Читать книгу Алая дорога - Светлана Нина - Страница 4

На приём, устраиваемый в чьём-то шикарном поместье, Грушевские попали благодаря популярности Аркадия Петровича в кругах невест. Молодые девушки, как водится в любое время, искали себе женихов, чтобы потом, выполнив священный долг, проклинать свою судьбу и ненавидеть мужа, превращая его жизнь в чистилище вслед за своей.

Отец Елены очень похорошел за те два месяца, что жил в Петербурге. С него словно стёрлась десятилетняя пыль деревни, явив высшему столичному обществу красивого мужчину в расцвете лет, щёголя и сердцееда. Было, правда, в его внешности что-то неуловимо – неприятное, но это видел не каждый. В его жёстких ершистых волосах уже поблёскивала седина, а эффектные голубые глаза порой обнажали мысли, от которых Елена задумывалась. Но это выражение чаще всего являлось за ужином, наедине с близкими, когда уже не надо было играть раз и навсегда установленные роли. Обычно же Аркадий Петрович сгонял с себя чванливость и, готовясь выйти на сцену, в улыбке поднимал опущенные обычно уголки рта.

Многие степенные кумушки с полудюжиной дочерей на выданье обратили на Аркадия Петровича свои всевидящие глаза. Они отдавали должное не только его умению держаться, но и множеству других не менее привлекательных качеств – банковскому счету и наличию лишь одной наследницы. Стоя за спиной его взрослой дочери, они тихо, чтобы она не могла расслышать, поверяли друг другу эти животрепещущие соображения. Да Елена и не хотела слышать ничего в подобном роде, ведь была слишком счастлива, чтобы обращать внимание на глупую болтовню охотниц за мужьями.

Елена сидела за столом и увлечённо разговаривала с престарелым полковником, который счёл её очаровательной и постоянно твердил об этом, смешно покашливая и выпивая всё больше лёгкого столового вина, отчего его щёки стали пунцовыми. Кое – кто танцевал, количество кружащихся пар всё росло, и Елена, одетая в переливающееся голубым атласное платье, оказалась в их числе. Как молодые люди с образованием и состоянием были хороши, обходительны и элегантны! Выбирать она имела право – хорошенькая молодая наследница с живым умом и прекрасным характером. Свет заметил, что она никогда не спорит, но при этом имеет своё мнение, и почёл это премилым.

Протанцевав полонез с другом Аркадия Петровича Дмитрием Денисовичем, которого отец больше других жаждал видеть зятем, и наслушавшись его комплементов, но принимая знаки внимания лишь как ничем не обязывающую игру, Елена утомилась. Отказываясь от того, чтобы партнёр за руку проводил её обратно, она отошла к стене и пыталась отдышаться. Корсет, хоть и облегчённый, стягивал рёбра и мешал восстановить ровное дыхание. Она стояла в одиночестве, потому что отец любезничал с какой-то молодой девушкой, а Елизавета Петровна с мужем давно увлеклись закусками. О таких глупостях, как танцы, они давным-давно позабыли.

Пытаясь пристроить на место выбившийся локон, Елена невольно засмотрелась на группу молодых людей, стоящих недалеко от неё. Они вели себя со сдержанным достоинством (более вяло, чем остальные собравшиеся), и, казалось, пришли сюда не за весельем – не искрились беспричинным хохотом, не флиртовали друг с другом до судорог в шее. Они спокойно смотрели на остальных и с интересом вели беседу, да так, что Елене захотелось поучаствовать в ней. Эта маленькая самобытная группа состояла из четырёх человек – двух девушек и двух мужчин, причём, бесспорно, все они принадлежали к высшему сословию и по происхождению, и по воспитанию. Это видно было в манерах, уважении к себе и остальным, читавшемся по глазам. Елена замечала их прежде, но тогда не обратила на них должного внимания. Сейчас же, стараясь унять яростное биение сердца, она задержала свой взгляд на человеке, спокойно рассказывающем что-то высокой брюнетке. Наклонив голову на бок и слегка прищурившись, она принялась наблюдать, постепенно приходя в восхищение и начиная даже тихо улыбаться, забыв о румянце, прядях волос и даже о том, что за ней могут следить.

Темноволосый молодой человек, находящийся в возрасте превращения восторженного юнца в зрелого мужчину. Уверенность, пожалуй, первой высвечивалась на его смугловатом лице. Он не был красавцем в общепринятом смысле, не нёс победоносного выражения на лице, но чем-то притянул её, выделился из массы. Елена всегда преклонялась перед волевыми людьми, большей частью из-за того, что никто из её близких таковым не являлся. Бывает, что наружность человека говорит сама за себя, отражая на лице душу. Елене хотелось надеяться, что она умеет читать по лицам и не ошибается. Раньше ей не приходилось видеть такого выражения – умного, немного разочарованного и ироничного, но не колкого и не злого. При его появлении вряд ли кто-то трепетал или падал в обморок, но Елену мало тревожило мнение остальных девушек, если они способны были лишь кидаться на волокит.

Сила, ум побеждали в чертах незнакомца? Безусловно. И что-то ещё, чего она понять не могла, но инстинктивно чувствовала. Когда он улыбнулся, она пожалела, что эта искренняя, дающая ключ к тайнам сердца улыбка предназначена не ей. Елене стало горько оттого, что она одна и не может ведать душами четверки, а, главное, темноволосого молодого человека.

Сколько угодно можно спорить о том, связаны ли ум и красота, или кто красивее – умные или глупые, но то, что человек бездушный и мелочный может притягивать к себе, вряд ли можно доказать. Ведь по большому счёту дело даже не в красоте, а в том, как человек подаёт себя, как говорит, а главное – что он говорит. Стоит только посмотреть на портреты великих людей – многих не назовёшь красивыми, но их одухотворённые лица привлекательны. Красота, если за ней не стоит ничего, бывает отвратительнее уродства, а решающую роль во внешности играют обаяние, интеллект и забота о себе. Клеопатра не была неземной красавицей, но кружила судьбы виднейших мужчин своего времени. Ошибка думать, что только миловидные люди способны влюблять в себя. Все эти мысли спешно проскочили в сознании Елены и приободрили её.

У незнакомца глаза сверлили сердце, пронзали и заставляли поверить в то, что он видит жизнь насквозь, как она есть. Елену заинтриговала то ли атмосфера вечера в обществе, склонном к мистификациям, спиритизму и убеждению, что по одному взгляду можно понять противоречивую, а порой и вовсе парадоксальную натуру другого существа, то ли всего-навсего надежда на судьбоносную встречу. Жаль, сама госпожа Грушевская не была искушена и не имела возможности гордиться собой и выдавать точные определения об окружающих.

Чары всех воздушных мыслей, пролетевших в юной головке Елены, разрушил красавец Александр Жалов. Его большие удивлённо – восторженные глаза и залихватски причёсанные волосы заставляли людей думать, что он чист, нежен и добр, чем он охотно пользовался. В действительности никто, даже он сам, не мог дать точной оценки своего характера. В нём совмещалось столько противоположных качеств, что это удивляло даже знатоков человеческой природы. В сущности, большинство его поступков реализовывались не тщательно обдуманно, а спонтанно, по велению случая. Поэтому Александр Жалов, даже натворив что-то противоречащее морали, не считал нужным терзаться муками совести.

Александр быстро увлёкся Еленой, как и многими её соратницами в разное время, и уверенно начал ухаживать, ни на минуту не задумываясь, что может не быть в радость. Елене нравился тот обмен любезностями, которым они непременно одаривали друг друга на встречах в высшем обществе, и она великодушно позволяла ему и себе лёгкий флирт. Это было сродни забавной игре. О браке оба не задумывались – каждый был больше увлечён своей персоной. Жалов обладал богатством, поэтому не заботился о выгодной партии, хотя о женитьбе ему по негласному приговору окружающих пора было задуматься. Он весело проводил время, влюбляя в себя бестолковых девушек, участвуя в кутежах многочисленных приятелей, и довольствовался своим существованием. Был он хорошо сложен, хоть и невысок, понимал, как на нём смотрится военная форма, и не дорожил избыточным женским вниманием.

– Александр Антонович, кто те молодые люди? – спросила Елена, повернув голову и заметив, что темноволосый незнакомец повёл на танец брюнетку. – Вы всех здесь должны знать.

– Разумеется, – её собеседник улыбнулся с чувством лёгкого и вполне дружелюбного превосходства. – Этот белобрысый увалень – Пётр Астафин. Неприятный человек, материалист. Я его знаю с малолетства, наши матери дружны, – Александр поморщился. – Та простушка рядом с ними – его невеста Ольга э… Как же её фамилия?

– Петра и Ольгу я знаю, Александр. Неужели вы забыли, как мы веселились на Рождество у Багрицких? Я тех, кто только что стояли рядом с ними. Они сейчас танцуют.

– О ком вы?

– Та красивая черноволосая девушка в белом платье и её партнёр.

– А, это Наталья Воронова. Умница, в неё многие влюблены. Но без состояния. Собирается, видно, стать гувернанткой или учительницей, если только не выйдет замуж.

Елена огорчилась.

– А этот, – продолжал Жалов с преображено – загадочным выражением, свойственным светским сплетникам, когда они открывают кому-то чужие интимные подробности, – Алексей Нестеров, незаконный сын Марии Литовой, княгини, – он умолк, услышав, что его кто-то окликает.

Елена вздрогнула. Она что-то слышала об этой щекочущей воображение истории. Великосветские язычки обожали смаковать подобного рода дела, и, хоть она сама и не любила сплетни, это запомнила.

– Расскажите, Александр, прошу вас, – от нетерпения Елена теребила воротник платья. Ей было довольно жарко, но снять платье сейчас она, конечно, не могла. Это выводило из себя, как при тщетной борьбе с ветром, нападающим на волосы.

– Ох, ну это же все знают, Елена Аркадьевна! Мария Литова уже вдовела несколько лет, когда произвела на свет сына. По светским понятиям, так как она имела много веса в обществе, она не могла его оставить у себя и отправила к дальним родственникам, мещанам. Те его, как водится, усыновили за приличные деньги. История более чем заезженная. Но у них своих детей десяток был, так что он вырос какой-то… Странный, необщительный, всё о чём-то думает, то ему не нравится, это. Образование у него, конечно, любой позавидует, деньги, но… У нас как-то спор вышел о военной службе, так он сказал, что последнее дело – убивать невинных людей для тех, кто на этом наживается. В обществе его не любят, вечно он спорит со всеми, но терпят из-за состояния. Он же от матери всё унаследовал после смерти брата, кроме титула. Но это, похоже, невест не смущает, – он усмехнулся. – А человек он предерзкий.

Александр не мог спокойно вынести, что кто-то не является, или не притворяется (он не различал подобные тонкости) патриотом Российской Империи. Родину Жалов смутно любил. Так учили на службе.

– О, – только и смогла произнести его собеседница.

– Елена, а пойдемте, угостимся мороженым? Вы сегодня моя дама.

– А где же Ада? На приёме у Князевых она была вашей дамой, – ответила Елена, смеясь.

Александр сделал хитрое лицо. Аделаида Орлова, ставшая подругой Елены за время её пребывания в столице, пользовалась таким же расположением Александра, как и сама Елена.

– Кто же может устоять перед вашими чарами, вы же – волшебница!

У Елены на сей раз не оказалось желания поддерживать игривый разговор и бусинами рассыпать кокетливые слова.

– Александр, пойдёмте к ним, пожалуйста. Я думаю, они интересные люди.

Александр поджал рот.

– Мне бы не хотелось.

– Почему же? – испугалась Елена, почувствовав страх и обиду на себя, словно сделала что-то не так, польстившись сомнительными личностями.

– У них свои какие-то дела, – он словно колебался, – они не те, что мы с вами. Всё им не хватает чего-то, они и на собраниях не веселятся.

– Ох, бросьте, Александр.

– Как хотите.

Они подошли к той группе.

– Добрый вечер, – Жалов кивнул, но Ольге руку не поцеловал. – Прекрасный вечер, не правда ли?

Елена слегка наклонилась, с интересом рассматривая недавнего своего знакомца Петра Астафина, полноватого, но приятного молодого человека. Его лицо, грустное и замкнутое, удивляло её каждый раз, когда она смотрела на него. Такого не могло быть у человека, ставящего превыше всего мишуру, фарс. И, хоть Елена ещё не начала смотреть в мир широко раскрытыми глазами, которые не застилали бы вековые предрассудки, вдолбленный с детства образ мышления или страх перед мнением окружающих людей, она почувствовала интерес к нему. В свободное от гостей время Елена не вспоминала об окружающих людях, но, стоило ей оказаться в окружении, начинала выдумывать про каждого невесть что.

Ещё больше интриговала Елену невеста Петра, Ольга. Это была невысокая девушка со странной манерой держаться. Когда она улыбалась, её плечи трогательно вздрагивали, задираясь вверх. Заметно испуганное выражение лица позволяло испытывать к ней жалость, а Елена не любила общаться с теми, кого жалела. За жалостью непременно следовало отвращение, а это тошнотворное чувство было пока что непрошенным её душе. Гораздо лучше было смеяться над шутками какого-нибудь острослова, посещать балы и слышать ненароком, как тебя называют жемчужиной. А ночью тайно пробираться к окну и долго седеть под ярко сверкающими звёздами, вдыхать сладкий запах лета и думать о чём-то неоформленном, но неизменно желанном.

В тот момент, когда завязался ничего не значащий разговор между едва знакомыми людьми, из зала вернулась пара, на которую засмотрелась Елена. Поймав взгляд Алексея, она почувствовала, что он сможет стать угрозой её покою. Страшная, обжигающая, но приятная мысль.

– Алексей, Наталья, знакомьтесь, Елена Аркадьевна Грушевская, – добродушно представил её Пётр.

Поклонившись, Елена опять подумала, что больше всего хочет стать своей в этом обособленном кругу, но расположение этих людей ей ещё придётся заслужить. Им, по всей видимости, было безразлично её происхождение, связи и умение вести непринуждённую беседу. Они требовали от людей чего-то большего, сами были чем-то большим. «Что они тогда тут делают?», – мелькнула у Елены мысль. На вечера дворяне собирались затем, чтобы лишний раз убедиться, что ещё что-то представляют собой. Елена, хоть и не отдавала себе в этом отчёт, не любила задумываться об устройстве мироздания, о не касающихся её напрямую вещах.

– Вам нравится приём? – бросила она всем сразу.

– О, конечно, здесь столько красивых лиц, – ответила Наталья, нечётко выговаривая слова, – я просто в восторге.

– В здешних местах много таких, – подхватил Александр, сделав масляные глаза. Больше всего он любил разговоры с красивыми женщинами, где в полной мере раскрывалось его собственное обаяние. – Я сейчас, по крайней мере, любуюсь тремя хорошенькими дамами.

Наталья была очень красива, с этим даже предвзятое мнение согласилось бы. Её нетипичное для России лицо с выпуклыми скулами и остреньким подбородком дарило наслаждение идеальными пропорциями. Небольшой недостаток – щербинка между передними зубами – нисколько не портила общего впечатления, а, напротив, придавала внешности пикантности. Она была настоящая, искренняя и очень весёлая, так что сразу располагала к себе людей. Прямые чёрные волосы не переносили завивку. Весёлый свет голубых глаз за внешним благополучием таил скромную печаль, и Елене показалось, что Наталья – девушка с непростой судьбой. Она не могла объяснить, откуда брала свои идеи, из книг или интуитивно, но часто они оказывались верны. Елене захотелось сделать что-то приятное этой черноволосой скромнице, но пока занялась поглядыванием на Алексея. Наталья тоже с интересом слушала его, отстранённо, но заинтригованно улыбаясь.

Наталья не флиртовала с Алексеем, а только смотрела, и от этого взгляда с него осыпалось выражение отрешённости и снисходительного безразличия. Елене не надо было быть умудрённой опытом и летами женой, чтобы уловить, что Алексей не безразличен Наталье, а он относится к ней намного лучше, чем к остальному обществу. Но Елена находилась не в том возрасте, чтобы размышлять о человеческих судьбах и думать о последствиях. Пусть всё идёт, как должно, но за своё счастье она ещё поборется.

Елена не могла не почувствовать, что Наталья – девушка достойная. Было в её манерах и благородство, и прекрасное воспитание, и врождённая, наверное, мягкость. «Мужчинам нравятся такие», – говорила тётушка Елизавета, и была, верно, права. «Чем больше в женщине покорности и нежности, тем большую любовь мужчин она сыскивает. Им нравится чувствовать себя сильнее. И как они в итоге заблуждаются. Женщина сильнее хотя бы потому, что больше страдает», – добавляла она уже без улыбки.

– Ох, вальс начинается. Как я люблю Моцарта! – воскликнула Наталья.

– Так пойдемте танцевать! Недопустимо, чтобы ваша любовь не реализовалась, – весело пропел Александр.

Они потонули в потоке кружащихся пар. Ольгу отвлекла какая-то полная дама с колючей верхней губой.

– Елена, а вы не составите мне пару на тур вальса? – дружески спросил Пётр. Необычная внешность Елены, её умные глаза и приветливое, хоть и задумчивое лицо часто располагали к ней людей.

– Конечно, – ответила Елена глухо, потому что именно сейчас хотела оказаться приглашенной Алексеем. Но он спокойно смотрел вбок, не обращая внимания на её скромно бушующие мечты.

Закружившись в танце с неповоротливым, но заботливым партером, Елена спросила:

– Чем вы думаете заняться в жизни, Пётр Львович? У мужчин обычно широкий выбор профессий.

– Я надеюсь сделать что-то полезное для людей, – уклончиво произнёс Петр, глядя на огромную сверкающую люстру под потолком, словно боясь прочесть догадку на лице партнёрши, хоть и не сказал ничего страшного.

– Политика? – Елена заинтересовалась и приготовилась показать соответствующие случаю знания.

– И да, и нет. Понимаете, Елена Аркадьевна, сейчас в России непростая ситуация, все это знают, все об этом говорят, а особенно – передовые дворяне, но никто ничего не делает. И так – уже много лет, почти век.

– А Столыпин? Разве он не…

– Вряд ли это к чему – то приведёт, – стойко, но сочувственно, точно сожалел, что Елена верит таким глупостям, отозвался Петр.

– Может быть, они ничего не делают не потому, что не хотят, а потому, что это совершить невозможно?

– Это отговорки, – сказав это, он с уважением посмотрел на девушку, через призму менталитета которой пробивалось здравомыслие.

Они немного помолчали, отдаваясь власти прелестной музыки.

– Пётр Аркадьевич, а почему не танцует ваш друг?

– Он не особенно жалует эти светские развлечения.

– Почему же?

– Такой у него характер.

– Но с Натальей он танцевал только что.

– Наталья своя, – ответил Пётр извиняющимся тоном и отвёл взгляд.

– Зачем же он пришёл суда, если не хотел получить удовольствие? – допрашивала Елена, смутившись предыдущим ответом.

Пётр не захотел сдержать улыбки. «А в ней есть что-то», – благодушно подумал он.

– Это вам лучше спросить у него.

Елена улыбнулась, слегка приподняв бровь. Лицо у неё стало хитро – обаятельным, что шло ей бесподобно.

– А он, по-моему, не очень хочет со мной разговаривать. Первый раз встречаю такого мрачного господина. Он, верно, не особенно любит людей?

– Вы несправедливы. Он очень душевный человек, просто не любит болтать всякую чушь. Попробуйте заговорить с ним о важном, высоком. Он патриот, истинный патриот. Патриотичнее многих в этой зале.

«Боже, уж не революционеры ли они?!», – мелькнула у Елены удушающая мысль. Елена много слышала о противниках царизма от отца. Он называл их «изверги», выразительно жестикулировал и всем своим дворянским видом показывал, что порицает их. При всём этом вдобавок гневно дышал и гордо вскидывал голову. Что натолкнуло Грушевскую на подобную мысль, она не подозревала. Таинственный ли вид честной копании, многозначительный шепот Жалова, ускользающий смысл слов Астафина… Или ее затаенное желание встретить, наконец, кого-то необычного?

– У вас есть какие-то мысли по поводу организации государства, как у кружков?

– Да, но мы не кружок, мы просто размышляем о том, что важно и насущно, что напрямую касается нас всех от царя до самого последнего бродяги. Понимаете, это не может не быть интересно.

Елена задумалась над таким склизким вопросом первый раз. Вся жизнь казалась ей игрой, прекрасной светлой игрой в сказку, а при осмыслении таких вопросов сказка обречена была растаять. Она, конечно, знала, что в мире много зла, насилия и несправедливости, но всё это было весьма абстрактно, было где-то и с кем-то, но, к счастью, не с ней.

Танец закончился, пары плавно двигались к стенам, где стояли те, кому не посчастливилось блеснуть грацией и пластикой. Елена и Пётр подошли к тому же месту, где небрежно стоял Алексей Нестеров. Он о чём-то разговаривал с вернувшимися Натальей и Александром, причём атмосфера плохо напоминала дружескую беседу. Александр и не пытался сдерживать раздражения, отчётливо написанного на его вытянутом лице. Алексей держался лучше, но спокойное презрение, читавшееся в его усмешке, так испугало Елену, что она поторопилась отвернуться, попав взглядом в Ольгу, тоже весьма смущённую.

– Вы несёте чушь, – спокойно ответил Алексей на какую-то реплику Александра, не расслышанную Еленой из-за гудения зала, – реформы нам не дадут абсолютно ничего. Калеку заговорами не вылечишь. «Уж сколько раз твердили миру» …

Александр чуть не задохнулся от возмущения. «Сейчас что-то начнётся», – подумала Елена. Она никогда не видела двух образованных молодых людей, двух дворян, пусть и с сомнительным происхождением, но великосветских, столь близкими к ссоре. В её поместье дрались только пьяные мужики, опустившиеся, омерзительные подобия людей, затевающих побоища даже не из-за неприязни, а просто от непосильной ноши освобождённых крестьян. Прислушавшись к собственным ощущениям, она пришла к неутешительному выводу, что это волнует и может служить отличным развлечением.

– Значит, по-вашему, в правительстве дураки сидят, а вы – самый умный? – в интонации Жалова послышалась издевка. – Сами – то, наверное, пальцем не пошевелили для родины.

Нестеров теперь оказался задет не на шутку. Только он собрался излить свою желчь на оппонента, Наталья тронула его за рукав.

– Прошу вас, не надо. Здесь праздник у людей, выйдет скандал.

И он послушал её, что вообще-то было странно для Елены. Её отец, единственный дворянин, ежедневно созерцаемый ей за много лет, никогда никого не слушал, а, иногда, подозревала Елена, и вовсе делал что-то назло.

Пётр спешно начал рассказывать весёлую университетскую историю, главными фигурантами которой были он сам и Нестеров. Ольга вторила жениху, улыбаясь некрасивой улыбкой, показывающей десну. Наталья тихо смотрела на них со свойственной свахам материнской нежностью, когда они пьют за здоровье молодых на свадьбе. К Алексею вернулась невозмутимость. Вспышка агрессии прошла, но он был доволен собой. «Ещё не хватало позволять какому-то сверкающему нахалу оскорблять себя», – думал он. Жалов, отдышавшись, был недоволен мирным исходом дела но, дабы не спровоцировать нового инцидента, шепнул на ухо Елене, что пора и честь знать. Грушевская не двинулась с места. Слишком удивили её эти странные люди, спокойные, но страстные, умные, но разочарованные.

– Я останусь, – шепнула она своему спутнику. Тот ушёл в скверном расположении духа, обругав по пути швейцара.

– Не стоило вам с ним спорить, – обратилась она к Алексею, – он упрямый, очень упрямый, его вы никогда не переубедите.

Нестеров хмыкнул.

– А зачем переубеждать кого – то? По-моему, это дело гиблое.

– Тогда зачем всё это? – удивилась Наталья, опередив тот же вопрос из уст Елены. – Разве спор – это не попытка навязать своё мнение другому человеку?

– Как вы, женщины, всё усложняете! – откинул назад голову Алексей. – Это просто разговоры, обычная болтовня, ничего ей не сделаешь. Просто тот господин спросил моего мнения, я ему и ответил то, что думаю. Ему это показалось нахальным, вот и пошло.

– Похвально для светского человека говорить то, что думаешь. Причем, если дело касается по-настоящему важных предметов – тихо рассмеялся Пётр, а за ним и Ольга.

Алексей и Пётр были старинными университетскими приятелями. «Они сошлись – волна и камень» – было не о них. С первых же дней Алексей обнаружил в приставшем к нему мальчишке желанные черты – целеустремлённость, человечность, ненависть к бездействию и лицемерию. И старался воспитывать их, водя на подпольные собрания, внушая понятия о справедливости. Пётр вдохновлялся примером товарища и ощущал себя сильным и волевым, чего ему не доставало в обычное время. Однако Пётр был немного мягче, и, соответственно, мудрее, а Алексей не признавал полутонов. Для него существовали только две группы людей – правильно мыслящие и все остальные. В университете он избегал общения почти со всей богатой молодежью, считая их безвольными детьми погибающего класса. Класса, лишившего его матери, а потом с лицемерной улыбкой раскрывшего ему свои душные объятия. Зато он близко сошелся с теми, кто пока ещё, может быть, и не был революционерами, но вплотную к этому подошёл.

– Иногда люди сами не знают, что думают. А бывает вообще, что говоришь то, что услышал где-то, не вдумываясь в суть. Говоришь просто потому, что так считают все. Пришло в голову – ты и повторил, – с опаской произнесла Елена. Её отец пришёл бы в ярость от таких фраз. Но она впервые заговорила с кем-то на такую интригующую тему. И боялась, что то, до чего она почти доходила в неясных, как лунный свет, просачивающийся через портьеры, думах глубокой сладкой ночью, склонив распушившиеся волосы над каким-нибудь шедевром русской классики – просто ерунда, слишком далеко зашедшее воображение, фальшь и фантазия.

– Повторил, и счастлив произведённому эффекту, – подхватил Пётр.

– Великая вещь – общественное мнение. Формирует наш образ мышления, а потом не даёт думать самостоятельно, – с грустью прибавила Ольга, – вы только подумайте, может, люди не действовали бы так жестоко, если бы не боялись осуждения всесильных.

– Да, я это и имела в виду, – ответила Елена, чувствуя лёгкую досаду на то, что не смогла яснее выразить свои мысли.

Алексей посмотрел на неё с недоверием, боясь, что его предубеждение против разряженной дворяночки может перерасти в симпатию. Он понятия не имел, какая она, но на всякий случай насторожился. Вдруг вопреки её свободолюбивому выпаду она окажется бессердечной кокеткой, мудрые фразы которой взялись их книг по философии. Редко кто из знакомцев в высшем свете оказывался «настоящим». «В конце концов, даже такие, как она, бывают людьми», – подумал он вдруг.

Уже сидя в охватывающем пространстве кареты, Елена так глубоко задумалась, что только отчётливый, с властной ноткой, голос отца смог оторвать её от прогулки по лесу размышлений. Уставшая, разбитая от танцев, с гудящими ногами в узких туфлях, она рассеяно отвечала на вопросы, рассеяно слушала откровения родственников, постоянно смотрела мимо собеседников и скоро попросилась спать. На деревянной постели, полураздетая, сонная, она чувствовала в душе напряжение, словно озноб. Что-то тёплое толкало так, что вздрагивали кончики пальцев, разливалось в груди, заставляя блаженно улыбаться. Нервы были совсем расстроены, перед удивлённо распахнутыми навстречу звёздному свету глазами проносились несколько прошлых часов. В этих видениях она говорила слова умнее и глубже, говорила то, что думала на самом деле, уже не сомневаясь в своей правоте. Ей хотелось побежать обратно, к ним, этим удивительным людям, умеющим рассуждать не только о моде и светских развлечениях, а главное – к нему, увидеть ещё раз задумчивое лицо и понять, что этот мир далеко не так прост, как ей казалось до приезда в Санкт – Петербург.