Читать книгу Конструирование социальных представлений в условиях трансформации российского общества - Т. П. Емельянова - Страница 7

Сегодня можно смело утверждать, что исследования социальных представлений успешно развиваются как интенсивно, так и экстенсивно, причем для объединения и коммуникации их исследователей созданы адекватные институциональные рамки. Начиная с 1992 г. каждые два года в разных странах с большим размахом проводятся международные конференции по социальным представлениям, учреждена Ассоциация по их изучению, действует Международная информационная сеть исследователей, причем география исследований постоянно расширяется. Внешние причины привлекательности концепции социальных представлений достаточно очевидны: это использование научного языка, общего для различных социально-психологических школ, социальная актуальность и злободневность эмпирических исследований, плюрализм в операционализации самого понятия, возможность установления связей с другими социальными науками. Между тем кажущаяся «понятность» и «определенность» этого подхода, «легкость» следования ему на поверку оказываются только видимостью, в то время как на практике возникают разночтения методологического характера.

Бурные дебаты по поводу методологического статуса концепции социальных представлений, начавшиеся в 80-х годах XX в. после первых публикаций работ Московичи и его коллег на английском языке, не утихали до конца 90-х. Но стоит заметить, что полного взаимопонимания по этому вопросу так и не было достигнуто. Сформировался лагерь апологетов и сторонников концепции, в их числе такие видные социальные психологи вне Франции, как У. Флик, В. Вагнер, И. Маркова, А.-М. Де Роза, М. Огустинос, Р. Харре и Р. Фарр, который одним из первых поддержал идеи Московичи в Великобритании, и другие ученые. Полемика началась с выяснения статуса феномена и понятия социального представления в научном пространстве традиционной социальной психологии: шла работа по соотнесению и сопоставлению социального представления с аттитюдами, стереотипами, схемами, предрассудками и другими социально-когнитивными феноменами. Вердиктом критиков, настроенных на обновление социальной психологии, был вывод о промежуточном статусе концепции социальных представлений в континууме когнитивизм-конструкционизм (см., напр.: Augoustinos, Walker, 1995). Параллельно с конца 1980-х годов завязалась полемика сторонников концепции социальных представлений с разработчиками британской и американской версий конструкционизма на предмет принадлежности теории Московичи к этому направлению. При этом если Харре считал теорию социальных представлений плодотворной и новаторской, то разработчики дискурсивной психологии Дж. Поттер и И. Литтон (Potter, Litton, 1985) поначалу заняли позицию отрицания ее принадлежности к конструкционистской парадигме, рассматривая феномен социального представления как рядоположенный с аттитюдами, схемами и т. п. (подробно об этой дискуссии в параграфе 3.2,). Герген, со своей стороны, также критиковал «репрезентационизм» как версию социально-когнитивистского направления.

Такая противоречивость в оценках со стороны признанных во всем мире специалистов заставляет задуматься о причинах неоднозначности рассматриваемой концепции. Можно предположить, что различные критики ориентируются на разные течения в рамках огромного массива исследований социальных представлений (см. об этом: Емельянова, 2001). Следует учитывать, что за более чем сорок лет существования концепции произошла ее значительная экспансия в смысле географии исследований, а также наметились заметные расхождения в трактовке положений, высказанных Московичи в 1961 г. Это, в свою очередь, стимулировало появление нескольких влиятельных направлений развития методологии исследования социальных представлений.

Если вернуться к актуальному ныне континууму когнитивизм-конструкционизм, можно сказать, что сотни работ, которые выносятся на международные конференции по социальным представлениям (а к нынешнему моменту их состоялось уже семь), ориентированы на исследование содержания и структуры представления исходя из идей Ж.-К. Абрика о ядре и периферии представления. Такая удобная для анализа операционализация понятия привлекает исследователей своей прозрачностью и практичностью, но делает концепцию вполне когнитивистской. Это и понятно: ведь еще в конце 1960-х годов Абрик, один из первых последователей Московичи, а также сам Московичи с соавторами проводили экспериментальные исследования представлений о партнере, задаче и конфликте в ситуации игры (Abric, 1967). Именно в рамках этой методологии, диктовавшей подход к представлению как к феномену, во-первых, индивидуально-психологическому, и, во-вторых, рождающемуся в ситуации непосредственного взаимодействия, зародилась идея о ядре и периферии представления. Уже в начале 70-х годов работы Абрика были изданы на английском языке и, таким образом, еще до появления англоязычных версий работ Московичи и Жодле в научном сообществе сложилось определенное мнение о подходе в целом. Как феномен индивидуально-психологический, репрезентирующий конкретную ситуацию в сознании участника игры, социальное представление действительно соотносимо по эпистемологическому статусу со схемами и аттитюдами. Опубликованная в начале 80-х годов на английском языке статья Московичи «О социальных представлениях» в книге, изданной под редакцией Дж. Форгаса (Moscovici, 1981), статья «Грядущая эра социальных представлений» (Moscovici, 1982), и особенно коллективная монография «Социальные представления», изданная в Великобритании, в которую вошли статьи Московичи, Фарра, Милгрема, Абрика, Жодле и др. (Social representations, 1984), вернули понятию социального представления то содержание, которое первоначально вкладывалось в него в программном исследовании Московичи «Психоанализ, его образ и публика» (см. об этом подробнее: Емельянова, 1985; Донцов, Емельянова, 1987).

Но существование разных течений в рамках концепции социальных представлений – не единственная причина неоднозначности ее восприятия психологическим сообществом. Сам понятийный аппарат теории вызывает критику, прежде всего, со стороны дискурсивных психологов: начиная с самых первых критических выступлений, они отмечали в нем «черты когнитивизма» (Potter, Litton, 1985), которые обнаруживаются в понятиях иконической матрицы и фигуративного ядра. В последующих полемических рассуждениях Поттер в соавторстве с М. Биллигом обращают внимание на процессы якорения и объективации[1], которые находятся «в прямом противоречии с утверждением Московичи о том, что представления развиваются в “непрерывном журчании” повседневного разговора. Если якорение и объективацию рассматривать как фундаментальные когнитивные механизмы, тогда теория социальных представлений будет дрейфовать к когнитивному редукционизму» (Potter, Billig, 1992, р. 15). Критики, правда, допускали, что объективация социального представления может интерпретироваться «социологически», а не когнитивно, поскольку в противном случае «возможен риск, что внимание будет направлено скорее на интрапсихические когнитивные события, чем на характеристики спора и конфликта, имеющего место в рамках разговора либо текстов других символических медиа, распространяемых посредством различных социальных практик» (ibid.).

Именно инициированные этими публикациями дискуссии, длившиеся не менее двадцати лет, на наш взгляд, инспирировали возникновение новых идей в рамках рассматриваемой концепции (см. об этом в параграфе 3.2). Во второй половине 90-х годов начинает заявлять о себе направление, разрабатываемое австрийским сторонником теории социальных представлений В. Вагнером, который делает акцент на конструкционистской составляющей этой теории. В условиях поляризации мнений относительно парадигмальной принадлежности концепции социальных представлений мы будем придерживаться позиции Вагнера и Флика, считающих, что конструкционистский потенциал этой концепции очень высок. Идея о социальном конструировании знания, имеющего историческую обусловленность, с самого начала существования концепции занимала центральное место в текстах Московичи. Другое дело, что рассматриваемая концепция представляет собой особое направление социального конструкционизма, по многим методологическим позициям отличаясь как от подхода Харре, так и от подхода Гергена.

Первое и главное отличие между этими подходами, определяющее все другие различия, состоит в понимании механизма выработки нового знания: знание вырабатывается в контексте широко понимаемого общественного взаимодействия людей, содержание которого фиксируется в текстах СМИ, политическом и других видах дискурса. Субъектом, носителем этого знания являются не отдельные индивиды, а большие социальные группы. Основной исследуемый феномен общественного знания – социальное представление – вырабатывается группами в ситуациях дефицита информации и разного рода угроз, тем самым выполняя важные социальные функции. Таким образом, теория Московичи в конструкционистском лагере стоит особняком как в плане понимания взаимодействия и его субъектов, так и феноменов знания, которые здесь исследуются большей частью в макросоциальном контексте, в отличие от подходов Харре и Гергена, ориентированных на микросоциальный процесс взаимодействия.

Тем не менее, в концепции Московичи с самого начала (и значительно раньше, чем в теориях Харре и Гергена) была решена задача обновления бихевиористской и когнитивистской социальной психологии, поставлена и разрешена проблема активности социального познания в выстраивании версий реальности (которыми и являются социальные представления), а также проблема относительности и исторической изменчивости знания. Небезынтересен, на наш взгляд, и вопрос о том, на какой теоретической базе осуществлялась постановка всех этих проблем, в целом аналогичных тем, которые решались в рамках британского и американского конструкционизма. Как утверждает Московичи, такой базой послужила для него французская социологическая школа. На первый взгляд, это выглядит вполне логичным и закономерным: французская социологическая традиция порождает во Франции современную социально-психологическую концепцию.

Но, думается, идея о непосредственном выведении методологии концепции социальных представлений из дюркгеймовского «социологизма» не вполне соответствует истине. Безусловно, влияние французской социологической школы на концепцию Московичи ощущается не только в заимствовании им центрального понятия «коллективные представления». Дюркгейм, как верный продолжатель традиции Конта, выступал, прежде всего, против психологизации социальных наук, последовательно проводя принцип «социального реализма»: общество – это реальность, существующая независимо от составляющих его индивидов. Для Дюркгейма психологизация, т. е. декларирование примата индивидуального сознания над коллективными представлениями, – недопустимая редукция высшего к низшему. У Московичи эта мысль выражена достаточно определенно: «Невозможно объяснить социальные факты исходя из психологии индивидов» (Moscovici, 1999, р. 84). При этом Московичи солидаризируется с Моссом, который противопоставляет эту точку зрения представлениям, доминирующим в Англии и Германии (ibid.). По Московичи, реальность социальных представлений – это не индивидуально-психологическая, а социальная реальность, которая конструируется в микро- и макросоциальном взаимодействиях. Как атрибут социальной группы, социальные представления и служат этой группе, участвуя в социальных процессах. Впрочем, здесь уже начинаются различия между взглядами Дюркгейма и Московичи на феномен представления. В социологии Дюркгейма коллективные представления рассматриваются как элемент «коллективного сознания». Корни этого подхода уходят в философию истории Дж. Вико с его противопоставлением общего разума индивидуальному, а также в идеи П.Ж. Прудона о противоречиях между требованиями индивидуального и общего разума как движущей силе истории. Думается, не без влияния этих авторов родоначальник французской социологической школы выдвигал идеи общественной солидарности, социальной интеграции, а также коллективного сознания.

Концепция Московичи существования какого-либо коллективного сознания не предполагает, а социальные представления рассматриваются в ней как ментальные феномены, «разделяемые» членами социальной группы, что придает им статус групповых социально-психологических феноменов. Анализ философских основ социологии Дюркгейма (Емельянова, 1985) позволяет нам заключить, что идеей социального реализма, выразившейся в утверждении примата социального над индивидуальным, и общим центральным понятием «представление» теоретическое сходство концепций Дюркгейма и Московичи практически заканчивается. Действительно, Дюркгейм обычно рассматривается как представитель структурно-функционального подхода в социологии, характерные черты которого во многом могут быть противопоставлены метатеории, заложенной в концепции Московичи.

Дело в том, что структурно-функциональный подход к социальным явлениям, классическим примером которого является ролевая теория Т. Парсонса, предполагал, что участники социального взаимодействия разделяют общую систему символов и значений, относящихся к социокультурной системе ценностей, которая обладает принудительной силой (Абельс, 1999, с. 45). Такой же принудительной силой обладают коллективные представления Дюркгейма. По Дюркгейму и Парсонсу, «социальные факты» заставляют индивидов соответствовать сложившейся в обществе системе норм, статусов и ролей, которые вместе составляют устойчивую структуру. В структурно-функциональном подходе несоответствие индивида требованиям общества признается сбоем адаптации и нарушением социального порядка (там же, с. 42). Теорию Московичи, нацеленную на поиск механизмов изменения социального мышления, скорее можно противопоставить строго нормативному структурно-функциональному подходу.

Этот вывод заставляет нас идти дальше в поисках корней французской социально-психологической концепции. Развитие национальных традиций социологии, заложенных в работах Дюркгейма, Мосса, Леви-Брюля, Хальбвакса утверждается Московичи как характерная черта его подхода (Moscovici, 1999). Между тем, нам кажется, что концепция социальных представлений аккумулировала гораздо более широкий спектр идей, чем тот, что заимствован ею из французской социологической школы. Так, хотя Московичи нигде прямо не говорит о методологическом родстве своей концепции с феноменологией, нам это представляется бесспорным.

Анализируя рассуждения Московичи, в которых он говорит о сути процесса социальной репрезентации научного знания и делает вывод о том, что «индивидуальные или социальные представления делают мир таким, каким, по нашему мнению, он является или должен быть» (Moscovici, 1976, р. 57), стоит обратить внимание на цитату, которую он приводит в подтверждение своей мысли. Это развернутая цитата из работы В. Келера «Психологические ремарки по поводу некоторых вопросов антропологии», где Келер рассуждает о бытовании научных идей и, в частности, утверждает, что «мало-помалу они стали аспектами такого мира, каким мы его воспринимаем» (ibid.). Известно, что методологической базой гештальтпсихологии была феноменология. Рассуждения Московичи о реконструировании объектов в процессе их репрезентации, при котором «создается впечатление “реализма”. материализации абстракций» (ibid., р. 56), весьма близки, в частности, к идеям социологии знания.

Но это не единственная точка соприкосновения феноменологии и подхода Московичи. В одном из важнейших для концепции Московичи пунктов – при обсуждении путей проникновения психоанализа в общество – он обращается к коммуникации посредством разговора, к коммуникации «неспецифической, лукавой, утонченной и часто определяющей формирование точки зрения, направление поведения» (Moscovici, 1976, р. 97). Для подтверждения мысли о важности этого пути распространения информации Московичи обращается к работе Бергера и Лукмана «Социальное конструирование реальности» (русский перевод см.: Бергер, Лукман, 1995) и приводит из нее следующее высказывание: «Важнейшим средством поддержания реальности является разговорное общение. Можно рассматривать повседневную жизнь индивида в терминах непрерывной работы аппарата разговорного общения, который постоянно поддерживает, видоизменяет и реконструирует его субъективную реальность» (Moscovici, 1976, р. 97). Эта цитата наводит на мысль о том, что Московичи разделяет и общий контекст рассуждений Бергера и Лукмана, состоящий в утверждении первостепенного значения разговора для формирования и поддержания основных элементов социальной реальности (Бергер, Лукман, 1995, с. 247–251). Подобная специфически интеракционистская идея очень созвучна тому, как Московичи рисует логику проникновения научных психоаналитических идей в обыденное сознание. По этому вопросу Московичи гораздо ближе к Миду и Блумеру, чем к Дюркгейму и Парсонсу. Согласно первым, общественная жизнь представляет собой непрерывный процесс взаимного согласования действий членов этого общества (Абельс, 1999, с. 53). По Миду, действующий субъект создает свой социальный мир в процессе коммуникации с другими людьми, а социальный порядок при этом есть не что иное, как имманентный процесс изменений, и в его формировании люди участвуют как свободные творцы (там же, с. 42–43).

Интерпретируя методологию концепции социальных представлений, Маркова (Markova, 2000) подробно рассматривает истоки диалогической эпистемологии, к которой она относит и традицию исследования социального представления. По ее мнению, предшественниками Московичи являлись Мид, Бахтин и неокантианские религиозные философы (ibid., р. 424). Близость методологии концепции социальных представлений к интеракционизму и феноменологической традиции подтверждается не только ссылками теоретиков концепции, но и мнением независимого американского аналитика, одного из тех, кто еще в 1970-х годах проявил интерес к новой французской концепции. Это И. Дойчер, видный американский социолог и социальный психолог, написавший предисловие к первому англоязычному изданию коллективной монографии по социальным представлениям (Deutscher, 1984). В своей статье, также вошедшей в это издание, он проводит тщательный анализ теоретико-методологических оснований как дюркгеймовской социологии, так и неодюркгеймианской (как он ее называет) социальной психологии Московичи именно на предмет сопоставления их позиций, и находит в последней больше общих черт с символическим интеракционизмом, чем со структурно-функциональным подходом Дюркгейма. Первое, на что Дойчер обращает внимание, – это именно трактовка Блумером реальности: «“мир реальности” существует только в человеческом опыте и он появляется только в той форме, в которой человеческие существа “видят” мир» (ibid., р. 94). Эта позиция, унаследованная феноменологической социологией, близка, как мы видели, и Московичи.

Дойчер также отмечает «неортодоксальную методологическую позицию Московичи, которая сходна с позицией интеракционистов. Он разводит верификацию и открытие в науке, предпочитая открытие. Интеракционисты склонны избегать верификаций теории и стремятся к тому, что Глазер и Страус называли “заземленной теорией” (Glaser, Strauss, 1967). Такая теория основана на прямом эмпирическом наблюдении социального феномена. Она опирается преимущественно индуктивную логику, а не на дедуктивную, предполагающую проверку теории» (ibid., р. 97). Это наблюдение представляется нам очень важным,

тем более, что именно здесь прослеживается общность концепции социальных представлений не только с символическим интеракционизмом, но и с современной дискурсивной психологией, также ориентированной на «индуктивную логику» в своей методологии (Potter, 1998, р. 240), и с социальным конструкционизмом Гергена, который выдвигает особую теорию, специфическую для социальных наук – генеративную теорию (generative theory), «бросающую вызов общепринятым взглядам и утверждающую новые направления действия» (Gergen, 1982, р. 11). Касательно же заимствования Московичи понятия «социальное представление», думается, смело можно согласиться с высказыванием Дойчера: «Заимствовать единичное понятие, в изоляции от его контекста, не значит использовать его согласно традиции» (Deutscher, р. 98).

Можно сказать, что тенденция к релятивизму, отсутствие определенных онтологических ориентиров, идеи построения социальной реальности в процессе взаимодействия, с одной стороны, и, с другой стороны, критическое отношение к гипотетико-дедуктивной методологии, сближающие интеракционистские направления и концепцию социальных представлений, наводят на мысль об их принадлежности к одной и той же парадигме.