Читать книгу Кариатиды средней полосы - Светлана Зверева - Страница 2

Старики говорили, что деревянная церковь в Ивановском простояла больше двухсот лет. А каменную построили в 30-х годах 19 века. Церковь строилась на народные деньги: на строительство скинулись 7 деревень. Старая обветшала, смотрелась ужасно: черная от дождей, прогнившие нижние бревна, кое-где залатанные. Того и гляди прибила бы кого-нибудь на крестинах или поминках. Купаловские мужики гордились, что собрали деньги. Не барская церковь, их, народная.

Той весной маленький Ваня Медведев с другими мальчишками помогал мужикам таскать кирпичи. Каждая баба, кроме древних старух, которые и ходить-то уже не могли, перенесла по несколько кирпичей в подоле нового фартука. Батюшка торжественно в праздничной ризе отслужил молебен. Прошли крестным ходом вокруг. Лица людей освещала особенная светлая радость. Эта весна сулила новую жизнь, достаток. Каменная церковь вселяла надежду на хорошую сытую жизнь без войн и горя, без голода и потерь. Хоть строительство шло и не быстро, но в несколько лет церковь поставили.

Церковь освятили, как и прежнюю, во имя Иоанна Крестителя, имя которого тесно сплелось с Иваном Купалой. В народных головах древние языческие легенды соединились с православным верованием крепко, не отделишь одно от другого. Илья Пророк в рассказах старух ездил по небу на золотой колеснице, молнии и раскаты грома были его рук делом. А Николай Угодник защищал скотину и хозяйство семьи. К святым обращались за помощью и удачей, как и к древним богам.

Престольный праздник в Купалове и в Ивановском праздновали в июне – в день Ивана Купалы. Традиция широко отмечать и созывать гостей в этот день сохранилась до конца 20 века, постепенно угасая и забываясь. В деревне перед праздником мылись и проветривались избы, выбивались половики, готовили богатые столы. В этот день с утра все шли в церковь на службу. А к обеду встречали гостей. Народу собиралось много: из соседних сёл и деревень, родственники из города. Ходили из дома к дому. Угощались, объедались, хватали лишку хмельного. К вечеру играла гармонь, плясали бабы, пели. Детворе нравилось незлобное настроение подвыпивших взрослых, никто не ругался, не заставлял работать, не бегал с крапивой, не раздавал подзатыльники. Шумно было чуть ли не до утра. Светлые ночи давали погулять и расслабиться уставшим от труда крестьянам. Ночью в избах оставались ночевать вповалку. Некоторые перепившие мужики засыпали прямо в траве. И утром их обнаруживали шедшие за крапивой для свиней и кур бабы.

Медведевы к концу 19 века разрослись. Изба была большая: разделена на летнюю и зимнюю часть. Зимняя часть – большая комната с русской печью, за которой был «бабий кут» – кухня. В избе были полати наверху для ребятишек и молодых парней. Старики спали на печи, хозяева – на широких лавках. Летом молодые ночевали в холодной части, где стояла деревянная кровать с соломенным матрасом. А подросшие ребята могли и на сеновале уснуть.

Большой крытый двор, разделенный с избой просторными холодными сенями – «мостом», как говорили купаловцы. На мосту всегда стояли кадки с прозрачной водой. Рядом висел ковш. Вернувшиеся с покоса мужики зачерпывали ледяной свежей воды, не могли напиться. Вода в Купалове была вкусна, но стирать и мыться в ней было одно наказание. Для этого набирали дождевой. Полоскать белье шли в пруд или в бочаг на речке.

Держали скотину: отару овец, несколько коров, свиней, лошадей, кур и уток. Иван был крепким хозяином. Овдовев еще не старым, женился второй раз на девушке Пелагее, которая к троим его детям прибавила еще четверых. Дети его почти все выжили. Только старший сын Митрофан умер от лихорадки взрослым, оставив молодому деду внука и совсем юную вдову.

Много детей – не только много ртов, но и много рук. Все работали, как винтики очень хорошо отлаженного механизма. Работников не нанимали. Дети начинали трудиться с малолетства. Если поспевали первыми в деревне с покосом или жатвой, спешили на помощь к соседу. Покончив с сезонной работой, мужики и подростки-сыновья ехали в город наниматься в Колесниковскую мануфактуру рабочими. Иван дослужился там до приказчика, был на хорошем счету не только у начальства, но и у владельца Степана Кузьмича, известного в то время промышленника.

Дети женились и разъехались. Кто в другие сёла, кто в город, а кто и построился и остался в деревне. В доме с Иваном, его женой и стариками остался жить один сын Фёдор с двумя маленькими дочками – Катей и Верой. Фёдор, овдовел, повторив судьбу отца. Молодая его жена умерла от чахотки. Перед смертью её выносили лежать, обложенную подушками, под цветущую сирень ранним летом. Эти пахнущие гроздья сиреневых веток – последнее, что она видела. Похоронив сноху, Иван продолжил руководить хозяйством. В срок косили и пололи, пахали и жали. Но сын стал тихим, осунулся, глаза темные. Даже крепкое сердце Ивана сжималось при взгляде на Федю. Помнил боль от смерти старшего и терять еще одного сына боялся.

Осенью Иван и Фёдор уехали вдвоём на работу в мануфактуру, оставив Пелагею со стариками и двумя малолетними детьми. Но за них Иван не переживал – через дом жил его брат, через два – его внук с новой семьей. Есть кому за ними присмотреть. А Фёдор, хоть и рядом с отцом, да все-таки не рядом. И рабочие, и начальство заметили изменения в парне. Сочувствовали, подбадривали. А тайком сговорились найти невесту.

Зимой сына с отцом вызвал к себе в кабинет Степан Кузьмич. Разговор завел с улыбкой, сесть пригласил. Ивану налил коньяка. Выпили. Фёдор стоял молча. Степан Кузьмич сватал Фёдору девушку-кухарку, сироту из крепкой крестьянской семьи. Девчонке уже 16 лет. Хваткая, спорая. Хвалят все. Жалея сироту, заводчик давал приданое за ней.

Так и порешили! Перечить ни отец, ни тем более сын не стали. И к весне сыграли свадьбу в Купалове.