безжизненная абстракция отдельного – это узел наиболее общих (так искажается динамическая природа всеобщего) свойств и обстоятельств существования отдельного, абстракция от существования, от феномена, которая ближе к существованию, нежели к сущности, то есть это абстракция отдельного, представляющая отдельное не как полноту неповторимого бытия, не как единичное, но с точки зрения "отделенности", – безжизненная структура, которая не способна уловить то, что происходит, но которая фиксирует происходящее лишь в модусе ставшего (что произошло или произойдет). В пределе поверхность смысла, преломляя в себе Другое, обездвиживает его и представляет Другое как чистую структурность телесного.

Любое конечное телесное бытие, спроецированное на поверхность смысла, предстает как структура, это значит, что телесное бытие отчуждается само от себя, выводится из себя за границы своей телесности, помещается в отношение с бестелесным и становится бестелесной телесностью. Отношение с бестелесным – это абсолютный вариант отношения с другим, которое является способом бытия в мире конечных телесных феноменов. Смысл возникает на почве причинения со стороны другого.

Смысл причинения (события) не имманентен, чтобы понять смысл, телесному бытию необходимо выйти изнутри себя, потому что замкнутое в себе своими поверхностями бытие ощущает все внешнее как внутреннее, чужое – как свое собственное, причинение со стороны другого – как свое собственное изменение. Смысл – то, что действительно происходит с предметом, – неуловим изнутри предметов, а лишь с точки зрения, которая была бы принципиально внешней всем предметам; эта точка зрения открывает плоскость смысла, исключающую всякую имманентность.

Поверхность смысла, представляющая телесное бытие в его взаимоотношении с Другим как структурность телесного бытия, есть эмерджент поверхности сущностей (архетипических образов, от которых произошли языковые матрицы: "И Слово было Бог", хотя совсем не "слово есть Бог") и телесного бытия. Будучи эмерджентом, поверхность смысла, безусловно, не может замолчать всеобщее и бестелесное, однако, последнее не только безжизненно, ибо выступает как структурность, но и всеобщее-бестелесное, насколько это возможно, трансмутируется в отдельное-телесное, отчего всеобщее и бестелесное представляется на поверхности смысла в лучшем случае как общее и абстрактное. Смысл – по Делезу – совпадает с Событием. Событие – абстракция от ряда реальных происшествий. Абстракция всегда избыточна для конкретного происшествия, случающегося в настоящий момент, она простирается над прошлым и будущим. Событие – предельная (самая обедненная: если хоть что-то еще изъять, событие разрушится), наиболее общая структура происшествий данного рода. Но происшествие – это взаимосцепление некоторых частных моментов, почему происшествие и можно представить как некое единство, получающее свою собственную форму – форму единства – не в телесности частных моментов, а на поверхности смысла.

Итак, событие, представляя собой структуру происшествий, подает себя как абстрактное целое и, предопределяя реальные происшествия, демонстрирует собственную устойчивость в своих воплощениях. Тогда получается, что структура свидетельствует замкнутость телесного на самом себе, самодостаточность телесного, поэтому структура не может исчерпать поверхности смысла, которая является эмерджентом отдельного телесного бытия и всеобщих бестелесных сущностей телесного. Поверхность смысла необходимо должна подвергнуть структуру отклонению от себя самой, искривлению ее самотождественности. На поверхности смысла структура действительно колеблется относительно себя, трансмутирует от присутствия антиструктурного элемента, исходящего от преломляющихся в плоскости смысла лучей бестелесного; если смысл отождествлять со структурой, то смысл трансформируется силой бессмысленного. Делез полагает: "Утверждение между смыслом и нонсенсом изначального типа внутренней связи, некоего способа их соприсутствия необходимым образом задает всю логику смысла"¹⁹.

Структура – абстракция индивидуальностей, отдельных вещей, но вещи изменяются, текут, следовательно, в вещах присутствует то, что не входит в структуру. Поэтому структура не в себе, но в отношении вещей не замкнута, открыта, плывуча. И если сама структура описывается "именами остановок", то теряя при своей обращенности к вещам абсолютность своей структурности, она открывается для "имен становлений" (глаголов). Целостный смысл отныне равен структуре, получившей завершение благодаря блуждающему неструктурному элементу, отчего смысл существует не относительно статичной индивидуальности, а относительно того, что с ней происходит, поэтому смысл – преходящий, не бегущий, но рывками стремящийся вслед за текущими вещами.

Чистые структуры, не замкнутые случайным кочующим элементом и не имеющие телесной имманентности, а, следовательно, действительной жизни, но имеющие поверхность телесного, существуют как фантазмы – формы, собирающие раздробленную множественность отдельного и телесного в единство смысла (события). Эти формы-фантазмы как таковые образуют пространство Эона. Эон – это поле смыслообразования, в котором обретает самотождественность текучая множественность телесного. "Эон – это само повторение, прямая линия времени…Он заставляет возникать то же самое настоящее…как всегда уже существующее неопределенное настоящее и как неопределенное будущее"²⁰. В Эоне"…прошлое и будущее делят между собой каждый момент настоящего, дробя его до бесконечности на прошлое и будущее – в обоих смыслах-направлениях сразу"²¹. Эон — лезвие, входящее все глубже в настоящий момент и расщепляющее его. Но не для того ли делит Эон настоящее и распределяет его между прошлым и будущим, чтоб то и другое наполнить настоящим, чтоб распространить настоящее на прошлое и будущее и так вообще фальсифицировать время, поскольку время – это тотальный процесс необратимого изменения, который только и неизменен, самотождествен, который только и составляет единственную достоверность вселенской недостоверности? В Эоне время отрицает само себя.

Фантазм может быть дан столь же непосредственно, как дан архетипический образ. Фантазмы видятся. Ибо в фантазмах сама структура становится конфигурацией, то есть организованной поверхностью; если оформление поверхностями – это способ бытия отдельного, фантазмы-структуры существуют как отдельные, автономные и самодостаточные. Будучи чистой и самодостаточной формой, фантазм лишь соотносится с происшествиями, но в них не воплощается. Происшествия, организованные фантазмом, с фантазмом не сливаются, фантазм витает над событиями, претендуя на то, чтобы быть их собственным смыслом. Но для этого он недостаточен. Собственный смысл событий включает в себя завершающий его, ускользающий антифантазматический, антиструктурный элемент никогда не повторяющего себя в нем текучего бытия. От этого смысл действительного происшествия никогда не укладывается в вожделеющую жизни полость фантазма; будучи избыточен за счет производной бытия (текучести вещей), смысл находится и не в телесности и не в пространстве фантазма. Он остается бестелесным, но в отличие от фантазма – чистой структуры – каждый раз неповторимым, смысл не живет в своеобразных жестких сотах структур, которые стремятся скрепить собой поток бытия, но живет как бликование поверхности смысла, отражающей непрестанно трансформирующееся бытие.

Итак, фантазмы-структуры направлены на эмпирические происшествия, но эмпирические происшествия не исчерпывают свой смысл в фантазме, они отклоняют смысл от фантазма, этот отклоненный смысл конституирует свою поверхность — поверхность действительного смысла бытия, то есть смысла неповторимого, необратимого, всякий миг творящегося. Отклоненные происшествиями проекции фантазмов-структур на плоскость действительного смысла, надо полагать, и являются тем, что Ж. Делез в системе координат своей теории называет сингулярностями