Читать книгу Валенсия и Валентайн - Сьюзи Кроуз - Страница 5

Анна смотрит на дверь квартиры миссис Валентайн. Чуть ниже уровня глаз висит слегка запачканная деревянная табличка с вырезанным внизу сердечком и сделанной по трафарету надписью:

В этом есть что-то колдовское, как в пряничном домике старухи-людоедки из «Гензеля и Гретель». Анне и без того здесь не нравится, и надпись только усиливает дискомфорт.

Со старухами всегда так; в их присутствии она чувствует себя неловко. Они непредсказуемы; ей бывает трудно понять, чего от них ожидать, как и чего они ожидают от тебя.

В юности она никогда не была близка ни с одной из своих бабушек – мать ее отца была капризной и своенравной и больше походила на барсука, чем на человека, как внешним видом, так и характером. Она подавляла своим присутствием, вызывая желание спрятаться, и от нее вдобавок пахло уксусом.

Мать ее матери просто была, казалось, до такой степени убита горем, что больше в ней ничего и не было. Что бы кто ни сказал, все только еще глубже загоняло ее в печаль, и утешить ее потом становилось уже невозможно. Да, она была любезна, и они всегда прекрасно ладили, но все равно Анна избегала ее не меньше, чем свою злую бабушку.

О чем говорить с этими унылыми, придавленными жизнью стариками? Анна не знала. О фарфоре? Лекарствах? Ароматических смесях?

Теперь обе ее бабушки мертвы; они умерли с разницей в несколько месяцев – три сердечных приступа на двоих.

Слишком много сердечных приступов, сказала мать Анны, предприняв неудачную попытку пошутить.

И вот Анна стоит у двери другой старушки, которая в любой момент может упасть и умереть. Она объяснила проблему своей матери, заявила протест против работы по хозяйству, сказала, что чувствует себя неловко в роли приходящей домработницы, но мать в ответ поджала сурово губы, так что они сложились в прямую твердую линию, видеть которую Анне доводилось нечасто, и заявила: «Каждый может упасть и умереть в любой момент. Но пока мы здесь, нам всем хочется жить в чистом доме». Мать Анны не любит глупых оправданий.

Анна надеется, что у миссис Валентайн здоровое сердце и она ест много чеснока. Еще она надеется, что старуха не будет злой, но самое главное, что миссис Валентайн не будет все время сидеть в углу и плакать. Со слезами справиться труднее, чем с гневом.

Наконец она стучит. В конце концов, когда-то же надо.

Дверь сразу же распахивается внутрь, как будто миссис Валентайн стояла там наготове и ждала, положив руку на ручку. Может быть, даже наблюдала в глазок. Анна пытается улыбнуться, приподняв уголки рта. И уже понимает, что именно эта квартира – источник той громкой, слегка дребезжащей фортепианной музыки, наполняющей узкий коридор.

– Это вы та девушка? – спрашивает миссис Валентайн. На ведьму она не похожа – в ней ничего нервного, печального или сердитого. Она выглядит никак, словно готова выглядеть какой угодно, но только после того, как удостоверится, что Анна – та самая девушка.

Анна кивает. И тут же лицо старухи разрывается миллионом маленьких бороздок, начинающихся возле губ и поднимающихся к глазам, как трещины в разбитом лобовом стекле. Улыбка расплывается и приводит в движение все ее тело. Все, что есть в комнате. Возможно, улыбку ощущают и соседи, пусть даже не знают, что это такое.

Прежде чем Анна успевает понять, что происходит, она попадает в объятия миссис Валентайн. Хотя на объятия это похоже меньше всего, а гораздо больше – на падение в кресло-мешок, которое много лет хранилось на чердаке.

На чердаке, полном лаванды.

Объятие длится и длится, а когда все же заканчивается, миссис Валентайн хватает Анну за плечи и втаскивает в квартиру. Теперь они стоят у входной двери, как будто Анна прошла первое испытание и нужно пройти еще одно, чтобы проделать остаток пути.

– Вы здесь! – говорит миссис Валентайн с изумлением и почти благоговением, как будто появление Анны – это нечто великое. – Замечательно, э-э… – На мгновение она как будто теряется, и Анна понимает, что старушка забыла ее имя.

– Анна, – говорит она, чувствуя, как ее лицо непроизвольно реагирует на морщинистую улыбку миссис Валентайн и уголки ее собственного рта растягиваются настолько, насколько позволяет более молодая кожа.

– Анна, – повторяет миссис Валентайн, и теперь ее рот сползает набок с выражением, прочитать которое Анна не может. – Да. Конечно. Конечно, ты Анна. – И она улыбается, как будто гордится Анной за то, что она Анна.

Секунду-другую они просто стоят. Потом миссис Валентайн протягивает руку и стучит Анну по макушке, как будто ей нужно проснуться.

– У тебя самые прекрасные рыжие волосы, дорогая. Это натуральный цвет?

– Нет, – говорит Анна, застигнутая врасплох физическим контактом.

– Я всегда хотела это сделать. Покрасить волосы. – Миссис Валентайн оценивающе оглядывает голову Анны. – Пожалуй, мне лучше сделать это раньше, чем позже. Мне восемьдесят семь! Я знаю, что лучшего времени никогда уже не будет. Не хочу быть одной из тех девяностолетних, которые оглядываются на десяток лет назад и сожалеют, что не сделали чего-то, когда были еще достаточно здоровыми и могли… могли… все что угодно. – Она начинает взбивать свои волосы костлявыми пальцами. Волосы у нее тонкие и пушистые, и Анна представляет, как они плывут по коридору клочками, словно семена одуванчика.

– Эти белые, они ведь должны хорошо окрашиваться, правда? Удивительно, почему все пожилые люди не красят волосы во всевозможные сумасшедшие цвета, – продолжает старушка, обращаясь скорее к себе, чем к Анне. – Знаешь, мне нужно… Хочу оставить записку для гробовщика с просьбой, если я до этого не додумаюсь, покрасить волосы, прежде чем он положит меня в гроб, так что, по крайней мере, на похоронах у меня будут рыжие волосы. В любом случае там меня увидит больше людей, чем здесь, – народ слетается на похороны, а не на кофе! Какая глупость. – Говоря это, миссис Валентайн проходит в квартиру, суетливо роется в диванных подушках в гостиной и заглядывает под кучки мусорной корреспонденции, очевидно в поисках ручки. Анна нерешительно идет вслед за ней. – Боже мой, – бормочет миссис Валентайн; ее громкий голос почти теряется в музыке, доносящейся из-за ее спины, – тут полный бардак, но в любом случае ты здесь как раз для этого.

Анна сжимается внутри. Ей кажется неприличным наблюдать, как миссис Валентайн неуклюже бродит по комнате, видеть, как протестующе натягивается ее одежда, когда она наклоняется, чтобы заглянуть под подушки, слышать ее слабое, хриплое дыхание, когда она выпрямляется. С такими, как миссис Валентайн, своеобразными старушками, Анна никогда не сталкивалась в реальной жизни. Она – карикатура на пожилую женщину, но дергается и растягивается не столько нос и рот, сколько ее личность. Ее сущность, а вовсе не голова, слишком велика для тела.

Анне приходит в голову, что она смотрит представление. Нет, миссис Валентайн действительно мила, весела, открыта и общительна, но за всей ее суетливой активностью ощущается отчаяние, как у тех девочек в школе, которые не пользуются популярностью, но очень хотели бы внимания. На самом деле Анна, вероятно, и не заметила бы ничего такого, если бы не видела этого раньше. Миссис Валентайн хочет понравиться ей.

Миссис Валентайн замечает наконец ручку, берет ее и пишет на обратной стороне нераспечатанного конверта.

– Ну вот, сейчас, только напишу. Гробовщику – покрасить волосы. Вот так. Никому не хочется выглядеть невзрачно на собственных похоронах. Хочется, чтобы люди плакали, потому что скучают по тебе, а не потому, что им скучно до слез. – Она пыхтит, кашляет и постукивает себя по горлу, и Анна уже беспокоится, что эти похороны совсем близки, но миссис Валентайн восстанавливает самообладание и тепло улыбается. – Этот гробовщик, он сам все сделает – милейший молодой человек. Мистер, э-э, мистер… Может быть, Бейкер? – Она, похоже, в ужасе от провала в собственной памяти и пристально смотрит на Анну, которая пожимает плечами:

– Я… не уверена, что знаю…

– Боже мой, конечно, ты не уверена. Зачем тебе гробовщик? А вот я уже должна бы уже знать его имя. Он позаботился о многих моих друзьях. Я иногда приглашаю его на кофе – о, дорогая, ты должна с ним познакомиться, даже если он тебе не нужен; он рассказывает такие смешные анекдоты, но почти все свое время проводит в окружении трупов. Нелегко, должно быть, на работе, где твое чувство юмора совершенно не ценится твоими, э-э, клиентами. – Старуха смеется. Сухой, резкий смех звучит как выстрел. Анна вздрагивает от неожиданности.

Миссис Валентайн изучающее смотрит на нее, и на ее лице появляется выражение театральной задумчивости. Следующий акт в ее странной пьесе.

– В твоем возрасте я всегда говорила – сделаю это позже. А потом случилось странное: однажды я проснулась и поняла, что это позже уже наступило. Теперь я живу в той части, которая приходит потом, после позже, когда почти все уже мертвы и ты просто убиваешь время. Это… так непривычно.

– О… – говорит Анна, хотя это не столько междометие, сколько выдох.

Она все еще стоит у двери. Можно было бы развернуться и пойти домой, но тогда мать снова погнала бы ее сюда.

Она оказалась в ловушке между двумя женщинами.

Не то чтобы ей не нравилась миссис Валентайн – она ей очень нравится. Анна немного жалеет старушку и даже испытывает несколько покровительственное чувство – что смешно и нелепо, ведь они познакомились всего пять минут назад, – ей просто не нравятся разговоры о смерти. Она не знает, что сказать человеку, который говорит о смерти, тем более о собственной смерти, да еще так, будто это произойдет прямо здесь и сейчас, без других свидетелей.

Миссис Валентайн жестом приглашает Анну следовать за ней, и она идет, чувствуя себя неловко, как бывает всегда, когда вторгаешься в чужое личное пространство, тем более в пространство человека, которого тебя вынудили представить в гробу. Миссис Валентайн ведет ее на кухню, где на запачканном маленьком столике их ждут две чашки черного кофе и тарелка с печеньем «Орео».

– Садись, дорогая, ты пьешь кофе?

Анна пьет кофе, но пьет его со всевозможными вкусовыми добавками, сливками и сахаром. То есть такой кофе, который лишен вкуса кофе. Кофе нравится ей настолько, насколько это возможно, чтобы сказать, что ей нравится кофе. Она думает о своей матери, заставляет себя улыбнуться и берет стопку карточек с сиденья одного из стульев, чтобы сесть.

– С удовольствием.

Анна смотрит на карточки – с одной из них ей улыбается другая пожилая леди.

– Мои друзья, – как ни в чем не бывало говорит миссис Валентайн и, забрав карточки у Анны, бросает на холодильник.