Читать книгу Дневник Великого поста - священник Александр Дьяченко - Страница 4

Великий пост открывает перед человеком удивительную возможность – почти на два месяца выйти из общего временного потока. Выйти, встать в сторонке и наблюдать за тем, как мимо, словно во дни половодья, с растаявшим снегом несутся всевозможные щепки, пустые пластиковые бутылки, куски строительной пены и прочий ненужный мусор. Еще вчера ты сам, словно шарик из непотопляемого пенопласта, так же несся в потоке событий и дел, следил за новостями, смотрел очередную серию про «ментов или бандитов», переживал, как сыграет «Зенит» на выезде, а сейчас ты остановился. Стоишь в стороне от потока, и чем дольше стоишь, тем дальше он от тебя становится.

Так и земная жизнь любого из нас рано или поздно упирается в какую-нибудь точку на берегу и останавливается. Вчера я писал о молодом человеке, жизнь которого закончилась внезапно, всего в двадцать семь лет. Это в два раза меньше, чем мне сейчас. Он завещал себя кремировать, а прах развеять над Финским заливом.

В прошлом году отпевал учителя. Сколько ему было лет? Не знаю, потому что отпевать пришлось прах в красивой урне фиолетового цвета. Помню, как беспокоились его ученики: привезут прах учителя назад на родину или он останется в Германии. Уже в возрасте этот человек женился и перебрался в Европу, а ученики продолжали его любить, и всякий его приезд домой на побывку превращался для них в праздник. Заболев неизлечимой болезнью, учитель пришел к вере. Ездил куда-то в другой немецкий город, где имеется русский православный приход, и принял крещение. Умирая христианином, завещал похоронить его здесь на родине, рядом с отцом, предварительно отпев в нашем храме. Его жена, немка, не христианка, чтобы исполнить волю усопшего, вынуждена была кремировать тело мужа и самолетом везти сюда к нам. Я назначил время отпевания и потом еще вдогонку принял с десяток звонков от разных людей. Звонили уточнить, когда состоится отпевание. К назначенному часу храм был полон, словно мы собрались служить праздничную литургию.

Несколько месяцев спустя я был на кладбище, где похоронили этого учителя. Ездил к своим друзьям помолиться у них на могилках. Показали мне и его холмик, тоже помянул. Буквально в тот же день мне подарили старинную икону святителя Николая. Учителя звали Николай, и эту икону он оставил после себя на память одной из своих учениц.

– Батюшка, пускай она будет у вас.

Я отреставрировал подаренный мне образ святителя Николая, повесил у себя в комнате и теперь уже сам поминаю их учителя.

Молишься и думаешь: как хорошо оставлять о себе память – в друзьях, в делах, в учениках. Делать так, чтобы люди были тебе благодарны.

Мы с дочерью идем по новому городскому кладбищу. Оно существует уже лет пятнадцать взамен уже закрытого старого. Новое кладбище устроено по-новому, со своими порядками. Здесь нет привычных оградок, как на старом кладбище, а могилки на западный манер располагаются длинными рядами. Широкие проходы, и еще совсем нет деревьев. Вообще ни одного на огромной площадке, со всех сторон окруженной густым высоким лесом.

Идем, и вдруг слышу:

– Ой! Папа, смотри, Петрович, мой учитель математики!

На фотографии, что на памятнике, знакомое лицо. Точно, я его помню.

– Еще не старый. Ты говорила, он сильно выпивал. Может, потому так рано и умер?

– Да, Петрович пил знатно. Только знаешь, при всем при том он был настоящим учителем. Неравнодушным. Когда в старших классах вы перевели меня в другую школу, я сильно отставала по математике. Так представь, Петрович две недели сам, по собственной инициативе, безо всякой оплаты занимался со мной своим предметом. Благодаря ему ни в школе, ни в академии у меня никогда не было проблем с математикой. Мыслимое ли это дело, чтобы сегодня вот так, бесплатно! Царство тебе Небесное, Петрович, мой учитель. Спасибо тебе за все.

Я тоже перекрестился. Надо будет запомнить его могилку. Нет, все-таки должно что-то оставаться от каждого из нас, хотя бы такой вот скромный холмик с надписью: «Раб Божий Николай» или «Раб Божий Петрович». Чтобы те, кто еще помнит, могли о тебе помолиться. С благодарностью.

А Финский залив – это все наша гордыня и юношеский максимализм.