Читать книгу Арабская сага - Таня Валько - Страница 11

II. Жить по-арабски
Наконец-то дома

Оглавление

Все выходят из самолета как с креста снятые. Первый долгий отрезок пути проболтали, а длящийся почти два часа полет из Дубая в Эр-Рияд пролетел в мгновение ока, потому что они предались размышлениям и анализу прошлого. Только молоденькая Дарья по-прежнему блещет юмором и полна сил. Марыся еле волочит ноги, неся своего сына Адиля, который не дает себя забрать из материнских рук. Карим ведет сонную и капризничающую Надю, а Хамид только бросает бешеные взгляды, потому что не имеет понятия, что делать в этой патовой и унижающей его ситуации. Саудовец уже в самолете надел тобу и на голову повязал платок – вписался в толпу местных. Карим же, с его азиатскими чертами, может позволить себе европейскую одежду.[39] Марыся, с ее типично арабской красотой, закрывается черной абаей, а волосы покрывает длинным платком. Для нее это неудобная одежда, особенно после долгого пребывания в Азии, где она могла носить минимум одежды – и никого это не касалось, никого не возмущало.

Джон снимает чемодан с ленты, которая вынырнула из люка с первой поклажей багажа.

– Так, я буду уже собираться. Было очень приятно, надеюсь, еще увидимся…

Произнося эти слова, он стоит как вкопанный и будто не собирается двигаться. Видно, что рассчитывает на ответное приглашение.

Когда появляется коляска Адиля, измученная Марыся старается посадить в нее сына, но малыш судорожно вцепляется в ее волосы и извивается как уж. Оторванный от нее, он начинает жалобно плакать.

– Мама! – восклицает он в промежутке между всхлипываниями. – Мама!

Все посвященные замирают, пораженные таким сильным зовом крови и инстинктом ребенка.

Джон взрывается грубым смехом:

– Что?! Наверное, у него что-то перемкнуло!

Карим и Хамид только сжимают челюсти, Дарья оторопела, а Марыся сверлит наглого парня черными как уголь глазами, полными ненависти и презрения.

– Дарья, надевай абаю, черт возьми! – бросает она сестре плащ и смотрит на нее с таким вызовом, словно та во всем виновата.

– Как-нибудь созвонимся, – обращается девушка к новому знакомому, потому что тоже хотела бы, чтобы парень ушел. Она знает, что чересчур ослабила вожжи. У нее не было намерения сразу же отталкивать от себя сестру. С ней Дарья будет жить и благодаря ей сможет наконец навести порядок в своей жизни.

– У тебя есть мой номер, звякнешь когда-нибудь. – Она выразительно смотрит на англичанина, желая, чтобы тот наконец удалился.

«Зачем я ему столько наговорила о себе и своей семье? – сокрушается она задним числом. – Я неисправимая идиотка!»

– Оки-доки. До свидания! – говорит Джон на сленге, что никому не кажется забавным. Никто также не прощается с ним – все соответственно арабской манере поворачиваются к нему спиной.

Марыся наклоняется к Хамиду и тихо советует:

– Ты должен нанять няню. Ты сам не справишься.

– Знаю, – признает мужчина. – Завтра же буду искать. Может, поможешь мне? – предлагает он почти шепотом.

– Хорошо. Не вопрос.

Карим, стоящий сбоку, наблюдает за своей женой и ее бывшим мужем исподлобья. У него нет желания расспрашивать, о чем они шепчутся. Он сам придумал такой идиотский сценарий, значит, сам должен съесть кашу, которую заварил.

– Сообщу отцу, что вернулся. За нами приедут мои старые друзья, поляки, – информирует он Марысю, слегка при этом улыбаясь, что делает по привычке и что абсолютно не связано с радостью, но является естественным для азиатов. – Надеюсь, у них большая машина.

Он смотрит на огромный багаж и понимает, что без второй машины не обойтись.

– За мной приедет водитель. Если не поместитесь, могу у вас что-то забрать, – предлагает помощь Хамид.

– Прекрасно, – включается Дарья.

Она заметила взаимную ненависть до сих пор по- приятельски относившихся друг к другу мужчин. «Что с ними случилось? Ничего не понимаю», – думает она, так как была чересчур занята собой и флиртом, чтобы заметить, что творилось вокруг.

Пока выходящие совещаются, они вдруг слышат на площадке аэропорта раздающиеся вокруг приветствия:

– Салям алейкум! Салям алейкум![40]

– Алейкум ас-салям![41] – отвечает Карим, видя в толпе протянутые к нему руки отца. – Что ты тут делаешь, баба?[42]

Он удивлен и недоволен, но старается этого не показывать.

– Как это?! Сын возвращается после такого длительного отсутствия, а я не должен его приветствовать?

Пожилой мужчина нежно прижимается к груди Карима, а тот легко похлопывает его по спине.

Седой мужчина подходит к ним и обращается к Кариму по-польски:

– Привет, молодежь!

Фейсал просто подпрыгивает и со злостью осматривает вмешавшегося.

– Как дела?

Поляк протягивает в знак приветствия большую, как батон хлеба, ладонь. За ним стоит одетая в абаю маленькая женщина с очень светлой кожей и непокрытыми крашеными светлыми волосами.

– Привет, сыночек! – Она встает на цыпочки, притягивает голову высокого полуазиата и без стеснения целует его в лоб.

Хамид, видя такую душещипательную сцену совершенно не в саудовском стиле, улыбается себе под нос, а Дарья тихонько хихикает. Фейсал же бросает на белую женщину бешеный взгляд из-под насупленных бровей.

Марыся вырывает блондинку из объятий Карима и чмокает в обе щеки.

– Вы, должно быть, Крыся, да? Я так рада, что с вами познакомилась! Слышала о вас много хорошего.

– А я о тебе.

Поляки здороваются с Хамидом, как будто они хорошо знакомы. Их лица сияют счастьем, добром светятся их глаза, сразу видно, что это порядочные и воспитанные люди, поэтому каждый радуется их присутствию, за исключением Фейсала, который стоит, сжав челюсти.

– Я приготовил небольшой обед в честь приезда, поэтому позволю себе всех пригласить.

Старый саудовец окончательно взял себя в руки. Он склоняет голову даже перед непрошеными гостями.

Крыся и Анджей собираются уйти.

– Не будем мешать! Мы с вами можем встретиться завтра.

Они смотрят выразительно на Марысю и Дарью.

– Ну что вы! Вы мои лучшие друзья. Сегодня обед, визит в дом моего отца, человека, который когда-то, сто лет тому назад, депортировал вас из этой чудесной страны, – вдруг выдает Карим, при этом все меняются в лице. Фейсал бледнеет. – Не боитесь, что и теперь это может с вами случиться?

Крыся смотрит на него с упреком.

– Каримка, будь вежливым. Сам же говоришь, что это было давно. Мы не умеем так долго хранить обиды, поэтому успокойся.

– Я приглашаю вас еще раз – и без опасений. Я уже не работаю ни в той отрасли, ни на ту фирму, – иронизирует Фейсал, который заметно погрустнел и словно уменьшился.

– До свидания. Мой водитель уже приехал, – прощается Хамид, а маленький Адиль снова начинает плакать.

– Не выдумывай. Ты-то уж точно не уедешь далеко, потому что живешь по соседству, на другой стороне улицы.

Старик, видно, любит Хамида, потому что смотрит на него с теплотой.

– Моя жена когда-то профессионально занималась детьми, так что поможет тебе с малышом. Знаю обо всем, что с тобой случилось, и глубоко тебе сочувствую.

– Спасибо, йа саид.[43]

Анджей, видя душевные колебания, растерянность прибывших и грусть старого саудовца, решает взять дело в свои сильные руки:

– Так садимся в машины и поехали! Не упрямьтесь, время летит. Наверняка все голодны!


Марыся поражена. Оказалось, что резиденция Фейсала аль-Наджди находится буквально напротив красивой виллы Хамида бен Ладена, в которой она прожила счастливые и трагические дни с человеком, которого любила больше жизни. Но тогда она этого еще не знала. Необходимо было расставание, трагедия за трагедией, чтобы она узнала правду. Поэтому, когда она въезжает на большом внедорожнике в район Муджамма Нахиль, сердце ее кровоточит и она не знает, как сдержать наворачивающиеся на глаза слезы.

– Тут ничего не изменилось, – говорит она дрожащим голосом и берет под руку Дарью. Та чувствует, что должна поддержать сестру, которая снова находится в безвыходной ситуации.

«Какое бы решение она ни приняла и в какую бы сторону ни пошла, это повлечет за собой мучение и боль людей, которые ее любят. Она ранит или одного, или другого мужчину», – думает Дарья.

– Все как раньше… – вздыхает Марыся, оглядываясь вокруг.

– Что ж, если все прекрасно, отчего же менять, – не подумав, произносит младшая сестра – она не знает, что сказать. – Это один из наиболее богатых коттеджных районов в Эр-Рияде, для самых богатых саудовцев.

– Я всегда была убеждена, что в этой резиденции живет какой-нибудь принц, – признается Марыся, переступая порог семейного дома Карима, больше напоминающего дворец, чем уютное жилище.

– Почему же? – удивляется Фейсал, усаживая гостей в удобные кресла и на диваны. – Конечно, здание типичное. Разве ты не видела теплых гнездышек, принадлежащих правящим нами? Одна госпожа возвела домик полностью из мрамора.

Он с беззаботной улыбкой рассказывает, а Марыся бросает быстрый взгляд на Хамида, думая, помнит ли он еще подлую принцессу Ламию.

Их взгляды встречаются на короткое мгновение. Они понимают друг друга без слов.

– Хорошо, что ее оттуда выбросили и отдали это место в общественное пользование.

– О, если не ошибаюсь, вы имеете в виду теперешнюю казарму для военных и полицейских неподалеку от магазина «Эро Марше»? Но, скажем честно, здание передали не в общественное пользование, а для избранных, – поддела тихая всегда Крыся.

– Что это за казарма, в которой нельзя выпить водки? – смягчает сказанное Анджей и прикусывает язык, вспоминая, что этот кроткий сейчас дедушка был в свое время не только ужасом Эр-Рияда, но и хранителем добродетели во всей Саудовской Аравии.

– Вы правы, – смеется хозяин и подходит к красивому серванту в колониальном стиле. – Чего-нибудь выпьете? Вина, виски или водки?

Он открывает стекло, за которым обнаруживается ряд ровненько стоящих бутылок. Выбор так же велик, как в специализированном магазине.

– Э-э-э… так ведь… ну нет…

Гости в шоке и не знают, что ответить, решают: это провокация или простое человеческое гостеприимство.

– Фейсал! Что ты задаешь глупые вопросы?

Маленькая женщина с азиатскими чертами лица влетает в комнату, держа на подносе емкость со льдом и стаканы.

– Давай! Для парней – виски, а для девушек – джин с тоником. Я и сама охотно выпью.

С улыбкой она подходит к гостям, подавая в знак приветствия маленькую ручку.

– Ретна. Жена этого мрачного типа, – шутит она, указывая на смутившегося саудовца. – А няньку ребенку я уже нашла, – обращается она к измученному Хамиду. – Девушка уже в пути.

– Но…

Хамид колеблется: ему не хочется отдавать сына незнакомой воспитательнице.

– Послушай! Это моя двоюродная сестра! У нее есть хорошо оплачиваемая работа у американцев, но для тебя она ее бросит. Те карапузы, в конце концов, так невоспитанны и непослушны, что невозможно выдержать. Ты ей послан небом, а она – тебе.

– Но…

– Гарантией будет мой муж. Если что-либо случится с ребенком, хотя бы насморк или, не дай бог, ногу сломает, то наш домашний служащий нравственно-религиозной полиции лично назначит наказание нерадивой няньке. Сам видишь, как все его боятся!

Свой серьезный рассказ она заканчивает лукавой улыбкой, похлопывает успокоившегося уже старика по спине и усаживается удобнее, убежденная, что дело сделано. А Марыся понимает, что даже в этой ортодоксальной мусульманской стране люди меняются, и вздыхает с облегчением. С ней рядом сестра, а теперь еще Крыся и боевая Ретна. Все будет хорошо.


Поселок «Техас» считается одним из лучших в Эр-Рияде. Нечему удивляться: в конце концов, его строил самый большой консорциум в Саудовской Аравии – «Бен Ладен груп». Организован он был в 1931 году, и начиналось все со школы для строителей; теперь же это международная многопрофильная организация, действующая с большим размахом во всем арабском мире, особенно на Ближнем Востоке. Поселок «Техас» принципиально отличается от участков для саудовских богачей, разбросанных по городу. Там каждый дворец или резиденция окружены трех- или четырехметровым забором, есть частная охрана. Вся территория «Техаса» огорожена такой же стеной, а вдобавок еще и рвом. Дома же, находящиеся внутри, расположены на открытом пространстве, нет клаустрофобных закрытых бетонных ограждений. Охраняет их национальная гвардия и эскорт от самой лучшей частной охранной фирмы в городе. В этом месте можно чувствовать себя безопасно и свободно, что для иностранцев, живущих в самом ортодоксальном государстве в мире, имеет огромное значение.

Дарья и Марыся на следующий день после приезда распаковывают чемоданы и достают свои вещи из легких тканей, которые носили в Азии, но надевают просторную одежду, тщательно закрывая свои тела, и с самого утра вместе с резвящейся Надей отправляются на разведку.

– Это не плохо, нет? – потешается Дарья над собой и сестрой, на которой лица нет. – Все будет хорошо.

Она хватает сестру под руку и крепко сжимает.

Женщины, не сговариваясь, идут в одном направлении – к дому, в котором Дарья провела чудесную молодость с родителями и Адасем и куда Марыся приезжала проведать их со своим тогдашним мужем Хамидом бен Ладеном. Они садятся на скамеечку на главной аллее и осматривают дом, в котором теперь живут чужие люди. Несмотря на высокую температуру – более сорока градусов, – жара не чувствуется и человек не потеет. Может, потому, что влажность воздуха в Эр-Рияде не достигает и пяти процентов. Однако в поселке есть зеленые поля для гольфа, которые каждое утро поливают часами, ухоженные газоны и садики, есть тень, отбрасываемая высокими пальмами, которых тут полно. Поселок идеален для иностранцев, тоскующих по нормальной жизни, к которой они привыкли. Это место гарантирует им все блага, запрещенные в ваххабитском государстве. Поэтому, кроме полей для гольфа, тут есть теннисные корты и спортивная площадка для сквоша, два бассейна, где женщины могут надевать бикини и плавать вместе с мужчинами, есть даже кафе и рестораны, где подают греховные алкогольные напитки домашнего приготовления и оригинальные. Есть тут также небольшой амфитеатр, в котором выступают приглашенные со всего мира солисты или музыкальные группы, исполняющие как поп-, так и классическую музыку. Примечательно наличие кинозала. Ведь в Саудовской Аравии не посмотришь кино: здесь царит закон шариата, в соответствии с которым всякое удовольствие грешно, то есть запрещено.

– Все как-то устроится, – утешает старшую сестру Дарья, глядя ей в глаза, но тут же отводит взгляд, видя в них слезы и безграничную печаль.

– Наверное…

Марыся чувствует, что решение вернуться было ошибочно и ситуация вышла из-под ее контроля.

– Милая! Не знаю, что и сказать, – признается наконец смущенная девушка. – Ты усложняешь себе жизнь так, что и представить нельзя.

– Знаю…

– Мы должны все же выйти из ситуации и не сойти с ума.

Дарья крепко прижимается к Марысе и чувствует, как дрожит сестра.

– Не могу тебе ничего посоветовать, чтобы разрубить твой гордиев узел. Скажу одно: нужно действовать, идти вперед, определить Надю в школу, нас – в университет, пойти на фитнес или в ресторан, восстановить знакомства или завести новые, а жизнь сама покажет, уничтожат тебя проблемы или сами растворятся в потоке ежедневных дел. Кто-то там, наверху, готовит для нас все больше новых испытаний и все усложняет, но мы не сдадимся, правда?

– Ты права, – соглашается Марыся, вытирая слезы, стекающие по щекам. – В конце концов, мы сегодня приглашены к Анджею и Крысе. Это прекрасные люди!

Тень улыбки проступает на ее похудевшем лице.

– Супер! – восклицает с энтузиазмом Дарья. – Это прекрасно – встретить таких земляков сразу по приезде. Наверняка они смогут помочь нам во многом.

– Особенно потому, что медики. Я все же хотела бы продолжить учебу в той области, в которой начала. А ты уже приняла решение? Журналистика или что-нибудь другое?

– Знаешь, сестричка…

Девушка умолкает на минутку, становясь серьезной.

– Я долгое время не могла найти свою дорогу в жизни, но после того страшного теракта на Бали, в который мы угодили, я думаю, что хотела бы помогать людям, спасать жизни, бороться с Богом и иногда благодаря своим знаниям обводить его вокруг пальца.

– Ты что? Тоже будешь изучать медицину?! – Марыся в восторге подскакивает. – Нам будет легче! Мы будем вместе учиться! Прекрасно!

– Я хотела бы выбрать неотложную медицинскую помощь, так как там достаточно получить лицензию. Ты же знаешь, что я к науке, особенно долгосрочной, не слишком способна.

– Не говори глупостей! Ты умная девушка и всегда получала одни пятерки. Не упусти свой шанс снова!

– Это ты умная, а я всегда должна была отрабатывать и оценки добывать с большим трудом. Ну хорошо, вначале мы должны точно разузнать, какие там есть отделения. К сожалению, я должна выбирать только те, в которых обучение ведется на английском.

– Ты ведь говоришь по-арабски. Не шути!

– Как ученик пятого класса средней школы. Теперь твоя очередь давать мне частные уроки, – смеется Дарья, счастливая, что так по-доброму говорит с сестрой.

– Помнишь, как ты учила меня польскому? – вспоминает Марыся. – Особенно легко запоминались плохие словечки.

Прижавшись друг к другу, они вспоминают свою первую встречу через много лет, когда Марыся нашла семью именно здесь, в Эр-Рияде. Они сидят так долгие часы, забыв о страхах и опасениях, и чувствуют, как все более крепнет связь между ними. Несмотря на то что они так не похожи внешне, на различный опыт и давнишние обиды и предубеждения, они снова чувствуют зов крови и охватившее их теплое сестринское чувство.


«Вот и вернулись к родным пенатам!» – думает Карим, входя в ворота больницы медико-санитарной службы Национальной гвардии, с которой его связывают хорошие и плохие воспоминания. Он оглядывается вокруг и кроме роскоши и космической современности видит также упущения, которые встречаются только здесь. Одним из самых худших и наиболее затрудняющих жизнь – как пациентам, так и докторам, – является разделение полов. Он помнит, как не спас жизнь молодой женщины, которую привезли с места аварии. Так уж вышло, что буквально пару минут в приемном отделении из лечащих врачей был только он, а как мужчина он не мог прикоснуться к раненой. Когда он хотел взять анализы и начать реанимацию, семья бросилась на него как бешеная в страхе, что тело мусульманки увидят и та будет опозорена. Позже муж и родственники проливали потоки слез и рвали на себе волосы, а он как медик смотрел на них с презрением, не в состоянии понять религиозного фанатизма, который убил их родственницу. Это событие отразилось на всей его профессиональной деятельности, и тогда окончательно перевесило нежелание жить в Саудовской Аравии. «Если ничего не изменилось (а из того, что вижу, на это мало шансов), сам не знаю, как тут выдержу», – сомневается он в правильности принятого решения.

Он идет в крыло администрации. Прежде всего он должен встретиться с директором, о котором ничего не знает и которого еще не видел. По фамилии он понял, что тот, разумеется, чистокровный саудовец. «Чужие такое положение не занимают, – он хорошо знает местные обычаи. – Пусть парень будет полнейшим дебилом в округе, но, по мнению надменных жителей этой песчаной страны, он имеет священное право руководить самым большим медицинским учреждением», – думает он с горечью.

– Карим аль-Наджди, – представляется он худощавому мужчине в тобе. Тот был немного старше азиата.

Директор подает ему холеную, но крепкую ладонь.

– Очень приятно. Мустафа аль-Бахри. Садитесь.

Он указывает на удобный кожаный диван.

– Выпьете чего-нибудь? Кофе, чай, воды или, может… виски? – шутит он.

Карим поднимает брови и бросает на него удивленный взгляд, в ответ шеф заразительно смеется.

– Ловко я вас поддел, – говорит довольный собой шутник, но Карим, кроме чертиков, видит в его глазах зрелость и интеллигентность. – Когда я узнал, что вы хотите у нас работать, то был немного удивлен, но одновременно очень рад.

– Мне приятно это слышать.

– Подождите, я поясню почему. Во-первых, меня удивило, что вам захотелось сюда вернуться. После пребывания в Азии, с ее свободными нравами, это немного шокирует, правда?

Карим согласно кивает.

– Кроме того, это честь для нашего учреждения – человек с таким глубокими саудовскими корнями. Аль- Наджди – это род, восходящий к самому пророку, а ваш отец принес вам известность уже сегодня…

Он понижает голос и весело смотрит на Карима, но тот не знает, что на это ответить. «Слава переросла моего папочку и опережает его, даже когда он уже на пенсии. Но почему это должно меня касаться?»

– Да? – бормочет он. – Поэтому…

– Говорю это в шутку, не думайте, что я сноб и буду оценивать человека по делам его предков.

Директор подходит к шкафчику, закрытому на ключ, и открывает его. Слышно, как он набирает код, звякает стеклом. Потом он поворачивается к Кариму с бутылкой «Джек Дениэлс» в руке.

– Это в знак моего уважения к вам. Сегодня мы уже не будем оперировать, да? – бросает он лукаво.

Доктор, только что получивший работу, поднимает на этот раз только одну бровь, потом хихикает в кулак. «Ну, пожалуй, с ним мне будет хорошо работать», – вздыхает он с облегчением, обрадованный «нормальностью» саудовца, и наконец подает голос:

– Рад, что вы не обобщаете.

– Я двенадцать лет учился и специализировался в Лос-Анджелесе. Привык к несколько другому стилю жизни, чем тот, который здесь царит. Но мы справимся, да? Может, скоро уже будет чем заняться. На брудершафт?

– Меня зовут Карим.

Они чокаются.

– Мустафа. Возвращаясь… к твоему приему на работу, скажу: у меня есть иностранный специалист (таких теперь все труднее заполучить) с нашими корнями, с хорошей саудовской фамилией, но получивший образование в европейской стране и с опытом работы за рубежом. Надеюсь, что у тебя западная ментальность, но мусульманское сознание. Поэтому ты не будешь делать глупостей, как доктора из Европы или Америки, не будешь стараться изменить царящие в Саудовской Аравии испокон веков традиции и будешь их ловко обходить, чтобы никого не ранить. По-прежнему у нас чертовские проблемы с людьми старой формации и с еще более косными убеждениями, которые попадают в наше учреждение или как пациенты, или как религиозные надзиратели.

– Ой, мне это хорошо знакомо! Не раз я или мои коллеги из-за глупых требований религиозных фанатиков теряли пациента, но чаще пациентку, – грустно кивает головой Карим.

– Моя жена тоже медик, но мы не работаем в одной клинике, так как это не очень приветствуется. Тут же начались бы разговоры о кумовстве, смотрели бы на нас через увеличительное стекло.

Мустафа говорит о личных делах вполне свободно, хотя ни один саудовец в разговоре с чужим мужчиной даже не упомянул бы о жене – это запрещенная тема.

– А моя жена Мириам хочет начать обучаться медицине в Университете принцессы Нуры, – хвастается Карим. – Она уже год была там, но прервала обучение. Не знаю, вспомнят ли ее…

– Прекрасно! Хорошо, что сказал. Зина там ректор и преподаватель. Ха! Считай, что все уладил!

– Спасибо, йа садики![44]

Директор смеется.

– Не за что. Ведь мы должны идти рука об руку, в операционной – буквально. Если ты не знал, я заведующий отделением трансплантологии и по-прежнему практикующий хирург, а не только директор администрации этого учреждения. Не представляю себе, что мог бы поменять профессию, которую люблю, на бюрократию, которую ненавижу.

Карим радуется, все больше ценя этого медика по призванию.

– Прекрасно! Есть какие-либо интересные случаи? Знаю, что каждый случай необычный, особенный, но…

– Слышал, что ты участвовал в разделении сиамских близнецов из Польши с ведущим доктором Ридой. Потом он стал министром здравоохранения. Неплохая работа, но сейчас мне брошен серьезный вызов, и я охотно бы взялся за это вместе с тобой и коллективом наших превосходных врачей.

– Что же это? Я слышал, что у вас есть очередные близнецы, но на этот раз из Америки, с общим сердцем.

Карим в курсе того, что происходит в области трансплантологии, несмотря на то что последние два года работал как терапевт и ничего необычного не делал в принципе.

– Случай безнадежный. К сожалению, одна девочка должна погибнуть, и уже видно какая. Но если их не разделить, мы потеряем обеих. В данное время мы ждем согласия родителей на проведение операции, связанной с наивысшей степенью угрозы жизни. Не знаю, с чего они взяли, что мы, мусульмане, можем сделать чудо. К сожалению, мы должны им сказать то же самое, что и в Америке. Операция позволит спасти только одного ребенка.

Карим – неисправимый оптимист:

– У нас хорошие кардиохирурги…

– Мы всегда делаем то, что в наших силах, и никогда не говорим, что Аллах так хотел. Мы – единственные в этой стране, кто борется с Богом. Знаешь, что мы окажемся за это в аду и будем гореть в огне? – спрашивает он с игривым блеском в глазах, после чего поднимается с кресла.

– «…Тот навлечет Господень гнев, и Ад ему убежищем предстанет – такая скверная обитель!»[45] – цитирует Карим Коран.

При этом оба корчат глупые рожи, а потом берут в рот жевательные резинки и выходят в отделение.

– Случай, который я хочу тебе показать, не является каким-то особенно необычным, если речь идет об арабской стране. Но он интересует нас с точки зрения распространения поражения, поведения пациентки и ее судьбы, о которой мы знаем фрагментарно. Она все еще не хочет нам чересчур много открывать, но тут нечего удивляться.

Это все, что сказал Мустафа, а Карим и не просит о большем. Как доктор, он предпочитает опираться на собственные выводы, сделанные после осмотра больной.

– Ничего себе, – шепчет он, стоя у стекла, через которое наблюдает за лежащей женщиной. – Кто ее к вам привез?

– Я сам ее нашел в государственной больнице в Эль-Бате.[46] Я тебе еще не говорил, что в свободное время мы с женой работаем в организации «Врачи без границ»? Мы с Зиной любим не купаться в богатстве, которое предлагает Саудовская Аравия, а помогать в беде, темноте и унижении.

Карим внимательно присматривается к больной или, скорее, травмированной. С первого взгляда видно, что та была облита соляной кислотой в самом типичном и открытом месте. Все лицо у нее изувечено. Мягкие ткани, такие как кончик носа и раковина одного уха, отпали, рот будто оплавленный. Не видно губ, только линия разреза, которую кто-то нарисовал дрожащей рукой. Доктор размышляет о том, видит ли женщина. От одного глаза у нее осталась только глубокая глазница, а второй закрыт тонкой деформированной кожей. Вид пациентки ужасает, ее общее состояние оставляет желать лучшего. Под тонким больничным пледом видно болезненно исхудавшее тело с торчащими костями бедер, колен и плеч. Можно было подумать, что это скелет человека, накрытый простыней, если бы не шум аппаратуры, подключенной к изможденному телу, сигнализирующий, что в этих человеческих мощах все еще теплится жизнь.

– Что вы собирались делать в ее случае? – спрашивает через минуту Карим. – Если ее не подкормить и не укрепить, то работа трансплантологов не пригодится.

– Она в нашем учреждении только неделю, – поясняет Мустафа. – Думаешь, легко поместить сюда кого-то из бедных?

– Наверняка нет.

– Я должен был оформить множество бумаг и убедить весь коллектив, что для нас это идеальный случай, чтобы без проблем учиться трансплантировать.

– Это безобразие! – возмущается Карим. – Ты не говоришь им иногда, что это вина системы, гребаной традиции и воспитания? Кто-то ведь таким способом обошелся с этой женщиной?

– Дорогой, если бы я им что-либо подобное выдал, то уже тут не работал бы, а она умерла бы.

– Что мы о ней знаем? У нее были при себе какие-то документы? Знаем ли мы ее семью, опекуна? Вижу, что раны уже затянулись…

– По порядку. Действительно, случай имел место года три-четыре назад. Тогда она впервые попала в государственную больницу, но была в состоянии коллапса. Никто и не мечтал, что она проживет хотя бы день. Однако и там, а может, именно в таких учреждениях, работают доктора по призванию, поэтому они боролись за ее жизнь, не щадя сил. И она проявила огромную силу воли, желание жить.

– Может, у нее просто сильный организм, – предполагает Карим.

– Возможно. Когда же через полгода ее состояние стабилизировалось, она попала в исправительное учреждение для женщин, – вздыхает Мустафа, сильно разочарованный.

– Прекрасное место для пострадавших представителей слабого пола. Разумеется, мы, саудовские мужчины, заботимся о наших женщинах, – грустно иронизирует Карим.

– Пребывание в ужасных, почти тюремных условиях сменялось нахождением в больнице. К сожалению, глубокие раны не заживали, ей не приобретали предписанные антибиотики и антисептики и, прежде всего, ее не кормили соответствующим образом.

– Это сразу видно.

– Ты не представляешь, что кислота сделала с ее ротовым отверстием. Почти то же самое, что и снаружи. Из-за этого ее необходимо кормить только через трубку, но это вызывает постоянное заражение, или внутривенно, что должны были делать профессионально.

– С состоянием ее здоровья все понятно. А что с семьей? – возмущенно спрашивает Карим. – Она не назвала фамилию? Почему не назвала… Я говорю глупости! – обрывает он сам себя.

– Ну конечно. Скорее всего, как и в большинстве случаев, акт насилия должен был выполнить ее махрам. Что же, она должна информировать его, что все еще жива? Она подписала бы себе смертный приговор: наверняка этот преступник захотел бы довести дело до конца.

– Она была беременна, когда ее привезли в больницу?

– Нет.

– А была ли невинной девушкой? Может, ее изнасиловали?

– Из предварительного осмотра в день поступления ясно, что дефлорация произошла давно, очень, очень давно. Значит, девушка вела беспорядочную жизнь. Может, ее застали на горячем с любовником только через какое-то время? Что ж, можем только гадать.

– А не пробовали ее идентифицировать по отпечаткам пальцев? – приходит в голову доктору хорошая мысль.

– К сожалению, это невозможно, у нее нет папиллярного рисунка: она или закрывалась руками во время акта насилия, или после обливания соляной кислотой пробовала стереть ее с горящего тела.

– Трагедия! Хочешь, я помогу тебе восстановить ей лицо и привести в состояние, в котором она сможет самостоятельно жить? – спрашивает под конец Карим.

– Рассчитываю на это, коллега.

Мужчины пожимают друг другу руки и уже знают, что им хорошо будет работаться вместе.


Крыся стоит на пороге их скромного домика на территории больницы медико-санитарной службы Национальной гвардии.

– Как прекрасно, что вы захотели нас проведать! Вы даже не представляете, как мы с Анджеем рады. Мы нашли не только нашего сына, но и его красавицу жену и ее сестру.

– А мы счастливы, что в этой несчастливой для женщин стране сразу познакомились с двумя добрыми людьми.

Марыся нежно обнимает женщину и чувствует тепло ее сердца.

Анджей отрывает растроганных женщин друг от друга:

– Входите уже! Что Бог послал! Садитесь, а я буду вас угощать аперитивами домашнего приготовления, – хитро улыбается он.

– Ой, уже боюсь!

Карим знает о хобби своего давнего друга и о том, что мужчина всегда увлекался изготовлением наливок и вин.

– Что ты придумал в этой стране засухи?

– Дорогой! Поляк сможет! – хихикает радостно хозяин. – Сейчас такая продукция распространена во всем мире. Но в Европе люди этим занимаются для забавы или из бережливости, а здесь это необходимость.

Он подходит ко встроенному шкафу в дальнем углу гостиной и вынимает снизу полуторалитровую бутылку кока-колы.

– Мы колу будем пить? – удивляется Дарья, вытаращив глаза, так как не понимает, что происходит.

– Прекрасное домашнее винцо, моя дорогая. Сушеные фрукты я привез из самой Англии. К ним добавляют дрожжи и препарат для осветления напитка. Поверьте, мой продукт того же уровня, что и калифорнийские вина. Такое же винишко!

Анджей радуется как ребенок.

– А разве можно в Саудовскую Аравию такие вещи ввозить? – все еще не может поверить Дарья, что кому-то удается перехитрить внимательных, проницательных служащих таможни.

– А что они могут мне предъявить? Что у меня есть сушеные фрукты? И дрожжи для выпечки хлеба?

– Вот это номер! – Девушка первой подставляет свою рюмку.

– А ты уже совершеннолетняя, дорогая?

Анджей не хочет спаивать ребенка, ведь Дарья выглядит как подросток.

– Мой махрам, подтверди, как всегда, – шутливо обращается к Кариму Дарья, хотя все это постепенно начинает ее нервировать.

– Она старая корова, только молодо выглядит, – шутит Карим. – Уже давно должна иметь диплом и работать, а не прикидываться девочкой.

– А что бы ты хотела изучать, дорогая? – спрашивает Крыся, садясь в удобное кресло. – Тут множество университетов для женщин, поэтому у тебя есть шанс получить очень неплохое образование.

– Я хотела бы работать на скорой помощи. В последнее время меня это страшно привлекает, – живо отвечает Дарья.

Анджей с пониманием кивает головой.

– Прекрасно, это очень нужное, востребованное направление. В этой гребаной стране погибает множество женщин, которые попадают в автокатастрофы, правда, Карим? – обращается он к коллеге-медику.

– Правда, даже стыдно признаться, что у нас такие условия и пункты спасения жизни, а некоторых просто оставляют умирать.

Дарья еще не посвящена в тайны здешних обычаев:

– Почему? Не понимаю.

– Потому что нет таких, как ты, моя дорогая! – просвещает ее Крыся. – Никогда не забывай, где ты живешь. В Саудовской Аравии женщина является чем-то исключительным, под постоянной охраной, поэтому до нее не может дотронуться чужой мужчина. Лучше пусть умрет, чем ее опозорит касание рук доктора. Мужчины-родственники решают, можно ли ее осмотреть, но большинство из них говорят медику-мужчине «нет».

– «Мужья над женами стоят, (блюдя очаг их и сохранность), за то, что Бог одним из них дал преимущество перед другими, и также потому, что весь расход на содержание семьи из их имущества исходит»,[47] – с иронией в голосе цитирует Карим, а все только в бешенстве поджимают губы.

– Что ж… возвращаясь к учебе. Это очень хорошо, что ты хочешь освоить это направление. Но боюсь, что саудовцы еще до этого не доросли и нет такого отделения ни в одном из университетов, – говорит Крыся.

– Черт возьми! – злится Дарья. – А какие есть?

– В Университете принцессы Нуры есть гуманитарный факультет, там изучают педагогику, искусство, лингвистику и социологию. Есть отделение академии наук, где можно изучать информатику, экономику и администрирование, и…

– Это мне вообще не нравится! – хмурится девушка.

Крыся смеется над ее горячностью.

– Есть также Медицинская академия, дорогая. Там интересно и, в принципе, есть все основные факультеты, такие как терапия, уход за больными, фармакология, стоматология и реабилитация. Может, туда бы пошла? Женщина, профессионально знающая методы восстановления, – редкость в этой стране.

– Эх! Все это до лампочки! – Дарья в растерянности не следит за словами.

– Так, может, будешь ухаживать за больными? От этого недалеко до реабилитации, курс которой ты можешь пройти где-нибудь в Европе, – подсказывает Анджей.

– Но, собственно, почему не медицина, а? Расскажи мне, сестричка! – включается в разговор Марыся.

Все переходят в кухню следить за готовящимся обедом, потому что видят, что тему так быстро не обсудишь, а атмосфера становится все более напряженной.

– Трудно, требует слишком много времени и сил. Нужно учиться пять лет. Даже после получения диплом не будет стоить ни гроша. Необходимо заработать два года стажа, потом – специализация. Нет! Эта учеба заберет у меня в лучшем случае десять лет жизни. А потом всю жизнь должна буду учиться и совершенствоваться.

Анджей через тонкую стенку кухни громко подтверждает:

– Это правда. Это неблагодарный труд, редко когда получаешь удовлетворение. Тот, кто хочет пойти в этом направлении, должен иметь призвание, потому что иначе не выдержит.

Марыся говорит растерянно:

– Извините. Я тогда вообще не должна туда соваться. Во-первых, я слишком старая; во-вторых, у меня ребенок… дети, – исправляет она себя быстро, – которым я тоже должна посвятить хоть немного времени. А кроме того, я, в общем-то, не уверена в своей любви к медицине.

– Не говори так! Первый шаг ты уже сделала: год отучилась, – убеждает ее Карим, который как раз появился в дверях.

– Так получилось.

– Но теперь у тебя есть домашний репетитор, и мы с Анджеем рады помочь, – поддерживает Крыся расстроенную женщину. – Знаешь, что самое главное? Желание.

– Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, – иронизирует Марыся, так как понимает, что снова не нашла своего призвания и, по большому счету, сама не знает, где должна его искать. «Я критикую несерьезную Дарью, а сама не многим ее лучше», – подытоживает она мысленно.

Анджей решает помочь молодым женщинам:

– Приглашаем в нашу клинику. Лучше во всем убедиться самому. Визуализация, так сказать.

– У тебя стажируется такая хорошая саудовка, Афра, познакомь с ней девушек, – предлагает Крыся. – Через год эта молодая женщина-врач поедет учиться в Польшу. А сейчас решила посвятить время тяжелой профессиональной работе и изучению польского. Говорю вам, в ней столько энергии!

– Сегодня пятница. Значит, спокойно можем с Каримом вас тайком провести. В святой день ни одного саудовца на работе не увидишь. Все с утра до вечера бьют лбы в мечети. – Поляк взрывается заразительным смехом и бьет себя по бедрам.

– Вначале пообедаем, а то у нас все сгорит. И только потом вивисекция.

Крыся рада приезду этой многонациональной семьи. Она рассчитывает на то, что молодые девушки будут ей не столько подругами, сколько назваными дочками.

* * *

Хамид ходит по пустому дому, не зная, к чему приложить руки. Чем заняться, как дальше жить? На шкафах и этажерках – буквально везде – стоят фотографии Зайнаб: то с маленьким Адилем, то втроем. А на прикроватной тумбочке – красивая портретная фотография с их свадьбы. У мужчины щемит сердце, когда он на нее смотрит. Он решает спрятать их в коробку и закрыть на четыре защелки. «Так же, как и с памятками о Мириам, – вспоминает он очередной трагический период своей жизни. – Всё моя гордыня. Одна жена меня бросила, а другая отошла в мир иной». Сжав кулаки, он поднимается по лестнице на второй этаж, входит в спальню умершей матери и подходит к большому шкафу. Он вынимает оттуда коробки с надписью «Мириам» и кладет на низкую скамью.

– Я должен отдать ей все документы, которые она оставила, – говорит он сам себе. – Они наверняка будут ей нужны.

Он вынимает их общую игаму[48] и с минуту держит в руках.

– Наверняка ей пригодится, если решит куда-нибудь пойти с Адилем…

Быстро просматривая бумаги, он откладывает в сторону свидетельство о рождении их сына, свидетельство о браке, документ об окончании Марысей первого курса обучения, банковский счет о положенных Хамидом на ее имя деньгах, на котором по-прежнему лежит сто тысяч долларов, подаренных ей мужем как приданое.

– Это тоже может ей пригодиться, – улыбается он иронично. – Я точно это назад не возьму.

Потом тянется за очередной большой коробкой и вытягивает из нее фотографии. Часть из них – их поездка в Польшу, часть – в Лондон, а все остальные, разумеется, из Саудовской Аравии. У мужчины дрожат руки и все сильнее сжимаются челюсти. «Почему она мне изменила, почему так ранила, почему, в конце концов, не сказав слова, оставила?… Ведь могла тогда попросить прощения, и я наверняка простил бы ее. Плохие поступки влекут за собой другие, еще худшие. Любое вранье выйдет наружу! Боже мой, слишком много испытаний для одного парня! Отдам ей эти бумаги, а потом должен буду куда-то исчезнуть, куда-то поехать, изменить свою судьбу и жизнь. Только куда? Что делать?» Он отчаялся, по его запавшим, исхудавшим щекам неудержимо текут слезы. «Мириам, Мириам, как ты могла?! Как ты могла со мной так поступить?! И хотя я знаю, что ты по-прежнему меня любишь, теперь я уже не смогу тебя простить. Мое мужское достоинство, моя честь мне этого не позволят, – говорит он бывшей жене мысленно. – Не могу!» Он падает на пол, закрывает лицо руками и громко плачет. «Мириам!»

39

Саудовцы у себя в стране должны носить традиционную одежду: белую тобу и гутру (головной платок для мужчин, белый, в бело-красную или черную клетку). Если кто-то этого не делает, может быть наказан финансово, а молодежь даже плетью. Единственным исключением является костюм, который мужчины надевают на частные международные встречи. Женщины, местные и приезжие, невзирая на вероисповедание и национальность, должны носить черную абаю.

40

Добрый день, здравствуйте (досл. «мир вам)! (араб.)

41

Вам (тоже) мир! (араб.)

42

Папа (араб.).

43

Господин (араб.).

44

Друг (араб.).

45

Коран, сура VIII, стих 16.

46

Эль-Бата – бедный район Эр-Рияда.

47

Коран, сура IV, стих 34.

48

Разрешение, ID (араб.). В Саудовской Аравии женщина не имеет собственного удостоверения личности, а вписана в ID мужа.

Арабская сага

Подняться наверх