Читать книгу С запахом лаванды и пепла - Светлана Панина - Страница 2

Глава 1. Дедуля

Оглавление

Севастополь встречает теплом и ярким солнцем. И не скажешь, что сейчас самое начало октября, по ощущениям – конец лета, даже деревья едва тронула желтизна. Бреду по перрону, колесики сумки мерно стучат на стыках тротуарной плитки. Игнорирую зазывал-таксистов и пытаюсь вспомнить, куда засунула солнечные очки. Судя по всему, быстро их не найти. Может, стоит снять пальто? Местные одеты легко, кое-кто даже в футболке, но мне боязно. Трудно перестроиться – в Питере, откуда я приехала, уже настоящая осень, сырая и хмурая. Ничего, потерплю, мама обещала, что идти мне недолго.

Миную здание вокзала, кое-как спускаю сумку по невысокой лестнице, пересекаю небольшую привокзальную площадь… и упираюсь в забор.

– Блин, мама…

“Напрямик пройдешь, через пути, выйдешь прямо к Автовокзалу, а там рукой подать, дорогу перейдешь – и считай пришла…”

Ага, как же…

Очень хочется психануть и расплакаться – меня вообще не должно здесь быть! Наверное, плохо так говорить, в Севастополь я приехала не отдыхать на море, а помочь больному дедуле, но чувства именно такие.

Звонит телефон. Судя по мелодии – мама. Будто почуяла мое состояние за две тысячи километров. Отвечать не спешу. Сперва убираюсь с дороги, пристраиваю сумку, сбрасываю рюкзак, выдыхаю и только потом принимаю вызов:

– Мам, я понимаю, что ты тут двадцать лет не была, но как бы… Тут все поменялось! Тут забор!

Мама спокойна как удав:

– И тебе привет, лягушонок. Добралась?

– Привет. В процессе, – бурчу недовольно. – Нет тут прохода по путям, как ты говорила! Забор поставили, все перегородили.

Мама удивленно хмыкает:

– Обидно. Но там и в обход недалеко.

Фыркаю в ответ. Даже комментировать не хочу. Справа – подъем к дороге, по которой плотным потоком едут машины, слева – закрытые ворота. Впереди за забором – железнодорожные пути, за ними – высоченные пирамидальные деревья, видимо, те самые севастопольские тополя, про которые любит вспоминать мама, а еще дальше – холмы, усыпанные невысокими частными домиками. Ни автовокзал, ни автобусы разглядеть не могу. Чувствую отчаяние. Город совсем не кажется приветливым, когда нужно топать по утренней жаре неизвестно куда, да еще и с тяжеленной сумкой, даром что на колесах, и с рюкзаком за плечами. Восторг, который испытала, увидев за окном вагона море, вмиг испаряется.

– Ну прости, дочь. Кто ж знал. Всю жизнь так ходили. Хорошо, не отправила тебя еще более короткой дорогой, сейчас бы возвращаться пришлось.

– Всю жизнь… Мам, ты когда тут последний раз была?

Теперь она молчит. Да-да, я знаю: запрещенный прием, маме нельзя появляться в Севастополе. Почему – понятия не имею, этого мне не говорят, знаю только, что буквально под страхом смерти. Верю не столько ее словам, сколько ужасу, что мелькает в маминых глазах каждый раз, когда речь заходит о поездке в Севастополь. Звучит как бред, но я всю жизнь слышу это “нельзя”, и от мамы, и от дедули, а за последние пару недель так ежедневно. И если честно, я устала от этих семейных секретов и скелетов в шкафах. Поэтому не могу не уколоть.

– Ладно, разберусь, не маленькая, – стараюсь, чтобы голос звучал спокойно. – Навигатор мне в помощь.

– Позвони, как доберешься, – слышу напоследок. – Я волнуюсь.

Не понимаю, чему тут волноваться. Я давно не ребенок, два года как совершеннолетняя, да и город не криминальный. Но по голосу слышу: мама реально волнуется. Поэтому не спорю:

– Всенепременно.

Оглядываюсь, потом долго смотрю на небо: высокое, ярко-голубое, без единого облачка. Решаюсь, снимаю пальто – свежо, но не холодно. Не замерзну. Стягиваю с запястья резинку и собираю волосы в хвост. Нахожу адрес дедули и строю в навигаторе маршрут – меньше километра, и впрямь недалеко. Сую в уши наушники-капли, включаю “Мою волну”. Алиса будто чувствует, что мне нужна поддержка – под бодрую “Maybe I believe” Volbeat кое-как поднимаюсь на холм – старый асфальт разбит. Но на мосту все меняется, идти становится легко. Колеса сумки мягко скользят по новому асфальту. Солнце не жарит, наоборот, греет макушку и поднимает настроение. Если не психовать и драматизировать, оказывается, Севастополь уютный и удивительно зеленый город. Насколько вижу, деревья тянутся по обеим сторонам улицы. Одно слово – юг. А ведь совсем рядом плещется и серебрится на солнце море, я любовалась им почти до самой остановки поезда, и мне даже кажется, я чувствую в воздухе его легкий соленый запах.

К автовокзалу подхожу под Sunrise avenue. Настроение медленно улучшается, шаг сам подстраивается под четкий ритм задорной “I help you hate me”. Пока стою на светофоре, осматриваюсь. Здание автовокзала симпатичное, но почти крошечное, прячется за высокими тополями – не удивительно, что не смогла разглядеть его от ЖД-вокзала.

Перехожу дорогу, огибаю небольшой рынок и оказываюсь на улице Ревякина. Если верить навигатору, я почти пришла. Здесь зелено так, что жилых домов не видно. А еще тихо и пустынно. Зато над ближайшим забором висит грузовик. Неожиданная инсталляция. Даже останавливаюсь на пару секунд, чтобы сфоткать. И эта заминка сбивает.

В груди становится тревожно – волнуюсь перед встречей с дедулей. Никогда его не видела вживую. Я люблю дедулю, правда, и всегда мечтала о встрече. Но маме нельзя в Севастополь, а дедуля живет один и почему-то не может оставить дом ни на день. Такая вот мы чудная семейка. Нет, мы не чужие и связь не потеряли, постоянно общаемся по Телеграму или Вотсапу, но это совсем не то, что живьем. К тому же я понятия не имею, как на дедулю повлияла болезнь. Мама наверняка сгустила краски, чтобы убедить меня бросить все и приехать. Но если она не лукавила и дела, действительно, очень плохи? Что меня ждет? Как я это вывезу одна? Вздыхаю и бреду дальше. Отвлекаю сама себя, подмечая аптеку и супермаркет, продуктовые магазинчики, разглядывая саму улицу: невзрачную, местами потрепанную и облезлую, будто застрявшую в прошлом. Но чем-то она меня цепляет, даже возникает чувство, что жизнь моя сейчас делает правильный поворот. Странный, не очень привлекательный, но очень правильный. Даже кажется, что-то манит вперед, будто я знаю, куда идти.

“Моя волна” улавливает смену настроения, и к нужному дому подхожу под лиричную “Tuesday” Five For Fighting. Останавливаюсь перед лестницей из двух коротких пролетов, гляжу на небольшую возвышенность. Там, за невысокой оградкой, утопает в зелени одноэтажный домик под скатной шиферной крышей. На мгновение испытываю разочарование, до того он простой и невзрачный. Обветшалым не выглядит, но краска местами смылась, штукатурка кое-где треснула, окна наполовину скрывают высокие кусты с крупными фиолетовыми цветами – гибискусы. Зато справа за надежным забором виднеется настоящий особняк внезапно лавандового цвета: высокие окна, округлый кованый балкон на втором этаже, черепичная крыша, есть даже башенка и флюгер в виде двух котов: один черный, второй – золотой. С надеждой проверяю, не ошиблась ли адресом – увы, все верно, мне в неказистую хибарку. Вздыхаю. Песня заканчивается, я убираю телефон и наушники и тяну сумку по лестнице, что ведет к ограде. Ступенек не так много, но к концу подъема успеваю взмокнуть.

Дверь в дом распахивается, едва я миную садовую калитку.

– Все, все, Юленька, она тут, не кипишуй, – говорит дедуля, глядя на экран смартфона.

Понятно, мама не утерпела, позвонила по Телеграму, чтобы через дедулю все контролировать.

– Я тут, мам, не переживай уже! Вечером позвоню! – успеваю выкрикнуть я, прежде чем дедуля жмет “Отбой”.

– Яночка… – он широко улыбается мне.

Несколько секунд молча глядим друг на друга. Он почти такой же как на видео, разве что волосы в беспорядке, да щеки бледнее, чем обычно. Дедуля протягивает руки, я сбрасываю со спины рюкзак и бросаюсь в его объятья. Не знаю, кто из нас стискивает другого крепче. У меня точно ребра хрустят. Я ждала, дедуля будет слабым, что от него будет пахнуть лекарствами, больницей или чем-то подобным, но ощущаю лишь приятный аромат то ли одеколона, то ли шампуня. Чувствую, как подкатывают слезы, и утыкаюсь носом в его плечо. Эмоции странные: рыдание рвется, но мне очень хорошо, будто тяжесть с души убрали. Испытываю необоснованное облегчение, граничащее с абсолютным счастьем. Отпускать дедулю не хочется, вдруг это чувство пропадет, поэтому обнимаю его еще крепче, но дедуля отстраняется, чтобы рассмотреть меня. Я не выпускаю его руки и разглядываю его. Дедуля крепкий, жилистый, на ногах стоит твердо, даже не подумаешь, что тяжело болен. И одет модно: серая майка, джинсы, синяя флисовая рубашка в клетку. Седая борода и волосы аккуратно подстрижены. Лицо в морщинах, глаза зеленые с крапинками, точно как у мамы, и в них тоже поблескивают слезинки. Зато нос точь-в-точь как мой.

– Дедуля, ты такой красивый! – улыбаюсь и всхлипываю одновременно.

– Ну-ну, это ты у меня красавица, – он щурится в ответ, легко проводит пальцем по едва заметному шраму на лбу, гладит меня по волосам, бережно стягивает резинку и отступает на шаг, чтобы разложить мои белокурые локоны по груди и плечам. От его взгляда внутри тепло и опять хочется плакать. – Копия мать.

– Ага, только фирменные зеленые глаза зажали, а взамен подсунули серые и нелепый лягушачий рот, – отшучиваюсь я. – Так себе компенсация.

Дедуля на мгновение мрачнеет, проводит пальцем по моему носу.

– Главная фамильная ценность на месте, а остальное – мелочи жизни.

Хмыкаю в ответ. А дедуля спохватывается, что так и стоим в саду. Тянет меня в дом, пытается подхватить сумку или хотя бы рюкзак. Не даю. Вместо этого всучиваю ему пальто и затаскиваю вещи внутрь.

В доме тепло, свет золотистый, уютный. И опять ничего не напоминает о болезни. Прибрано, разве что на диване смятые подушка и плед. Лекарств не видно. Вкусно пахнет яблоками и сдобой – дедуля готовился к моему приезду. Иду на запах, быстро нахожу кухню: там на столе миска с виноградом и большая корзина с булочками и пирожками. Смотрю на дедулю с укоризной:

– Ну зачем, тебе же лежать надо…

Дедуля будто не понимает упрек:

– А на полках есть вишневая…

– Пастила!

Знает, как меня отвлечь! Бросаюсь к шкафчикам, но замираю, понимая, что не ориентируюсь на этой кухне. Оборачиваюсь, надеясь на подсказку. Дедуля улыбается, вокруг глаз собираются многочисленные морщинки.

– Верхний шкафчик справа от окна открывай.

От восторга дух сводит – весь шкафчик заставлен банками с пастилой, обе полки. Взгляд скользит по самодельным этикеткам: тут не только моя любимая вишневая, есть яблочная, клубничная, сливовая, ежевичная, кизиловая, даже из шелковицы. Такую я никогда не пробовала. За ней и тянусь. Вытаскиваю свернутую рулетиком полоску пастилы и отправляю в рот. Сладкая, она пахнет летом и буквально тает на языке – до чего же вкусно!

– В этом году много шелковицы уродилось, решил попробовать.

Пастила – дедулин конек. На каждый праздник я получала от него посылку с подарками, среди которых обязательно были пакетики с этой самодельной пастилой. Ничего вкуснее я не ела. Мама говорит, дедуля вообще мастер готовить, особенно сладости. Не удивительно, если всю жизнь ты проработал в кондитерском отделе Севастопольского хлебокомбината. Я пыталась делать такую пастилу по его объяснениям – не то, совсем не то. А у дедули выходит так, что пальчики оближешь и язык проглотишь. А за домашними тортами и пасхальными куличами к нему по сей день очередь выстраивается.

– Лучше запри этот шкафчик на замок, я же за два дня все сожру!

– Ешь, господи, новую сделаем, – беспечно отмахивается дедуля. Видит, что угодил мне, и доволен, как ребенок. – У меня много ягоды заморожено. Но я думал, тебе этого на пару месяцев хватит.

Последние слова возвращают меня с небес на землю. Бросает в холод. Пару месяцев… А что будет потом? Пускай дедуля кажется здоровым и бодрым, мама не заставила бы меня просто так бросить универ и приехать его досматривать. Вдруг ясно понимаю, что не станет его – останемся только мы с мамой. Отца я не знаю, а другой родни у нас нет. До этого момента происходящее казалось мне абстракцией, чем-то ненастоящим. Но теперь, когда вижу дедулю не картинкой на экране смартфона, а прямо перед собой, такого живого и настоящего, когда в любой момент могу обнять его, все становится до ужаса реальным, а я осознаю, насколько невыносимым будет потерять его.

Хорошего настроения как ни бывало. Медленно доедаю полоску пастилы, почти не чувствуя вкуса. Возвращаю банку на место. Робко гляжу на дедулю. Тот хмурится, будто чувствует, о чем я не решаюсь спросить.

– Деда, ты…

Он трясет головой, останавливая меня.

– Яночка… Давай не сегодня, лягушонок.

От того, что он называет меня точно как мама, в носу щиплет. Отвожу взгляд – не нужно, чтобы он видел мои слезы, не хватало, чтобы больной успокаивал здорового.

– Давай я пока разложусь, осмотрюсь, а ты полежи, отдохни, да? Все утро суетился, вижу же.

Дедуля отмахивается:

– Я отдохну потом, ты только не нагнетай. Лучше тебе помогу.

– Деда!

– Ну просто рядом побуду. Я не так плох, как ты думаешь, лягушонок.

– Что говорят врачи? – внезапно решаюсь я. – Какой вообще диагноз? Мама мне ничего толком не объяснила, она вообще в курсе? Это… рак? Если лекарства нужны…

Дедуля останавливает меня жестом. По лицу вижу, насколько неприятно ему об этом говорить. Я читала, что порой тяжело больные отрицают болезнь, но в жизни с таким еще не сталкивалась, не знаю, как себя вести и что делать.

– Давай смиримся, что врачи ничем не могут мне помочь. Некоторые вещи просто случаются, и остается только их принять, – его голос звучит тихо и спокойно, а мне хочется орать, что есть мочи. – Лекарства у меня есть, да и не нужно мне ничего, чего нельзя найти в Севастополе.

Не отвожу от него пытливого взгляда и молчу. Он подходит, обнимает меня за плечи, прижимая к себе:

– У нас с тобой есть более интересные темы для разговоров, правда же, лягушонок? И дела есть поважнее. Пойдем.

Дедуля ведет меня в комнату, где я теперь буду жить. Она небольшая, но с первого взгляда понятно, как он меня ждал. Готовился, старался, чтобы мне было удобно и уютно! Все полки предусмотрительно пусты. На окнах, похоже, новые шторы, на кровати стопка постельного белья и полотенец еще с этикетками, под окном массивный рабочий стол с удобным вращающимся креслом, есть даже небольшой туалетный столик с зеркалом. В открытое окно лезут ветки гибискуса, стекла сияют чистотой, кругом ни пылинки. А я-то настраивалась на трудовые подвиги прямо с порога. Точно не сегодня.

Вздыхаю украдкой – урезонивать дедулю нет никакого смысла, это я уже поняла. Он предпочитает делать вид, что ничего не происходит. Мне остается только стиснуть зубы и подыгрывать.

Неспешно раскладываю и развешиваю вещи. Я промахнулась, набрала теплой одежды, привезла даже зимние сапоги и пуховик. Когда они понадобятся с такой погодой? Придется просить маму выслать что-то летнее. Дедуля помогает, одновременно рассказывая, куда в городе мне непременно нужно сходить. Потом уходит готовить мне ванную. Я все могу сделать сама, но не спорю, вижу, как ему приятно делать что-то для меня. Ладно, сегодня пусть развлекается, а завтра посмотрим.

Заканчиваю в одиночестве, запихиваю дорожную сумку под кровать и, наконец, нормально осматриваюсь, не стесняясь дедулю.

Чистенько, но бедненько – первое, что приходит в голову. Но если присмотреться – понятно, что это не так. Совсем не так! Из нового в моей спальне только рабочее кресло и туалетный столик. Остальная обстановка, кажется, застала выступления Хрущева и Брежнева, если не самого Сталина. Мебель массивная, старинная, хоть с виду и простая, без обилия финтифлюшек. Кровать с кованым изголовьем. Платяной шкаф запирается на симпатичный ключ, а изнутри к дверце прикреплено зеркало и даже крохотная полочка, понятия не имею для чего – разве что для заколок или для булавок. МДФом тут и не пахнет, в шкафу даже полки деревянные. Уверена, в Питерских антикварных магазинах этот шкаф стоил бы сотни тысяч, а модные дизайнеры за него дрались.

Выхожу в гостинную – та же история. Медленно обхожу комнату, отмечая уютные кресла, обилие книг, старый проигрыватель и ряды виниловых пластинок. Вытаскиваю одну наугад – F.R. David, самый первый альбом 1982 года, еще и оригинал, на обложке ни слова на русском. Мама его обожает. Интересно, как звучит на виниле? Надо будет послушать, если проигрыватель работает. Хотя что-то мне подсказывает, что работает, и просто для красоты дедуля ничего держать бы не стал. Иду дальше, напевая под нос “Pick up the phone”. Рядом с раритетным проигрывателем – вполне современная музыкальная система. Не удивлюсь, если тут и умная колонка найдется – и точно, стоит возле большого плоского телевизора. Такой контраст старого и современного меня озадачивает. Задерживаюсь у стеллажа, пробегаю взглядом по корешкам книг. Среди них много старых изданий, еще советских, они сразу видны по переплету. Беру томик Ефремова – давно хотела его попробовать. Рядом на стене одна под другой висят несколько фотографий: я маленькая, дедуля с бабушкой, еще молодые, и…

От удивления чуть не роняю книгу. Всматриваюсь в третье фото: там мама и я, сомнений нет, вот только мы сидим на фоне памятника Затопленным кораблям, здесь, в Севастополе. Но я ведь ни разу сюда не приезжала! Маме нельзя сюда возвращаться! Хочу снять фото, чтобы разглядеть получше…

– Люблю этот снимок…

Невольно отдергиваю руку, поворачиваюсь к дедуле. Как давно он за мной наблюдает? Он тепло улыбается и подходит ближе.

– У нас в альбоме есть точно такое же фото, только мама на нем одна, – говорю я. – Не понимаю. Я думала, оно сделано еще до моего рождения.

Дедуля туманно хмыкает.

– Мне же здесь года три или четыре? Я помню это платье по другим фоткам.

– Три. Это последний раз, когда вы приезжали.

– Последний? То есть были и другие? Я ничего этого не помню.

– Ты совсем маленькая была, – дедуля пожимает плечами.

– А потом что случилось? Почему теперь мама не может приехать?

– Потому что обстоятельства изменились, лягушонок, – дедуля гладит меня по волосам и идет к дивану. Тапки едва слышно шаркают по паркету.

Наблюдаю, как он поправляет плед, берет книгу, подкладывает под спину подушки. Мне хочется расспросить больше, допытаться до правды, мама всегда увиливала и напускала туману. Но я вижу грусть в дедулиных глазах и усталость на его лице. Тема явно неприятная, а такое активное и эмоциональное утро его утомили, хоть он и пытается это скрыть.

– Ванная там?

– Да-да, там все готово, и полотенце я принес. Потом научу, как пользоваться газовой колонкой. Я чуть полежу и заварю чайку. У меня хороший сбор есть, с крымскими травами.

Я киваю. Чай я могу и сама заварить, да кто мне даст. Гляжу на дедулю еще несколько мгновений и скрываюсь в ванной. После двух дней в поезде в душ реально хочется.

С запахом лаванды и пепла

Подняться наверх