Читать книгу Он тебя недостоин - Таня Винк - Страница 7

Нестор посмотрел на часы, он нервничал. Он всегда нервничает, когда Наташа в воздухе. Если честно, он не находил покоя с момента ее рождения… Он придвинул к себе лист с распечаткой рейса Дубай – Киев: ага, минут через сорок надо выезжать в аэропорт. Нестор закрыл папку с отчетом за прошедший год, поднялся и скривился от боли в желудке: в последнее время застарелый гастрит не давал ему покоя. Это и понятно, он совсем забыл, что такое диетическое питание. Надо заняться собой, подкрутить гайки, а то, глядишь, на операцию попадешь не вовремя. Хотя разве операция бывает вовремя?

Нестор повернулся к зеркалу и удовлетворенно хмыкнул. Лицо, покрытое темно-кофейным загаром, полученным на крошечном островке на Мальдивах, ему очень даже нравилось. И седые, с пепельным отливом, коротко постриженные волосы вовсе его не старили, а даже наоборот. И румянец во всю щеку…

– Лекари хреновы… – Прижав ладонь к животу и отрыгивая, он направился к гардеробной. – У меня самый обычный гастрит.

А перед глазами тот вечер… Он сидел на диване, Наташенька распаковывала коробку с елочными игрушками. У Нестора никогда не было елки, и он еще пацаном поклялся, что у его детей всегда будет елка до потолка. И вот, как обычно, в проеме между окон стоит пушистая ель. Наташа, бережно выкладывая игрушки на стол, смеется:

– Папуля, а ты помнишь, где мы купили эту кукурузу?

Еще бы! Он помнил, где куплено каждое платьице, туфельки, сумочка, кроватка, лыжи… Все, к чему прикасались руки дочери, он покупал ради высшей награды – ее улыбки и поцелуя.

– Папа, гирлянд не хватит!

Дочка нахмурилась, а он от предвкушения поездки с ней по магазинам, казалось, вот-вот растечется по дивану благодушным мурлычущим котом.

– Когда едем? Сейчас?

– Давай, – Наташа взглянула на часы, – еще только половина восьмого.

– Вот и отлично.

Нестор хотел подняться из кресла, но вдруг горячая волна прокатилась по желудку и скрючила его в три погибели. Он сжал зубы, дышал рывками, пытаясь улыбнуться, успокоить Наташу… А она смотрела на него испуганными, широко открытыми глазами.

– Папа, папочка! – Бледнея, она бросилась к отцу и опустилась на колени у его ног. – Что болит?

– Я съел что-то неправильное. – Нестору удалось сказать это довольно бодрым голосом.

– Конечно неправильное! Я же говорила, что тебе отбивную нельзя! – Наташа пристально смотрела ему в глаза. – А ты потребовал очень зажаренную. Вот что мне с тобою делать?

Нестор изо всех сил изображал виноватый вид.

– Сейчас пойду и выпью лекарство.

– Я сама принесу.

– Брось, доченька, я нормально себя чувствую!

Наташа поднялась на ноги и протянула руку, не отрывая взгляда от его лица.

– Я провожу тебя.

– Есть, товарищ командир! – рявкнул Нестор и, поддерживаемый дочкой под локоть, на деревянных ногах вышел из гостиной в направлении кухни – и Люба, и лекарства там.

Он шел и проклинал свой возраст на чем свет стоит, потому как его свет стоял на ноющей пояснице, хрустящих коленях, все чаще одолевающей бессоннице, необходимости носить линзы и раз в полгода сдавать кровь на ПСА, а также временами скачущем давлении. Ну, и нервы ни к черту. А тут еще это…

– Люба, пожалуйста, не давай папе жареное мясо, даже если он будет умолять на коленях! – распорядилась Наташа, входя в кухню. – Видишь, что с ним делается? Интересно, у нас есть алмагель?

Она усадила Нестора на стул и полезла в аптечку.

– Сейчас тебе станет легче…

Пока Наташа рылась в аптечке, Люба паниковала: мол, все у меня свежее, вы же меня не первый год знаете…

– Люба, ты не виновата, это все папа… О! Нашла! – Наташа протянула отцу флакон и столовую ложку. – Пей. Теперь, дорогой мой, сидеть тебе на диете как миленькому!

И она поцеловала Нестора в покрытый испариной лоб.

Боль прошла, и, сколько дочь ни сопротивлялась, он, обещая сесть на строжайшую диету, все-таки уговорил ее поехать за гирляндами, а за ужином перед ее отъездом на отдых ел вареную индейку с приготовленными на пару овощами.

Наташа и Алексей улетели, а Нестор пошел к врачу. И уже неделю в письменном столе лежало направление в онкологическую клинику на обследование.

– Идиоты! Нет у меня никакой опухоли, а вот эрекция есть! Да еще какая!

Нестор толкнул дверь гардеробной и, пока стягивал с плечиков аккуратно развешенные заботливой Любой куртки детей, а потом запихивал их в сумку, принял окончательное решение порвать направление на мелкие кусочки.

Через пару минут боль ушла так же неожиданно, как появилась. Это хорошо. Но… Но есть боль, которая никогда не уходит. Боль души. Уже много лет она преследует его днем и ночью, напоминая мишень, в которую нацелены все его мысли: правильно ли он тогда поступил? С наступлением утра ответ один: правильно. А что от него зависело? Ничего… Или все зависело? Господи, где же верный ответ?! Но ночью ответ, каким бы он ни был, расплывался, как и все, перед уже подслеповатыми глазами Нестора, и видел он только черную сторону собственной жизни, о которой так хотел забыть! Все оттуда, из этой черноты! А как его терзали воспоминания! Как клыкастые звери. Терзали и рычали, что он не должен был возвращаться в Шахтово. Не должен был влюбляться в Юлю. Рассуждения эти – бесполезные, на грани бреда – доводили его до исступления и только на груди очередной любовницы он находил отдохновение, а на дне бутылки – оправдание: мол, нервы не выдержали, поэтому он так поступил. А почему не выдержали? Потому как «батарейки» подсели и не было никаких сил взять себя в руки. Силы забрала жизнь: развал страны, нищета, иногда он голодал, видел мрак и смерть, и вот… обман. Да еще какой! Он не виноват в этом обмане… Или виноват? А если не виноват, то почему так беспощадно бичует себя, в то время как на столе хамон и сыр с плесенью? Почему все это не лезет в горло? Почему деньги, о которых он так мечтал, встали поперек того же горла и осознание, что нет на свете силы, способной все исправить, толкает в тот самый мрак, от которого он убегал? И оказалось, что не убегал вовсе, а бежал в самую его сердцевину! Почему сейчас, когда счастье дочери пишет жирными буквами на его жизни «Ты все сделал правильно», он все больше в этом сомневается?

А для оправдания себя они с Коляном частенько погружаются в философское осмысление жизни, перебирают в памяти все, начиная с босоногого детства, и успокаиваются – что поделаешь? До конца своих дней они будут барахтаться в сумерках собственных душ, и никакая сила не поможет им оттуда выбраться. И вечный вопрос «За что и почему именно с нами, с нашим поколением так жестоко обошлась судьба?» утонет на дне очередного бокала…