Читать книгу Остров забвения - Сьюзен Хилл - Страница 3

Очень долго вокруг была только чернота, и у черноты не было ни формы, ни очертаний. Но потом мягкая туманная серость начала проступать по краям черного, и вскоре возникли образы, которые сменялись очень быстро, как на страницах детской книжки с движущимися картинками. Сначала он не мог уловить их или отличить один от другого, но постепенно движение замедлилось, и он начал различать лица, части тел – руку, большой палец, затылок. Волосы. Образы начали пульсировать, сдуваться и набухать, как бьющееся сердце, лица смешивались, сливались и снова разделялись, один или пару раз они лукаво улыбнулись ему, а еще тихо смеялись сквозь выбитые зубы. Он пытался отвернуться или поднять руку, чтобы прикрыть глаза, но словно окоченел, его кисть была холодной и тяжелой, как кусок мяса, который только что достали из морозилки. Он не знал, как ею пошевелить.

Лица распались на фрагменты и начали неконтролируемо крутиться, и он смотрел на этот вихрь сверху вниз.

Вспышка света. Внутри вспышки – миллион сверкающих острых иголок. Еще одна вспышка. Иголки растворились.

Саймон Серрэйлер открыл глаза.

Удивительно, насколько быстро мир приобрел свои привычные очертания.

– Какой сейчас день?

– Четверг. Сейчас двадцать минут шестого. – Сестра повернулась к нему, отвлекшись от капельницы, которую поправляла.

– Когда я очнулся?

– Вчера утром.

– В среду.

– А вы молодец. Как вы себя чувствуете?

– Сложно сказать.

– Боли есть?

Он задумался. Он повернул голову и увидел бледный четырехугольник неба. Крышу здания с карнизом по краям. Кажется, ничего не болело, но в левой руке и шее чувствовалась какая-то странная тяжесть. Остальные части его тела существовали как будто отдельно. Но это была не боль. Он помнил боль.

– Вроде бы все в порядке.

– Это хорошо. Вы молодец, – снова сказала она, как будто ей нужно было убедить его в этом.

– Да? Я в этом не уверен.

– Вы знаете, где вы?

– Не уверен. Может, в больнице?

– В точку. Вы в отделении интенсивной терапии Чаринг-Кросс, а я медсестра. Боннингтон. Меган.

– Ближайшая больница не Чаринг-Кросс… это… я не помню.

– Вы в Западном Лондоне.

Он позволил ее словам медленно осесть в сознании, и их смысл стал для него отчетливей. Он знал, где это – Западный Лондон, он однажды работал констеблем где-то в Западном Лондоне.

– Вы помните что-нибудь из того, что случилось?

Возникла вспышка. Части тела. Рука. Большой палец. Мертвый рот, сломанные зубы. Она погасла.

– Нет, кажется, нет.

– Не важно. Это совершенно нормально. Не надо истязать свой мозг, пытаясь что-то вспомнить.

– Не уверен, что у меня есть мозг.

Она улыбнулась.

– Мне кажется, что есть. Давайте я поправлю подушки, устроим вас чуть-чуть поудобнее. Вы можете сесть?

Он понятия не имел, как ему может удаться что-то такое сделать, но она, кажется, приподняла его, слегка наклонила вперед на одной руке, взбила подушки, разгладила простыню и вернула на место без особых усилий. Он заметил, что весь был в трубках и проводах, прикрепленных к нему и ведущих к машинам, мониторам и капельницам, и что его левая рука лежала на своего рода подъемнике. Он посмотрел на нее. Бинты, длинный рукав из бинтов, доходящий до локтя и выше.

– Болит?

– Нет. Она как будто бы… никакая.

– Онемевшая?

– Не совсем. Просто… Не могу объяснить.

– Не стоит волноваться. Консультирующий врач придет посмотреть вас сегодня вечером.

– Кто он?

– Мистер Флинт. А Доктор Ло – старший ординатор. Он присматривал за вами последние пару дней. Но мы все одна команда.

– При мне целая команда?

– О, да, именно так, Саймон. Ничего, если я буду называть вас Саймон? Мы всегда спрашиваем, знаете, но вы были не в том состоянии, чтобы ответить. Как вы предпочитаете? Мистер Серрэйлер? Суперинтендант? Старший суперинтендант?

– О Господи, нет. Саймон – в самый раз.

Дверь слегка приоткрылась.

– К вам посетитель, так что я вас оставлю. Вот тут кнопка вызова, у вашей правой руки. Нажмите, если что-нибудь понадобится.

– Ну привет. – Кэт нагнулась и поцеловала его в щеку. – Ты снова проснулся.

– А сколько я спал?

– Большую часть последних трех недель.

– Недель? И давно это прекратилось?

– Вчера. Ты помнишь, что я была здесь?

Он попытался разобраться в спутанной куче картинок у себя в голове.

– Я не… Нет.

Он мельком увидел встревоженный взгляд своей сестры, который она быстро спрятала.

– Мне сказали, что скоро придет консультирующий врач. Ты знаешь, что у меня есть собственная «команда»? Ты в ней?

Она улыбнулась.

– Ты принесла мне винограда?

– Нет. Но тебе же на самом деле не виноград нужен, да?

– Мне нужно узнать, что случилось и почему я здесь. Поговори со мной.

– Слушай, Сай, ты должен узнать все, но я не тот человек, который сможет рассказать тебе всю историю целиком, потому что меня там не было. Завтра снова приезжает Кирон, и, если ты думаешь, что готов выслушать, он расскажет тебе.

– Шеф был здесь?

– Конечно, был. Он привез меня в тот день, когда это случилось, и с тех пор приезжал сюда несколько раз – как только находил время, – и я коротко вводила его в курс дела каждый день.

– Серьезно? Почему ты?

– Потому что я была здесь практически каждый день и разговаривала с медиками, так что могла переводить для него медицинский жаргон.

– Нет, я имею в виду… Я не понимаю, как вы вообще с ним познакомились.

– Он стал опорой, Сай… Когда больше некому было меня здесь поддержать.

– О.

– Не надо «о».

Он попытался прочесть выражение на ее лице, но не мог на нем сконцентрироваться, потому что о себе дала знать боль в левой руке, которая становилась сильнее с каждой секундой. Она мощными волнами катилась по его плечу, отдаваясь в груди, а потом разливалась вниз и вверх по всему телу, как будто резала ножом и рвала клещами.

– Сай?

– Господи! – Он посмотрел на все эти бинты и на подъемник, который держал его руку. Если бы они горели, он бы не удивился. Ощущение было именно такое.

Кэт вскочила на ноги.

– Все нормально. Сейчас я разберусь… подожди.

Она не возвращалась час. Ночь. Весь остаток его жизни. Его по рукам и ногам сковала боль, и думать он мог только о боли. Он слышал собственный крик – настолько громкий, что он боялся, как бы они не пришли наказать его. Лица. Чернота теперь не была просто темнотой, по краям больше не было мягкого света, она стала алой в центре, и этот центр все расширялся и расширялся.

– Господи…

– Все хорошо. Кто-то идет. – Кэт крепко держала его правую руку. Она гладила его по лицу и вытирала слезы, но он не чувствовал стыда или смущения, за болью он не чувствовал ничего.

– Давайте-ка с этим разберемся, – сказал на этот раз мужчина, нависший над его койкой.

– Держись.

Он не мог держаться, но вариантов у него не было. Он лежал, корчась от боли. Кэт протирала его лоб от пота влажным полотенцем. И злилась. Она тоже злилась. Почему все вокруг злились из-за него?

Все закрутилось, люди входили и выходили из палаты, люди наклонялись к нему.

– Вот так, Саймон… еще секунду.

И тут – бесконечно легкое освобождение от боли, и его тело расслабилось, его лоб посвежел, его рука как будто исчезла.

– Ну вот и все. Вам нужно было нажать на колокольчик, Саймон. Нужно было сказать…

– Нет, – услышал он, как сказала Кэт. Он узнал этот ее тон, хотя она очень редко к нему прибегала. – Нет, дело тут не в нем, дело тут во всех остальных. Существует режим приема препаратов, и если ему не следовать, то происходит такое. И у меня заняло слишком много времени, чтобы найти кого-нибудь, кто хоть что-то знает о нем и о его состоянии, и заставить их прийти, – и не говорите, пожалуйста, что у вас была смена дежурства.

– Это была смена дежурства. Я прошу прощения.

– Господи боже!

Мужчина. Он был молод, с бородой, и его глаза были полны беспокойства, сочувствия и гнева.

– Саймон, я доктор Ло. Тан. Мы с вами знакомы, но это первый раз, когда вы видите меня после пробуждения. Боль ушла?

Он будто бы лежал на пуховой перине. Он не чувствовал ничего, кроме мягкости и легкости. Он блаженно улыбнулся всем присутствующим в комнате.

Он понимал, что снова заснул, и потом плыл по воздуху, а в итоге и по воде, но стрелки часов на стене напротив его кровати медленно двигались назад, так что он полностью потерял чувство времени и даже дня и ночи. Было светло, потом темно, а он все плыл.

– Сейчас пятница, – сказал кто-то.

Он выплыл на поверхность.

Их было двое, и Кэт тоже была. Его приподняли на подушках, а по оконному стеклу стекали серебристые капли дождя.

– Пятница.

– Мы хотели бы поговорить с тобой о том, что мы планируем делать, если ты сейчас готов?

Он узнал молодого доктора, но не пожилого, почти лысого и с маленькими круглыми очками.

– Я доктор Флинт, Грэг Флинт. Я консультирующий ортопед-травматолог.

– Это что, ученый совет?

– В какой-то степени. На самом деле я рад, что доктор Дирбон здесь… конечно, если вы не против. Я постараюсь выражаться понятно, но она сможет переводить наш жаргон, если мне это не удастся, и вы сможете задать ей вопросы. Я коротко ввел ее в курс дела, пока вы витали в мире грез.

– Теперь я здесь.

– И я прошу прощения за то, что вы остались одни с такими сильными болями, – этого не должно было случиться и больше не случится. Как у вас дела сейчас?

– Все онемело. Если вы имеете в виду руку.

– А все остальное?

– Нормально, вроде как. До этого у меня сильно болела голова.

– Это неудивительно – вы пережили очень сильный удар. Поразительно, как у вас не треснул череп.

Он нахмурился. Удар? Череп? Что? Он взглянул на Кэт.

– Все нормально, – сказала она. – Ты не помнишь. Это естественно. Все вернется. Или нет, но мозг у тебя не поврежден – снимки хорошие.

– Мне делали снимки? То, что случилось…

– Мы не волнуемся по поводу вашей головы и других ваших травм, они прекрасно заживают. Если бы не ваша рука, вы бы уже отсюда вышли.

Саймон почувствовал, как его сознание проясняется.

– Так… что же именно случилось с моей рукой?

– Если в двух словах, ее перемололо в измельчителе для мусора.

Мусора? Измельчителе для мусора? Но он кивнул.

– На данный момент мы сделали все возможное, но нужно подождать, чтобы понять, что именно еще можно спасти. Вы должны сделать повторный снимок, и когда мы на него посмотрим, все станет ясно – но пока раны слишком свежие. Мне очень хочется, чтобы я смог сохранить вам руку, Саймон, и, глядя на снимок, я вполне уверен, что мне это удастся, однако пока мы не положим вас на стол, нельзя сказать наверняка. Но иногда бывает, что все выглядит хорошо, а потом возникают проблемы. Хотя я этого не ожидаю. Я никогда не ожидаю проблем.

– Когда вы говорите «сохранить» мне руку…

– Да?

– Вы имеете в виду, что она будет как новая?

– Это от многого зависит. Я надеюсь, мы сможем восстановить 80 или даже 90 процентов функций – а дальше это вопрос времени и физиотерапии. Но вряд ли получится восстановить 100 процентов.

– Понятно.

– Физиотерапия крайне важна, и вы не должны пренебрегать упражнениями, никогда. Я сделаю все, что смогу, как и все остальные, но потом дело будет только за вами.

– Это меня не беспокоит. В отличие от мысли о потере руки.

– Не переживайте. Мы получим снимки, я посмотрю на них и только потом буду планировать. Им нужно будет снять бинты, но мы вас сразу усыпим, а потом вам сделают новую перевязку. Они все равно делали это каждый день.

Внезапно он вспомнил. Они дали ему столько болеутоляющего, что он ничего не чувствовал, а она сказала: «Не смотрите туда, мой вам совет. Поверните голову. Раны всегда начинают болеть, когда на них смотришь».

Он повернул голову. Но все онемело.

– Сколько ждать операции после получения снимка?

– Если все будет хорошо, то, наверное, мы проведем ее в понедельник утром. Мне нужно выделить окно. Такого рода хирургическое восстановление требует времени.

Это заняло семь часов, во всяком случае, так они сказали, но эти семь часов не значили ничего, он снова вернулся под воду, он плыл и блаженствовал. Его жизнь мирно протекала мимо.

Дверь открылась, и он увидел мужчину в черных штанах и бледно-голубой кофте. Темные волнистые волосы. Он вспомнил о своих светлых волосах и понял, что ему давно не приходилось убирать их с того места на лбу, куда они постоянно падали. Насколько давно? Это могли быть и годы.

– Где мои волосы? – спросил он у мужчины, у которого их было много.

– Их пришлось сбрить, чтобы обработать раны, полагаю. Не волнуйся, они отрастут. – Мужчина пододвинул стул к койке. Саймон знал его. Знал очень хорошо.

– Привет, – сказал он, чтобы дать самому себе немного времени.

– Кэт передает привет. Она рада, что все вроде неплохо, но ей нужно было сегодня заменить коллегу – видимо, больше никого не нашли. Она будет здесь завтра.

Значит, мужчина знает Кэт.

– Хотелось бы уже, чтобы мои чертовы мозги вернулись в тонус. Утомляет постоянно продираться сквозь вату в голове.

– Это из-за препаратов.

Значит, об этом он тоже знал.

Тут запор отодвинулся, и ворота распахнулись.

– Шеф… – произнес Саймон. Он захотел сесть, но на всем его теле будто лежали свинцовые гири.

Кирон Блайт улыбнулся.

– Я, – сказал он. – Не волнуйся, это тоже препараты. Как ты себя чувствуешь?

– Странно. Слушай, они не особо много мне рассказали. Что случилось?

За следующие полчаса Кирон рассказал ему все. Серрэйлеру показалось, что он специально умолчал о некоторых деталях – по крайней мере, пока, – но общая картина того, что с ним случилось, была ясна, и пока его начальник говорил, что-то мерцало в его сознании, возникая на горизонте и снова исчезая. Он как будто помнил, но никак не мог вспомнить, и все же история казалась знакомой, она имела для него смысл.

– Я не особо много могу сказать тебе про травмы, но это уже сделали врачи.

– Не то чтобы.

– Они сказали – наверное, ты просто не все уловил, и это понятно. – Он откинулся на стуле и сложил руки на груди. В обычной одежде шеф выглядел моложе, но так всегда бывает. Золотые позументы добавляют веса, а с весом – и возраст. Он был всего на несколько лет старше Саймона.

– Спасибо, что приехали.

– Я приезжал и раньше, но ты был в отключке. А сейчас я очень рад тебя видеть. Мы волновались.

– Я несокрушим.

– Похоже на то. Твоя сестра не была в этом так уверена. – Он положил ногу на ногу, а потом поменял их. Саймон заметил в нем какое-то напряжение, или даже нетерпение – он не мог сказать точно, хотя дымка, клубящаяся вокруг его мозга, снова начала рассеиваться. А рука – болеть. –  Я сводил ее на свидание пару раз.

– Кэт?

– Кэт. Надеюсь, ты не против.

Саймон рассмеялся.

– Какое это имеет отношение ко мне? Ее жизнь – это ее личное дело.

– Но вы достаточно близки.

– Да… всегда были. Странно – стоило бы ожидать, что это будем я и Иво, но этого так и не случилось. Он всегда был белой вороной. Иво совсем другой.

– Кэт говорит то же самое.

Значит, они общались даже на эту тему, что Кэт редко делала. Она никогда не была особенно скрытной в отношении себя самой, своего брака, карьеры, детей, занятий, но в отношении их троих – да, как и он, раз уж на то пошло. Он ничего не знал об Иво. Австралия манила Иво еще до того, как он стал квалифицированным врачом, но, когда это случилось, она забрала его навсегда. Он так и не вернулся.

После ухода Кирона и до того, как он снова отключился от очередной дозы болеутоляющих, было небольшое светлое окошко, в которое он успел подумать. Об этом мужчине – о старшем констебле и, следовательно, его начальнике, о нем как человеке, который находится в отношениях – во что бы они в итоге ни вылились – с его сестрой.

Он крутил эту мысль так и эдак, внимательно рассматривал ее со всех сторон – идея о них двоих вместе была словно хрустальный шар, который он держал в руках.

Ничто не казалось неправильным. Ничто его не смущало.

– Как самочувствие? – Резкая, неулыбчивая сестричка. Неулыбчивая, но не бесчувственная, подумал он, но она не позволит поймать себя на внешнем проявлении сострадания. Немножко похоже на него.

– На самом деле, даже когда действие лекарств прекращается, все не так плохо – в тысячу раз лучше, чем было раньше.

– Хорошо.

– Когда я смогу посмотреть?

– Мистер Флинт будет решать. Наверное, завтра.

– Когда я смогу начать снова ей пользоваться? Нет, забудьте. «Мистер Флинт будет решать». Но, милая, милая сестричка, побудьте для меня мистером Флинтом, только сейчас. – Он приподнял одну бровь. Она выкинула использованный шприц в ведро для отходов, стянула перчатки и выбросила их тоже. Выходя из палаты, она сказала:

– Не испытывайте удачу.

Саймон подумал, что она, вполне возможно, улыбалась.

Следующим утром она держала его за правую руку, а вторая сестра толкала его стойку с капельницей, пока он совершал свою первую прогулку, медленно шагая по больничному коридору. Его ноги шли неуверенно, как будто им нужно было указывать, как двигаться дальше, одной, а потом другой, но, когда они добрались до поворота в другой коридор, все встало на свои места.

– Я могу идти дальше.

– Что я вам сказала?

– Не испытывать удачу?

– Вот и не испытывайте. Но все прошло очень хорошо, и попозже вы сможете пройтись еще раз.

Саймон был доволен, как ребенок, который нашел в своей домашней работе одни плюсики.

После еще двух прогулок по коридору он ускорился. Ходить снова казалось нормальным. Все синяки и ушибы, что он нашел на своем теле, на ногах, на правой руке, сходили и заживали очень быстро. В зеркале он видел, что его волосы снова отросли и закрыли собой все шрамы и швы, которые ему наложили. Интересно, их снова сбреют, когда будут снимать? Будут ли они вообще их снимать? Он хотел спросить, но сестра ушла. Он внезапно почувствовал невероятную усталость, а потом холод. С постельным бельем тут было неважно. Ему нужно было теплое одеяло, но в больницах не бывает теплых одеял.

– Ужин.

Поднос с жестяным колпаком на тарелке. Сбоку – мисочка с чем-то, похожим на салат из консервированных фруктов с кремом. Молодой человек с сияющим видом поднял колпак, и из-под него вырвался запах цветной капусты. Цветная капуста. Кусок мясного пирога. Три маленькие картофелины.

– Я на самом деле не уверен, что голоден. Не могли бы вы это унести?

Он улыбнулся и сказал:

– Надо попробовать. – Поляк? Румын? – Есть – это правильно. Не есть – ничего хорошего не будет. Да?

И он убежал за дверь. Колеса тележки скрипнули по полу коридора, и жестяные крышки на тарелках загремели.

Он не мог есть. Он не мог ничего проглотить, хотя выпил стакан воды и попытался дотянуться до кувшина на прикроватной тумбочке, чтобы налить себе еще. Но он не смог до него достать.

Ему было так жарко, что стало плохо. Ему было плохо от запаха еды, и от духоты, и от головной боли, и от пульсации в левой руке.

Очень долго пролежав совершенно неподвижно, чувствуя себя все хуже и хуже, гадая, придет ли кто-нибудь, не понимая, что делать с подносом с едой, не понимая, в конце концов, где он находится и почему, он заметил что-то на своем покрывале. Он сначала не сообразил, что это такое, но потом протянул руку и обнаружил, что там была кнопка, на которую можно было нажать.

– Альты, у вас по-прежнему разнобой. Я понимаю, это сложно, но давайте еще раз.

Это было сложно. Они репетировали сочинение Джона Тавенера уже месяц, и у них едва начало получаться что-то дельное. Альты старались изо всех сил. Кэт старалась изо всех сил. Реквием Моцарта, который Хор святого Михаила будет исполнять на том же концерте, казался спокойным плаванием по сравнению с ними.

– Это не тяжелее, чем Бриттен, которого мы пели на Рождество, – так что давайте, соберитесь.

– Это намного тяжелее, – пробормотала соседка Кэт по альтам. – Серьезно, мы же не Лондонский филармонический хор.

– Нет, Нэнси, – мы пытаемся быть еще лучше. Так, назад на страницу, пожалуйста.

Эндрю Браунинг, дирижер, был суровым начальником, гораздо более требовательным, чем прежний. В рядах хористов он уже стал известен под прозвищем Браунинг Жестокий.

– Раз, два, три, и…

Телефон Кэт завибрировал в кармане. Она проигнорировала его. Он продолжал вибрировать раз в пять минут, и она продолжала его игнорировать. Если Сэм снова забыл свои ключи от входной двери, может подождать в сарае в саду.

Они взлетели на гребне мощной вокальной волны, и внезапно все идеально встало на свои места. Видимо, Тавенера все-таки можно было исполнять.

Они сделали перерыв, чтобы промочить горло, и Кэт проверила свой телефон. На экране высветилось имя Сэма. «Нет, – подумала она, – хватило с меня одного раза, Сэмбо, это научит тебя брать ключи». Она представила себе, как он, съежившись, сидит в сарае и ждет, пока она вернется.

– Кэт, к тебе кто-то пришел.

Она подняла глаза. Сэм не был в сарае в саду, он шел по залу прямо навстречу ей, и его лицо говорило, что дело не в потерянных ключах.

– Как ты сюда добрался?

– Кирон. Мне только он пришел в голову, потому что ты не отвечала. Нужно ехать, машина ждет.

– Какая машина? Зачем?

– Саймон. Звонили из больницы. Мам, надо торопиться.

Кирон был не похож на ее мужа, Криса, в стольких отношениях, что она не могла и сосчитать, но в двух, и именно тех, которые имели для нее огромное значение, они были схожи. Крис был спокойным и невозмутимым. И Кирон тоже – может быть, даже в большей степени. Она заметила второе сходство по пути домой поздним вечером в тот день. Кирон не спрашивал ее, как она себя чувствует, не пытался давить улыбку при сложившейся ситуации, ни разу не сказал про Саймона: «По крайней мере, он…» Он сидел рядом с ней на заднем сиденье машины, держал ее за руку и не говорил ни слова, пока не заговаривала она. Они ехали быстро и без остановок, но им теперь не надо было гнать к Саймону на всех парах. Все уже случилось. Они приехали как раз к тому моменту, когда его на каталке вывозили из операционной обратно в палату. Вышедший прямо за ним врач, все еще в хирургическом костюме, жестом показал им следовать за собой в пустой холл. Они с Кироном встали, Кэт присела на единственный стул.

– Боюсь, я не мог ждать, пока вы сюда доедете. Время играло решающую роль – инфекция в его руке распространялась очень быстро, и, если бы я не добрался до нее, он бы мог умереть от сепсиса. Все было очень плохо.

– Так что вам пришлось ее ампутировать.

– У меня не было выбора. И это какое-то безумие, потому что я был совершенно уверен, что спас его руку. Это заняло много времени, но сработало. Все шло так, как я планировал, и выглядело лучше, чем я смел надеяться.

– А потом это.

– Риск сепсиса всегда существует, как бы осторожны мы ни были.

– Я постоянно говорю людям, что, когда дело касается инфекции, им безопаснее находиться вне больницы, чем внутри нее.

Хирург пожал плечами. Он выглядел измученным – серое лицо, темные круги под глазами. Было уже сильно за полночь.

– Вы можете пройти и быстро взглянуть на него, но, скорее всего, он не поймет, что вы пришли.

– Но с ним все будет в порядке? – Это был первый раз, когда заговорил Кирон.

– Да. Источник инфекции устранен, и мы накачали его самыми сильными антибиотиками, что у нас есть, мы их очень редко используем. Температура спала. Так что да, он будет в порядке. Не уверен, когда смогу выпустить его из отдела интенсивной терапии, но не вижу причин, которые могли бы помешать ему вернуться домой через пару недель. А потом начнется…

– Физиотерапия?

– Да, но больше подготовка к протезированию. Они хотят начать, как только станет безопасно. Я направлю его в лучшее отделение, специализирующееся на этом. – Он выпрямился. – Завтра, – сказал он. – Я без сил.

После ухода доктора они помолчали еще несколько минут. В помещении операционной было тихо. Только отделение экстренной хирургии работало в такой час, и сейчас там никого не было. В больницах редко бывает так спокойно. Кирон протянул ей руку.

– Слушай, ты наверняка хочешь увидеть его, но только не сегодня. Он даже в себя не пришел. Я позвонил на работу и сказал, что завтра не приеду, но меня могут вызвать, если будет что-то срочное. Так что, думаю, стоит найти нам отель. Поедем туда, выпьем, съедим, надеюсь, хотя бы по сэндвичу и завтра утром первым делом вернемся сюда. И, – он положил руку ей на ладонь, – ничего такого. Два номера.

– Я не…

– Я знаю. Я тоже. Пошли, сегодня ты уже ничего не сможешь сделать, и тебе нужно поспать.

Сетевой отель оказался всего в миле от них. Там было чисто и удобно, у них были номера и работающий бар. Кэт, которая следовала за Кироном к столу, чувствовала, будто она плывет, а не идет по твердой земле. Она спрятала свои чувства по поводу Саймона в тайное место в голове, которое доктора обычно держат специально для таких случаев. Когда ты не в состоянии сразу разобраться с чем-то шокирующим и ужасным, ты быстро учишься пристраивать это куда-то. Но не хоронить. Так накопившиеся проблемы начинают гнить.

Кирон принес две большие порции виски и кувшин с водой. Поздний ужин был доступен до двух часов. Он заказал омлет.

– Все нормально?

Кэт покачала головой.

– Я в порядке. Я могу с этим справиться. Но ты должен ответить на один вопрос, Кирон. Это самый важный вопрос после «будет ли он жить?».

– Я почти уверен, что знаю, что это за вопрос.

– Хорошо.

– Допустим, если Саймон полностью выздоровеет, но у него будет протез вместо руки, сможет ли он остаться в полиции?

Она отыскала взглядом его лицо, но ничего в нем не увидела.

– Конечно, сможет. Разумеется. Это даже не обсуждается, особенно когда речь об уголовном розыске. Он останется в полиции, если уж об этом зашел разговор, но в этом случае будет чуть больше оговорок и ограничений. Хотя в уголовном розыске – ничего такого.

– Правда?

– Это будет зависеть только от меня, когда свое слово скажут врачи, и, разумеется, если Саймон сам скажет мне, что хочет остаться. Он может не захотеть.

– О, конечно, он захочет. Что ему еще делать?

– Он рисует левой рукой?

– Нет, он правша. Но как бы хорош он ни был – а он хорош, – он не может заниматься только этим. Он коп. Это его сущность последние двадцать с лишним лет.

– Он по-прежнему останется копом.

Им принесли еду, и Кэт быстро съела свою порцию и выпила свой виски, пока у нее не закрылись глаза.

– Мне еще нужно разобраться с парой вещей. Ты иди спать. Мы можем позавтракать перед тем, как пойдем его проведать, а потом я должен буду вернуться в Лаффертон.

– Спасибо, – сказала она, и ее глаза наполнились слезами, которых она не ожидала. – Я не справилась бы со всем этим без тебя.

– Конечно бы, справилась. Я просто рад, что тебе не пришлось.

Он протянул ей руку, и она сжала ее на несколько секунд, прежде чем собрать последние крупицы энергии, чтобы подняться в свой номер и лечь в постель.

Кирон допил виски и выпрямился на стуле, предавшись размышлениям о старшем суперинтенданте, который перенес психологическую, эмоциональную и тяжелейшую физическую травму и теперь будет вынужден встать на медленный, тяжелый путь выздоровления, к чему бы оно ни привело. Он был в курсе всех достоинств современных протезов и слышал о бионических руках, встраиваемых в организм таким образом, что они получают сигналы напрямую от мозга и справляются с задачами не хуже настоящих. Он знал, что Серрэйлер будет терпеть минимальные неудобства относительно работы. Он сможет пользоваться компьютером и водить машину, преуспевать в областях профессиональной деятельности, на которые все это не повлияет, – проводить допросы, изучать дела, встречаться с коллегами, инструктировать команду.

Но он знал, как ему и было положено, что Саймон не самый простой человек. Он был отличным детективом, но его тяготили личные проблемы, которые, вероятно, никогда не разрешатся. И несмотря на то что раньше они никак не влияли на его работу, они могут вылезти наружу теперь, когда Саймон стал максимально беззащитен, и спровоцировать неприятности. Предсказать это было невозможно. Все, что он сейчас мог делать, – это смотреть, и ждать, и оказывать всю поддержку, на которую только был способен, а еще не рассчитывать ни на слишком многое, ни на слишком малое. А еще он мог обратить внимание остальной команды в Лаффертоне на то, как важно делать то же самое.

Бар опустел. Кирон допил остатки виски, сильно разбавленного водой, и встал. Он надеялся, что Кэт удалось заснуть.

Кэт. Она была сильной, стойкой, толковой женщиной, заботливым врачом и любящей одинокой матерью. Но он достаточно рано осознал, что она была и очень уязвима, не только из-за своих детей, но и из-за своего брата. Она знала Саймона так же хорошо, как и всех, – наверное, лучше, чем он знал самого себя. Она сразу поймет, как на нем может отразиться травма, в том числе и не самым очевидным образом. Физически он справится. Но для его восстановления понадобится нечто гораздо большее, чем какая-то реабилитация и физиотерапия. Серрэйлеру будет нужна помощь ото всех, и прежде всего от Кэт, и она даст ему столько, сколько он попросит, и даже больше.

Но когда Кирон шел по лобби отеля к лифтам, его мучил другой вопрос: останется ли у нее после всего этого, после брата и детей, что-нибудь для кого-то другого?

Он проснулся в начале седьмого утра и не смог снова заснуть. Номер был достаточно комфортный, но в нем слишком сильно топили и нельзя было открыть окна. Он вышел. Улицы вокруг отеля выглядели так же уныло, как и любые другие улицы в районе, прилегающем к промзоне или шоссе. Кирон бы пошел на пробежку: от этого скучные места всегда казались менее скучными просто потому, что ты не успевал как следует их разглядеть. Но ему пришлось ограничиться быстрой ходьбой, потому что он не взял с собой спортивной одежды. Он сорок минут гулял среди офисных зданий из бетона и металла, крытых ангаров, оптовых складов и автомобильных парковок, которые уже начали потихоньку заполняться. В миле справа от себя Кирон заметил плоскую крышу больницы и повернул обратно.

Кэт все еще не встала, так что он заказал себе кофе и проверил телефон. Ни одного сообщения. Он подождал еще полчаса, почитал газету, а потом позвонил в участок. Его личный ассистент оказался на месте, но у него тоже ничего не было. Он как-то странно нервничал, как будто обязательно должен быть на работе и что-то делать – не важно что. Он позвонил дежурному офицеру.

– Докладывать не о чем, сэр. Пара дорожных происшествий в другом конце области, со всеми разобрались. Одно сообщение о проникновении со взломом, но – ложная тревога.

– Значит, ночь у нас была тихой.

– Похоже на то. Только одно сообщение, да и то, наверное, ерунда. Лаффертон. Кто-то разжег костер рядом со старыми складами у канала. Костер такой, что не стыдно и в Ночь Гая Фокса зажечь, – деревянные опилки, палки, обломившиеся ветки. Бумага. В форме вигвама. На самой вершине лежала велосипедная шина, а потом еще все это залили лаком. Все переполошились именно из-за запаха, позвонили сразу несколько человек – по поводу него, а еще густого черного дыма. Пожарная бригада подоспела вовремя и разобралась с ним без проблем, но выглядело эффектно. Кто будет так заморачиваться?

– Какой-нибудь психопат. Никакого ущерба?

– Он даже к деревьям близко не подобрался.

– Если это самое страшное, что произошло ночью, то нам нечего жаловаться.

Когда он закончил разговор, зашла Кэт.

– Завтрак. Тебе нужно поесть, – сказал Кирон. Тревоги вчерашнего дня тенью легли на ее лицо.

– А мы можем сразу поехать в больницу?

Он уговорил ее взять кофе, но выпить его так и не заставил. Через четверть часа они уже были в палате Саймона.

Он сидел весь в капельницах и проводах, а вокруг монотонно пищали машины. Он был бледен, его лицо как будто похудело, и в данный момент он с жадностью пил из стакана-непроливайки через трубочку.

– Однорукий бандит, – поприветствовал он их. Не похоже было на шутку.

– Я оставлю вас двоих ненадолго, возьму кофе.

Но Саймон поднял руку.

– Я знаю, что ты пришел сказать. Давай я тебя послушаю. – Его голос звучал устало.

– И что же я должен сказать? Просвети меня.

Кэт посмотрела сначала на одного, потом на другого, как будто перед ней два мальчишки, которых поймали за дракой в то время, как они должны помогать друг другу.

– Сай…

– Все нормально. Просто пусть он выкладывает, а потом может уходить.

Отчасти это было из-за препаратов, отчасти за него говорила боль, но Кэт его знала, знала, каким он бывает гордым и злым. И знала, что сейчас, скорее, чем когда бы то ни было, он предпочтет принять весь удар целиком и услышать худшее сразу.

Кирон вздохнул и шагнул поближе к постели. Он протянул руку и коснулся плеча Саймона одним пальцем, легко-легко.

– Послушай, – сказал он. – Тебя многое ждет впереди. Я не знаю и половины, и, как я полагаю, ты сам пока не знаешь. Но сколько бы это ни заняло времени, ты вернешься. Старший суперинтендант, на полной ставке. Как только тебя выпишут. И это не обсуждается, потому что ты слишком ценен, и никаких препятствий у тебя к этому нет. Ты меня понимаешь?

Саймон долго на него смотрел, но потом кивнул головой.

– Ну, больше тут сказать нечего. Сосредоточься на выздоровлении.

– Шеф. – Уголок его рта слегка дернулся.

Кирон кивнул и пошел искать кафетерий.

Кэт улыбнулась. Кирон досконально изучил ее брата. И это имело огромное значение, причем в нескольких отношениях.

Она села рядом с постелью.

– Это настоящая подстава, – сказала она, – просто жутко не повезло. Можно сделать все в лучшем виде, но риск инфекции всегда существует.

– Теперь как есть.

– Хочешь обсудить это со мной поподробнее или оставим это им? Лучше, наверное, так, ведь они эксперты.

– Ты не мой врач, ты моя сестра. Давай остановимся на этом.

– Хорошо. Без разговоров. Но ты знаешь…

– …что ты всегда рядом, если я передумаю? Да, я знаю. Спасибо. И все-таки: я останусь здесь, или меня отправят домой… или что?

– Не знаю, но, скорее всего, тебя выпишут, как только врачи будут уверены, что инфекция под контролем. У тебя довольно мощные антибиотики, и нужно будет принимать их еще пару недель в виде таблеток. Так что, если хирург будет всем доволен, нет никакой надобности тебе занимать койку. Но тебя нельзя отправлять домой.

– Почему?

– Ты боец, Саймон, но тебя буквально перемололо. Сразу оставаться одному в квартире – не вариант. Лучше бы тебе приехать к нам. Я не хочу задерживать тебя даже на лишний час, но мне необходимо удостовериться, что с тобой все в порядке, прежде чем отпустить домой.

– Да, доктор.

Кэт испытала смесь облегчения и беспокойства. Она явно не ожидала, что Саймон мгновенно согласится на все, что она предложила.

– Скажи мне честно… как ты себя чувствуешь? Я имею в виду не боль или неудобства… все это, то есть… Сай, ты потерял руку. Не пытайся отмахиваться от того, как это на тебя влияет… на твое настроение, на твой характер, на ту естественную уверенность, которую ты раньше испытывал в собственном теле. Не нужно хранить все в себе.

Саймон уставился прямо перед собой, и Кэт ничего не могла прочесть на его лице. За дверью – обычный больничный шум. Ей понравились несколько лет интернатуры, когда она работала среди этого шума, но карьера в больнице ее не прельщала, и теперь она была уверена в своем решении больше, чем когда-либо. Пациенты появлялись и исчезали за несколько дней, иногда часов; очень редко возникал шанс с ними познакомиться, и никогда – проследить за их судьбой. Кэт любила работать с людьми. Ни хирургия, ни анестезиология не привлекали ее, во многом из-за недостатка живого общения с пациентами.

– Я не знаю, как буду справляться с этим, пока не пойму, что именно меня ждет, – сказал Саймон. – И что я смогу делать. Слава богу, это левая рука – вот все, что я могу сказать сейчас. Нальешь мне воды?

Когда Кэт отдала Саймону стакан, он посмотрел ей в глаза.

– Но все-таки одну вещь я тебе скажу.

Он не сводил с нее глаз и медленно пил. Кэт ждала, предчувствуя, что это будет что-то важное. Она не хотела подгонять брата и боялась смутить до такой степени, что он откажется говорить. Они часто беседовали, и иногда он говорил ей всякое, время от времени немного открывался, намекал на свои истинные чувства, но она никогда не забывала о том глубоко личном, внутреннем ядре, куда ей никогда не будет доступа. Она научилась уважать это.

Саймон передал Кэт пустой стакан и на секунду сжал ее руку.

– Ты должна выйти за шефа, – сказал он.