Читать книгу Щербинки стареньких домов. Сборник стихов - Тамара Анатольевна Сальникова - Страница 4

На каждом жизненном пути

Огнем мерцают люди – свечи,

Одних спешишь скорей пройти,

С другими свой проводишь вечер,

Не торопясь от них уйти.

Есть те, кто может зажигать,

Охотно пламя отдавая,

Издалека таких видать,

Слезою воска истекая,

Они способны создавать.

Есть те, кто рождены гореть,

Им только искры не хватает,

Их подпали и будут впредь

Сиять огнём, что согревает,

И не бояться прогореть.

А есть пустой холодный свет,

Других ни разу не согревший,

В нем виден стиль и этикет,

С годами правда потускневший,

Но и печали зато нет.

Так и горим одним огнём,

Да все по – разному сгораем,

Все больше чада издаем,

Желтушной шкурой обрастаем,

Все реже в очагах поем.

Таланта – не прибавить, не отнять,

Мешок амбиций возложив на спину,

Он нес улыбки на лице печать

И маску молодого Арлекина.

Ах сколько было сыграно ролей

У острого на вкус комедианта,

Сперва валет, потом король червей,

Титана – шаг и плеч игра – Атланта.

Накладывает жизнь свое клеймо,

Допив до дна остатки своей роли,

Иного понял, что не суждено,

С лицом шута и будет похоронен.

В испуге взял манеры у Пьеро,

Его костюм, повадки, пантомимы,

Искусство грима, даже болеро,

Ролей слезливых текст необходимый.

Театр молчал. Софитов свет горел.

Со дна души поднял он все таланты,

Увы, Пьеро успеха не имел,

Ведь зал пришёл смотреть комедианта!

Застыл артист, стоял склонив чело,

Жгла маска, не играл сейчас он роли,

Актерства не простое ремесло

Не разрешило поменять героя.

Чуть позже критиков ведущих хор

Складировал в газетах некрологи

– Мол жил, служил, сгорел в игре, ушёл.

Так завершаются карьеры многих.

Ему бы заново начать шутить,

Но он отверг, считая это странным,

Не смог тот зал, тех критиков простить

Заложник раньше выбранного жанра.

Отчаянным шёпотом

На чуждом наречии

Цепляюсь молитвами

За каждого встречного,

Тяну ткани, дергаю:

Сударыни, судари,

Я вроде как с вами ведь?

По куда… По куда ли?

Но лица холодные,

Как будто не слышали,

Зашли все единые

Да разные вышли мы.

Рассыпалось гравием

Чужое наречие,

Напрасные хлопоты

Молиться на встречного.

А когда – то снег был весело-искристым,

Капелькой замерзшей грелся об язык,

Вечер обнимался холодом игристым,

Пробираясь к телу жаркому впритык.

И снималась шапка сразу же в парадной,

Ветер мог вить петли из сукна волос,

Теплая дубленка – курточкой нарядной

Заменялась, маму доводя до слез.

Шпилькой, лёд сбивая с тротуара в крошку,

Цокали стеклянным хрустом сапоги,

Отмеряя бегом мерзлую дорожку,

Даром что четыре дюйма каблуки.

Думалось когда-то: без раскраски – голо —

Тушь, помада, глянец – боевая масть.

Не кусалось с шарфом молодое горло,

Тридцать грамм мороза, а гулялось всласть.

Что, куда пропало? Растворилось в дыме

Брошенных в угоду лёгким сигарет,

Тело подписало пакт досадный с ними,

Наплевав на данный красоте обет.

Пуховик укутал тело пышным шаром,

Плоскостью подошвы поперхнулся бег,

Отгорело тело юности пожаром

И теперь с уютом доживает век.

А мы всё время ждём к себе друзей,

Но их порог давно забыл наш шаг,

Когда без извинений и затей

Мы сами приходили просто так.

Пустые чаще говорим слова,

Укутанные слоем из цитат,

Которые самим понять едва

Нам удаётся. Больше наугад.

Давным – давно считаем, что любовь,

Придумали герои древних книг,

Забыв, как начинали вновь и вновь,

Вести о чувствах собственных дневник

Грустим слезой порою о былом,

Считая, что в нем было хорошо,

И забываясь этим полусном,

Не замечаем, как наш день прошёл.

Все время громко с богом говорим,

Из длинных просьб слагая письмена,

Он мается нас разглядеть сквозь грим,

Не в силах даже вспомнить имена.

Вы говорите: Ты в особом мире.

Набор из четырех бездумных слов,

Я так же как и вы живу в квартире

– Заложник девятнадцати углов.

Пью утро молоком из чайной кружки,

Крошу печеньем вереницу дел,

Вот только вы крадете друг у дружки,

То, что бы я сберечь от вас хотел.

Опять молчу, обкатывая в гальку,

Нелепые булыжники слогов.

Мне речь бы на язык, как через кальку,

Переписать из ярких моих снов.

Я б пел любовь, которой слишком много,

Собрал в изломах трещин немой рот,

Вы ж моё тело судите так строго,

За то, что так как ваше не живёт.

Боюсь и от того в «особом мире»,

Впустить меня к себе вам не дано,

Хоть я живу, как вы в своей квартире

И утро молоком пью сквозь окно.

Ударила прям меж бровей волна,

Разбилась, раздвоилась на воронки,

Чтоб крутануться по вискам сполна,

Собой наполнить пульс до самой кромки.

Разлиться вдоль зубов сквозной водой,

Отхлынуть вниз сдирая с десен кожу,

Заполнить до желудка все собой,

И выйти брызгами противной дрожи.

За ней пройдёт другая – жар и зной,

Сжигая плоть, обугливая кости,

По силе боли – пчел гудящий рой,

Зудящий музыку из ярой злости.

Чтоб осушить колодцы все до дна,

Ни слез, ни пота, ни разлива крови…

Зудящий жар, студеная вода

Все это одной оперы герои.

Приходится льдом укрощать огонь,

Горя тонуть, не подавая вида,

Как дрожью занимается ладонь,

Как копошится пчелами обида.

Я жизнь люблю… Конечно же люблю.

Так отчего запнулась в этой строчке?

Как будто провалилась в колею,

И дрогнула рука вписав три точки.

Спроси – скажу – что я люблю рассвет,

Лишь раз увиденный и то в три года,

Еще – луны чуть слышный мягкий свет,

Хоть сплю не созерцая небосвода.

Ещё – терзанье сердца соловьем.

Не слышала, зато о нем читала,

Переписав про то потом в своём.

Но для любви… кто скажет? Много? Мало?

Ещё? Ручьи, шумящие в горах.

Ещё? Босой ногой по теплой крыше.

Ещё? Запуталась в делах, словах,

В рекламках размещенных на афише.

Я жизнь люблю… Конечно же люблю,

Жаль лишь на слух, ловя чужие строки,

О коих после и сама пою,

Летя по колее чужой дороги.

Холодно и оттого так тяжко,

А на улице во всю весна.

Сердца стук из правого кармашка,

До висков. А там уж седина.

За окошком разливает краски

До безумия живой апрель,

Нет моих тонов в его раскраске,

Не бывает цвета у потерь.

Фото в рамке. Далеко и пыльно,

На шкафу, в углу, где не достать.

Я могла бы примириться с былью

И на год еще взрослее стать.

Впрочем стану, кто же меня спросит.

День сменяет ночь, за ночью – день.

И опять за летом будет осень,

Да зимы заснеженная тень

Словно никуда не уходила.

Каждая погода благодать?

То ли у меня нет больше силы,

То ли некуда сильнее стать.

Как же хочется спать! Ну чего ты кричишь?

Замолчи, успокойся, сказала же – тише,

Мне понять не дано от чего ты не спишь,

Когда падают звезды на серые крыши.

Мне бы только минутку – прилечь на топчан,

Примостить на него онемевшее тело,

Но хозяин так лют, а сегодня и пьян,

До моих ему бед совершенно нет дела.

Он намедни меня протянул батогом,

Щемит спину саднящая красная рана…

Целый день на ногах, все бегом и бегом,

Спать – то поздно уже, то еще слишком рано.