Читать книгу Помечтай ещё мне! - Тарас Шира - Страница 4

Когда-то я работал в гостинице, и девочки-администраторы показывали скандальным клиентам фак. Разумеется, в спину – когда те разворачивались от стойки ресепшена и шли к лифту.

Я всегда удивлялся, как они не боялись, что гость вдруг повернется. Однажды всё вскрылось и был крупный скандал. Знаете, как это вышло? Никто из нас почему-то не заметил, что на противоположной стене ресепшена все это время висело огромное зеркало. Мы о нем как-то не подумали.

У каждого в жизни есть это «зеркало», которое нас разоблачит. Но до поры до времени мы его не замечаем.

В детстве я четко уяснил, что самое глупое – это спорить с родителями и доказывать свою правоту. Это где-то там, в прогрессивных странах и на страницах журнала Psychologies говорится, что в первую очередь дети – это такие же люди. Хер там плавал. Объясните это постсоветской школе воспитания.

Когда я ходил в школу, мои родители пребывали в абсолютной уверенности, что меня собьет машина. Они купили мне большой квадратный портфель со светоотражателями. У всех нормальных детей были ранцы, которые они надевали на одно плечо. Я же стал обладателем одного большого квадратного недоразумения. Он был кислотно-желтого цвета. Сейчас такие носят ребята из Яндекс еды.

С таким портфелем мне даже не нужна была бумажка «Пни меня» на спине. Этот портфель был одной огромной флуоресцентной просьбой. Вывеской в Лас Вегасе, на которой было написано «Если хочешь до кого-то доебаться – вот он я» Напоминаю, он был со светоотражателями.

Совет родителям – если ваш сын – задрот, не покупайте ему блестящую одежду. Тогда у него хотя бы будет шанс проскочить незамеченным.

После школы у меня было 3 кружка и еврейская школа.

Ненавижу это слово – кружки. Стараешься казаться взрослым, а тут твоя бабушка говорит «кружок» – и вот ты снова малолетний идиот, пускающий носом пузыри.

Еврейская школа – это отдельная тема.

Бабушка считала, что все евреи – умные. Наверное, она думала, что эрудиция передается воздушно-капельным путем. Не знаю. Но на семейном совете было принято решение отдать туда меня и моего брата. Как вы могли понять, нашего мнения никто не спросил.

Если быть точным, еврейская школа тоже была «кружком» – ходили мы туда после занятий в обычной школе.

Мне там нравилось – я был свободен от стереотипов о евреях, поправлял на голове кипу и с удовольствием делал картинки из макарон.

Вообще, мы как будто специально поддерживали стереотипный образ евреев из мультика South Park. На обед вместо хлеба всегда была маца, а вечером мы рассказывали друг другу стихи на иврите.

Правда, однажды у меня появились к бабушке вопросы.

Мы возвращались с еврейской школы и шли втроем на остановку – я, мой старший брат и парень по имени Давид. Давид был помладше нас и тоже ходил в еврейскую школу – но в отличие от нас, он был настоящим евреем.

– Жиды – пидорасы!!

Мы обернулись – и очень вовремя. Камень пролетел в полуметре от моей головы.

– Бежим! – сказал я. И мы побежали.

Мы не знали, кто такие жиды. Зато мы прекрасно знали, кто такие пидарасы. Да и брошенный камень недвусмысленно выдавал намерения этих ребят. Мы с братом даже немного обогнали юркого Давида. Была слабая надежда, что если его поймают, то уже не станут преследовать нас. Я снял кипу и сунул ее в карман – а Давид бежал, придерживая ее на голове. Как будто даже в момент побега не хотел терять свое национальное достоинство.

Но нас не стали преследовать. На дворе был 2004 год, и все-таки антисемитские настроения к тому времени поутихли.

Но инцидент с камнем меня тогда сильно встревожил. Я пришел к бабушке и все ей рассказал.

– Они просто завидуют, – ответила она. – Глупые и ничего не понимают.

Уже тогда я начал подозревать, что бабушка не всегда бывает права.

Может, если бы мы ходили в школу для юных мусульман, нас бы никто не тронул. А евреев никто не боится.

Через год еврейская школа мне надоела. Бабушка сначала устроила трагедию, но все-таки дала слабину. Ходить туда мы перестали.

К 14 годам я был избавлен почти от всех кружков.

Помните, я говорил про зеркало? Так вот, мои родители впервые посмотрели в это зеркало, и, наконец, смирились с тем, что у меня нет никаких талантов.

Я просто плыл по течению. Моя привычная походка – сгорбленная спина и взгляд в асфальт.

Правда, оставалось еще художественная школа.

Рисовал я просто отвратительно. Однажды был день матери, и мы рисовали – кого бы вы думали? – маму. Вернее, ее портрет. Все дети пришли с фотографиями своих мам и держали их рядом с ватманом. Это было что-то вроде контрольного рисунка. Так у нас время от времени хотели выявить самых талантливых и даровитых.

Руководитель кружка ходила за спинами и смотрела, как у нас получается. Я ее не любил – за ее двойной подбородок и за то, как она одевалась. Она все время носила белые блузки и одни и те же черные брюки.

А еще я почему-то в упор не помнил, чтобы нам говорили принести фотографию мамы. Срисовывать мне было не с кого.

Мы закончили. В этот момент руководитель нашего кружка как раз стояла у меня за спиной.

– Это что?? – она схватила мой ватман и вытянула его перед собой, чтобы получше рассмотреть. И тут она начала хохотать. Это был не просто смех, это был настоящий хохот. Ее безразмерная грудь в белой блузке прыгала вместе с ожерельем из ненастоящего жемчуга.

– Вы только посмотрите, что нарисовал наш Айвазовский! – с этими словами она показала ватман всему классу.

И тут весь класс гомерически заржал. Я сидел красный и старался выдавить улыбку.

– Я не могу, – руководитель чуть не рыдала от смеха, – пойду второй смене покажу!

Она вышла из кабинета и процокала каблуками по коридору. Я услышал, как в конце коридора открывается и закрывается дверь, где был кабинет второй смены. Тишина.

И тут мы услышали гул – это ржала вторая смена.

Я сложил в пенал карандаши, закрыл акварельные краски и вышел из кабинета. Взял в гардеробе куртку и пошел домой.

Как только я вышел на улицу, окно нашего кабинета открылось и оттуда показалась голова

– Айвазовский!! – крикнул мне рыжий придурок из моей группы.

Я сделал вид, что не слышу и свернул за угол.

Там я уже, наконец, смог по-человечески разреветься.

Да, существо, которое вышло из-под моего карандаша, напоминало не маму, а скорее, Моргана Фримена. И то – в лучшем случае. Но разве это повод выставлять меня придурком?

Спустя час блужданий по городу я понял, что мне это только на руку. Ходить в художественную школу мне никогда не нравилось.

Я вернулся, на цыпочках подошел к кабинету и аккуратно прислушался. Там никого не было. Я проскочил внутрь и увидел на столе свой рисунок. Он лежал на самом верху. Наверное, мой художественный руководитель собиралась еще кого-то ему показать. Может, хотела устроить с моим рисунком гастроли по всей художественной школе. Я быстро схватил его и вышел. Я не стал его выбрасывать – наоборот, я пришел с ним домой.

– А где твой контрольный рисунок? – Спросила мама, когда пришла с работы.

– Он на кухне. На столе. – Невозмутимо ответил я.

Я слышал, как они с бабушкой прошли на кухню. Щелкнул выключатель. Тишина.

Хотя лучше бы ржали они, а не вся художественная школа. Наконец, они вышли из кухни и вернулись к себе в гостиную. Ко мне они не заходили.

Утром мама сказала:

– Мы с бабушкой тут посоветовались – ты можешь больше не ходить в художественную школу.

Я отвернулся стенке и улыбнулся.

«Айвазовский» – 1

«Художественная школа» – 0