Читать книгу И настави меня на путь вечен… Записки приходского священника - Священник Алексий Мороз - Страница 14

Удивительное ощущение охватывает все твое существо, когда с верой и благоговением прикладываешься к Жировицкой иконе Божией Матери. Ведь Сама Божия Матерь держала ее в руках и оставила для помощи и укрепления православным людям. Сколько милости и благодати Божией на протяжении почти шести веков было излито на православный люд через этот святой образ! Маленькая каменная иконка, но, судя по всему, нерукотворная, сверхъестественным образом данная людям.

Остановился я в маленьком домике для паломников. Келья на четыре человека. Но я там был один. Каждый день ходил на утренние и вечерние службы. Участвовал и в монастырском послушании. Благословили нас, нескольких паломников, молодых еще ребят, копать котлован под электрический и телефонный кабели. У них на территории монастыря все электричество под землей проведено, чтобы небо проводами не путать и «тень на Божий день не наводить». Энергично мы взялись за работу и за полдня столько прокопали, сколько наемные рабочие за три дня делают. Особенно поразил меня один трудник, уже немолодой, лет пятидесяти, небольшого роста, но коренастый и крепкий мужчина. Выкопали мы с ребятами в котловане камень, килограммов так на 150–170. Еле его вчетвером вытащили и на край канавы положили. Но не к месту он там пришелся, все время мешался. Стоим мы, обсуждаем, как его на другую сторону перенести. Вдруг подходит этот трудник и говорит: «Что, камень мешает?» Берет его и на прямых руках, без всяких видимых усилий, переносит на другую сторону, подальше от места производимых работ. Потом пришлось мне с ним побеседовать.

Очень интересный человек. Говорил, что Сама Матерь Божия велела ему сюда приехать и в этом монастыре поселиться. Живет он уже здесь три месяца, а светские власти все его не прописывают. Никак в монастырь поступить не дают. Уже несколько раз ему по этой причине приходилось уезжать из монастыря. Но на этот раз грозно предупредила Матерь Божия его обидчиков, что если опять не пропишут, то будут строго наказаны Пречистой. Говорил он спокойно, ровно. Никакой религиозной экзальтации или прелести не ощущалось. Просто тяжело было поверить, что вот стоит перед тобой человек, который действительно беседовал с Самой Богородицей.

Еще запомнилась мне встреча с иеродиаконом Венедиктом. Высокий, крупный монах лет тридцати пяти. Весь горит ревностью Божией. Никаких компромиссов с внешним миром не признает. Говорит, Христос не шел на компромиссы, мученики не шли, и мы не должны. Много помог мне в толковании Священного Писания. Порекомендовал несколько интересных книг, дал ряд полезных советов, как правильно себя вести и держать при церковном чтении. Это: во-первых, читать ровно, не играть интонацией, ни в коем случае не выражать своих эмоций. Внутренне напряженно молиться, но никак не выказывать голосом. Иначе и себя в прелесть, в тщеславие введешь, и другим от твоих «завываний» только тошно будет. Во-вторых, при чтении кафизм читать несколько ниже своего естественного голоса. Тогда не так будет голос уставать. В-третьих, при чтении мышцы лица, да и всего тела, должны быть расслаблены: лоб без морщин, голова смотрит прямо, плечи развернуты. В-четвертых, петь и читать одновременно не рекомендуется: можно сбить голос.

Приехал я в монастырь в довольно поношенной одежде: в старых брюках, куртке. Отец Венедикт спросил, есть ли у меня другая одежда. Другая-то дома, конечно, была. Но чтобы не тщеславиться, да и выглядеть попроще, в паломничество я оделся довольно просто. Иеродиакон посоветовал всегда в поездке одеваться хорошо. Во-первых, и милиция в этом случае меньше пристает, и люди все же чаще встречают по одежке.

Но самое большое впечатление в Жировицкой обители на меня произвели пожилые монахи. Приходят они на службу, становятся на колени, грудью облокачиваются на специальный раскладной стульчик и замирают в молитвенном стоянии на пять-шесть часов. При этом они настолько погружаются во внутреннюю молитву, что забывают и совершенно не воспринимают происходящие вокруг события. Меня как-то поставили читать вечерню, и вот, что положено, я прочел, а дальше надо стихиры читать, а кому и сколько, не сказали. На клиросе никого, кроме двух молящихся старцев, нет. Вот я и допытываюсь у одного из них, дальше-то что читать. Он приподнял голову, посмотрел на меня светлым, любящим, но отсутствующим взором и сказал: «Ничего не вижу, ничего не знаю», – и опять ушел во внутреннее делание.

Было у меня в монастыре во время клиросного послушания и несколько забавных эпизодов. Подпевал я братии во время службы на клиросе. Вдруг какое-то из песнопений нам стал «помогать» петь один старичок-монах. Он не жил в монастыре, видимо, не давали прописку или послушание где-то на стороне было, потому что на службу он всегда приезжал на стареньком велосипеде. Голос у него был громкий, но несколько хрипловатый и надтреснутый. После окончания службы один иеромонах ему с улыбкой и говорит: «Тут все с благородными голосами собрались. Поют, стараются и вдруг… ты со своим голосом». – «А я думал, у меня тоже благородный!» – говорит старичок-монах. – «Нет, не благородный», – так же благожелательно отвечает его собеседник. Посмеялись они и разошлись, ни скорби, ни раздражения – ничего. Представил я, что бы у нас в церкви было, если бы один певец другому что-либо подобное сказал. Ведь на клиросе с человеком семь бесов воюют. Тщеславие, гордость, самость так из каждого и лезут. Поэтому, каких только бурных сцен, эмоций и прочего в хоре не насмотришься.

Увидел я это и в монастыре. Поставили меня в воскресенье на клиросе часы читать. А там по выходным дням из деревни один мужчина, лет сорока пяти, приходил в клиросной службе поучаствовать. И, похоже, у него что-то с головой не в порядке было. Читал он хорошо, но с эмоцией и каким-то надрывом. Видимо, очень переживал, что не стал священником, комплексовал и часто без нужды в алтарь заходил. Ну так вот, когда мне сказали читать, он в это время в алтаре был. Дали возглас, я набрал полную грудь воздуха, открыл рот, чтобы произнести первую фразу начальных молитв и… В этот момент выскакивает тот мужчина из алтаря, вырывает из моих рук следованную Псалтирь и быстро-быстро начинает читать молитву «Царю Небесный…» Я так и остаюсь стоять с открытым ртом, изумленными глазами и руками, вытянутыми вперед, в которых только что находилась богослужебная книга. Потом я выдохнул, пожал плечами и стал слушать молитвы. Со стороны сценка казалась, видимо, очень забавной, потому что старички-монахи с любопытством и каким-то озорным огоньком в глазах наблюдали за происходившим. И действительно, им, стяжавшим глубину смирения и все покрывающую любовь, удивительна и забавна была эта игра человеческих страстей.

На ранней литургии в воскресенье в монастырской церкви пел мирской хор. Пожилые и не совсем пожилые женщины из окрестных селений собирались в этот день попеть в древнем храме, на людей посмотреть и себя показать. Собиралось их человек тридцать-сорок. Возглавлял хор старичок-протоиерей, на нем был надет крест с украшениями и синий шелковый подрясник. «Орали» они изо всех сил. Казалось, что даже храм сотрясается от силы их песнопений. При особо удачно взятой ноте старичок-регент артистично кивал головой, расправлял плечи и грудь и победным взором обводил стоявших в церкви. «Ну, как?! Слышали?!» – так и читалось в его взоре. Он очень напоминал петушка, который усердно пасет своих курочек, а те без ума от своего красавца. Какой же это был контраст по сравнению со смиренной монастырской службой, где борьба со страстями, а главное с тщеславием и гордостью, была сущностью всего.