Читать книгу Квир 2 - Та - Страница 4

За те месяцы, покуда ей чувствовалось, что нужно дать организму передышку и выдержать паузу в семейных разговорах, Далла занялась иной деятельностью. Мэтью нужно было усыновлять. Алекс, конечно же, оформила документы неправильно. Впрочем, никто не переживал на сей счет, осознавая, что хода назад не будет. Ли первое время ничего не хотела. Впала в депрессию. Потом, через месяц, способна была только хандрить, горстями все это время принимая таблетки. Перестала ходить на работу. Далла похлопотала и устроила липовый больничный, благо, что подобное сделать проще простого не только за деньги, а чисто по-человечески поговорив с нужным врачом. То, что это стало подсудным делом и что врачи в нынешнее время больше не имели поблажек, полностью став подчиненными военных, все равно не действовало. Гуманность, человечность, сострадание и прочие светлые людские качества никогда никакими запретами не выбить из людей толковых.

Джареду пришлось самому ехать в офис, и лично договариваться о том, чтоб Ли отпустили сначала на больничный, потом в отпуск без разбирательств и уж тем паче без увольнения. Далла в это время боролась за их семью, за свое здоровье, за Мэтти, который просто был в панике от того, что Алекс нет, а Ли снова не встает с постели.

В итоге Далла психанула и решила сама поставить точку на всей этой истории. Поговорила с Мэтти лично, забрав его как-то вечером спать к себе в постель, ибо Ли так и спала в детской. Попыталась объяснить то, что Алекс не может иначе, что ей нужно заняться карьерой, что она вышла замуж за человека, которого не может представить семье. Мэтти ничего не понимал из ее объяснений. Он не плакал, не нервничал, словно воспринял новости так, как не о себе, не о его маме, не об их семье. На второй и третий разговор все повторилось, а потом он забылся на время и покуда не увидел Алекс по телевизору, все еще оставался словно в неведении, что мама ушла насовсем.

Конечно, потом были и слезы и мольба свозить его к ней. Правда, только единожды, когда наконец прояснилось в его уме новое знание. Но, к тому моменту и Далла и Джаред уже поговорил с ним на эту тему столько раз, что слов и успокоений у них не осталось, закончились доводы да уговоры. Но и мальчик понимал отчасти, как и все дети, давно подсознательно чувствуя, на сколько мама отдалилась за последние годы, перестав быть на пьедестальном месте. Как человек может оставаться в центре внимания, если его нет на виду? Понятно, что все только и говорили об Алекс, ничуть не принижая важности ее существования в семье, не смотря на отсутствие. Но по факту же не было ее во время его радости от достижений или во время кошмаров по ночам, ее не было во время простуд и болезней, только по большим праздникам – не чаще. Мэтти сам уже отдалился на столько, на сколько было возможным и чувствовал свою зависимость от новых людей, окружающих его двадцать четыре на семь. Он не называл Джареда отцом, но чувствовал приблизительно так же, как чувствовал порывы к Далле, и уже даже к Ли. Вопросы о матери всплывали в сознании, но ответы на них не давались его понимаю и он все никак не мог понять, почему она по прежнему не может приезжать к ним хотя бы по праздникам.

Потому, Далла и взорвалась, когда уже не могла спокойно реагировать на его абсолютно спокойные вопросы, повторяющиеся снова и снова на все лады. Ей нужна была поддержка! И как-то утром, как только Мэтти вышел с Джаредом в спортзал, она прямиком направилась к Ли. Та спала, выронив из руки листок. Конечно, Далла развернула его и прочла:

Бу! – кричит гроза во тьме,

Ветром клонит волю.

Что мне видится в себе

– от себя не скрою.

Тяжко бремя мною быть.

Тяжко быть иною.

Но зато меня любить

Так легко порою!

Я талантлива, умна

И светла душою.

Но несправедливость я

Не стерплю. Завою!

Так завою, что огнём

Всё кругом покрою.

Не спасётся никто в нём,

Умерщвлю, зарою.

Рада бы добрее быть

Только быть собою

– главный смысл, чтобы жить,

Прочее – пустое.

Далла дочитывала с трясущимися руками, кипя негодованием и так распаляясь, что вытащила жену из детской кровати не разбудив:

– Я сожгу эту машинку к чертям, лишь бы ты не вернулась в прежнее положение! – с ходу кричала Далла, пиная детскую кровать, чтоб не выплеснуть это на саму Ли.

– Пожалуйста, тише… – мучилась Ли от яркого света, от громкого тона, от резких телодвижений.

– Сейчас я тебе покажу, что может значить слово «пожалуйста»! – рычала Далла и толкала, упирающуюся Ли под руки, в сторону двери, затем в направлении коридора и ванны. Там, уже насадив и ей и себе кучу синяков, она все же запихнула супругу под душ прямо в сорочке. А включив холодную воду, взялась за шампунь и из бутылки облила им Ли с головы до ног. Та визжала, но сопротивлялась с трудом, ибо в последнее время практически не ела. Далла молчала долго, до боли закусывая губы и пытаясь справиться с Ли и заодно со своим бешенством, но потом, от боли душевной и физической, ибо они дрались не щадя друг друга, закричала:

– Ты не смеешь бросать меня одну в этом дерьме!

– Одну…?

– Мы не ПУСТОЕ! – цитируя стихи, срываясь на хрип, кричала Далла. – Нет! Не-е-ет! Джаред из кожи вон лезет, чтоб поддержать тебя, меня и Мэтти! Но, ты, как и все эгоисты на свете, забываешь, что он тоже потерял троих детей! И ему поддержка нужна не меньше, чем нам с тобой!

– Перестань… – пыталась отплеваться Ли от пены, которая просто была на пол ванны и катастрофически быстро поднималась все вверх и вверх.

– А Мэтти? Ты же так боролась за него? Так старалась влюбить в себя, мечтала сама в него влюбиться… Я не верю, что все это напрасно! Мы нужны ему сейчас, как никогда не будем нужны во всей будущей жизни! И только от нас зависит, озлобится ли он на мир, возненавидит ли себя или Алекс, примет ли удар стоически или сдастся навсегда??? – Далла рычала и пыталась помыть Ли, прекрасно понимая, что делает больно.

– Мы… я… – мычала да мямлила Ли, но Далла взявшись за лейку покрепче просто наставила ее в лицо жене и не убирала, пока Ли не встала в полный рост…

– Так есть в тебе еще силы? – дьявольски захохотала Далла. – Запрыгала как уж на сковородке! Если надо, я тебя не только отмою, любимая, – буквально остервенев, она бросила лейку и скрутив руки Ли, усадила ее обратно в ванну, – я намылю тебе и рожу, если это поможет!

Далла сама не знала на сколько далеко зайдет. Она уже полностью перестала себя контролировать, поддавшись сильным чувствам огорчения и обиды за все потери и боль, случившиеся с ними в последнее время. Она не винила во всех их горестях Ли, но не понимала больше, как та может сдаться и забить на семью. Если бы в драке они не сорвали настенный шкафчик, когда Ли пыталась снова вылезти из ванной, Далла бы не успокоилась до тех пор, покуда не добилась бы своего. Но, когда шкаф рухнул, она словно получив первую пощечину в жизни, отрезвела. Ли по-прежнему двумя ногами стояла в ванной, вся мокрая, растрепанная, в пене, под которой уже не было понятно, на сколько порвана ее одежда, а кровь стекала струйкой в двух местах – на щеке и плече. Если бы Далла знала, на сколько разойдется, обязательно постригла бы ногти. В ее планы не входило обижать любимую так, она хотела только перестать попустительствовать затянувшемуся унынию и безразличию ко всему. Депрессия не смертельна, она не неизлечимая болезнь…

– Ли… – вдруг заревела она, даже не пытаясь снять с ноги больно ударивший ее шкаф, в котором явно побились стеклянные полки. Голень и ступня тоже были разодраны в кровь, но благо просто зажаты да поцарапаны, а не переломлены тяжестью шкафа.

– Прости меня! – зарыдала и Ли. Она кинулась помочь супруге и с того движения все переменилось. Скандал и драка так же неожиданно, как и начались, превратились в прелюдию. Секс не то, чтоб логически вытекал после взрывного негатива в их паре, но имел место быть в истории раз в пятилетку. Далла всегда говорила, что это не уважительно друг к другу, но человеческое создание столь просто устроено, что всегда поддается порыву чувств. И сейчас они, спутав страх потерять друг друга с не отбрасываемым желанием воссоединения вопреки случившемуся, конечно, растворились в бурлящих от нежностей до страсти ласках. Секс принес больше боли, чем удовольствия, но оргазма по очереди они все же достигли. Сначала Далла довела Ли до финиша, прижав ее к стене спиной и энергично без остановки лаская только клитор до тех пор, пока Ли не обмякла. Оргазм был быстрым, бурным и закончился снова слезами. Далле пришлось отвлекать Ли, положив ее руку на свою грудь, и сжав сразу своими и ее пальцами. Она не желала разрядки в буквальном смысле, но знала, что так Ли сразу успокоится, ведь Далла еще никогда не просила этого сама. И, конечно, сей жест был оценен по достоинству – Ли тут же перестала рыдать, а неожиданно взяв все в свои руки, развернула Даллу спиной и прижала грудью к стене. Сдернув с нее домашние штаны, которые теперь тоже были мокрые и в пене, она следом сдернула и трусы. Сжав по очереди ягодицы любимой до очевидной боли, которую сама как эхо ощутила внизу живота горячей волной, она нырнула рукой между до самого клитора. Ли не намеревалась проникать в Даллу, но почувствовав на сколько та мокрая, горячая и приятная, автоматически потянулась в глубь к манящему озеру, перевернувшемуся как из другого измерения, и замеревшему в ожидании ее касаний, чтоб пролиться. Она вошла большим пальцем до упора, одномоментно остальными лаская клитор. И словно нажимая звонок в двери, сообщала о своем визите, пока оргазм не откликнулся на ее звонки. Далла даже не поняла в этот раз, что именно довело ее до острой молнии в сознании и теле, ибо привыкла кончать от воздействия на клитор. Сейчас же, ей показалось, словно, именно большой палец Ли призвал оргазм, вопреки убеждению Даллы, что так – вагинально, она кончать просто не умеет и точка «G» лишь красивое название.

– Я записала вас на собеседование. – сказала Далла через несколько дней за ужином, обращаясь к Ли и Джареду. Ли, конечно, выбралась из постели и пыталась вернуться в нормальный строй. Мэтти, вдохновленный тем, что она перестала «болеть», постоянно был гипер-счастливым! Он радовался всему и словно осознав, что он все же не один, наслаждался бесконечным праздником внимания к себе. Раньше он воспринимал заботы Даллы, участие Джареда и натиск Ли как нечто само-собой разумеющееся, а теперь, когда ему во всевозможных словах объяснили, что мама не вернется, он понял, что и такое бывает. И на фоне поступка Алекс он вдруг по достоинству смог прочувствовать всех остальных.

После его разговора с Ли, когда она встряхнулась и обещала всей семье больше не принимать никаких успокаивающих и снотворного, Мэтти словно подменили. Ли не выбрала тактику Джареда и Даллы, прекрасно понимая, что они будут искать бесконечные оправдания для Алекс. Оправдания того, что можно было избежать.

– Чего ей стоило просто появляться тогда, когда может? Пусть редко, но не совсем же бросать сына? – кипела Ли и никак не могла поверить, что ее Алекс, та самая, которой она так симпатизировала, к которой прониклась и которую допустила столь близко к своей душе, взяла и предала. То, что она предала семью, не столь мучало Ли, в сравнении с тем, что она предала Мэтти. Никакие плюсы ситуации, никакой расчёт наперед с жильем, наследством и новыми родителями для мальчика не могли оправдать Алекс в глазах Ли. А потому она и не могла оправдывать мать перед сыном. Хотя, ни тогда, ни когда-нибудь потом, она ни разу не высказала Мэтью того, что думает о его первой матери. Сказать, что она ни одного дурного слова про Алекс не упомянула – было бы не правдой. Но даже, когда были такие ситуации, когда слова прямо слетали с губ, Ли одергивала себя и замолкала. Хотя в других случаях по жизни она никогда не могла остановиться, если уж начинала. Ей всегда было намного легче выговаривать вслух свои чувства, чтоб не чувствовать себя в клетке. А обида и разочарование, которые ей на память оставила Алексис, до конца жизни грызли Ли изнутри. Простить ее она так и не смогла.

Зато для Мэтью тогда она догадалась сказать единственно важную вещь, которая переменила все его недоумение на новое восприятие действительности их жизни:

– Я всегда буду рядом. Всегда! Слышишь? – сев перед сыном на колени и взяв его за плечи, встряхивала на каждом слове, говоря спокойным и ровным голосом. – Хорошая ли я буду для тебя мать или плохая, но я клянусь тебе вечно быть рядом. – вот и все, что она сказала по этому поводу. Мэтти сначала даже струхнул от такого обращения, лаконичного, холодного и даже грубого. Он ждал продолжения, но не дождался. А потому, то ли с нервов, то ли уже с понимания, что это было единственное, что Алекс никогда не говорила ему и даже не говорила ничего подобного, слова Ли возымев над ним магическое действие просто бросили мальчика на шею женщины. Женщины, которую он называл третьей мамой, которая изо всех сил старалась его любить, хотя это очевидно не сразу получилось, и которая, уже неизбежно завладела его сердцем. До тех слов он упрямился, не признавался себе, не допускал из какого-то недоверия нежных чувств именно к ней. Считал ее слишком красивой и даже ревновал к Далле и Джареду, хотя их к Ли не ревновал вовсе. Он считал ее слишком отстраненной, слишком чужой и это обижало его бессознательно, ранило. Но, сейчас, когда она даже не сказала, что любит его, а просто пообещав никогда не бросать его как Алекс, Мэтти сорвало с петель и он расплакавшись Ли в волосы только и повторял про себя: я люблю тебя, мамочка, я люблю тебя… люблю…

На повседневной или хотя бы праздничной основе он еще долго не говорил этих слов снова вслух, но и даже этого не было нужно, чтоб понять, что лед тронулся и высокая да крепкая стена, пошла трещинами. А это значит, что рано или поздно, она, рассыпавшись под своей тяжестью до основания, падет даже образно, и позже в памяти тоже. А ветер развеет руины ее, да принесет сюда землю, песчинку за песчинкой. На земле прорастет трава, следом цветы, а дальше зеленые да шустрые кусты и вековые деревья. Живность населит этот край, наполнив его пением и стрекотом, рыком и криками. И потечет самая обычная жизнь на этих остатках недоверия и непонимания, отчуждения и разногласия, стеснения и ревности, которые, неизбежно исчезнут под натиском нового мира.

С того обещания Ли, Мэтти преобразился и в остальных смыслах. Он упрямо начал повторять, что желает, чтоб мамочка Алекс была счастливой. Словно он взрослый, так трогательно и душераздирающе собранно говорил он о том, что мама всегда мучилась с ним… не знала что с ним делать.

– Играть она со мною не любила. – говорил мальчик итог своих мыслей, которые все домашние пытались развеять, отвлекая его от горьких раздумий. Но, он всяко невпопад замечал неожиданно вслух раз от раза:

– Она только и радовалась со мною, когда на льду я новое что-то выполнял. – а после и эти высказывания перестали обдавать всех жаром сожаления да сочувствия, словно только их реакция и побуждала к данным мыслям, но когда угасла, перестала притягивать его воспоминания таким образом. Мэтти начал говорить об Алекс, как о далеком родственнике, который в силу каких-то обстоятельств просто не может их навестить.

– Записала нас на собеседование? Какое? – удивился Джаред, мельком подумав, что Далла хочет куда-то в новое место пристроить Ли.

– Извините, что не посоветовавшись, не обсудив, но просто уж так получилось. Я узнавала о документах, которые нужно получить, чтоб Мэтти усыновить, и разговор сам так побежал, что пришлось действовать на ходу.

– Мы будем официальными родителями? – совершенно спокойно спросила Ли, хотя и немного удивилась, ведь подсознательно считала, что Далла захочет оформить Мэтти на себя.

– А какая разница, кто из нас? – просто пожала плечами супруга, совершенно как раз не раздумывая о том, что подразумевала Ли.

– Мне все равно, кто его запишет в документы, но если нужно, чтоб это был я – согласен. – так же буднично отреагировал Джаред.

– Не все так просто… – почесав ухо, сказала Далла. – Это такой длительный процесс, в котором даже суд неизбежен. Но до того еще нужно многое сделать.

– Расскажешь? – подбирая на тарелке зеленую стручковую фасоль со спагетти, поинтересовалась Ли и всем даже показалось, что этих долгих недель ее состояния зомби, как не было.

– Если все получится с детским домом, то ситуация такая: вы с Джаредом предстанете, как семейная пара. И не важно, что ваши отношения не оформлены. Просто я знаю уже, что к парам там относятся много лучше, да и действовать будет проще. Такая поддержка Ли!

– В чем поддержка?

– Нужно пройти курсы приемных родителей.

– И в чем они заключаются?

– В полноценной работе с психологом, это как минимум. – поджимая губы и кивая, сказала Далла почти самое страшное вслух.

– Я тоже буду должен ходить ко врачам? – спросил Мэтти, внимательно слушая разговор.

– Нет, солнышко, мы тебя оградим от всего максимально. Тебе предстоит только пару раз встретиться с посторонними людьми, и самое сложное – это будет суд, на котором тебе придется выступить и сказать, что ты согласен быть сыном Ли и Джареда. – объясняла Далла.

– Ему не избежать процедуры никак?

– Нет.

– Он же маленький совсем, зачем эта пытка? Наверняка и Алекс придется явиться в суд.

– Я увижу маму?

– Да, дорогой, думаю, мы еще разок с нею увидимся.

– Попросим ее с нами погулять, да??? – обрадовался беспечно мальчик, совершенно не думая о том, что такая встреча будет значить для Алекс. Он, как настоящий оптимист, радовался и цеплялся за любую возможность. От этого всем в комнате стало горько, но Далла прервала минуту взрослого траура, отвлекая на более серьезные вопросы:

– Курсы приемных родителей длятся много месяцев. Обычно это растягивается на три-четыре, чтоб получить сертификат. И это в том случае, что не будет пропусков и вы пройдете с первого раза подготовку.

– Ого, не думала… что так серьезно. – вставила Ли столь спокойно, словно тема работы с психологом не была самой острой в их семье. Ли понимала, что ее состояние требует серьезного вмешательства, как это понимали и остальные, но никто не говорил вслух, что уже пора и откладывать некуда. Возможно, Далла надеялась, что с этим нажимом на важности получения сертификата, Ли вдруг соберется и необходимость работы с психологом лично отпадет сама собою.

– Да, долго. Но, тут нюанс: когда я звонила и разговаривала с куратором, которая и будет вести курс, получилось так, что я сразу вас записала. К ним не дозвониться – целую вечность провисела на телефоне! Мне просто повезло, и я попала в единственный детский дом в столице, где есть ускоренная программа. Вот правда: никто больше не ведет курс в полтора месяца.

– Шесть недель?

– Да. Экспериментальная программа вышла, как когда-то давно было. Но теперь там все строго. Нельзя пропускать занятия. Ни одного. Если пропустил, то ты в своем потоке сертификата с кодом уже не получишь. Придется ждать следующую группу и в нее походить, чтоб компенсировать хотя бы то, что в своей пропустил. Ну, и еще по назначению психолога, конечно. Так получается, если пропустишь раз, время уже удваивается. Зато, даже если не сможете что-то посетить, или пройти какие-то тесты, есть шанс попытаться снова и это все равно будет быстрее, чем идти по обычной программе.

– Мы записаны на встречу?

– Вообще-то – да. Записала я сразу в группу, ибо очень обрадовалась, что дозвонилась и получился такой душевный разговор. Представилась личной помощницей и разыграла сцену, что никак не могу сорвать и не удовлетворить твою, Джаред, просьбу. Куратор девушка и как бы просто вошла в мое положение. Вообще, она очень милая! Сами потом поймете, о чем я говорю… Но, чувствуется, что она профессионал и спуска не даст на занятиях!

– Так мы что, прямо уже в группу попали?

– Да. Но, чтоб избежать лишней волокиты, вам нужно будет пройти собеседование короткое по телефону. А там уже явитесь сразу на первый разговор к ней в кабинет. Это все проходят так и так, официальная работа, записывается все и документируется. Этот проект государственный и обязательный. Никто не может стать приемным родителем, не получив сертификата с кодом. И самое главное, программа бесплатная, она на государственном обеспечении, а потому все очень серьезно.

– Вау. Мы вот так сразу готовы к этому? – немного засомневалась Ли, но только увидев взгляд Даллы, сразу закивала со словами:

– Я согласна, согласна! Все получится, если мы настроимся!

– Вот и славненько, спасибо, что подтвердили! – выдохнула Далла, буквально про себя крестясь не на шутку, что Ли не прокомментировала главной проблемы – на коллективные занятия Ли в другой ситуации никогда бы не подписалась ни при каких уговорах. – Давайте настраиваться!

И Ли настроилась! Такая ответственность, возложенная всей семьей на нее, взгляд Мэтью, который восхищался тем, что за него Ли придется пройти настоящие экзамены, придали ей сил. Депрессия просто слетела с плеч, оставив небольшой осадок на душе, что Далла все решила самостоятельно. Но, тут уж Ли, как бы ни было обидно, не дозволяла себе подобных мыслей, ведь Далла поступила правильно и кто знает, куда бы докатилась она, если бы не супруга. Теперь же, все зависело от того, как она себя поведет. Справится ли, выдержит? Ли понимала, как сложно ей будет работать с психологом, ведь рассказывать о себе или о семье правду она не сможет. А вранье – самое болезненное для Ли, самое мучительное.

– Я смогу! У меня все получится легко! – уверяла она себя по полсотни раз ежедневно перед зеркалом. Ли не давала себе думать о прошлом, об утратах, о некрасивостях мира, в котором они жили, о боли. Она смотрела только вперед и верила, что коли она сделает это для Мэтью, хотя бы перестанет себя винить. Ведь, если удастся все сделать быстро и легко, усыновив его, она точно сможет сказать, что приложила все усилия, чтоб стать ему настоящим родителем. Никакие сертификаты и прочие документы не могли доказать этого. Все было в том, что Ли отдавала, чтоб самой себя называть матерью. Ведь родительство, это всегда жертвенность в каждом дне, в каждом миге, в каждой мысли. Вот только негатива теперь в этой жертвенности для Ли не было. Она видела свет и радость от того, что так распорядилась судьба ее неволей. Есть ведь вещи намного худшие, которые все без исключения делают нехотя и даже преступая через себя, ибо иначе не выжить. Ли считала, что ей наконец-то повезло и она может хорошим поступком чуток осветлить их потемневшую жизнь.

На первом приеме у куратора все было просто. Джаред с Ли нарядились, словно собирались не в театр, конечно, но хотя бы в кино. Психолог, ответственная за их группу, была достаточно молода, буквально возраста Джареда. Симпатична, приветлива, мила. Одевалась просто, даже скромно. Никакого пафоса, пиджаков и брюк со шпильками – обычная удобная одежда. Больше походило, что она приглашала друзей домой на чай. Это подкупало и располагало к ситуации. Ведь, сам визит в детский дом уже заставлял большинство людей попотеть.

Учреждение находилось кслову, очень близко от дома. Не нужно было даже пользоваться машиной. Джаред наметил серьезный ремонт и новый интерьер в салоне, а потому просто сдал машину, решив с Ли поездить своим ходом. Да, времени это занимало больше на часок-другой, но, все решили, что для Ли будут полезны прогулки на свежем воздухе, да и если относиться к дороге, как к свиданию, можно вообще замечательно провести время.

Переписываясь с Ризом, который изрядно соскучился за время отсутствия Нотали, Ли убедилась в желании пройти курс от и до идеально. Он рассказал ей, что знает подобные курсы и сам проходил их по любопытству и даже по необходимости. Это работа не просто с психологом, а работа с группой. С одной стороны, рассказав Ли, как все будет, он убедил ее, что в группе отчасти работать легко, ведь внимание психолога рассеивается и кое-в чем, когда ты не хочешь или не можешь быть честным, увильнуть от нажима проще. Впрочем, Риз рассказывал, что такие психологи и не будут давить насмерть, ведь это не принудительная терапия, а добровольная. Ли обрадовалась тому, что все будет достаточно свободно, но и понимала, что коммуникация с посторонними людьми будет крайне непроста. Может в другой период, когда Ли полна энтузиазма и добра, когда ее любовь к миру хотя бы достигает красной риски положительных показателей выше нуля, было бы и больше смысла идти в люди. Но, времени откладывать и ждать, когда Ли восстановится тоже не было.

– Я буду записывать все почти дословно. Будьте терпимы, у нас большая анкета предварительная на первую встречу, – пояснила Виктория, сидя в маленьком кабинете с одним окошком. Ее рабочая зона была в другой комнате, там они восседали втроем с коллегами. А это было помещение для приватных обсуждений.

До детского дома Ли с Джаредом добирались пару станций метро, потом на автобусе, и еще немножко пешком. Вся дорога заняла час, не больше. Войти им пришлось через парадный вход, что Ли казалось кощунством, ведь она страшилась встречи с брошенными детьми, сразу думая о Далле. Но, как они надумали не состоялось – повезло и никого из детей пара не встретила. Только охранника, уборщицу и дам в отделе по работе с населением встретили они. Кто уж те были по профессиям сложно было определить, но ребята догадались, что они скорее всего и бухгалтера и охошники в одном лице. Плюс, возможно, здесь же выступают местными психологами по работе с детьми, с родителями, да вот еще и курсами занимаются. Позже Вика подтвердила эти догадки, но и успокоила, что без личного желания гости не будут встречаться с детьми, живущими здесь – у тех строгий режим посещений по вызову. Это была радостная и успокаивающая новость!

Ли удивилась, как просто и весело прошло их первое собеседование. Виктория была настроена позитивно и несмотря на то, что ее функцией перво-наперво на этой встрече было выявить уровень честности пары, чтоб знать, как с ними работать дальше, все же она была не предвзята. Видимо, практика работы в подобном месте научила ее не принимать поведение людей близко к сердцу. И, как и подумала Ли тогда, оказалось правдой – Вика много потом рассказывала на их встречах о вранье, уловках, махинациях. Но, она так же и рассказывала другую сторону вопроса, объясняя простым и понятным языком, почему врут приемные родители, почему дети из системы ведут себя ее хуже. Даже здесь, в детском доме, вранье погонялось враньем. Но, когда знаешь причину, побуждающую всех брошенных детей вести себя так, а не иначе, их поступки и слова уже видятся совершенно в ином свете. Каждый, рассуждая на сей счет понимал, что невозможно знать наверняка, как сам повел бы себя, окажись в западне. А ведь, иначе и не назовешь жизненную ситуацию, когда все не в твоих руках, а на воле случая.

Виктория подробно расспрашивала на счет отношений Ли и Джареда. Ребята сразу сказали, что они не в браке, да и не планировали расписываться. Рассказали, что уже десятилетие вместе и их планы друг на друга только крепнут с каждым днем. Посмеялись все втроем, выслушав версии некоторых поступков Джареда и Ли, доказывающих их крепкую привязанность друг к другу, созависимость, уважение, нежность и любовь. Виктория, выслушав такие примеры, хохотала каждый раз, как на юмористическом концерте, и все помечала в многлистовой анкете что-то, качая головой. Ли знала, что ничего дурного она там не пометит. А потом, когда им выдали две копии этих анкет без пометок психолога, попросив честно ответить на все вопросы еще раз дома, она только и поняла, предположив, что же там могла написать куратор о них.

Ничего из опрошенного не вызывало у Ли сомнения перед ответом. Их ложь была только в том, что они не пара, а трио. В остальном же, выступая единым мнением, было легко держаться, притворяясь чуть лучше, чем были ребята в глазах государственного работника, да и для любой организации подобного толка, ведь все структуры нынче были подведомственными военным, а те назидательно регламентировали поведение и нормы обществу. Несмотря на это для себя ребята твердо решили и верили, что ничего предосудительного и незаконного они не делают. Они были обычными людьми, имеющими при рождении право на жизнь счастливую и свободную. Других законов они не понимали, а потому угрызений совести не чувствовали.

Они рассказали про Алекс все, как было на самом деле. Что познакомились с нею несколько лет назад, а посочувствовав ситуации, пригласили в семью. На удивление, ребята ни разу не услышали от психолога вопроса, была ли с ними мать ребенка в каких-то интимных отношениях. Видимо, Вика решила избежать данного уточнения по личным соображениям. Было очевидно, что она в курсе современных перемен в институте семьи. Она ни капельки не походила на такую женщину, которая ни сном ни духом про полиаморию и квир-сообщество. Наоборот, ее взгляд, уверенный и смелый, когда течение разговоров и вопросы вплотную подбирались к этим темам, давал ребятам понимание, что она умышленно дает им знать, что в курсе ситуаций за пределами этого учреждения, но, мол, ее все это не касается и то, как живет данная пара не под прицелом – не ее дело. Получалось, она допускала мысль того, что Алекс может быть их партнером, любовницей и даже неофициальной женою. Но точно сообщала своим поведением, что это не имеет значения. Что она указывала многократно, так это то, что усыновление возможно только в том случае, если ни один из биологических родителей не проживает с ребенком и родителями приемными.

– А что нам делать, если Алекс когда-то передумает и решит вернуться? – напирала на сей вопрос Ли, пытаясь понять, на сколько опасно то, что при проверке у них застанут дома Даллу. Хотя и вопрос про Алекс тоже имел основание быть, ведь поступив единожды столь не красиво, Алекс могла вернуться со словами, что передумала. И Ли понимала, что никто из них четверых Алекс из семьи не погонит. Это было тяжело даже воображать, но Ли не допускала слабости и обдумывала все варианты.

– Ни одна система контроля за приемными детьми не сможет заставить приемных родителей поступать так, как должно. И хотя мы очень тщательно и долго отслеживаем жизнь ребенка после усыновления, я не смогу никогда со стопроцентной точностью утверждать, что даже самая образцовая семья будет без греха. Детских домов осталось так мало, и хотя дети все еще попадают в систему, не ровен час, когда наши структуры перестанут существовать. Брошенных или отнятых по закону детей не миновать – нас просто переинструктируют и переименуют…

– Чем будут заниматься подобные учреждения?

– Жить здесь дети не будут. Столько государств уже сдались под натиском благотворительных организаций, что и Россия вскоре падет. Эта оборона всего лишь оттяжка перед неминуемым исходом. Все пытаются показать, на сколько они важные. Но, программы по поддержке необеспеченных родителей все развиваются и крепнут. Непонятно только, как пристраивать проблемных сирот, у которых никого не осталось и которых никто не может выдержать… Ладно. Это совсем другой разговор. Давайте вернемся к вашему частному случаю! – пыталась скинуть с себя печаль Вика.

– Все будет отлично! – подбодрил ее Джаред. – Все же лучше становится день ото дня…

– То, есть, мы нарушим закон, если, усыновив Мэтти, разрешив его матери вернуться к нам?! – собралась Ли первее всех и вернула разговор по делу.

– Официально вы поступите против закона. Верно. – отвечала Виктория и снова же, глядя ребятам прямо в глаза, не спрашивала дальше, задумали ли они разыграть карты именно таким образом или нет. Но, по анкете дальше еще были вопросы на тему «По какой причине пара решила стать приемными родителями?». И Ли с Джаредом отвечали просто, что когда-то не планировали детей вовсе. А потом захотели и первоначально думали об усыновлении, а потом уж решили пробовать сами. И тут пришлось пересказать ситуацию с беременностями Ли. А следом вытекала история с Мэтти, которого они, конечно, и растили, как сына, вот только не планировали его усыновлять. Необходимость этого возникла сама, чтоб выправить документы и иметь возможность жить спокойно.

– Если такая ситуация появится в вашей жизни, вам просто придется самим выбирать, как поступить, по совести или по сердцу. Понимаю, что выбор в обоих случаях будет непростой и хорош лишь наполовину, но никто не сможет вам насоветовать за вас. Узнай органы опеки, что мать живет с ребенком и с вами, будет серьезное разбирательство и скорее всего и вы и она лишитесь прав на ребенка, а он попадет в систему, как бы глупо это не звучало, и как бы жестоко ни было к самому ребенку, ведь закон есть закон. – дообъясняла Вика на расспросы Ли.

– Есть ли возможность получать на него деньги от государства? – не особо нуждаясь в деньгах, все равно спросила Ли, снова думая наперед и пытаясь вообще разведать все-превсе. – Я узнавала, что приемные родители получают выплаты-поддержку на каждого ребенка. И эти выплаты превышают затраты на содержание.

– Да, это верно. Выплаты есть, как зарплата приемным родителям, например, если оформлено опекунство. А если говорить об усыновлении, то здесь уже ничего не положено и оформляя ребенка на себя, родители берут его обеспечение на свой счет. – отвечала Виктория, снова не спрашивая, хотят ли они усыновить Мэтти ради денег. Словно, и этот вопрос, ее не касался в буквальном смысле. При этом, она не выглядела неосведомленной, не выглядела осуждающей. Как была с искренней улыбкой и сопереживающими глазами, так и осталась. Это очень нравилось Ли. Таких людей редко встречаешь в жизни и счет на подобные знакомства слишком мал, сколько долго не проживи.

– Мы не то, чтобы нуждаемся в деньгах… – начал было Джаред, как и все мужчины, не желающий выглядеть не способным заработать.

– Но, если здраво рассуждать, то было бы здорова, получать что-то на счет Мэтти и откладывать на его взрослую жизнь. Почему нет? – совершенно не оправдываясь, как Джаред, говорила Ли напрямую о неловкой теме. Она не умела стесняться себя, даже в те моменты, когда был повод. И уж тем паче не могла стесняться того, что казалось ей естественным и разумным.

– Вы правильно думаете. – кивала Вика. – Что мешает подстелить соломки, если это даже усилий не требует? У нас будут уроки с юристами, и там вам все подробно объяснят, в каких случаях можно получать выплаты, а в каких нет.

– Я уже из ваших слов поняла, что опекунство нам не подходит…

– Вы не делайте пока скоропалительных выводов. Профессионалы вам все объяснят. А кроме того, к нам на открытый урок будет приглашен гость – мама, которая имеет и своих детей и приемного. Она вам из своей практики все расскажет подробно, без секретов и украшения действительности. Все объяснит. Выслушаете юристов, продумаете все, а потом уж получив сертификат будете решать, как лучше поступить. – вот так бесхитростно и откровенно говорила, предупреждая Вика, намекая, что у ребят может быть свой план, но ей о нем знать не обязательно.

– Тут нужно понимать разницу между опекунством и усыновлением, я правильно понимаю? – спросил Джаред.

– Да.

– И где собака зарыта?

– При опекунстве ребенок остается в базе данных. То пока-что я могу вам рассказать только в общих чертах, но уже сейчас вы поймете: когда начнется суд, матери мальчика придется отказаться от него и он попадет в общую базу детей без родителей. И если вы оформите опекунство, а мы рекомендуем по веским причинам для начала поступать именно так, то вы рискуете тем, что либо один из родителей объявится и будет просить восстановить его права, что в принципе по законам нашего государства вполне возможно даже в самых неприглядных случаях, либо могут появиться другие приемные родители, отыскав вашего мальчика в базе данных. И если их предложение по каким-то соображениям будет лучше вашей семьи, то мальчика могут передать им. Ну, или в пример, если вы поступите неправильно, подведя ребенка или приступив закон…

– Как это? Даже если мы будем растить его, вот так придут служители порядка и скажут – забираем… А мы отдадим?

– Приблизительно так.

– Э-э-э. Стоп. Мы же не говорим о мальчике из системы. Мы говорим о нашем Мэтти… – чуток разнервничалась Ли.

– Да, но он неминуемо попадет в базу данных, как только будет признано лишение родительских прав у его генетической матери.

– Так мы же сразу его на себя оформим. У нас и от матери соответствующие документы есть, что отказывается в нашу пользу…

– Нет. Подождите, мы же не об недвижимости говорим, хотя я понимаю, какие документы вы имеете в виду. Они существуют. И это официально. Но, то еще нужно будет доказать. А суды могут длиться дольше, чем вообще возможно представить.

– Вы нас вроде пугаете, – засмеялся Джаред, тоже вспотев, как и Ли, представив, что его Мэтти попадет в систему, даже просто документально, – но при этом выглядите так спокойно…

– И вы будьте спокойны. Я просто объясняю, как все будет. Не пытаюсь вас запугать, не пытаюсь расстроить или манипулировать. Вы просто обязаны понимать весь процесс, ведь жизнь и судьба ребенка это не наследство передать, понимаете? Он не вещь. – все с той же улыбкой объясняла Виктория.

– Мне нужно покурить. Срочно! – только и сказала Ли, как только дверь детского дома за ними хлопнула.

– Может не стоит?

– Скажи еще, что ты не хочешь?

– Кольян?

– Нет, я хочу сигарету! Крепкую и долгую. Никаких бабских штучек.

– Все так плохо?

– А ты не струхнул?

– Мне понравилось. Да – сложно. Очень. Но, я знаю почему и для кого мы это делаем, а потому кажется, что я совершаю…

– Героический поступок?

– Нет. Конечно, нет. Но, нести добро всегда легче, даже если тяжело.

– В таком смысле я согласна. Только предлагаю стать курящими на время курсов, что бы выдюжить.

– Представляешь, что скажет Далла?

– Я сама себя за это не уважаю, но знаю точно, что буду лучше держать себя в руках, если буду знать, что перед приходом сюда и после я смогу смачно затянуться дымом, а не плеваться огнем на всех и вся.

– Ты справишься, я знаю!

– Спасибо, что веришь в меня. Я тоже знаю, что ради Мэтти смогу. Вот только, чтоб цена не была так непомерна, мне нужна разрядка.

– Секс?

– И это тоже!

– Грушу дома боксерскую повесить?

– Весь такой понимающий, аж тошнит! – пошутила Ли, а сама подумала про Риза. Ей не хватало его язвительности. Особенно сейчас.

– Нам кажется направо? – в этот момент Джаред спросил и махнул в камеру охраннику, открывшему им огромные железные ворота. Таких уже нигде не делали – пережиток прошлого. Но, видимо, все из-за того, что учреждения эти были под снос последние десять лет. Какой смысл было перестраивать? Буквально еще пятилетие и все с законами решиться…

До автобусной остановки дойти совсем немного, но нужно было попетлять по дворикам – детский дом стоял как обычно в центре огромного жилого двора. Для Ли это выглядело странным – ей казалось, что для такого серьёзного заведения нужно намного больше территории и зелени, спортивных и детских площадок и всего сопутствующего, что нужно в детстве. Тут было мрачно, серо, лысо.

– Наши дети учатся в школах и в колледжах. Вы ни за что не отличите их на улице от обычных детей, растущих в семьях. Они так же современно одеваются, увлечены всеми модными гаджетами (у кого на это есть деньги или спонсоры), да и проблемы их очень похожи на проблемы обычных детей. Вот только чуть больше грусти, недоверия, боли. В остальном, они самые обычные дети. – рассказывала на первом занятие Виктория. Большая группа будущих приемных родителей восседала на стульчиках широкой подковой вокруг нее.

– Я всегда думала, что дети учатся в детских домах, что у вас тут и ясли свои, и садик, и школа? – сказала мысли вслух женщина, которая сидела ближе всего к куратору. На круге первого знакомства она рассказала о себе, что всю жизнь работает с чужими детьми – частная няня, занимающаяся только грудничками. Когда дети достигали возраста 2-3 лет, и за редким исключением, четырех, она покидала семью, в которой буквально жила эти годы. Ее звали Алла, а возраста Ли не запомнила, но для себя отметила, что ей около пятидесяти. Алла приходила на занятия в самый последний момент, чтоб ни с кем из группы не разговаривать. Садилась в подкову только тогда, когда и Виктория – то есть, минута в минуту назначенного урока. Одевалась она просто – дешевые джинсы и вечно какие-то вытянутые вязанные кофты. Возможно даже ручной работы. В прошлом шатенка, волосы растрепаны, никакого макияжа. Но, не смотря на внешний простяцкий вид, взгляд ее был самоуверенным и даже надменным. Она была замужем. О супруге говорила просто:

– Он крановщик и привык пол жизни сидеть на верхотуре один. Невыносимее меня, как человек, если коротко. Ребенок ему буквально не нужен, а я усыновить могу и одна, препятствовать он не станет, комиссию я уж как-нибудь смогу убедить. – во второй круг знакомства через несколько уроков, когда всем нужно было более подробно рассказать о себе, а не только про образование, профессию и причину нахождения здесь, когда нужно было приоткрыть присутствующим завесу тайны из личного, поделившись образом жизни или мыслей, Алла рассказала, что не выносит все эти тренинги и изливания. Еле сдерживая себя, она поделилась, что не любит людей, не желает ни с кем общаться и все, что здесь происходит и будет происходить, кажется ей чушью. Она не выплевывала гадости, но была честна в том, что говорила и весь ее вид подтверждал сказанное.

– Я работаю с детьми всю свою сознательную жизнь, у меня почти сорок лет стажа. Что я могу здесь еще узнать? Если бы не сертификат, ноги бы моей тут не было, ибо я сама могу всех присутствующих обучить если уж не родительству, то точно материнству не хуже Вас, Вика!

– Алла, не волнуйся. Ты молодец, что говоришь искренне. И я понимаю, что ты говоришь больше правду, чем нет. Но, наша программа придумана не напрасно. Ты не можешь знать всего, твоя специализация – уход за маленькими детьми. А мы здесь будем разбирать все возраста, от планирования беременности и до совершеннолетия. Ты же не возьмешь ребенка на время, как в случае с работой?

– Нет, конечно.

– Значит ты должна понимать, что даже твой опыт не достигает того уровня, до которого ты хочешь дотянуться. Ребенок, которого ты возьмешь, пусть и в самом раннем возрасте, а я надеюсь тебе посчастливиться найти своего ребенка именно в нужном возрасте, но даже он все равно вырастет и ему будет пять, и десять, и ты застанешь все-все психологические этапы развития и формирования его личности. Не торопись делать выводы о занятиях только исходя из своего отношения к людям и клише о психологических группах.

– Я извиняюсь. Но, я правда считаю, что здесь меня ничего не удивит. Здесь не будет нового!

– Совсем ничего?

– Хотите я расскажу наперед, что про большинство из вас мне уже известно? На основе своих выводов я могу предположить, как закончится этот курс, и кто из вас использует сертификат по назначению.

– Это громкое заявление! – вставила Зара. Эта девушка приходила на занятия одна. Всегда немного опаздывала и садилась в подкову последней. Она была моложе Аллы вдвое, красивее в десятки раз, богаче – в сотню. Впрочем, ее наивысший статус касался любого в группе, ведь она визуально была благополучнее, за некоторым исключением. Зара была психологом и в группе оказалась потому, что писала научную работу по данной теме. Она говорила, что всегда хотела иметь ребенка, но вот замуж она не планирует никогда, а потому ее путь – детский дом. История ее была печальной, но только она и скрашивала впечатление о Заре. Та рассказывала, что детство ее было мучительно одиноким. А при этом нее есть сестра-близнец. Лола такая же красивая и здоровая. Но, ей повезло – мать любила именно ее из двух и более – души не чаяла. А вот Зару на дух не переносила, говоря, что она копия их отца, который бросил мать перед родами. В итоге, не смотря на роскошь жизни, а благосостояние Зары бросалось в глаза с одного движения, та была брошенным и несчастным ребенком, доказывающим, что детям не нужны игрушки и шмотки, шикарные учебные заведения и отпуска в горах – им нужны ласка и забота. Позже, на третьем повторе круга знакомства, уже в районе восьмой встречи группы, Зара раскрылась и на столько, чтоб поделиться информацией, что все новые ухажеры ее матери соблазняли ее, и с некоторыми у нее даже был секс – как месть, как выплеснувшаяся злость от накопленных обид. Все ее рассказы суммарно делали ее лучше в глазах окружающих, а если бы не это, она бы была самой стервозной и неприглядной личностью в этой группе.

Впрочем – в любой группе, ведь подобные коллективные занятия достаточно шаблонны, какая бы причина их сбора ни была и какую бы работу ни вел психолог. Всегда найдется в группе тот, кто будет изгоем, кто будет всеми любим. Кто будет шутом, а кто провокатором на склоки. Кто-то тихоня, удививший всех в самый неподходящий момент. Кто-то бунтарь, не соглашающийся не только с мнением большинства, но и с самим куратором. В любой группе будут люди, держащие флажки с надписями «я противный», «я добрый», «я смешной», «я злюка», «меня нет». Но за этими ролями, которые неизбежно на себя примут даже личности, считающие себя выше театра, есть еще один момент, который так же присущ любой коллективной работе – момент метаморфоз! Ибо в коллективе невозможна статика. Как раз из-за первоначального деления на фракции, позже общая субстанция, в кою вливается каждая капля, вступив в реакцию, выдает в финале нечто новое. Как правило – позитивное, доброе, светлое. И даже если не всегда так, все равно итог будет лучше, чем до эксперимента.

– Я бы хотела услышать твое мнение на счет меня, – сказала Зара, насмехаясь, – чтоб потом окунуть тебя презрительно носом, когда все очевидно проясниться. – тогда Зару никто не знал, но все свое мнение без этих слов о ней уже сделали за опоздание. И хотя сейчас она говорила неприятно и вызывающе, все же большинство поддержали ее интерес, ибо любопытство рождается вперед воспоминаний о наших принципах, кому симпатизировать, а кого отвергать. Потому, все в подкове дружно уставились на Аллу, включая невозмутимую Викторию, которая как гвоздик в стенке, держала наш амулет на счастье, сидя на стуле во главе большой комнаты.

– Хорошо. Зара, ты в первую очередь изменишься в группе до неузнаваемости. Точнее, ты будешь самым ярким примером смены поведения и мыслей из всех нас. Я не уверена, что выдержу и окончу этот курс, – хохотнула Алла, – но, запомните, если уйду, что так оно и будет. Все остальные здесь, словно на своем месте – это их жизненный опыт и не важно, кто захочет потом ребенка из системы, а кто нет. В любом случае, они делают это не напрасно. А вот ты – просто скучающая богема (конечно на этом слове Алла сделала неприятный акцент), которая будет рассказывать своим друзьям и подружкам, как мы тут все ничтожны и противны тебе. Вот только совсем скоро ты поймешь, как была не права. А заодно, передумаешь писать свою диссертацию.

– О, как это самоуверенно! – хлопнув громко в ладоши, неприлично рассмеялась Зара. Ее смех, правда, никто не поддержал, ибо слова Аллы были столь пугающе самоуверенными, что группа задумалась.

– А я? – подняв, как в школе, руку, холодно спросила Ли, смотря на Аллу с удивлением и симпатией, но еще не собираясь той рассказывать о своих выводах. Она помахала пальчиками, словно в приветствие и уставилась не мигая.

– Ты напоминаешь мне Зару. Только отличие в вас в том, что ты не заблуждаешься на свой счет. Сидишь молча, слушаешь Вику, разглядываешь всех нас или свои руки, и думаешь, как бы незаметнее скрыть зевоту. Как и мне тебе не хочется здесь находится на столько, что хоть руку на отсечение, только бы не это. Но, рука тебе нужна, чтоб ухаживать за этим мальчиком, которого вы воспитываете, кто он там, племянник?

– Сын.

– Это мы пытаемся усыновить племянника, – сказала вечно хихикающая Малика – казашка, сидевшая через стул от Ли. – Мы похожи, да? – еще пуще расхохоталась она и все в группе тоже рассмеялись, ведь действительно обратили внимание, что пара Джареда с Ли очень похожа на пару Малики и Артура. Эти двое тоже были не в браке. Артур был типичным армянином, а Малика православной казашкой. Тот еще коктейль. Малика работала при церкви, воспитывала двух своих детей от прошлого брака, и двух детей Артура от его первого брака. Он преподавал какие-то единоборства в спортивной школе и был типичным качком. Немного простоватым и поверхностным, но таким добрым и шутливым, что не мог не нравиться. Малика была под стать ему – хохотушка, затейница и хулиганка. Они были так молоды, что сложно было поверить, что они многодетные, да и родители уже детей-подростков. Их истории были отнюдь не печальными. О своих прежних браках говорили шутя, не больше, чем с легкой иронией. Видно было с первого взгляда, что они влюблены до сих пор, хотя их союзу было уже около десяти лет. Племянника они усыновляли по необходимости – какой-то двоюродный брат Артура бросил всю семью после гибели жены. Четверо детей отправились в детский дом и пара даже не знала о случившемся с племянниками больше года. А как только узнали, полетели за детьми, но младших, всех троих, уже взяла чужая семья, организовывающая частный детский дом. Они получали за малышей деньги и, конечно, ни в какую не собирались с ними расставаться. Малика с Артуром, горевали на сей счет, но говорили, что все еще возможно и если когда-нибудь удастся вернуть малышей, то они и их заберут. Делились, что пытаются найти деньги в долг, заложив все свое имущество, чтоб просто устроить выкуп. А сейчас очень торопятся забрать племянника из системы. Они уже полгода забирают его в семью на гостевые выходные, обеспечивают его одеждой и прочими необходимыми вещами. Подружились очень в новых статусах и с его же согласия проходят сейчас курсы для получения сертификата.

– Мы знаем, что быть приемным племянником уже в многодетной семье, да еще в такой нестандартной, как у нас – может быть и не сахар. Потому, изначально, мы долго разговаривали с Левоном, и не настаивали, не наседали на него с усыновлением. Он сам стал проситься, не постеснявшись… – рассказывала Малика группе.

– Конечно, стал! Мы же все условия ему создали для того, чтоб он так начал просить! Шоппинг, зоопарк, телефон с ноутом, да мы собственных детей так не балуем! У него уже чип есть с нашим счетом на нужды. Конечно, он прямо сказал, ведь ему 14! Надо быть ослом, чтоб не умолять нас об этом. – перебил ее тогда Артур, не зло шутя.

– Да. Но, вы только представьте себя на месте этого мальчишки! – обращалась Виктория к группе, – только что потеряв мать, расстаться с любящим отцом, разлучиться с братом и сестрами! Потом какие-то далекие дядя с тетей, с кучей своих детей, со службами и тренировками! – хмурила брови Вика, а сама еле сдерживала смех! – не обижайтесь, ребята, но так и есть, вы та еще парочка! Вы все, – заглядывала она каждому присутствующему не просто в глаза, а буквально в душу, – представьте себя на месте этого ребенка! – она выждала долгую паузу, покуда все не начали ерзать и покашливать. —Легко ли вам было бы сказать взрослым вслух: возьмите меня себе! Легко? Словно вы экспонат на выставке и просите вас приобрести, или хуже – словно вы товар на витрине, да не качественный, с брачком или б/у, но еще ничего… верно? Это гадко. Не все дети способны сказать такое, хотя прокручивать эти слова будут миллионы раз «Возьмите меня!», «Выберете меня!», «Спасите меня!», «Любите меня!». Я не для примера вам говорю так мучительно, я точно знаю! Поймите, чтоб сказать это вслух, нужна не просто храбрость или наглость! Нет. Нужно доверие к взрослым, которые могут их снова предать, подвести, ранить. Нужно доверие к миру, к самой жизни и судьбе, чтоб сказать такое вслух, понимаете? – Виктория ни одного занятия не проводила, без подобных примеров и уточнений, Ли называла их «погружениями». Как уж у куратора получалось, но все в группе, словно снимали розовые очки час за часом, тест за тестом, встречу за встречей и день за днем! Даже Ли казалось, что она все это знает, все понимает, все чувствует, но теперь она с каждым уроком здесь все больше смотрела на Мэтти без тех самых очков самоуверенности, что ей все известно.

– Простите, вы действительно похожи и я перепутала детали истории. Но, сути это не меняет, – продолжала Алла, глядя на Ли в упор. – Ты мизантроп, но не просто жаждущий плюнуть всем людям в рожу, а тот, который просто тихо готов удалиться и более – никому при этом не помешав. Ты страдаешь, находясь здесь.

– Это правда, – без стеснения сказала Ли. А перекинув одну ногу на другую, продолжила: мне скучно с посторонними людьми, я мучаюсь слушая вас. Но, не потому, что ваши истории или тревоги кажутся мне глупыми или не важными, а просто потому, что я хочу тишины, уюта своего дома, хочу к себе в гнёздышко, к своей стае, понимаете? – Ли уверенно смотрела каждому в глаза, пройдясь по группе взглядом. Ей от искренности на глаза навернулись слезы, в горле был комок, но Ли упрямо продолжала: я никогда не винила людей в том, что они мне без интересны. Это мой загон, мои тараканы. Просто я решила, что сама буду по жизни выбирать, с кем мне общаться, кому улыбаться, а кому нет.

– Ты думаешь, нам всем в кайф проходить через это? – спросила Зара.

– Ты вообще по приколу сюда пришла, – не говори со мной так! – возмутилась Ли и продолжила, уже обращаясь ко всем, кроме Зары, сидевшей напротив: здесь каждый из нас по своей причине, и в большинстве случаев и процентном соотношении, мы все здесь из добродетели, а не в поисках выгоды. Хотя, думаю, никто не станет отрицать, что желание быть родителем – это абсолютно чистой воды эгоизм. Мы хотим править чьей-то жизнью, и не важно на сколько светлы наши помыслы, мол, мы хотим еще подарить любовь, заботу, нежность. По большому счету все равно наперво выступает эгоизм, ведь мы хотим реализовать себя родителями, доказать самим себе, что мы способны на эту щедрость, на эту бесконечную отдачу, на бескорыстную любовь. Потому, может, осознавая это целиком, я хоть и прочувствую ваши истории, все равно буду видеть в вас таких же брошенных и заплутавших детей. Да, вы все взрослые, часть из вас мне в родители годиться, но не утверждайте все равно, что вы повзрослели за этими масками состоявшихся образов, лишних килограмм, самоуверенности. Мы все дети и будем ими до самой смерти. А потому, все наши действия я вижу лишь играми – очередными детскими забавами, которые просто придают чуть больше смысла нашим жизням. И…, – ей пришлось сглотнуть и откашляться, – говорю все это не для того, чтоб возвысить себя над вами – мне все равно, я не ищу величия или признания своей правоты. Наоборот, чем мудрее человек становится, тем больше он ищет истины в себе и отстраняется от социума. А потому, трезво судя о себе самой, я хочу лишь одного – чтоб эта пытка со сдиранием кожи, поскорее закончилась. Ведь как бы мы не подружились и не были все друг другу милы в некоторой мере, я буду счастлива вас больше никогда не видеть. – Ли закончила речь, уронив слезы на сложенные на ногах руки. Джаред обнимал ее, нервно сжимая скулы. Все молчали. – Извините, – пришлось сказать Ли. Она встала и вышла в уборную, прекрасно осознавая, что до закрытия двери, никто не сказал ни слова. Хотя, Вика всегда на подобных изливаниях и слезах подбадривает оратора и что бы те не говорили, она обязательно скажет «молодец, спасибо, что открылся».

Когда Ли вернулась через десять минут успокоившись в зал, никто не сказал ей ни слова, и течение беседы не прекратилось. Зато все смотрели на нее с уважением, с ободряющими улыбками и теплом. Даже Зара, задрав лицо выше приличного, прямо смотрела в глаза, без отрицания. Ее манера смотреть на Ли выражала нечто «ты, может, и не душечка, и я не со всем с тобой согласна, но ты крута!»

– А вот Вы уже мама. – продолжала Алла, перейдя с иранской пары Саида и Халимы. Те были молоды как наши – до сорока. Оба еще детей не имели, в браке были давно, но всегда занимались карьерой. Работали в госсфере, о должностях в подробности не вдавались. В глаза бросался только повышенный достаток и воспитание. Шииты по вероисповеданию и образу жизни. Халима больше всего нравилась Ли. Она носила дорогую и шикарную одежду (всегда в один тон), красиво сидящую на ней, как в кинофильмах. Она приходила в шейле и в деловом костюме в лучшем случае, если приходилось после занятий ехать на работу. В свои выходные та бывала в хиджабе или в чадре. Всегда выглядела элегантно, а не отталкивающе для Ли, не пугающе. Ли даже впервые задумалась что ей понравилась идея таких традиций – скрывать красоту женщины. Была в этом какая-то манящая сексуальность – не глазами, а всеми органами чувств воспринимать человека, которого только и видишь – образ.

– Да, есть. И давай, пожалуйста, на «ты», – напомнила Виктория Алле, ведь еще с первого общего занятия обратилась ко всем с просьбой, что не смотря на статусы и возраст, все будут обращаться друг к другу прямо. Это нужно было, чтоб избежать лишних недоразумений во взаимоотношениях, чтоб в группе все были равны.

– Давайте без давайте. – пошутила Алла. – Хорошо, Вика.

– Так откуда ты знаешь, что я мама?

– Я даже могу сказать больше – у тебя двое детей.

– Что? Может еще пол скажешь, раз тут какая-то фантастика пошла. – всем было понятно, что Алла не может знать таких деталей. И хотя самих учеников органы проверяли по всем базам данных, частная информация про куратора была строго засекречена

– Наверное, мальчик и девочка, судя по взгляду.

– Да. – первый и последний раз лицо Вики на занятиях видели на столько удивленным. – А по каким показателям ты вообще поняла, что у меня дети?

– По фигуре. Женщине невозможно скрыть факт, что она рожала.

– А как ты узнала, что их двое?

– Их могло быть не двое, но рожала ты дважды наверняка. Просто природу без хирургических вмешательств не спрячешь. И даже, думаю, хирурги, не в силах скрыть изменений в теле женщины после рождения детей.

– А что про взгляд? – не унималась Вика, просто открывая рот в недоумении, как Алла все могла понять.

– Тут не только взгляд. Манера вести себя, самоуверенность. То, о чем ты говоришь. Все суммарно дает мне знание, что ты похожа на мать, воспитывающая разнополых детишек.

– Может ты еще и возраст их можешь определить? – уже совсем шутя, брякнула Вика.

– Да. Почему бы нет? – пожала плечами Алла. Один ребенок в начальной школе, наверное, класс первый-второй. И думаю это мальчик. А дочка маленькая, года 4-5. Да?

– Да. Так и есть… Поразительно! – Вика осмотрела присутствующих в недоумении. – Это вообще возможно? – спросила она у группы? Ведь никто из вас не имеет права ничего обо мне знать! – Может мы знакомы в обычной жизни? – обратилась она в шутку к Алле. – А я просто не помню?

– Психолог у нас ты! И уж кому не знать, что при тщательном анализе, каждый может быть точен, как Шерлок. – покраснела женщина, неожиданно. Все зааплодировали, мужчины, как мальчишки засвистели. Это был фурор!

Зарекомендованы групповые занятия были по три часа. Но, ни одной встречи еще не проходило так скоро. Чаще сами беседы и задания занимали не менее четырех часов. А кроме этого, все приезжали за час до урока и тусили в малюсенькой переговорной на троих, где у каждого состоялось первое собеседование. Эту переговорную во время уроков использовали как кухоньку. Ставили чайник электрический, все приносили с разрешения Вики провизию. Кто-то кормился сам, но почти каждый что-нибудь приносил на общий стол. Непроизвольно уже через пару встреч распределились функции по снабжению. Сливки или молоко к горячим напиткам всегда приносила Аннушка – низенькая и немного пухленькая блондинка с длинной косою, посещающая занятия одна, ибо муж ее был дома с детьми. Они условились, курс пройти по очереди, ведь у них был маленький трехлетний сын, которого отдавать в садик они не собирались. Ради детей оба работали из дома, он – проектировщик электросетей, она – переводчик. У пары был и второй ребенок – дочь. Та училась в шестом классе и была с синдромом СДВГ. Аннушка очень страдала по поводу девочки, любила ее изо всех сил, старалась больше возможного, но не понимала. Все в семье пыталась привить ей хоть какую-то любовь к братишке, все надеялась, что дочери станет лучше. Но, та выкидывала невозможный фортель за фортелем и через урок Аннушка являлась по утрам в слезах. Она даже при всех спрашивала у Виктории, стоит ли ей мечтать взять дочку из детского дома? Может ее психологическое здоровье не годится быть приемной матерью? Мол, родная дочь так истрепала нервы, что Аннушка уж и не подходит на роль любящего родителя. Но, Вика не соглашалась с нею и проводила даже частные встречи и сеансы терапии более, чем с остальными, когда Аннушка опускала руки и готова была бросить курс. Вика боролась за нее, да и всей группой вскоре начали ее бесконечно поддерживать. Ли лично сразу сдружилась с Аннушкой, ведь от нее невозможно было отвертеться. Она прилипала к тебе со всей своей милотой, обливаясь слезами и самобичеванием, но при этом была и юморной, какой-то несдающейся-позитивной. Она даже упросила позже Ли принять в дар расшитую вручную джинсовку! На ней была изображена диковинная птица с разноцветным хвостом. Аннушка сама вышивала курточку бисером и мулине, но покуда пару лет на ней релаксировала в свободное время вышивая, значительно сменила свой размер, «чуток» располнев не по плану. Говорила, что уж не похудеет точно и убеждала Ли, что куртка ей пойдет неимоверно!

Семейная пара телепузиков, как звала их про себя Ли, всегда приносили по утрам вкусный чай или кофе в пакетиках. Они тоже были из тех, кто приезжает на час раньше. И даже как-то подвозили Джареда с Ли к метро, да захватывали их, если совпадали, на остановке по дороге на занятия. Ребята просили звонить, чтоб согласовать время и подвозить постоянно, но Ли не могла идти на подобное сближение.

Формально, только Света была с пузиком. Она была высокой и широкой женщиной. С выдающейся грудью, с большой попой, и с немаленьким животом. Красилась даже ранним утром вечерним макияжем, делала максимальную укладку редким волосам, чтоб выглядеть привлекательно хотя бы сверху. На удивление, любила носить каблуки, при этом будучи значительно выше среднего роста. Так муж ее, Руслан, становился с нею вровень. Хотя, если бы Света носила обувь пониже, на его фоне она и выглядела бы поменьше. Но, ее явно это не интересовало. При коротком же разговоре с этой парой сразу становилось понятно, почему именно – Руслан боготворил свою супругу. Им было немного за сорок, поженились всего пять лет назад. Света была руководителем какой-то малоизвестной туристической фирмы, он обычный архивариус в суде, проживший всю свою жизнь до супруги с родителями. Как только они познакомились у Светы на работе, сразу влюбились друг в друга, и вот недавно купили первую совместную квартиру. Но, еще живя в отчем доме, уже мечтали о детях. Они были из тех, кто ни раз попробовал завести своего, а потом уж пришел в детский дом. А точнее, Света восемь раз делала ЭКО и шутила, что на эти деньги они могли с Русланом воспитать троих детей – не меньше! Но, изначально им хотелось своего малыша. Оба они были из некрасивых людей. Нет, не уродливых, а просто некрасивых. Такие обычные, непримечательные, простые. В смысле, Руслан был такой, а Света была даже непривлекательнее из-за своей полноты. Но, недостатков своих явно не замечали. Света запросто могла обтянуть свой пышный живот слишком облегающей блузкой, или накрасить губы такой помадой, от которой ее веснушки сияли еще ярче на бледной коже. А Руслан надевал светло-коричневые туфли под черные брюки и этим для Ли все было сказано.

– Смешные-пресмешные телепузики! Такие милые и несуразные одномоментно! – говорила про парочку Ли, совершенно незлобно, и не беря во внимание то, что Руслан в отличии от супруги был в прекрасной физической форме. – Как странно, когда видишь такие чудные семьи! – качала головой Ли. – Может они пять лет назад и были привлекательнее, а Света как его мать, доминирует над Русланом и потому он так ею восхищается?

– Она, конечно, гром-баба! Но, дело же не только в этом. Она так смело одевается, словно не привыкла к своему телу. Может она располнела от ЭКО, ты не думаешь? Гормонотерапия и все такое… Представляешь сколько химии она в себя отправила в желании завести ребенка? – заступался Джаред.

– О, да. Наверное! Я бы так не смогла. – Ли поднимала руки вверх, сразу понимая, что этот путь не для нее. Она мотала головой, отгараживиалась ладоянями, словно стена нежеланного воображения наползала на нее. – Я быстрее усыновила бы ребенка из детского дома…

– И сошла бы с ума от контроля служб опеки. – не сдавался и не спускал Джаред Ли. На пути домой они всегда перемывали косточки каждому в группе и хотя Ли говорила без конца, что она хотела бы не только не говорить о них, но и не думать, это у нее не получалось. Дома она постоянно говорила часами об этих встречах с Даллой, не стеснялась и вываливала все из головы прямо при Мэтью и не дожидаясь постельного времени. Но и этого ей было мало, а потому час до курсов и час после она не смолкая перетирала с Джаредом все, что в ней просто расцветало от негодования или радости. Она подмечала каждую деталь, анализировала все их задания и тесты. Рассуждала, что приемлемо лично для нее, а что нет. Словом, погружалась в этот мир без оглядки и без остатка, как бы ни хотелось ей иного.

– Наверное, просто невозможно заблокироваться и пройти этот курс абстрагировано? – спрашивала она неожиданно за ужином, анализируя и свое поведение так же тщательно, как и своих одногруппников, работников детдома, приглашенных гостей. Себя она бичевала не в меньшей степени!

– Возможно и можно, если не пытаться всех и вся разобрать по полочкам. – не поддержала супругу Далла, а Мэтью вздохнул. – Что сыночек?

– Мне грустно. Это ведь все из-за меня… – отозвался не сразу мальчик.

– Ну, что ты, дорогой. Ли, пожалуйста, объясни сыну, что иначе и быть не может, что дело не в этих занятиях.

– Мэт, мама права. – сначала подхватил Джаред.

– Солнц, дело во мне, – вздохнула и Ли, тоже понимая, что просто не в состоянии фильтровать то, что говорит вслух. – Эти занятия для меня важны и нужны. Просто они сложные…

– Как работа?

– О, нет. Работу я выполняю даже самую сложную с другим подходом. Я люблю рисовать. А вот с людьми общаться люблю все меньше.

– И со мной?

– Нет же, глупенький! Я все как раз и делаю ради тебя, не из-за тебя мучаюсь, а ради тебя. Это не одно и тоже. Просто я рвусь домой, к тебе. На занятиях я думаю только о том, как славно сейчас было бы с тобой погулять или лучше построить замок из Лего да навоображать, что его атаковали инопланетяне, а у нас есть ручные драконы и мы отбили атаку врага! Понимаешь?

– Понимаю. – начал улыбаться Мэтти, вспоминая их недавнюю забаву. – Но, когда ты дома ты так часто вспоминаешь уроки…

– Тебе кажется, что я мысленно только там?

– Да. И хоть ты злишься и всегда смеешься так не по-настоящему, говоря про тех людей, ты все равно с ними, а не со мной.

– Ах, милый, прости! Это от нервов, от напряжения.

– Тогда не ходи туда, чтоб не нервничать. Пусть Джаред ходит один, он мужчина и джентльмен! – заявил Мэтти, бросив вилку.

– Я не могу не ходить. Мы на пол пути! И скоро все закончится, мы пройдем все испытания, как отважные герои, а потом будем сидеть и пировать здесь совсем с другими разговорами, а следом ты забудешь все это, как дурной сон. Все пройдет, зай! – спустившись на пол перед стулом сына, уверенно говорила Ли. – Ты только не волнуйся за меня. Просто так я выражаю эмоции, чтоб не копить в себе. Иначе я заболею и будет еще хуже. Мне важно выговариваться…

– Хорошо, ма. Тогда выговаривайся, я буду считать дни. Сколько осталось?

– Обещаю, что через год ты даже не вспомнишь об этих курсах, документах, суде и прочей ерунде! – подставив мальчику мизинчик, предложила соглашение Ли.

– Год? Это же долго, а ты говоришь скоро…

– Ну, я еще взяла время на то, чтоб ты забыл. Так-то процедуры пройдут быстрее. У нас уже почти готов пакет документов… Хочешь лучше обсудим кое-что поинтереснее?

– Например?

– Когда мы будем менять документы и ты официально станешь нашим сыном, хочешь ли ты поменять фамилию на нашу?

– А какую именно, твою или Джареда?

– Давай, ты выберешь сам? – предложила Далла. Сейчас все вчетвером они имели разные фамилии, и как бы ни было не важно это для по-настоящему крепкой семьи, все равно будет намного приятнее, если и в этом они станут ближе.

– Многовато фамилий, у нас, да, дружок? – спросил, смеясь Джаред. – Может нам всем взять одну общую? – и посмотрел на девочек по очереди. Те, впервые задумавшись об этом серьезно, улыбались.

– Дай угадаю: огурец, перец, морковка, индейка? – спросила Зара как-то утром Ли, входя неожиданно в кухоньку. Это было первое утро, когда она пришла до занятий. Обычно здесь битком набивалась совсем другая компания и все поутихли. Зара достала большое красное яблоко и не постеснявшись, попросила Егора встать, чтоб уступил ей место. Егор был упитанным мужичком средних лет. У них с супругой Таней было двое своих детей, две дочери, и они еще планировали усыновить мальчишку. Оба были в возрасте, немного в теле, но выглядели еще достойно. Ли удивлялась, на сколько разношерстная компания у них подобралась. Эти были среднего звена, интеллигенцией! Оба педагоги. Она при педагогическом университете – действующий, а Егор ушел с работы, чтоб воспитывать детей. Оставил в качестве заработка репетиторство на дому (он как папа Даня! – хихикала на это Ли). Вел несколько предметов сразу: алгебру с геометрией, химию, физику, географию. Сначала они своих девочек забрали из школы, перейдя на домашнее обучение, а потом уж пришла идея и репетиторствовать онлайн. Дабы дочки уже были подростками, на момент прохождения курсов у Егора было уже десятки учеников и учениц, кто приходил из друзей заниматься к ним на дом. И несмотря на то, что в детский дом Егор всегда надевал отглаженную светлую рубашку под джемперами и пиджаками, из-за его нрава, все в нем видели лагерного вожатого, которого обожают не только детишки, но и коллеги.

– Угощайся печеньем, – вежливо сказал Заре Егор, уступая место рядом со своей супругой. Они каждый раз приносили песочное печенье или крекеры для всех.

– О, нет. Спасибо, яблоком позавтракаю. Я как Ли, на диете. Права ведь, на счет еды в твоем боксе? – снова задала вопрос Зара, глядя на Ли в угловом кресле. Джаред сидел сверху, на подлокотнике, а Ли безостановочно, как кролик хрустела полосочками овощей. Они всегда с Джаредом были здесь – отдельно от остальных, ютящихся на двух маленьких диванчиках, поставленных напротив по обе стороны от столика.

– Угу. Мы решили сразу себя добить и этими курсами и сушкой.

– Я как-то пробовала, но мне некуда худеть, – ответила Зара. Все засмеялись, ибо внешности она была модельной. Про таких всегда говорят – не сдуло бы ветром. А дабы она была похожа на Анжелину Джоли со всей сексуальной подачей, мужчины в комнате замерли, не отлипая взглядом от этих пухлых губ.