Читать книгу Возвращение черной луны. Книга 2. Горькая линия - Светлана Викарий - Страница 5

Выйдя из заведения, где она провела полтора часа, Лора направилась к зеленеющему вдали лесу. Называли этот лес Мещанским. Возвращаться в город не хотелось. Хотелось остаться одной и долго бродить среди деревьев, заново переживая, словно впервые изведанные ощущения, – это было и счастье, и печаль, и очарование. Она вдыхала свежий запах березовых листочков, вспоминала Соню, слегка раскосые смело смотрящие глазки и нежные детские ручки, вцепившиеся в шею.

Это случилось с ней впервые! Она прожила столько лет, не ощущая потребности в том, чтобы рядом с ней находился ребенок. Дети приятелей раздражали ее, хотя она замечала, что они к ней тянулись. И это было странно. Для детей у нее не находилось ни ласковых слов, ни ответного чувства, а они липли к ней, заглядывали в глаза и что-то рассказывали о своем совершенно неведом ей.

Это было полное отсутствие материнского инстинкта.

Но пару лет назад она поняла, что больше так продолжаться не может. Зачем она живет, если ей понятны и малоинтересны мужчины? Ее знакомые уже вырастили детей и эти маленькие существа, некогда раздражавшие ее, превратились в красивых, интересных людей со своим внутренним миром, с выраженными талантами, которыми гордились родители. Ей гордиться было нечем. И когда она это обнаружила, ей стало ясно, что вот-вот на нее будут указывать, как на белую ворону. И так и будет она мотаться одна, то в Испанию, где у нее был дом на берегу теплого моря, то снова в Чикаго, в большую мало уютную квартиру с дорогой мебелью и богемскими хрустальными люстрами, которые она включает раз в году в Рождество. Психолог подтвердил ее мысли.

Но главным было не это. Ее мучило смятенье. И однажды вдруг она поняла, что ее смятенье есть не что иное, как мучительное желание иметь ребенка, ужасное, страстное желание: родить, найти, взять, украсть… Психолог сказал: включился материнский инстинкт. Поздновато, но лучше поздно, чем никогда. Варианты с пробирками и донорами она даже не хотела рассматривать. Ей надо было увидеть, ощутить, понять, что это ее ребенок. И таким мог быть только живой, готовый уже кем-то сотворенный человечек. А такие находились в изобилии только в Детских Домах России. Американцы ринулись в Россию за детьми. И она приняла решение – еду домой.

Надо было позвонить Кате, которая всегда волновалась, если Лора не звонила больше шести часов, – и едва она вспомнила о телефоне, тут же раздался звонок – та-тата-тата-та-та-та-тата! Первые аккорды маленькой искрящейся моцартовской симфонии.

– Танюля, я уже соскучился и мечтаю о встрече. – Это был Евгений. Без предисловий, вот так неподдельно откровенно.

– Я уже десятый раз звоню, ты видела? А ты все недоступна.

– У меня телефон был отключен. Я тоже рада…. – Неожиданно для себя сказала она. Слезы продолжали литься из-под темных очков, под которыми она спрятала свои заплаканные глаза. И голос ее после пережитого был неподдельно нежен.

– Где ты? Скажи скорее, где ты и я за тобой приеду. – Торопливо проговорил Евгений, боясь, что она отключится.

– Я… здесь, за городом. Где-то возле Мещанского леса…

– Но что ты там делаешь?

– Не задавай лишних вопросов. – Справившись с собой, сказала она. – Мне надо побыть одной. Я люблю бродить по лесу.

– И я бы с тобой побродил!.. Я тоже очень люблю бродить по лесу! – воскликнул он. – Ты даже не представляешь, как я люблю лес! Я ведь тебе об этом не рассказывал. Я бы даже молчал, если ты не хочешь, чтобы я говорил. Я бы не задал ни одного вопроса… Честное слово! Скажи, где ты?

Она огляделась и увидела неподалеку указатель.

– Омская трасса, 102-й километр.

– Я буду через пятнадцать минут. – Пообещал он.

Она открыла косметичку и глянула в зеркало, в свои припухшие глаза. Макияж слетел. Она покрыла помадой губы и несколькими движениями наложила тушь на свои длинные ресницы. Скорее, по привычке. Она никогда не позволяла себе выглядеть в присутствие мужчин неряхой. Даже в присутствие тех, кого не уважала.

Трасса была пустынна, редкие машины проезжали мимо на Омск. Почти рядом расположился огромный город со своей историей и наработанным людьми культурным слоем, где жизнь бурлила, взрывалась шекспировскими трагедиями и поражала фейерверком разнообразных положений в отличие от этого городка, утонувшего в бытовых дрязгах. Но, постранствовав по свету, она знала, что вряд ли главные человеческие проблемы людей большого города отличались от проблем маленького.

Ждала она недолго. Серебристая «Тайота» с тонированными окнами затормозила возле нее, и Евгений не вышел, а выскочил из машины. Некая сила толкнула их друг к другу, и они задохнулись от неожиданного наплыва чувств, перекрывших сознание. «С ума сошла! С ума сошла! Это же не он, это его сын!» – стучало в ее голове. Она едва нашла в себе силы отстранить его объятье.

Потом они сидели на опушке леса в кружевной тени могучей березы. От земли пахло свежестью, травы нагрелись и бузовали в рост, к солнцу, подставляли свои головки ласковым лучам.

Этот прозрачный солнечный день можно было пить глотками, как райский напиток. Береза – самое чистое, самое светлое в мире дерево веселила сердце белизной.

– Танюля, ты сама, наверное, не представляешь, какая ты! – восторженно зашептал он, обрисовывая пальцем контур ее губ. – Расскажи мне о себе. Ну, пожалуйста… Что ты там в своем Калининграде делаешь?

Поодаль трепетала осина, солнечные блики бродили по ее серебряному стволу и шепчущие листья звучали едва слышной музыкой. Высоко над головой смеялась какая-то птица.

– Пересмешник.– Евгений поднял голову, поискал глазами в березовой листве. – Точно он!

Лора едва сообразила, что он говорит о птице.

– Если ты будешь настаивать, я ничего не скажу. Ты же обещал.

– Точно обещал. Раз обещал – молчу. Но ведь придет такой день, когда ты скажешь? Мне ведь интересно! Я хочу представить тебя лучше.

– Зачем я тебе? – устало проговорила Лора. – Я старше тебя. По тебе, наверное, все девчонки в этом городе сохнут.

– А мне-то что! Я сам по себе. От того, что они сохнут или мокнут, в моем сердце ничего не изменится. – Он отломил стрелку шалфея, дал ей понюхать.

– Класс! Как я люблю все это! – воскликнул с восторгом, обведя темно – карими своими глазами поляну, небо, колок, в тени которого они устроились.

– Что ты любишь?

– Лес… Русский лес, русские цветы. Лягушек всяких, птичек, зверушек… – он говорил, как ребенок. – Жить без этого не могу!

– Забавно.– Произнесла Лора, даже пожала плечами.

– Я в самую душу блаженства залез. Тут солнце. Тут травы. Тут птицы и лес!

– Ты еще стихи пишешь?

– Нет. Это стихи чудесного детского писателя. Бианки, знаешь? Я его с детства обожаю. И это все про меня. – Он обвел глазами опушку. Взгляд его темных глаз был восторжен, словно он впервые видел эту красоту. -Смотри, смотри… Ель… Ель дает лесу глубину и делает его таинственным. А сосна превращает лес в храм.

– Да? – наивно изумилась Лора.

– Ну, да!.. У нее стволы колонны, вот и получается. Храм!

Лора отщипнула какую-то травинку, поднесла руку к лицу, чтобы скрыть смятение.

Этот мальчишка словно сорвал стоп-кран с ее души. Она вспомнила, вдруг вспомнила, что тоже любила все это – березовые колки ее детства, травы и озера, особенно полевые цветы – желтый львиный зев, яркую пахучую пижму, и еще саранки, вызревающие в сырой глубине леса подобно сказочному аленькому цветочку. Она любила лечь на прогретый солнцем дощатый мостик на старице и долго, забыв о времени, пристально вглядываться в глубину воды, где среди подводных кущ деловито сновали мальки и какие-то тонконогие создания. В воздухе над головой плясали золотые от солнца комарики и пролетавшая мимо бархатно-белая бабочка, казалось, вот-вот превратится в неземной красоты фею.

Почему это исчезло из ее жизни? Почему она забыла об этой красоте, частью которой когда-то была сама?!

– Знаешь, – продолжал Евгений, – мне иногда снится, как я один живу в лесу, одиноким лесовиком. Сижу у костра, с белками общаюсь. Мне иногда надоедают люди… Вернее, я устаю от них, от их болтовни, и тогда я уезжаю на несколько дней в лес. Сбегаю. У отца есть сторожка дальняя, тайная. Домик в лесничестве. Мама о нем не знает. А мне там самое то. И представляешь, живу я там три дня и молчу. Молчу, молчу, молчу, и представляешь, силы набираюсь. Я понимаю теперь отшельников. Оказывается, это правда…

– Что – правда? – не понимала она.

– Правда в том, что человек только на природе, от земли может очищаться от всякой душевной нечистоты.

– Понятно. – Произнесла она отчего-то растерянно.– Ты – натуралист. – Она вспомнила, что Фаина говорила ей о страсти Евгения к природе.

– А чем ты занимаешься, кроме спорта и природоведения?

– Матери помогаю в ресторане.

– В каком ресторане? – насторожилась Лора.

– «Ишим», ты же там была вчера, наш ресторан. Три года назад мы его купили и теперь все трудимся. Я там за грузчика и распорядителя. А иногда за швейцара и громилу.

Лора вспомнила рыхлую, белокожую со старомодной прической хозяйку ресторана. Ах, вот ты какой стала, Верочка! Почти со злорадством воскликнула про себя. И не узнаешь тебя!

– Значит, маме помогаешь. Хороший мальчик. Любишь маму? – спросила насмешливо.

– Люблю, очень. У меня родители классные. Мамусик такая пушистая, ласковая, как подушка-думочка. А папа, между прочим, мэр этого захолустья.

Она на всякий случай сделала большие глаза.

– А он какой? – все же спросила.

– Батя? Настоящий мужик. – Коротко и уверенно сказал он.

– Ты у них один?

– Один. – Проговорил он с растяжкой в голосе, так, что она поняла – не отказался бы он от брата или сестры.– Зато у меня два отца.

– Как это?

– Мой крестный отец Аркадий Эрастович, наш местный судмедэксперт. Замечательный мужик. Они с отцом с юности дружат, хотя дядя Аркаша на десяток лет старше моего. Человек своеобразный, профессия у него такая… ужасная. – Он брезгливо сморщился… – А ты случайно не врач, Танюля?

Лора отрицательно покачала головой, заметив про себя, что смирилась с его «Танюлей». Сама придумала. Пусть будет.

– Слава Богу. Не люблю врачей. Меня в детстве по врачам затаскали – то свинка, то корь, то понос, потом какой-то вообще смертельный диагноз ставили, типа лейкемии. В общем, они со мной намаялись. Мама до сих пор не хочет поверить, что я здоров. Продолжает переживать по поводу каждого моего чиха. Кстати, позвонить надо, а то она меня потеряла. Мне тут от отца на днях досталось.

– За что?

– За исчезновение. Я на рыбалку сбежал, с ночевкой. Что было!.. – наивно приврал он, утаив, что рядом с ним всю ночь находилась очень милая девушка. – Мамусик, мамусик! Ты слышишь, это я. Что я делаю? Гуляю по лесу, недалеко тут, в Мещанском. А я тебе нужен? Очень? Хорошо, заеду, заберу. Короче, три упаковки «Золотой короны» и ящик коньяка, ящик «Мартини», водка «Империал». Запомнил. Ничего я не перепутаю! А сухое надо? Нет. Нет, так нет. Целую. – Он отключился. – Видишь, сухое вино у нас не любят! А я, кстати, пью только сухое красное. Радиацию выводит. Желательно французское. А ты?

– Я не против «Мартини», и не против сухого французского вина.

Евгений стукнул себя по лбу.

– Что же я сижу! Байки тебе рассказываю… Мне же угощать тебя надо! Я ведь, кое-что захватил из ресторана. – Он вскочил, открыл багажник машины и через тридцать секунд поставил перед ней сумку.– Это у нас будет полдник, ладно? Мне, как спортсмену, постоянно нужен протеин. А ты, наверное, не обедала.

– Не обедала. – Подтвердила она. Евгений ловко извлек из сумки пластиковую скатерть, расставил на ней в судочках салаты, колбасу, сыр, хлеб уже нарезанный. На дне сумки он нашел штопор и открыл бутылку вина, налил в пластиковый фужер.

– Меня мама воспитывала, как девочку. А папа и дядя Аркаша, как мальчика. Поэтому я все умею.

– Все? – изумилась Лора.

– Ну, да! Плаваю, ныряю, стреляю, рыбачу, грибы собираю, машину и всякую технику сам ремонтирую. Не удивляйся. Я пироги пеку лучше, чем мама. А машину вожу лучше, чем папа. Дядя Аркаша вообще не водит. Ему не надо. Компьютер я знаю на пять! Я даже книги пишу. Со мной уже один договор заключили в Екатеринбурге, в одном издательстве. – Он говорил, как хвастливый мальчуган.

– И о чем же ты пишешь?

– Я пишу о секретах русской сибирской бани.

– И откуда же ты их знаешь? – искренне удивилась Лора.

– А я умный. Я знаю, где взять информацию. Сейчас это самое главное. Я просто умею работать с информацией, вот и все. В детстве отец учил меня систематизировать знания. Я заводил себе тетрадки и регулярно переписывал, переклеивал из газет и журналов всякие заметки и статьи, зарисовывал то, что не мог вырезать, ту информацию, которая меня интересовала. Например, о рыбалке. Рыбалкой дядя Аркаша меня заразил. И вот таких тетрадок я накопил десятки. Так, что мне оставалось только их обработать, порыться в Интернете, добавить кое-что из новых методов. И вот так я стал автором-составителем очень солидной книжки. Мне даже гонорар дали. Правда-правда… Я маме на эти деньги золотой крест на цепи купил. Самый большой, который был в нашей ювелирке.

Лора усмехнулась про себя, вспомнив огромный крест, лежащий на груди Верочки.

– Теперь дописываю книгу о сибирской рыбалке. А потом возьмусь за грибы. Я вообще очень умный, – подвел он итог, – но страсть, как люблю придуриваться.

– Я это заметила. – Лора заставила себя засмеяться. Действительно, ботая так, он производил впечатление пустомели, если б не сила, исходящая от него, от всего его красивого мужественного облика. Это было слегка странно и очень волновало ее. Впрочем, он ведь очень похож на отца.

День перевалил за половину. Гомон и звон в траве приутих. Под голубым безоблачным небом этого очередного дня жизни царствовала красота, неуемная сила земли дарила праздник всем обитателям, и сердце Лоры готово было разорваться от восторга, впервые так яростно овладевшего ею.

– Замри! – вдруг тихо сказал Евгений. – Косуля!

– Не вижу.

– Прямо на нас смотрит. Красавица! Маленькая! Самое прелестное создание этого леса.

– Не вижу…

– Ты просто не привыкла, Танюля. Для этого нужен опыт. А я слышу спиной, вижу затылком. Ты не представляешь, какое это счастье.

– Счастье? – почти с удивлением переспросила Лора.

– Конечно. А как же. Счастье быть наравне с этим лесом, и уметь чувствовать его, растворяться в нем. Помогать ему и оберегать.– Добавил он с нажимом, как учитель на уроке биологии.

Правильный мальчик, да и только!

«Неужели, он знает все наперед, как его отец». – Подумала Лора, тщетно вглядываясь в зеленый узор ветвей и кустов впереди себя туда, где замерла осторожная и любопытная косуля.

– Представляешь, чтобы прокормиться, ей необходим один гектар живого леса.

– Гектар – это ведь очень много!

– Совсем не много. Но она должна иметь стол такого размера. И тогда экологическая цепочка будет сохраняться. В природе все разумно. Каждому по потребности. Это человек желает слишком много, а животному или дереву нужно столько сколько нужно.

– Не понимаю…

– Потому что ты видишь лес и не видишь косулю. Но ты видишь курицу ближе, чем косулю. Так?

– Ну?

– Для того чтобы прокормить это Божье создание, надо семь метров свободного пространства земли и она сама найдет себе пропитание. А мы в загон три квадрата посадили десять кур. Значит, должны их кормить. Кормить-то мы можем. Но в этом процессе птица утрачивает свои качества, ослабляется, ее иммунитет падает. Оттого у кур сегодня так много болезней. А у косулей меньше. Теперь понимаешь? – он засмеялся, осторожно погладил ее по волосам.

– Теперь понимаю. Ты – чудо. Я таких, как ты в жизни не встречала. Все мужчины в моей жизни говорили только о деньгах…

– Если б ты их не поддерживала, они бы не говорили. – Сказал он, совершенно не думая о том, обидит ли ее это.– А надо было говорить о любви.

– Да, да… – согласилась она неожиданно себя. – Возможно, и у них были какие-то скрытые таланты, а я не захотела их увидеть, поддержать…

– Конечно, были.– Подтвердил Евгений.– Многие люди жутко талантливы, но не хотят этого осознавать и развивать.

Ей стало немножко грустно. Но эта грусть, внутренняя растерянность перед этим парнем лишили ее всегдашней уверенности в себе, и лицо ее приобрело несвойственное ей мягкое, гармоничное выражение.