Читать книгу Валенсия и Валентайн - Сьюзи Кроуз - Страница 8

Она сумасшедшая. Я слышал…

Кто?

Валенсия.

Сумасшедшая? В каком смысле?

Во всех.

Не нравится мне, что таких, как она, допускают здесь к работе.

Лысые головы офисных клонов отражали яркий флуоресцентный свет, механически поворачиваясь туда-сюда. По мере поступления информация передавалась от стола к столу, от соседа к соседу. Возможно, именно поэтому они и отпустили усы – чтобы не приходилось прикрывать рот, делясь секретами. Чтобы у нее перед лицом постоянно было что-то вроде маленького деревца.

Валенсия? Та девушка? Тихоня?

Да! Та, с бегающими глазками. Я слышал…

Кстати, я замечал, что она иногда разговаривает сама с собой.

Вот видишь? Она чокнутая. Мне говорили…

Кто?

Валенсия знала, о чем они шепчутся, что говорят о ней. Это не имело никакого значения.

Никогда раньше ее не видел. Она здесь новенькая?

Нет, она здесь по меньшей мере лет десять.

Я слышал, она кого-то убила.

Она смотрит! Шшш…

– Чего вы сейчас хотите? Вы хотите, чтобы я сообщила вам по телефону дату своего рождения и номер кредитной карты?

Валенсия вернулась к реальности, благодарная звонившей за то, что ее прервали, пусть даже голос в трубке был таким же недобрым, как и те голоса, что звучали в ее голове.

– Да, мэм, – сказала она женщине у себя на ухе. – Чтобы подтвердить вашу учетную запись. – Она вытащила из тайника под столом дезинфицирующую салфетку и начала протирать клавиатуру компьютера – действие было почти такое же непроизвольное, как моргание. В возрасте десяти лет Валенсия посмотрела какое-то телевизионное шоу о накоплении мертвых клеток кожи на предметах домашнего обихода и офисных поверхностях. Тогда же она вышла на тропу войны и с тех пор вела бой с невидимым миром бактерий.

Она не могла сформулировать, почему ей так не нравятся мертвые клетки кожи. Просто иного не могло и быть. Возможно, это была скорее реакция на стресс, чем реакция на нечистоту; за уборкой она успокаивалась, как будто вытирала внутри головы, ненадолго сметая голос. А когда мысли наконец успокоились, Валенсия почувствовала на себе чей-то взгляд. Точнее, взгляд Питера. Ей не составляло труда представить выражение его лица, потому что именно так смотрели на нее все: с интересом и любопытством, а иногда с беспокойством или тревогой.

Валенсия была единственной в офисе, кто использовал перед обедом полную упаковку одноразовых дезинфицирующих салфеток. В этом не было ничего плохого, как не было ничего особенно хорошего в том, чтобы копить на своих вещах все, что на них попадало. Странно было то, что она была одна такая. Да, несправедливо, но раньше ей было все равно.

Теперь ей было не все равно. Она не хотела, чтобы Питер считал ее странной.

Впрочем, он мог считать ее странной или очаровательной в том смысле, в каком считают странной и очаровательной героиню фильма с такой милой штучкой, как ОКР, которой нравится, чтобы все стояло прямо, которая считает ступеньки и придирчиво следит за чистотой в кухне. Такая прелестная голливудская болезнь. Прелестная и полезная. Они могли бы пожениться, и ему не пришлось бы беспокоиться из-за криво висящих на стенах картин.

Но то ОКР длилось только 90 минут. В крайнем случае 120.

Что бы он сделал, например, когда им пришлось бы в четырнадцатый раз возвращаться домой из какого-то далека, чтобы убедиться, что она отключила тостер? Мать однажды сказала, что отключать тостер необязательно, но Валенсия всегда отключала любой прибор, как только заканчивала им пользоваться. В шесть лет она слышала в новостях историю о доме, сгоревшем вместе с собакой только из-за того, что кто-то забыл что-то отключить. Вот только что именно – она никак не могла вспомнить. Тостер? Лампу? Электрическое одеяло? Впрочем, важно было не это, а то, что, услышав эту историю, она взвалила на свои плечи огромную ответственность. Если бы теперь она оставила тостер включенным и он сжег многоквартирный дом, вина за случившееся легла бы на нее.

Питер никак не мог – и не должен был – полюбить особу настолько невротичную. Он заслуживал девушку, которая пожимала бы ему руку, смеялась над его шутками и оставляла включенными все горелки, не принимая во внимание возможные последствия.

Он заслуживал девушку настолько беззаботную, что однажды она сожгла бы его дом дотла. Он заслуживал такую, на чьих руках не было крови.

Валенсия украдкой взглянула на него, но он стоял к ней спиной. В конце концов, он не смотрел на нее – и что? Следовало ли ей испытать по этому поводу облегчение или разочарование?

– Вам нужен номер моей кредитной карты? Номер моей кредитной карты? – Голос, без необходимости повторявший одно и то же, становился все громче. Валенсия заставила себя сосредоточиться.

– Да, мэм.

– А имена и даты рождения моих детей узнать не хотите? А наш адрес и название их школы?

– Прошу прощения?

– А вы не хотите, чтобы я отправила вам всю мою банковскую информацию и данные дебетовой карты? Как насчет того, чтобы облегчить вам задачу и просто прислать чек на солидную сумму? Или вам нужны наличные? Моя машина? Еда изо рта? Я ем бутерброд, леди, вы этого хотите?

– Прошу прощения? Мне просто нужна некоторая базовая информация, чтобы подтвердить вашу личность – для вашей… для вашей собственной безопасности… – Валенсия начала запинаться.

– Да, конечно. – Голос зазвучал быстрее и резче. – Я не дура, а вот вы – да, если думаете, что я на это куплюсь. Вычеркните меня из своего списка, или я позвоню в полицию. Больше не звоните. – В ухе у Валенсии загудел гудок. Вместо того чтобы перейти к следующему звонку, она сняла наушники, сделала глоток кофе и устало посмотрела на птицу на стене.

В глазах птицы застыла насмешка. Как будто она считала само ее существование глупым и бессмысленным. Как будто бабушка изобразила птицу специально, чтобы послать сообщение своей внучке в будущем. Дорогая внучка, твое существование глупо.

Иногда, когда жизнь казалась Валенсии особенно бессмысленной, она невольно думала о том, какой была бы Шарлин.

Шарлин, когда у нее еще была надежда сделаться кем-то, собиралась стать физиотерапевтом. Этот факт упоминался в ее некрологе – она хотела, когда вырастет, стать физиотерапевтом, чтобы «помогать таким людям, как она сама», людям в инвалидных колясках, людям, которым требуется помощь в передвижении. В то время Валенсия, конечно, приняла эти слова близко к сердцу, как обращенные лично к ней – Шарлин не нуждалась бы ни в какой помощи для передвижения, если бы не Валенсия. Ей хотелось встать посреди этих похорон и крикнуть: «Это я во всем виновата!»

Ей хотелось разрыдаться – не для того, чтобы выплакать скопившиеся слезы, а для того, чтобы их увидела мама Шарлин. Чтобы их увидели все, кому Шарлин была небезразлична. Она хотела, чтобы все видели эти ее извинения на лице и на рубашке спереди.

Вместо этого Валенсия сидела молча, выщипывая волоски на тыльной стороне руки, выбрав место под локтем, которое стало напоминать затылок сидевшего перед ней мужчины.

Физиотерапевт. Как это ответственно, жизнеутверждающе и альтруистично.

Валенсия не была ни хирургом, ни социальным работником, ни волонтером в важной благотворительной организации. Она была просто телефонным коллектором.

Отбросы, сказали птичьи глаза. Существительное, наименее ценная часть чего-либо, происхождение: 1250–1300; среднеанглийский. Пример предложения: Сборщики долгов – это отбросы рабочего мира.

Птица была права. Работа Валенсии состояла в том, чтобы звонить людям, сообщать им, сколько денег они задолжали своей кредитной компании, и получать от них платеж. Ее мать считала себя телемаркетером, и Валенсия давно перестала пытаться объяснить разницу между телемаркетером и коллектором – разницу между преследованием людей с целью продать им бесполезный хлам и преследованием людей с целью получить с них плату за бесполезный хлам, который у них уже был. Отличие представлялось важным ей, но не кому-то другому.

Общим у телемаркетеров и коллекторов было то, что их все ненавидели, и, возможно, только это имело значение.

Она оглянулась через плечо на Питера, который разговаривал с кем-то по телефону. Как он оказался здесь? Мечтал в детстве стать коллектором? Питер почесал шею и вытянул ногу. Ноги у него были длинные, и выглядел он как человек, который мог выбирать из множества путей.

Он выглядел умным и спокойным, словно все свое время тратил на то, чтобы стать лучше и изменить к лучшему мир, и отдыхал, просто меняя один жизненный выбор на другой. На одной стороне лица у него собралась группа то ли родинок, то ли веснушек, которые напоминали картинку «соедини точки». Валенсия представила, как берет маркер «шарпи» и идет к нему. В кино решительная и смелая женщина изобразила бы картину на лице коллеги, и это сошло бы ей с рук. «Питер, – сказала бы она кокетливо, усевшись на край его стола, – у тебя на лице настоящее созвездие».

Он смутился бы, а она наклонилась и, продолжая смотреть ему в глаза, соединила бы веснушки прямыми линиями. Он онемел бы от изумления, а она взяла бы его руку и написала на ней свой номер телефона, а затем вернулась бы к своему столу, оставив его в благоговейном оцепенении и в чернилах от маркера. Ее красота и уверенность в себе сразили бы его наповал, и он наслаждался бы каждой секундой этого действа.

Мысль о том, чтобы сделать все это самой – в этом вот теле, с этим лицом, в этом старомодном кардигане и этих брюках цвета хаки, – угнетала и загоняла в депрессию. Питер, наверное, снова свалился бы со стула, пытаясь убежать от сумасшедшей дамы с фломастером. У красивых, современных, модно одевающихся людей другие правила.

Надо перестать так часто смотреть на Питера. В безумном задании Луизы был по крайней мере один хороший пункт: в самолете она так или иначе не будет на него смотреть.

Валенсия еще не определилась с пунктом назначения, но уже выбрала накануне вечером дату путешествия: 3 августа – годовщина смерти Шарлин. Этот день всегда был для нее достаточно тяжелым, так почему бы не провести его в небе, дыша в бумажный пакет?

Валенсия снова надела наушники, передвинула в нужное положение микрофон и, прежде чем подключиться к номеронабирателю, глубоко вдохнула. Экран компьютера мигнул, показав входящий трафик, и она выдохнула. Входящие звонки – когда клиент звонит, чтобы погасить долг, – всегда проще исходящих. Не нужно никого убеждать, что ты не телемаркетер и не мошенница, не нужно переживать из-за того, что ты застала клиента врасплох или позвонила в неподходящее время. Люди звонят ей, когда действительно хотят погасить долг. Она всегда думала, что работа была бы не такая уж плохая, если бы все звонки были входящими – по крайней мере, она не проводила бы дни в ожидании конца смены, а вечера и ночи – в страхе перед ее началом.

– «Уэст-Парк сервис», это Валенсия. Чем я могу вам помочь сегодня?

– Привет. Как дела?

– Прекрасно, – сказала Валенсия. – А у вас?

– Не очень хорошо, – сказал мужчина на другом конце провода. – У меня долг.

– Что ж, с этим я могу вам помочь, – ответила Валенсия. – Вы получили письмо по почте?

– Да. От компании, выпустившей мою кредитную карту, – там сказано позвонить по этому номеру.

У него был тихий голос, и Валенсии показалось, что он молод и нервничает. Ей стало жаль его. Она хотела бы сказать, что тоже не любит разговаривать по телефону. Она начала произносить обязательные слова, но голос неожиданно дрогнул.

– Да, с этим я могу вам помочь. – Чем я могу вам помочь? Чем я могу вам помочь? Да, я могу вам помочь. Чем я могу вам помочь? Помочь. Помочь. Помочь. Из раза в раз она повторяла одно и то же – как монах, как попугай, как заезженная пластинка. Она так часто произносила эти слова, что болели губы, но они были частью ее покаяния. – Во-первых, я просто хочу сообщить вам, что этот звонок будет записан в целях обеспечения качества. Мне нужно ваше имя, номер кредитной карты и дата рождения, пожалуйста.

– Да, конечно, – сказал звонивший, но никакой информации, о которой она просила, не предоставил. Может быть, она говорила слишком быстро.

– Сэр? Ваше имя?

– А, да, Джеймс, – Он, похоже, смутился. – Мейс, Джеймс. Джеймс Мейс.

– Хорошо. – Валенсия ввела имя, и на экране появился аккаунт. Джеймс Мейс, Нью-Йорк Сити, штат Нью-Йорк. – И номер вашей кредитной карты и дату рождения, пожалуйста.

Джеймс Мейс на мгновение замолчал; на заднем плане послышалось шарканье, потом он заговорил снова.

– Да, я только что заметил, что у меня нет с собой бумажника – я записал номер для звонка, а потом забыл, что мне, вероятно, понадобится номер кредитной карты для доступа к моей учетной записи. Извините.

– Ничего, никаких проблем, – сказала Валенсия. – Такое случается постоянно. У вас есть наш номер. Вы можете перезвонить. Имейте в виду, что вам будут ежедневно звонить отсюда, пока ваш аккаунт не будет закрыт. Вы можете решить этот вопрос с одним из наших представителей. Просто не забывайте производить хотя бы минимальный платеж к указанной в письме дате, иначе к счету добавятся штрафы. Мы можем составить облегченный план платежей, или вы можете провести одну-две транзакции – решите, как вам легче.

– Очень хорошо, спасибо, – рассеянно сказал Джеймс Мейс, и она подумала, что он, наверно, так и не запомнил ничего из ее выученной наизусть речи.

– Еще вопросы, мистер Мейс?

Он снова помолчал.

– Э, да, конечно.

– Слушаю вас?

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Валенсия.

– Валенсия, – медленно повторил мужчина. – Надеюсь, вы не сочтете это грубостью… то есть вы не примете меня за грубияна, если я спрошу… Мне просто интересно… такое имя, Валенсия… раньше я не слышал…

– О нет, это вовсе не грубость. Просто моя мать выросла в Германии, и когда она была ребенком, они всей семьей ездили в отпуск в Валенсию, это в Испании, и этот город стал ее любимым местом. Так что…

– Мм, это круто. А вы там были?

– Нет, я не была… нигде, – сказала Валенсия.

– По правде говоря, я тоже, – сказал Джеймс.

– Я действительно нигде не была.

– О…

Возникшая пауза напомнила Валенсии, что она на работе, а на работе она обычно не вела посторонних, не связанных с долгами разговоров. На другие темы она разговаривала только с родителями и Луизой. Был еще тот неловкий случай с Питером. Удивительно, что она еще не разучилась это делать.

– Извините, – сказала она, – но мне придется вас отключить.

Он рассмеялся.

– И вы еще извиняетесь? Извиняться следует мне, ведь это я начал. – Разговаривал он легко и свободно, как будто практиковал это ежедневно с разными людьми. – И это я вас задерживаю. Вряд ли вам нравится, когда люди, с которых вы пытаетесь взыскать долг, начинают заговаривать вам зубы.

– Вообще-то такое случается нечасто, – сказала Валенсия. – Разве что кто-то начинает кричать и угрожает убить. Так что разговор с вами – приятное разнообразие.

– Вас грозят убить? Правда?

– Да. Я же коллектор. Мало кому нравятся коллекторы.

– Хм, это жестоко. Извините.

– Ничего, все в порядке.

– О да, круто. Мне вообще-то спешить некуда. То есть я не стану вас задерживать, но вы можете не отключаться, если хотите немного передохнуть перед следующей угрозой.

– Вообще-то я так и делаю. Спасибо. – Что-то карабкалось вверх по горлу, и Валенсия поняла, что это смех. Поняла и проглотила.

– Круто, – сказал он довольным голосом. – Итак, Валенсия… Давайте посмотрим… о’кей. Чем вы занимаетесь? Как развлекаетесь? С друзьями? Хобби? Автомобили? Домашние любимцы? Керамика?

Он хотел как лучше, но вопрос поверг ее в уныние. Было ли у нее хобби? Друзья? Кроме работы, у нее не было почти ничего. Чтение. Кино. Существование и пассивное потребление развлечений.

В одиночестве.

После окончания средней школы она какое-то время поддерживала связь с немногими подругами, но все они вышли замуж или сделали большую карьеру. Некоторые переехали и бросили ее ради лучших друзей.

Нет, все было не так – в конце концов, им ведь удалось сохранить друг дружку после больших жизненных перемен.

Правда заключалась в том, что ей не нравилось приглашать гостей из опасения, что они принесут с собой микробов, и не нравилось ходить в гости из страха принести микробов к себе домой.

Она читала, она смотрела фильмы, она существовала. Из трех вариантов приемлемым выглядел только один.

– Книги. Да, я много читаю.

– Круто, – сказал Джеймс. – Я тоже люблю читать. В последнее время подсел на биографии, но вообще мне очень нравится научная фантастика. А вам?

Разговор ни о чем. Люди во всем мире ведут такие разговоры каждый день. И даже не представляют, какая это роскошь. А с этим парнем в Нью-Йорке все получается так легко.

– Мм, мне тоже нравятся биографии. – Валенсия кивнула. – И еще мемуары. Рассказы, эссе. Беллетристика. Например, Агата Кристи. Да, кому же не нравится Агата Кристи? Журналы. Люблю листать журналы, даже не читая. По большей части журналы о путешествиях. – Она помолчала. Не слишком ли разговорилась? И добавила негромко, надеясь, что ответила достаточно полно: – Не обязательно именно в таком порядке.

– Ого, – удивился Джеймс Мейс. – Вы действительно много читаете. Когда вы сказали, что читаете, я даже не думал, что вы это имеете в виду.

– Да. – Интересно, что еще она могла иметь в виду?

– Круто, – усмехнулся Джеймс. Он часто произносил это слово.

По колл-центру словно пронесся свежий ветерок. Голос и спокойные манеры звонившего успокаивали даже лучше, чем дезинфицирующие салфетки. Будь такая возможность, она сидела бы и слушала его весь остаток дня. Он мог говорить все что угодно. Мог считать до миллиарда. Декламировать скучные старые стихи о цветах. Повторять снова и снова одно и то же слово, пока оно не перестало бы что-то значить для них обоих. Круто. Круто. Круто. Круто.

– Я должна переключиться, – сказала Валенсия, хотя ей совершенно этого не хотелось. Внутренний голос негромко спрашивал, не пытается ли она подсознательно закончить разговор, прежде чем сморозит какую-нибудь глупость. – Приятно было поговорить. Спасибо.

– О’кей, – сказал Джеймс Мейс. – Я правильно понял, что если не оплачу свой счет сегодня, вы позвоните мне завтра?

– Да, так и есть. Ну, может быть, не я, но кто-нибудь из нашего колл-центра обязательно это сделает. Ваш номер есть в нашем номеронабирателе. Через двадцать четыре часа вам позвонит представитель компании.

– Круто.

– Вот и ладненько. – Что? Она сказала «вот и ладненько»? Произнесла вслух? Да, определенно. Вот и ладненько. Пожалуй, она сильно поторопилась праздновать свой успех в деле обновления разговорных навыков. – В таком случае мы скоро получим ваш ответ. Насчет внесения платежа. Всего хорошего. – Ну вот, подумала она, ты не собираешься назвать его ковбоем?

– Чудесно. Всего вам хорошего до конца смены, – сказал Джеймс.

– Вам тоже. – Тебе тоже, бакару.

Впервые за всю свою карьеру сборщика долгов Валенсия дала отбой с неохотой.

Она почти не заметила, как номеронабиратель перешел к следующему, исходящему звонку. Система вывела на ее экран имя и информацию об учетной записи, чтобы она могла видеть, кого спросить и сколько должен клиент.

– Что? – сердито проворчал раскатистый голос.

– Здравствуйте, это Валенсия из «Уэст-Парк сервис». Я могу поговорить с Гарольдом?

– Нет.

– Э…

– Ты можешь повесить трубку, вот что ты можешь сделать. И потом можешь не перезванивать. – У говорившего по телефону был сильный британский акцент, почти как у Джона Клиза, и в какой-то момент она приготовилась услышать что-нибудь нелепое и забавное. К сожалению, он почти наверняка не приготовил ей ничего, кроме оскорблений.

– Э…

– Э… э… э… – Теперь в голосе проступили насмешливые нотки десятилетнего ребенка. – Разэкалась. И это все, что ты можешь сказать?

Валенсия знала, что это риторический вопрос.

– Нет.

– Э… нет… Какой словарный запас. Ты говоришь как дурочка. Я не намерен тратить свое время впустую! И знаешь, что еще? По-моему, ты толстуха.

Гудок задержался у нее в ухе всего на мгновение; затем компьютерный номеронабиратель громко щелкнул, переводя ее на следующий доступный исходящий номер – как обычно, бизнес прежде всего. О том, что такое сочувствие, номеронабиратель не имел ни малейшего представления. Она отключилась и откинулась на спинку кресла, которое громко щелкнуло, заставив ее подпрыгнуть.

– Все в порядке? – спросил Питер; повесив на шею наушники, он с беспокойством посмотрел на нее через плечо. На спинку стула он откинулся лишь слегка, осторожничая и не доверяя его прочности.

Или, может быть, осторожничая и не доверяя ей.

Валенсия кивнула, пытаясь сохранить самообладание. Ей уже больше месяца удавалось избегать разговоров с Питером. Как будто он был знаменитостью, кем-то, кого она часто видела и кем восхищалась на расстоянии, но с кем не общалась. То, что он заговорил с ней напрямую, парализовало ее.

– Компьютер… – пролепетала Валенсия. – Завис. Надо бы выпить кофе. – Она слишком быстро подняла наполовину полную чашку, и горячая жидкость выплеснулась на ногу. Она вздрогнула и опустила чашку на стол.

Питер кивнул.

– Знаете, когда ваш компьютер зависает в июне, это означает, что он ушел в отпуск. – Вид у него при этом был такой огорченный, что она тут же прониклась к нему сочувствием. Она знала, какие чувства отражает именно это лицо. – Старая шутка, – сказал он и быстро добавил: – В отличие от меня. Я не такой древний. – Глаза у него улыбались, даже когда рот кривился, как будто он знал секретный способ выглядеть смущенным, но не поддаваться смущению полностью.

Валенсии хотелось запрокинуть голову и рассмеяться, просто чтобы ему стало легче, но ее сердце билось где-то в горле, и она боялась, что смех будет больше походить на рыдание, поэтому сдержалась. И только выдавила улыбку.

Он снова несколько раз кивнул и наконец перевел дух.

– Мне, наверное, надо бы… – Он указал на свой компьютер.

Валенсия поймала себя на том, что тоже кивает и ее руки сложены, как будто она молится.

– О, – сказала она, словно ей в голову внезапно пришла важная мысль, – я кое-что забыла. Мне нужно… – Она указала себе за спину и, продолжая кивать, поднялась с кресла. Волна печали захлестнула чувство унижения. Она торопливо зашагала по проходу. Куда? Это не имело значения. Питер наверняка никогда больше не заговорит с ней.

Может быть, никто и никогда больше не заговорит с ней. Может быть, кассиры в продуктовых магазинах будут настороженно смотреть на нее, пробивая чек, и кивать, вместо того чтобы пожелать хорошего дня, а знакомые будут покровительственно улыбаться, проходя мимо нее на улице, вместо того чтобы пригласить на кофе, и Питер никогда больше не повернет свое кресло в ее сторону, и она проведет остаток жизни, задаваясь вопросом, оглохла ли она или ее просто игнорируют.