Читать книгу Шаг вперед - Светлана Манухина - Страница 4

Одно из самых моих ярких детских воспоминаний – это сон. Мне снится, что занавески зашторены. И вдруг внезапно их кто-то открывает, и мне в глаза начинает бить яркий свет. Яркий солнечный свет. Я не знаю, как к этому относиться. Зажмуриваю глаза и пытаюсь продлить минуту блаженного сна. Но настойчивые лучи все бьют и бьют в глаза. Теплые и светлые. Хочется скрипеть зубами. Я отворачиваюсь от них и накидываю на голову одеяло. Но они почему-то все равно оказываются передо мной. И все светят и светят в глаза. Тогда я пытаюсь проснуться. И понимаю, что не могу. Я стою посередине комнаты в трусах и майке. Оглядываюсь и понимаю, что сплю. Вокруг меня только свет, привычные мне предметы и много-много пыли, которая блестит в лучах желтого мягкого солнечного зайчика. В эту минуту я ощущаю потрясающее спокойствие. Как будто вот это и есть мой настоящий мир. В эту секунду. Здесь и сейчас. С этой пылью, светом, ощущением теплых досок под голыми ступнями и… И в этот миг обычно звенит будильник. Ненавистный пронзительный звук, который выдергивает меня из сладкого состояния настоящего в непонятный и раздражающий мир реальности. Мир, который от меня постоянно чего-то требует и заставляет двигаться в заранее спрограммированном за меня направлении.

Зачем? Чтобы выполнить алгоритм действий, нужный кому-то – кому-то, кто за меня его придумал… Видимо, второпях при рождении мне забыли вставить какой-то важный блок или просто задать нужную установку на движение. Каждый раз, когда мне говорят, что и как нужно делать, я очень удивляюсь. Зачем? Можно же просто быть… Нет. Я очень хорошо понимаю, что в нашем мире нужно где-то жить, что-то есть, во что-то одеваться, как-то зарабатывать деньги, чтобы быть. Но так ли много для этого нужно, как от меня требуют?

Помню, когда мне было лет пять, я очень мечтал пойти в школу. Мне казалось, что это какой-то необычайный и волшебный мир, где мне покажут все его секреты. Где весело и здорово дружить. Где нет Левки, который постоянно стягивает с меня одеяло в дневной сон, а потом скидывает свое покрывало и кричит Марье Петровне, что я его достал и не даю ему спать. Там нет самого такого понятия, как тихий час. А есть строгие, добрые и понимающие взрослые, которые всегда справедливы и честны. Где все друг другу помогают и ставят отличные оценки, если ты вдруг придумал какую-нибудь интересную штуку. И, главное, тебя понимают.

Да-а. Это была еще та мечта! Жаль, что мне не рассказали про уроки, домашние задания, ранний подъем в 6 утра и то, что школа мало чем отличается от детского садика. Разве что в ней и вправду уже не было тихого часа, о котором я порой теперь мечтаю. Зато там был Левка. По иронии судьбы он попал в тот же самый класс, что и я. Сидел за соседней партой и проделывал те же самые штуки, что и в детском саду. Только теперь с моим пеналом. И была Нэлли Ивановна, мало чем отличающаяся от Марьи Петровны. Мы были у нее третьим или четвертым набором. И создавалось впечатление, что она от нас устала уже на второй день нашего пребывания в школе. Она смотрела поверх своих узких очков очень строго и, видимо, считала, что это должно на нас влиять положительно. Периодически покрикивала и заставляла встать около своей парты тех, кто вел себя очень уж шумно или сильно веселился. Сидеть нужно было с прямой спиной, положа руку на руку и желательно смотря строго вперед. Когда Нэлли Ивановна разрешала, можно было брать ручку из пенала и старательно выводить всякие закорючки и крючочки в тетрадке.

Разочарование от школы меня настигло к концу второй недели. Я все ждал и ждал какого-то чуда. Мне казалось, вот я приду и… вот еще чуть-чуть… А тут каждый день крючочки, палочки, простые арифметические действия, которые мы уже раз сто делали в детском саду, прямая спина и разрешение скакать и двигаться только пять минут во время перемены.

Я как-то спросил Нэлли Ивановну:

– А когда мы будем изучать что-то интересное?

– Тебе мало заданий, Женя? Или ты так хорошо уже научился писать? Посмотри на свою тетрадку – ты даже графический диктант не можешь сделать полностью правильно.

Да. Графический диктант – это для меня было целое испытание. Шесть клеточек вниз, пять направо, семь налево, две вниз, десять по диагонали. Более бессмысленное занятие трудно было придумать. Для меня несложно было выполнить все эти действия, но зачем? Я как-то сдал Нэлли Ивановне тетрадку с шикарным букетом цветов. Ну, во всяком случае, мне тогда так казалось. За то время, пока все рисовали черточки и палочки, я умудрился успеть нарисовать три ромашки, пять васильков и нечто похожее на розу. Когда я сдавал тетрадку, я представлял себе, как удивится и обрадуется Нэлли Ивановна. Воображение мне рисовало, как улыбка расплывется по ее лицу, и она, вздохнув, поднимет на меня свои глаза из-за очков и скажет: «Женя, это очень красиво. Ты действительно большой молодец!»

На следующий день впервые в школу вызвали мою маму. Я стоял за дверью, пока взрослые разговаривают. И ждал. Мне не очень было слышно, но что-то все-таки проникало через закрытую дверь. Меня поразили тогда слова Нэлли Ивановны. Она объясняла моей маме, что меня слишком рано отдали в школу, что при необходимости она может совместно с психологом написать специальное письмо для того, чтобы мне еще год побыть в подготовительной группе в садике.

– Ребенок совершенно не готов к школе, – говорила она, – он не может себя контролировать, не слушает инструкций, не выполняет заданий. Он делает только то, что хочется ему. Посмотрите на его тетрадки. Они все изрисованы котами, машинками и цветами. Вот это его вчерашний графический диктант!

И тут я понял, что это про мои цветы! Про те цветы, которые я нарисовал ей! Специально, чтобы она улыбнулась и порадовалась. А машинки. Да я просто соединял линии, которые получались от этого непонятного графического диктанта. Ведь так красивее и интереснее.

Я стоял напротив двери и не знал, что делать. Мне очень хотелось ворваться в класс и закричать, что это неправда. Что все эти котики, собачки и машинки – это и есть диктант, только улучшенный, реальный и понятный… Было поразительно, что мама никак ей не возражала. Она стояла и кивала. Я видел сквозь чуть приоткрытую дверь. Она соглашалась с ней. Качала головой, говорила, что обязательно поговорит со мной и, если необходимо, накажет… Моя мама – и накажет меня за это? За что? За котиков и машинок? За цветы, которые я нарисовал для Нэлли Ивановны? Я смотрел на них, на эти стены в школе и понимал, что это не реальный мир. Не мой. Они чужие…

На следующий день я идеально выполнил графический диктант. А еще через день мне улыбнулась Нэлли Ивановна. Кивнула головой и сказала, что, наверное, со мной так хорошо мама поговорила, раз я так здорово стал выполнять то, что она просит. Я ей ничего не ответил, но и цветов я ей больше никогда не рисовал. Мир школы для меня в тот момент потерял свою сказочную привлекательность. Я понял, что это еще один детский садик, только без тихого часа.