Читать книгу Усмешка музы - Тамара Крюкова - Страница 3

Дом, благословенный дом… Марк, не раздеваясь, прошел к бару и плеснул в стакан виски. Не тратя времени на то, чтобы достать лед, он залпом проглотил огненный напиток и налил еще. Теперь можно было бросить кубики льда и смаковать глотки, ожидая, когда наступит благодатный момент и напряжение ослабнет.

Раньше он не понимал, что люди находят в виски. Ему претил запах клопов и лекарства. Он вообще относился к алкоголю довольно сдержанно, и утверждение, что выпивка прочищает мозги, вызывало усмешку. У него все было с точностью до наоборот. Даже от бокала пива он тупел и был не в состоянии работать.

Теперь пара-тройка стаканов виски стали ежедневной нормой. Это пристрастие уходило корнями к первому творческому кризису. Ощутив свое бессилие перед чистым листом, Марк обратился к опыту предшественников. Ему было интересно, что находил в виски Хемингуэй. Ведь недаром классик предпочитал именно этот напиток всем другим. Сначала Марк наливал буквально на два глотка. В голове неизменно мелькала мысль, что водка лучше, но Эрнест водки не пил, и это был неопровержимый довод в пользу виски.

Марк тщетно пытался поймать ощущение, которое прежде приходило без всяких стимуляторов. Он и не заметил, как втянулся. Два глотка превратились в стакан, и это стало неизменным ритуалом. Он перестал замечать отвратительный запах и убедил себя, что виски помогает работать. Алкоголь не давал просветления, но как-то успокаивал и примирял с действительностью. Заливать неприятности вошло в привычку. Не то чтобы это помогало. Скорее, это было плацебо.

– Марк, ты слишком много пьешь, – осуждающе заметила Нина.

– У меня был тяжелый день.

– Что-то в последнее время у тебя легких не бывает.

– Что поделать? La vie est dure [1], – парировал он по-французски.

– Скажи это прокладчику дорог, который таскает шпалы.

– У каждого свой крест.

– Да, но только представь, сколько людей с радостью подхватили бы твой.

Нина была, как всегда, права. Но что люди знали о его ноше? Марк остановился в паре метров от панорамного окна. По спине пробежал холодок, желудок свело.

Мало кто знал, что знаменитый писатель страдал акрофобией и тайно посещал психолога. Он стыдился своей болезни, считая для себя всякую слабость недопустимой. Сеансы психотерапии помогали на какое-то время одолеть страх. Бросив вызов своей уязвимости, Марк даже купил статусную квартиру на двадцать третьем этаже. Успешные люди предпочитают селиться выше, подсознательно подчеркивая, что они почти небожители на этой бренной земле. Правда, Марк никогда не подходил близко к окну и не любил летать самолетом, а если приходилось, пил снотворное, чтобы проснуться только по приземлении. После этого голова была чугунная, зато полет проходил легко и безболезненно.

Он заставил себя сделать еще один шаг.

Город простирался у его ног. Он мерцал и перемигивался огнями, словно кто-то щедрой рукой сыпанул светящиеся крошки. Фонари пунктиром вычерчивали геометрический рисунок улиц. По ним ползла змея, сотканная из тревожно-красных огоньков задних фар.

Сверху горящие окна казались россыпью звезд. Мини-галактика. Экзюпери был прав: каждый живет на своей маленькой планете, занятый сиюминутными огорчениями.

Писатель – исключение. Он вторгается в чужие мирки, пропускает через себя беды и радости других. Чтобы выплеснуть историю на бумагу, нужно прожить чужую жизнь. Когда удается погрузиться в работу настолько, что уже не различаешь, где ты, а где герой, наступает момент экстаза. С одержимостью безумца ты отдаешь роману частицу себя, питаешь его своей страстью и болью, как пеликан кормит своей плотью птенцов. И вот уже твоя кровь пульсирует в каждой строке. Только тогда черные буковки на странице обретают магическую силу, а люди рыдают и смеются, повинуясь твоей воле.

Каждый год издаются тонны макулатуры про писательское мастерство. Собранные там советы хороши, но в них нет главного. Они годятся, только чтобы написать очередную поделку, каких на рынке тысячи. Но где найти ту маленькую деталь, которая превращает бестселлер в шедевр? Впрочем, для многих авторов увидеть свою книгу в списке бестселлеров – предел мечтаний. Но таких, как девица с пирсингом, их творения оставят равнодушными. Прежде Марк мог повести за собой любого, даже самого строптивого читателя. Что же случилось теперь?

Перед глазами снова встала сцена, когда Сопля и Длинноволосый уходили со встречи. Эти не простят ему следующей неудачи. В глубине души Марк знал, что они будут правы, и от этого становилось тошно.

А первым начал Тихон с его публичным заявлением, что он стал писать в угоду толпе и что его надо спасать. Спасатель чертов! Распять он его хотел. Марк объяснял это чисто человеческой завистью. Зря он дал Тихону почитать роман, над которым теперь работал. Нельзя изменять своему принципу и показывать незавершенные рукописи даже тем, кто числится в друзьях.

Марк снова осушил стакан залпом, оставив на дне не успевшие растаять кубики льда. Виски не помог заглушить сосущее недовольство от сегодняшней встречи и Тихона с его бредовыми угрозами.

Марк постарался переключиться и думать о хорошем. У него не было повода для уныния. Он стоял на вершине успеха и вполне заслужил это. Закусив удила, он карабкался на эту вершину без страховки и поддержки, надеясь лишь на собственные упорство и талант. Он спал по четыре часа, забывал поесть, терзался над каждой фразой. И вот он здесь, в шикарной квартире, а мир простирается у его ног. Почему же в душе гнездилось чувство, что он с удовольствием вернулся бы в малогабаритную «двушку» в панельном доме, где холл вечно заставлен колясками и велосипедами? Где в ванной отвалилась плитка, обнажив шершавый цемент, а ему было некогда заняться ремонтом. Где на кухне стояла мебель времен царя Гороха. Разрозненные шкафы подпирали друг друга, словно понимали, что им давно место на помойке, и только пофигизм хозяина сохраняет их в квартире.

В те годы Марку было безразлично, какая мебель его окружает. Его всегда отличал хороший вкус, просто мысли были заняты другим. А теперь он стоял у окна, возвышаясь над толпой, которая копошится, пытается чего-то достичь, завидует, обдирает руки и колени в попытке взобраться на олимп. Они даже представить не могут, до чего же тут тошно.

Марк тосковал не по нищете, а по утраченному таланту. Прежде казалось смешным устанавливать ежедневную норму знаков. За письменным столом он погружался в иное измерение и терял связь с действительностью. Теперь взгляд невольно скользил в левый нижний угол экрана: сколько слов нужно еще написать, чтобы чувствовать себя вправе выключить компьютер? Как ленивый школяр за уроками. А текст не прощает такого отношения. Он требует, чтобы ты истекал на страницу буквами, а не считал их.

Ему становилось все труднее вызвать в себе ощущение присутствия, когда герои сами ведут тебя по лабиринтам сюжета. Это было начало конца. А в последнее время источник иссяк совсем.

Размышления Марка прервала Нина. Она подошла и, повернувшись спиной, попросила:

– Помоги расстегнуть.

Марк потянул замочек молнии. Раньше это неизменно заканчивалось бурной сценой, иногда прямо на полу, когда не было сил дойти до спальни. В нем и сейчас шевельнулось смутное желание. Он спустил платье с одного плеча, провел ладонью по бархатной коже цвета кофе с молоком…

Неожиданно Нина сказала:

– Сегодня я обедала с Завьяловым.

Порыв тотчас угас. Трудно думать об эротике, когда тебе дали под дых. Завьялов был председателем правления мелкого банка и, по мнению трудового народа, который горбатится за зарплату, едва ли не олигархом. Они познакомились во время отдыха на Мадейре. Марк вспомнил, как этот лысый пень уже тогда глотал слюни при виде Нины.

– Интересно. Я не знал, что вы встречаетесь, – холодно произнес он.

– Это была чистая случайность. Его водитель выруливал со стоянки, и я въехала в «Мерседес».

– Почему я слышу об этом в первый раз?

– Не хотела тебя расстраивать. Ты был занят презентацией.

– Я не заметил на твоей машине вмятин, – недоверчиво сказал Марк.

– С моей букашкой все в порядке. А вот «мерс» я поцарапала. Не слишком, но все же. Бампером проехала по крылу.

– Во что это нам обойдется?

– Ни во что. Завьялов взял все расходы на себя.

– Еще бы! Он на Мадейре чуть из шкуры не выпрыгивал, чтобы произвести на тебя впечатление.

– Представляешь, он предложил мне работу.

– Надо же! С чего бы это? Ему понадобилась красивая секретарша? – съязвил Марк, стараясь ударить по Нининому самолюбию.

Нине было неприятно, что Марк пытается ее унизить, но она сделала вид, что не заметила издевки.

– Место в пиар-отделе. У него случайно оказалась вакансия.

– Сколько случайностей в одном флаконе! Наивная девочка! Неужели ты не понимаешь, что как специалист ты его не интересуешь. Ты уже шесть лет не работаешь. И после этого Завьялов буквально с улицы берет тебя в пиар-отдел, и, бьюсь об заклад, не мелким клерком.

Слова Марка были как пощечина. На этот раз Нина не собиралась проглатывать обиду. Когда-то ради него она очертя голову бросила карьеру и заслуживала хотя бы минимального уважения. Изначально она даже не думала соглашаться на предложение Завьялова, но отношение Марка задело ее.

– У меня остались мозги и знание языков никуда не делось, – холодно парировала она.

В Марке шевельнулась злость. Мало ему других проблем! Работа не идет. Роман получается из рук вон дрянным. Он весь на нервах, мучится, не в силах преодолеть творческий кризис, а она надумала строить карьеру. Нашла время!

– Ты уверена, что его привлекает твой интеллект? Он смотрит на тебя как кот на сметану.

– Хочешь сказать, что работу предложили моей заднице, а не мне? – с вызовом спросила она.

Именно это он и хотел сказать, но понял, что зашел слишком далеко. Нина никогда не давала повода усомниться в ее верности. Мужчины вились вокруг, но она умела тактично отшить, никого не обижая и при этом давая понять, что ключ от этого сейфа лежит в кармане у Марка. Прежде он снисходительно наблюдал за попытками самцов завоевать королеву, но предложение Завьялова его зацепило.

– Я хочу сказать, что он на тебя запал. И мне это не нравится.

– Брось. Ревность тебе не к лицу, – отмахнулась Нина.

– И когда приступаешь? – вскипая, спросил Марк.

– Разве я говорила, что согласилась? Я сказала, что подумаю. – Нина развернулась и пошла в спальню, выскользнув из расстегнутого платья, точно змея, меняющая кожу. Нина могла свести с ума любого. Марк двинулся следом, как крыса за дудочкой крысолова.

– Ты не будешь работать у Завьялова, – отчеканил он.

– Вот как? Ты все решил за меня? Я не твоя вещь.

Нина вошла в спальню и прикрыла за собой дверь, словно воздвигнув между ними стену.

Она села за туалетный столик. В голове царил сумбур. Сколько раз ближайшая подруга Татьяна говорила, что нельзя всю себя отдавать мужчине. Они не ценят домашних клуш. Татьяна недолюбливала Марка и называла узурпатором, но Нине нравилась его властность. Она прощала ему эгоизм, считая, что это оборотная сторона любви. И вот, вместо того чтобы порадоваться, что хотя бы кто-то разглядел в ней мозги, а не тело, Марк отдает приказы и ставит ультиматумы.

Нине стоило большого труда сохранить внешнее спокойствие. Надо было чем-то себя занять. Она открыла первую попавшуюся баночку и стала накладывать маску.

Марк ошарашенно смотрел на закрытую дверь. Впервые за шесть лет совместной жизни они с Ниной поссорились. Он вдруг отчетливо понял, что теряет ее. Мир пошатнулся. Все, что казалось незыблемым, рушилось. Теперь ему действительно захотелось надраться в стельку. Несмотря на то что алкоголь стал ежедневной привычкой, он никогда не напивался до положения риз, но такого удара на трезвую голову не пережить. Марк схватился было за бутылку, но потом вернул ее в бар. Предстать перед Ниной в свинском состоянии – это худшее, что можно придумать.

Как быть? Умолять? Уговаривать?

Нет, не то.

Он почти физически ощущал удар от ее предательства. А как еще назвать намерение уйти в тот момент, когда он в ней особенно нуждается? Растерянность, обида и гнев сплелись в тугой клубок.

Марк решительно открыл дверь спальни. Прикроватная лампа разливала по комнате мягкий свет. Нина в банном халате сидела на пуфике перед зеркалом и как ни в чем не бывало накладывала на лицо маску. Это его окончательно доконало: он мечется в разладе с собой и миром, а она преспокойно мажет физиономию всякой дрянью.

– Значит, я для тебя больше ничего не значу? – вскипел он.

– Перестань дурить. Переоденься с улицы. Сегодня ты взвинчен. Завтра обо всем поговорим, – невозмутимо ответила Нина, не отрываясь от своего занятия.

Черт бы побрал ее спокойствие! Марк щелкнул выключателем, чтобы вся эта гнусность предстала в ярком свете. Лампочка вспыхнула и погасла.

– Запасные лампочки в кладовке. Слева, на средней полке. Ты увидишь, – ровным голосом произнесла Нина.

– Это можно сделать завтра.

– Естественно. Завтра я сама достану лампочку и ввинчу. Марк, нельзя же быть настолько неприспособленным. Ты не можешь даже гвоздя забить.

– Я достаточно зарабатываю, чтобы нанять того, кто забьет гвоздь.

– Мужа на час. Так это называется? Но знаешь, иногда хочется иметь рядом мужчину, а не гения.

– Вот как? Я тебя уже не удовлетворяю как мужчина? Завьялов будет тебе вкручивать лампочки и забивать гвозди?

– При чем тут Завьялов? Мне надоело быть домохозяйкой. У меня тоже есть образование и стремления. Быть твоей любовницей – не самая лучшая карьера.

Марк никогда не считал Нину любовницей. Они для всех были семейной парой. Ему даже в голову не приходило, что она воспринимает их отношения столь поверхностно.

– Тебе нужен штамп в паспорте? Что это изменит?

Нина пожала плечами:

– Не знаю. Может, и ничего. Ты слишком зациклен на себе. Я для тебя всего лишь обслуга.

– Чего тебе не хватает? Я тебе не отказываю ни в чем, исполняю любой твой каприз.

– Я живу не сама, а по твоему расписанию.

– Потому что мне нужно писать.

– Ты как тетерев, который, токуя, глух ко всему, что происходит вокруг. Спустись с небес на землю. Да, ты создал тройку интересных романов, но твоя самовлюбленность не позволяет тебе понять, что это в прошлом. Твоя собственная гордыня не дает тебе творить.

Это был запрещенный прием, и оттого особенно болезненный.

– Ты считаешь, что я ни на что не гожусь? Поэтому ты уходишь?

– Приди в себя! Я никуда не ухожу. Перестань терзаться тем, что иногда бывают спады. Отпусти вожжи. Отбрось свое величие и стань собой.

– Значит, я тетерев. Ни на что не способный самовлюбленный пижон. Так ты меня воспринимаешь? Все! Хватит! С меня достаточно, – воскликнул Марк и бросился в прихожую.

Такая вспышка гнева Нину испугала. В последнее время у Марка случались срывы, но она всегда могла их нивелировать. Они ни разу не ругались. На нее он никогда не кричал. Позабыв все обиды и претензии, она поспешила за ним.

Марк копался в ящичке, где лежали права и ключи от машины. Его нельзя было отпускать в таком состоянии. Нина примирительно положила руку ему на запястье.

– Не дури. Куда ты собрался?

– На дачу. Хочу побыть один.

– Не сходи с ума. Ты выпил. Тебе нельзя садиться за руль.

– Позволь мне самому решать.

Он резко вырвался и громко хлопнул дверью. Нина выбежала за ним. Лифта ждать не пришлось. Двери тотчас открылись. Она попыталась задержать Марка, но он грубо отпихнул ее и зашел в кабину. Дверца с шуршанием закрылась, оставив Нину по эту сторону расколотого мира их семейного счастья.

Кафель холодил босые ступни. Нина вернулась в спальню и устало опустилась на пуфик. Из зеркала на нее смотрело не лицо, а дурацкая белая маска. Кто ты, нелепый персонаж? В Италии во времена расцвета площадного театра каждое действующее лицо носило определенную маску – и главенствующим среди них был «герой». Марк был неподражаем в этом амплуа. А какую роль играла она в театре абсурда под названием «жизнь»? Прежде Нина думала, что ей досталась маска «возлюбленной», но, похоже, сегодня она по ошибке надела маску «сварливой старухи».