Читать книгу Мама - Сюэмин Пэн - Страница 11

Когда мама развелась с отчимом, они, конечно, больше не враждовали в открытую, но стали совсем чужими. А когда двое совсем чужих друг другу людей вынуждены жить под одной крышей, такая жизнь, с вечно опущенной головой, совсем не сахар. Как несуразно и глупо, когда над одной кровлей вьются два дымка от огня! Есть в этом безнадёжность и беспомощность, заключённая в словах: плохая жизнь лучше хорошей смерти. Мой школьный учитель, проникнувшись сочувствием к маме, попросил своего родственника, чтобы он пустил нас пожить у себя, в маслодавильне другой производственной бригады. Этот его родственник был бригадиром. Он был человек добрый, справедливый, отмеченный боевыми заслугами, никто бы не посмел пойти против его слова. Он сказал маме: «Сколько хотите, столько и сидите здесь, никто вас не погонит».

Так бесконечный сериал наших сложных отношений дошёл до своего последнего сезона.

За день до нашего переезда мама перестирала отчиму и детям всю одежду и бельё, залатала все дырки. Она штопала и украдкой вытирала слёзы. Столько лет прошло бок о бок с утра до вечера, столько лет они ругались на чём свет стоит – за это время кусок железа уже рассыпался бы от ударов в пух и прах. И вот всему подходил конец.

Отчим зарезал курицу, чтобы мы могли последний раз поужинать вместе. Мама и отчим сидели за столом молча, все в слезах. Мы с отчимовым сыном говорили тепло, безо всякой ненависти, но с болью разлуки. Одна куриная ножка досталась сестре. Вторая несколько раз перекочевала из моей миски в миску отчимова сына и обратно и в конце концов вернулась в кастрюлю. Никто из нас не решился съесть её. Каждый хотел отдать её другому. Да, мы дрались, мы ругались, и так и эдак, но всё ж таки прожили под одной крышей так много лет, что время, как капли, падающие со стрех, успело оставить на нашей твёрдой жизни свой мягкий след.

Домашней утвари у нас считай совсем не было, и безо всяких помощников мы с отчимом разъехались за один день. Когда отчим с домочадцами помог нам разместиться в маслодавильне, мы проводили его почти что до самого дома.

Мама сказала:

– Если плохо за вами ухаживала, вы уж простите.

Отчим ответил:

– Не говори так, это всё я. Из-за меня вы настрадались. Я виноват перед вами.

– Просто судьба расстаться, никто ни перед кем не виноват, – ответила мама. – В жизни никогда не знаешь, как повернётся, лучше смотреть вперёд, чувства от сердца – они не закончатся.

– Это да, так просто уже друг от друга не отлипнешь. Я буду присматривать за вами.

– Да бог с ним, сам за собой следи и ладно. Не слушай, что люди болтают. Вокруг шашечной доски все огого какие мастера.

– Знаю, я в своё время переслушал пересудов. Через них и вас потерял.

– Если нужно будет чего постирать или заштопать, ты приноси. Это не мужское дело.

– Ладно, ты, мать, женщина слабая, если вдруг разболеешься, пришли Сюэмина или там кого с весточкой.

Мама взяла меня и сестру за руки и сказала:

– Дальше мы не пойдём, ступайте с богом. Столько лет сидели у вас на шее, хоть отдохнёте.

– Это мы, вся наша семья, виноваты перед тобой и перед детьми. Плохо к вам относились.

– Что уж сейчас об этом. Столько лет вместе растили детей, и будет.

Отчим остановился и всё никак не хотел идти дальше.

Мама сказала:

– Ступайте, всё равно будем в одной бригаде. Каждый день будем видеться. Идите уже домой, всё в руце божией. Всё равно каждому идти своей дорогой.

Отчим взял за руки детей и, поминутно оборачиваясь, побрёл прочь.

Мама долго стояла с нами в горной впадине и глядела им вслед.

Пройдя немного, отчим вдруг бросился бегом обратно, не посмотрев на нас, обхватил маму руками и всё никак не хотел её отпускать. Они тихо плакали в объятьях.

Эти тесные объятья были печалью и болью разлуки, были раскаянием и утешением. После них отчим уже навсегда потерял нас, лишённый самой ненависти и предметов её приложения.

Эти объятия на горном склоне стали последним кадром их мелодрамы, её скорбным финалом.

Они были как два обугленных временем, но неподатливых пня. Два дерева, покрытых шрамами, пускающихся в бурный рост.