Читать книгу Придётся придумать снег - Таня Станчиц - Страница 6

Если быть до конца честной —

Я была, как щенок брошенный.

Я искала своё место

На земле этой запорошенной…

Запорошенной под завязку!

Так, что не продохни, ни выдохни!…

Лютый холод. И вот развязка.

Кто там тявкает в куче инея?

Голопузый… Вразл-ё-ё-ё-т ла-а-а-пы…

Улыбается, морда… Валяется…

Но попробуй его полапай!

Огрызается, щен, кусается…

А не сдать ли его в приют?

Или просто пинком на улицу?

Я щенок. Но я тоже крут.

Жизнь прекрасна!… Привет, Кустурица!

Солдат. Мужчина. Лицедей.

Смешной мальчишка…

Я провела немало дней

с твоею книжкой…

Глаза – что светлый виноград,

белёсы брови…

«Не русский, что ли? Как тебя…

Эй, Смоктунович!…»

Тебя не выдумал Шекспир,

Сибирский парень…

И ты – не мог не подойти

к тому, кто ранен,

хоть сам – прекрасная мишень:

большой, нескладный…

«Терпи, дружочек… Скоро день,

всё будет славно!» —

ты безнадёжных утешал,

бинтами кутал, —

где взрослый дядька отступал:

так   было круто…

Ты жаждал обрести друзей,

искал изъяны —

в  себе… Герой и лицедей —

худой и странный…

Прошёл сквозь ужас, боль и кровь —

лишь с виду ломкий…

Так жаждал – и нашёл любовь —

свою Соломку…

Чудак? Ломака и изгой?

Источник счастья!

Я к морю выбегу с тобой,

и сердце – настежь!

…С экрана ль, с неба – всё одно —

рукою машешь…

И не кончается кино!

…Филипп и Маша…

Расскажи, Иньярриту – как просто любить людей!

Невзирая на возраст, пол, цвет волос и глаз…

Как ценить эту хрупкую нежность летящих дней…

Этот фильм – обо мне. О тебе. Этот фильм – о нас.

Он о страхе и боли. Отчаянье и тоске.

Одиночестве… Всё – поправимо! Всё будет в лад!

Я хочу, чтоб дышали… И спали – рука в руке…

И никто не сказал – «На Земле мне никто не рад…»

Алехандро! Спасибо за мудрость и доброту…

Как мне хочется, брат, тебя крепко, до слёз, обнять!

Ты сумел сделать зримой и вечной мою мечту…

Постараюсь быть смелой… смешной… Всё простить, понять…

*…  А в далёком Марокко бинтами ложится ночь…

*…  И с надеждой и нежностью наши сердца стучат…

*…  На балконе, обнявшись, застыли отец и дочь…

*…  И Амелия нянчит своих и чужих внучат…

Иньярриту-Иньярриту-Иньярриту*!

Заклинаю: забери ту, забери ту,

что себя считает девочкой вчерашней…

Ту, которой любопытно всё и страшно…

Милош Форман…  Милош-Милош, Милош-Милош**!

Подари свою спасительную милость!

На балконе небоскрёба счастья мало

той, что греется, дыша под одеяло…

Ииосиф Хейфиц…  Хейфиц-Хейфиц, Хейфиц-Хейфиц***!

Я плохая и хорошая – поверишь?

Если снова станет больно, станет душно —

Вавилоном полечу в гнездо кукушки.

Вот и всё. И счастья большего не надо.

Чтобы были все родные где-то рядом.

С нами – папы, внуки, внучки, братья, дочки…

И никто-никто не плачет в одиночке.

Макмерфи пропил свою свободу.

Кукушка гадит на кукушонка.

А Билли Биббит – от страха  подлый…

Ему так стыдно, ему так тошно…

В сестрицу Рэтчед влюблён Освенцим.

А вождь уходит один в Канаду…

Прости, братишка! Прощай, Макмерфи!

Я не убийца… Поверь, так надо…

Помню, как мне нравился Билли —

из «Гнезда кукушки"* мальчишка…

Я его почти полюбила,

но, как он, – застенчива слишком.

За него, влюблённого – рада!

Не в меня?! Так что ж – я далёко…

Мне его улыбка – награда,

мне теперь не так одиноко!

Слабачок… Он предал – и помер…

Всё равно – он милый, печальный!

Ничего не знаю я, кроме

правды – что любовь всё прощает…

Воробьи чирикают: «Билли!»

Им, таким взъерошенным, жарко…

Я ношу фамилию – БИББИТ

в той стране, где БОЛЬНО и ЖАЛКО.

Приходи за мною, индеец!

Не души несчастного брата!

Мы его спасём, отогреем,

и уйдём на север – в Канаду.

Проходят миллионы зим и лет,

И кажется – ничто не повторится…

Давно сломался твой велосипед,

И верный пёс – на небе… Только снится…

И люди, что так дороги, уже

Вдали, и мы не слышим голоса их…

Но всё, что было светлого в душе —

Навеки никогда не исчезает…

Не знаю – почему так говорю…

Кто рассказал мне это – я не знаю…

Наверно, слишком сильно я люблю…

Наверно, слишком крепко обнимаю…

Дыши-дыши, покуда не убили

из-за угла мешком словесной пыли…

…От руководства устранился Бог…

На ближних я не нажила ни цента,

и потому я в сёстрах у Винсента

…И я беру фамилию Ван Гог…

Павлу Алексеевичу Кукоцкому —

доктору из фильма «Казус Кукоцкого»

Пройти сквозь горнило истины…

Предательства, одиночества…

Всё мыслимое-немыслимое —

принять!… И проститься с дочерью…

Увидеть, как хрупко светлое —

своими руками отдано!

Всё нежное и заветное —

потеряно… Но не продано!

Исправить – через отчаянье…

Болеть – за родных, Отечество…

Испить до конца… Нечаянно

не сдаться-расчеловечиться!

И – чистым предстать пред Господом,

и счастье принять, как должное!

Забыть всё плохое, горькое…

Возможно ли так? Возможно ли

понять, что мир не кончается

с последним оцепенением?…

Ведь жизнь – любовью спасается.

Она – всегда ПРОДОЛЖЕНИЕ.

Водил меня Сталкер по пустоши,

звенящей от радиации…

И всё уверял, что лучше бы —

мгновенная дефлорация.

Зачем, мол, скулить и мучиться —

дурацкая  предвариловка!

Пусть счастье само получится —

да, из подсознанья стылого.

Нет, страшно – да что там вылезет

из тёмного подсознания?

Желанье больное?! Стыдно ведь…

Я лучше умру заранее!

Я лучше пройду все горести,

что Господом предназначены…

Объятья… Мученья совести…

Стыдливость, тоску, ребячество!

Не надо – прости! – мгновенного!

Пусть с болью оно, со стонами…

Добытое… Сокровенное…

О, Счастье моё!.. Солёное…