Читать книгу Сдать экзамен по любви - Светлана Нарватова - Страница 10

Герман

Уже утром вчерашний выигрыш таковым не казался. Герман так и не избавился от репетиторши, которая не оправдала надежд. И даже особо не пристыдил. Конечно, Арина – не подарок. Это понятно. Но на то Гордеева и педагог, чтобы уметь мотивировать. Она педагогический вуз оканчивала. Её наставляли, как сделать так, чтобы дети хотели учиться. И учились хорошо.

Его вот учили делать деньги. Он их и делает. Вполне успешно. Из воздуха практически. Герман же не требует от клиентов, чтобы они очередь на опцион заняли? Нет. Как-то сам справляется.

А Юлия Игоревна почему не может?

Летов ей платит.

За трудного ребёнка – по двойной таксе.

Могла бы и постараться. Придумать что-нибудь. А не перекидывать проблемы на родителей. Достаточно того, что его обязали раскошелиться за пресловутое бесплатное образование. Средства у него, конечно, есть. Не последнюю копейку от сердца отрывает.

Но для чего тогда нужна школа?

Куда катится мир?!

Летов, конечно, знал, куда. У него даже были версии, почему. Но он-то здесь при чём? Герман уже совершал один подвиг в этом месяце. Выполнил отцовский долг: нашёл репетитора. А теперь его вынуждали совершить второй, ещё менее запланированный, чем первый.

В его личное время.

И за его же деньги.

Это удручало.

Нет, конечно, Юлия Игоревна – дама приятная. Но не настолько, чтобы Герман козликом скакал от одного счастья с нею повидаться. Он вообще забыл, когда в последний раз скакал от счастья.

Хотя «козликом», безусловно, был.

Мрачный декабрь с нависшим серым небом и ранними сумерками; дом, который не давал больше ничего, кроме раздражения и его ожидания; семейные неурядицы при фактическом отсутствии семьи – всё это создавало ощущение какой-то перманентной безнадёги. Витаминов попить, что ли? Нутриентов всяких…

Германа немного взбодрила ситуация с «прогибанием» репетиторши в их первую встречу.

И вчера, сорвавшись, он получил какое-то облегчение.

Но уже сегодня не чувствовал в себе сил бороться и доказывать. Ехать никуда не хотелось. Тем более – возвращаться за парту, чтобы спустить в унитаз целый час своей драгоценной жизни. Не считая дороги. Если бы поездка не оттягивала необходимость искать нового репетитора, Герман, наверное, послал бы это мероприятие к чертям собачьим. Но от одной мысли о новом витке квеста «найди Макаренко для дочки» у Летова начинали ныть зубы.

* * *

Арина, которая при эпическом разговоре отца с Гордеевой не присутствовала и понятия не имела, до чего и как они договорились, садилась в машину притихшая, словно растерзанная кошкой мышь. В её голове явно крутилось своё кино на тему происходящего, и Герман не торопился в него лезть. Пусть проникнется и осознает.

Юлия Игоревна встретила Летовых, как настоящая училка. Что там училка – чистая завучиха, если не директриса. В глазах – праведный огонь, в руке – невидимый, но ощутимый меч-кладенец, несущий кару всем дебилам. Где-то в Вальхалле рвался из стойла её крылатый конь. Гера даже на минутку почуял холодок в районе копчика. Но вовремя вспомнить, что ругаться здесь собирался он.

Однако холодок взбодрил, впрыснув в кровь адреналин, и разогнал хандру. Окружающий мир внезапно обрёл ясность и чёткость, цвет и запах. А Юлия Игоревна с волосами, собранными в стервозный пучок, и поджатыми губами очень не вовремя пробудила либидо. Герман о подобных своих сексуальных фантазиях если и знал, то давно забыл. А здесь вдруг вштырило так, аж в ушах зашумело.

Он поспешил сесть в кресло и накрыться снятым с плеч пиджаком. По идее, на расстоянии Летову должно было полегчать. Но в таком ракурсе, когда он смотрел на Гордееву снизу вверх, а она стояла с прямой спиной, будто кий проглотила, и такой задницей… Нет, в мозгах не полегчало.

Ниже пояса тоже.

Арина, далёкая от страданий отца, устроилась за ученический стол. На нём стоял открытый ноутбук со слайдом на весь экран: «Нервная и соединительная ткани». Рядом с ним, ближе к окну, располагался флипчарт, призванный, видимо, имитировать классную доску.

Неловко выйдет, если его к этой доске сейчас вызовут.

Пока дочь вытаскивала из рюкзачка тетрадку и пенал, Герман попытался стряхнуть с себя морок.

На училок в очках у него ещё не вставало.

Тем более – не взлетало.

– Сегодня мы продолжим разбирать ткани человека. Арина, какие типы тканей ты помнишь?..

Летов краем уха пытался фиксировать информацию, но пока больше усилий уходило на контроль шевеления в нижнем мозге.

– …Нет, нервная ткань относится к полидифференцированным, то есть состоит из разных видов клеток, – возражала Гордеева на ответ Арине.

– В смысле? – в миг «протрезвел» Герман, преисполненный негодованием. – Нервная ткань состоит из нейронов!

Это даже он помнил. Со школьной скамьи.

– Да, нейрон является важнейшей клеткой нервной ткани, – закивала училка. – Но не единственной. Ещё есть разнообразные клетки нейроглии. Одни борются с вирусами и бактериями – ведь внутрь нервов не могут просочиться клетки иммунной системы. Им мешает гематоэнцефалический барьер. Другие глиальные клетки играют роль арматуры и участвуют в обменных процессах. Самые интересные третьи, они создают миелиновую оболочку. Это как изоляция на проводах. Как ты думаешь, Арина, какой длины могут достигать самые большие клетки человека?

– Сантиметр? – смело предположила дочь.

Юлия Игоревна помотала головой и взглянула на Германа.

– Больше или меньше? – уточнил тот.

– Больше.

– Пятнадцать? – пошутил Летов. В голову лезла всякая пошлятина.

– Мало! – многозначительно ответила Гордеева, дёрнув бровями.

– Двадцать пять?

– Значительно больше, Герман Рудольфович! Метр. Аксон, длинный отросток нейрона, может тянуться целый метр, от стопы до позвоночника, например. Арина, ты представляешь, как передаётся нервный импульс?

Дочь помотала головой. Герман тоже никогда на эту тему не задумывался.

– У нейрона на наружной стороне мембраны накапливаются положительные ионы, а внутри – отрицательные. Когда клетка возбуждается, открываются встроенные в мембрану каналы, и по ним катионы движутся внутрь. Создаётся ток. Электрическим полем активируются соседние участки мембраны. – Гордеева рисовала маркером движение плюсов и минусов. – Я понятно говорю?

Герман кивнул. Непонятно, к чему, но понятно.

– У маленьких детей импульс передается медленно – по меркам организма. Скорость составляет всего один метр в секунду. – Юлия Игоревна запечатлела скорость на доске. – Кроме того, представь, в земле лежит неизолированный провод, по нему пустили ток, и ты стоишь на этой земле босиком. Что будет?

Училка смотрела на Арину, хотя на такой вопрос и Герман знал ответ. Хоть руку поднимай.

– Будет больно? – предположила Арина.

Гордеева закивала:

– У младенца нейроны изолированы очень слабо. Когда у него случаются колики, сигнал боли разливается по всему организму, как ток по земле. У него болит всё. Но потом на помощь приходят клетки нейроглии. Они обёртываются вокруг аксонов, укладываясь одна за другой. Это и есть миелиновая оболочка. Вот смотрите. Это – тело нейрона с ядром, от него отходят многочисленные короткие отростки – дендриты. От корня «дендро-» – дерево. Похоже?

Живое воображение Геры утверждало, что нейрон похож на одноглазого инопланетянина с прической Эйнштейна и единственным длинным тентаклем, который заканчивался пучком присосок.

– А это длинный отросток, аксон, – показала репетиторша в «тентакль». – Помните, я говорила, что он может достигать метра длиной? Миелиновая оболочка делает его похожей на связку сосисок.

Тут Летов был согласен со сравнением. Гордеева продолжила:

– Между соседними заизолированными отрезками находятся открытые перешейки. Нервный импульс перескакивает по ним, и скорость проведения возрастает уже до ста двадцати метров в секунду!

Юлия Игоревна со значением подняла палец.

– Миелиновая оболочка позволяет передавать сигнал не только быстро, но точно и без потерь. Это особенно важно для работы головного мозга. Его миелинизация большей частью завершается в пубертате, и подростки внезапно осознают, что делать уроки стало легче. В коре мозга процесс идёт от затылочных долей к лобным. – Репетиторша показала на себе направление для пущей наглядности и ткнула пальцем себе в пресловутый третий глаз. – Здесь располагается центр аналитической деятельности. Так вот, миелинизация в нём заканчивается только к двадцати – двадцати семи годам. Именно тогда человек наконец обретает способность принимать взрослые взвешенные решения. Требовать этого от подростков бессмысленно – их мозг ещё не созрел.

Училка выразительно посмотрела на Летова, видимо, намекая, что у некоторых оное созревание не завершилось и к сорока.

– Сигнал с нейрона на нейрон переходит не как в электрической цепи, – Юлия Игоревна вернула взгляд к ученице, – …а с помощью особых структур – синапсов. – Она ткнула ручкой в присоски на конце «тентакля». – Ими аксон прикрепляется к мембране другого нейрона. – Гордеева несколько раз клацнула по «вводу», пролистывая слайды, пока не добиралась до искомого. – Вот.

В увеличенном варианте «присоска» больше напоминала широкую колбу, внутри которой бултыхались какие-то кружочки и не кружочки сложной формы. Вверху горлышко «колбы» переходило в «сосиску». Основанием она стояла на неровной поверхности, видимо, той самой мембране.

– Здесь находятся пузырьки с нейромедиатором. – Ручка репетиторши указывала на кружок в крапинку внутри «колбы». – Его молекулы поступают в синаптическую щель… – Она провела по узкой полосе между «колбой» и «мембраной», – …и связываются с белками-рецепторами второй клетки, чтобы вызвать в ней электрический импульс. Но тут всё непросто. Медиатора выделяется тем больше, чем выше уровень возбуждения. Если оно слабенькое, сигнал не пройдёт. Лишь когда количество молекул в щели достигнет определённого порогового значения, между клетками, фигурально выражаясь, проскочит искра. Таким образом организм отфильтровывает всё неважное и экономит силы, сохраняет за собой право семь раз подумать и только потом – сделать.

Тут Гордеева снова стрельнула в Германа взглядом, как из магнума сорок четыре. Да хватит, хватит уже намекать! Все всё уже поняли.

– А что, если здесь… – Он покрутил пальцем в сторону слайда, – возбуждение сильное, а этого вашего…

Он попытался припомнить название, и училка подсказала:

– Медиатора.

– …медиатора не хватит?

– Очень хороший вопрос! – похвалила она, и Летов даже как-то проникся. – Ресурс любого синапса конечен. Нейрон провёл один сигнал, другой, третий… А на четвёртый уже запасов не хватило. Ведь новые молекулы медиатора синтезируются в теле нейрона. Оттуда пузырёк тащит транспортный белок: топ-топ, топ-топ. – Она прошлась по столу указательным и средним пальцами.

– Пап, он прямо так и движется, как на ножках, – оживилась Арина, оборачиваясь к отцу.

– Да, вот этот самый метр аксона нанометровыми шажочками, – одобрительно кивнула Юлия Игоревна. – А пока он не дошёл и не донёс, в синапсе наступает утомление. Это одна из причин, почему мы не можем выполнять физические упражнения бесконечно: ресурсы нейронов, которые заставляют мышцы сокращаться, иссякают, – объясняла она ученице. – Но самое интересное то, что синапсы способны не только возбуждать или не возбуждать импульс в соседнем нейроне, но и затормозить сигнал, который пришёл с третьего. Этот процесс так и называется: торможение.

– То есть, чтобы остановиться, в нервах можно не только отпустить газ, но и нажать на тормоз? – перевёл Герман на понятный ему язык.

– Если в таких аналогиях, то утомление – это когда бензин кончился, да. Можно перестать «жать на газ», затухание импульса будет медленным, и какое-то время он поддерживается в нервном волокне. Если необходимо остановить процесс быстро, включается режим экстренного торможения. Всё верно, – благодарно, кажется, кивнула Юлия Игоревна.

Летов ощутил, как растёт его биологическая эрудиция.

Самомнение вообще пёрло как на дрожжах.

– Это один и тот же синапс может? – уточнила Арина.

– Нет. Нейрон может быть или возбуждающим, или тормозящим. У них разные медиаторы. И, кстати о психологии, для которой не нужна биология, – не преминула уесть Гордеева: – То, что мы называем темпераментом, зависит как раз от ресурсов возбуждающей и тормозящей систем человека. Если и та, и другая быстро утомляются, мы говорим, что человек – меланхолик. Он легко устаёт, подвержен неврозам, плохо адаптируется к новым условиям. Это называют слабым типом высшей нервной деятельности. Маленькие дети, кстати, меланхолики в этом смысле. Если они устали и перевозбудились, их очень сложно затормозить.

– А кто сильный? – поинтересовался Герман.

Это определённо он! Он очень сильный!

– Все остальные сильные, – со смешком заверила Гордеева. – Но у холерика, например, возбуждение преобладает над торможением.

– Поэтому он очень вспыльчивый! – Арина покосилась в сторону отца.

– Да. Обычно холериков такими и рисуют. А ещё они нередко «застревают» на какой-то идее. Многие гении были холериками. Они бы и рады не делать открытия, но не могли перестать думать о проблеме. Холерики нередко испытывают сложности с засыпанием, потому что мозг не может остановиться: всё работает и работает.

– А остальные? – зажглась дочь. Понятно: о темпераментах интереснее, чем о синапсах, медиаторах, аксонах и прочей непонятной пурге.

– У сангвиников и флегматиков возбуждение и торможение развито в равной степени. Но у флегматиков переключение с одного процесса на другой происходит медленно. Они медленно усваивают новый материал, зато дольше его помнят, потому что забывание – это тоже процесс торможения. А сангвиники легко переключаются с одного занятия на другое или даже могут выполнять одновременно несколько. Они легко учат и легко забывают. Но мы к этому ещё вернёмся, если, – тут Юлия Игоревна бросила взгляд на Летова, – мы дойдём до темы высшей нервной деятельности.

– Я думаю, дойдём, – оптимистично заявил Герман.

Ему вообще было о чём подумать. О своём темпераменте, например.

И о непонятных сигналах своего тела.

Вот подумает, и до него дойдёт.