Читать книгу Сандалики - Татьяна Александровна Грачева - Страница 3

Лёля никак не могла понять, почему большинство её знакомых, особенно Маша, считают, что посещение салона красоты – это отдых. Пока подруга колдовала над её ногтями, Лёля не могла расслабиться. Удивлённо посматривала на клиенток в соседних креслах – умиротворённых и говорливых. Некоторые явно приходили сюда не только за маникюром и за порцией сплетен, но и за релаксацией. Она же чувствовала себя как в кабинете врача: вроде не страшно, запланировано заранее, не больно, но ничего приятного, и тянет сбежать быстрее.

В воздухе витали химические ароматы лаков, шампуней и ещё каких-то неизвестных средств для создания красоты на головах и руках клиенток. Через полчаса после начала процедуры Лёля привыкла к терпкой пахучей атмосфере, но удовольствие от неё не получала. Полочка с правой стороны напоминала обойму, заряженную, как патронами, флакончиками лаков.

Маша не спрашивала о предпочтениях Лёли, выбрала для маникюра лак песочного цвета, неброский и практичный, подходящий к любому наряду. Уже заканчивала своё ногтевое чародейство, когда поинтересовалась, едва скрывая насмешливость в голосе:

– Для Германа прихорашиваешься?

Лёля отвлеклась от разглядывания посетительниц салона, перевела взгляд на тёмную макушку Маши. Она недавно обновила причёску: классическое каре поменяла на короткую стрижку с ассиметричной челкой. В облике добавилось строгости и острых черт, а наращённые пушистые ресницы придавали лицу какую-то неестественную, почти инопланетную красоту.

– Нет, – честно ответила Лёля. – Он все эти женские штучки вообще не замечает. И твою причёску, кстати, не заметил бы. Правда, если ты шевелюру сменишь на лысину, шансы существенно возрастут.

Герман на самом деле отличался редкостной невнимательностью, плохо запоминал лица людей, стоило знакомому поменять привычную одежду, и он вполне мог пройти мимо и не поздороваться. Новый лак на ногтях Лёли однозначно не попадал в число экстренно важных новшеств, стоящих его внимания.

Маша нахмурилась и снова опустила взгляд.

– Он приехал?

Лёля слегка пожала плечами.

– Не знаю. Ещё не звонил. – Она чуть наклонилась вперёд, присматриваясь к ловким движениям рук подруги. – А ты с ним так и не виделась с моего прошлого дня рождения?

Маша продолжила увлечённо скользить кистью по ногтям, казалось, вообще не расслышав вопрос. Лак ложился криво, толстым слоем, вылезая за край ногтя. Заметив испорченный маникюр, Мария тряхнула головой и потянулась за жидкостью для снятия лака.

– Не виделась, – отрывисто сказала она, ожесточённо вытирая малярное безобразие на мизинце Лёли. – Не дёргай рукой, сиди смирно, иначе до локтей разрисую.

– Я нечаянно, – привычно извинилась Лёля и замерла под взглядом подруги, по воздействию своему всего немного слабее, чем взор медузы Горгоны[10].

Мария удовлетворённо отметила тёмные круги под глазами и уставший вид Лёли.

– Ночами не спишь?

– Бессонница.

Плотно завинтив флакон с лаком, Маша принялась убирать со стола маникюрные принадлежности. Сосредоточенно раскручивала их и укладывала в ванночку с дезинфицирующим раствором.

– Герман не даёт спать?

Лёля бросила смущённый взгляд на посетительницу в соседнем кресле и неловко улыбнулась.

– Маш, его уже неделю нет в городе.

Мария наклонилась над столом и поманила Лёлю, заставляя сделать тоже самое. Изобразив подобие приватной беседы, она, глядя прямо в глаза, беззастенчиво спросила:

– Вы же занимаетесь сексом?

Лёля покраснела до корней волос, но не нашла силы отвести глаза. Почувствовала себя словно на допросе с датчиками детектора лжи по всему телу.

– Иногда бывает.

Мария саркастично хмыкнула.

– Иногда? Ты у него столько времени проводишь, и у вас иногда бывает?

– Я не хочу это обсуждать, – вымученно призналась Лёля и наконец смогла вырваться из плена чёрных глаз подруги, обездвиживающих, словно двустволка, нацеленная в лицо.

– Да ладно тебе, что было, то прошло. Я давно уже не сохну по этому кобелю. Расслабься. Мне просто тебя жалко. Бесплатная кухарка и домработница. Удобно наш Лев устроился. Только вот если с тобой у него «иногда», то с кем же у него «часто»?

Отвечать не пришлось, от необходимости задумываться над неприятным вопросом спас телефонный звонок. Увидев на экране имя обсуждаемого мужчины, Лёля ойкнула от удивления и приложила трубку к уху.

Маша внимательно следила за мимикой на лице подруги во время разговора, даже не пытаясь сделать вид, что не подслушивает.

– Лёшка, привет! Соскучился по тебе и по твоей стряпне жутко. Придёшь сегодня?

– Привет. – Лёля стыдливо улыбнулась, стараясь выйти из-под пристального взгляда Маши. – Приду. У меня сегодня выходной. Освобожусь пораньше. Что тебе приготовить?

Герман на несколько секунд замолчал, обдумывая вопрос.

– Шашлык хочется, но его в домашних условиях не приготовить нормально.

– Я могу заехать в шашлычную на объездной, а потом сразу к тебе. Испеку что-нибудь на десерт.

– Прекрасная идея, Лёшка! До вечера. Подробности расскажу при встрече, мои орлы всех порвали!

– Какие молодцы, я знала, что они выиграют.

Последние слова Лёля произнесла в пустоту, Герман уже отключился, как обычно выплеснул эмоции и вернулся к своим делам.

Мария саркастично ухмыльнулась, но подслушанный разговор не прокомментировала. Лёля дождалась, когда лак высохнет, и засобиралась домой, теперь нужно рассчитать время так, чтобы успеть в кафе, а затем приехать аккурат к ужину с горячим шашлыком.

Попрощавшись с подругой, Лёля вышла на улицу и схватилась за ручку двери, едва не подхваченной разыгравшейся стихией. Сегодня природа заготовила очередную пакость – порывистый студёный ветер, выхолаживающий непривычных к стуже южан до самых костей. Натянув шапку до бровей, Лёля выбралась на тротуар и влилась в ряды везунчиков, которых ветер толкал в спину, буквально приподнимая на каждом шагу. Встречный поток прохожих напоминал упорных, измученных бурлаков, тянущих за собой баржу.

Лёля быстро управилась с домашними делами. Отсутствие элементов декора и сувениров, даже полок, где эти мелочи моги бы стоять, уменьшало возможности для пыли разлечься как следует по всей квартире. Лёля вымыла окна, даже постирала шторы, в сотый раз решив украсить пустые подоконники хоть какими-нибудь непривередливыми суккулентами. Передвинула коробки с книгами, успокаивая совесть имитацией уюта. Пару книг достала, пролистала и оставила на столе. Заканчивая гладить вещи, нетерпеливо поглядывала на часы: мыслями она уже была на пути к Герману.

Лёля стянула волосы в тугой пучок и извлекла из недр верхнего ящика красивый комплект нижнего белья. Нарочно не задерживалась на мысли, для чего она его надевает. Подсознание трусливо затаилось, только раз вспыхнув надеждой на продолжение вечера. Быстро натянув тонкое шерстяное платье, она опустила подол и только потом подошла к зеркалу. В этот раз отражение не чудило, показывало то, что положено.

Накинув пальто, Лёля направилась на охоту за шашлыком. Машину она водила нечасто, предпочитала пешие прогулки. Во-первых, боялась садиться за руль, ощущая себя обезьяной не просто с гранатой, а с ядерной бомбой. А во-вторых, прогулки для неё были не перемещением из точки А в точку Б, а неким ритуалом, и отодвигали возвращение в пустую квартиру, где чаще всего подкрадывались сумасшедшие видения. За руль Лёля садилась, когда расстояние для променада оказывалось великовато, и если нужно было что-то перевезти. Шашлык оказался той самой драгоценной ношей, которую не хотелось доверять общественному транспорту.

В салоне автомобиля стоял аппетитный аромат жаренного на углях мяса, даже кофейная пахучка не смогла его разбавить. Лёля поглядывала в зеркало заднего вида, предвкушая вечер в компании любимого человека.

В квартале от места назначения позвонил Герман и горестно доложил, что задерживается, но планы ни в коем случае не меняются. Он приедет позже, и они обязательно поужинают. Ключ от его квартиры завёлся у Лёли довольно давно, но бывать в его апартаментах без хозяина доводилось нечасто. Лёля выгрузила коробку с шашлыком и пакет с продуктами. Перекинула лямку сумки на шею и направилась к подъезду. Кое-как, постоянно перехватывая ношу, добралась до четвёртого этажа и зашла в квартиру.

Неделя без посещения Лёли плачевно сказалась на состоянии холостяцкого жилища. Герман не отличался аккуратностью, и криво лежащий ковёр или измятые диванные подушки его не беспокоили. Он их просто не замечал. Лёля разложила продукты на кухне, надела фартук и принялась за уборку.

Начала по привычной схеме: с истребления месторождений пыли. Видимо, карма у неё сегодня такая – сражаться с бардаком. Пропылесосив и вымыв полы, Лёля достала чистящее средство для стёкол и нерешительно замерла перед зеркалом в коридоре. Даже дома она не часто тёрла зеркальные поверхности, решив, что нечёткое отражение её вполне устраивает, но это зеркало напрашивалось на чистку, буквально умоляло о ней, выставляя мутные разводы напоказ. Лёля несколько раз шумно вздохнула и наконец брызнула из пульверизатора на стекло. Зеркало вело себя прилично – притворялось элементом интерьера и не показывало странностей. Послушно заблестело и отразило разрумянившуюся, взъерошенную Лёлю.

Уже смелее Лёля протёрла зеркальные вставки в дверях шкафа в спальне и направилась в ванную. Зеркало над раковиной выглядело на редкость чумазым. Белые капли зубной пасты навевали мысли о сифоне, распылившем мутную жидкость с намерением замаскировать серебристый овал на стене. Добавив брызг из пульверизатора, Лёля провела полотенцем дорожку слева направо. Первыми показались её глаза, остальное оставалось скрыто под мутной плёнкой. Она прочертила линию сверху вниз, будто ставя крест на своём отражении, только вот отражение больше не принадлежало ей. Рыжеволосый веснушчатый парень, как две капли похожий на её любимого актёра Эдди Редмэйна, лукаво сверкал зелёными глазищами, изо всех сил транслируя дружелюбие.

Лёля впервые не испугалась, в этот раз преобладающим чувством оказалась злость. Она швырнула мокрое полотенце прямо в улыбающееся отражение.

– Оставь меня в покое! Хватит меня преследовать! Ненавижу! Ненавижу!

Парень даже не моргнул, получив в лицо влажный комом. Проследил за падением полотенца в раковину и поднял глаза на Лёлю.

– Я не могу оставить тебя в покое.

Лёля отпрыгнула назад, выставив вперёд руку, будто этот жест мог её защитить от нечисти или сумасшествия. Впервые отражение с ней заговорило. К зрительным галлюцинациям теперь добавились и слуховые.

– Я шизофреничка, – обречённо выдохнула она и сползла на пол по холодной кафельной стене. Просидела в неудобной позе несколько минут, свыкаясь с мыслью, что болезнь, кажется, прогрессирует.

Зеркало молчало, и Лёля осмелилась встать на колени. Подняв руку, нашла в отражении свою кисть, со сморщенной от влажной уборки кожей на пальцах. Рука выглядела знакомой и привычной. Медленно Лёля поднялась, наблюдая, как постепенно в зеркале вырастает её отражение. Галлюцинация исчезла, оставив ощущение беспокойства и опустошенности.

Закончив уборку, Лёля направилась на кухню. Разложив на столе ингредиенты для будущих эклеров, задумалась. В её квартире обитал духовой шкаф внушительнее и функциональнее, чем банальная духовка Германа, обросшая изнутри тройным слоем налёта от жирных мясных блюд. Но дома она почти не готовила, ограничившись самыми простыми рецептами для ленивых одиночек. Ей нравилось возиться с мукой и вымешивать тёплое податливое тесто, но Герман выпечку недолюбливал, как и все спортсмены, обзывая кондитерские изыски Лёли пустыми калориями.

Ещё три часа ушло на приготовление пирожных, участь которых быть незаметно съеденными между отбивной и шашлыком.

Стрелки сдвинулись к двенадцати, ночь прилипла к стеклу плотно, как битум, но хозяин квартиры всё не появлялся. Лёля вымыла посуду и села пить чай со свежими воздушными эклерами. На второй чашке дверь отворилась, впуская затерявшегося в потёмках Германа. Он медленно прошёл в комнату, обвёл взглядом кухню, не задержавшись на гостье, словно она элемент обстановки, и устроился за столом. Выглядел усталым, но довольным.

Пока он рассказывал, как его команда обыграла всех соперников, только один раз устроив «качели» в партиях, Лёля подогрела шашлык и нарезала салат из помидоров.

Поедая горячее сочное мясо, Герман активно жестикулировал, размахивая вилкой, изображая в лицах то своих подопечных, то соперников, то их тренера. В такие моменты Лёля любила наблюдать за другом. Он так искренне переживал за успехи своих ребят, что чувства лились через край. Он торопился рассказать и показать каждый ключевой момент, проживал его заново, позволяя и ей разделить бушующие эмоции.

На волне воспоминаний Герман уничтожил блюдо эклеров и растерянно уставился на пустую посудину.

– Спасибо, Лёшка. Всё было вкусно, даже эти сладкие булочки. – Он бросил взгляд на часы и нахмурился. – Уже поздно, завтра утренняя тренировка, а тебе на работу?

Лёля застыла в нерешительности: у неё не хватало духа напроситься на ночёвку, и она медлила, ожидая предложение от хозяина. Герман словно не заметил её колебания. Похлопал себя по животу и поднялся.

– Ты на машине или тебя отвезти?

– На машине.

Лёля поспешно отвернулась, пряча алеющие щёки. Нащупала в раковине тарелку и накинулась на неё, как на возможность изобразить занятость, пока обида не отхлынет от лица. Герман обошёл стол. Нависая над Лёлей, вымыл руки прямо под струёй воды над её ладонями, плотно прикасаясь грудью к её спине. Лёля застыла, ощущая тепло его тела сквозь ткань платья. Герман чуть склонился и поцеловал её в макушку. Она затихла, как мышь под веником, ожидая продолжения, но его не последовало. Лёля судорожно вдохнула, в очередной раз борясь с комом в горле. От Германа пахло духами. Женскими, сладковатыми, судя по всему довольно популярными в этом сезоне. Этим же благовонием пользовалось как минимум две клиентки New look. Приятный дорогой аромат тут же обрёл нотки неприязни и привкус горечи.

Лёля с видимым усилием сохраняла лицо ещё десять минут, пока домывала посуду. Надела пальто, натянула сапоги и, поспешно попрощавшись, вышла из квартиры.

Не первый раз от Германа пахло другими женщинами, но Лёля умело находила для него оправдания, изобретательнее чем политик после выборов, не сдержавший обещаний. В этот раз зазор между проколом Германа и поиск причины, объясняющей запах духов, оказался достаточным, чтобы Лёля успела расстроиться и заподозрить его в похождениях.

Открывая дверцу машины, она наконец придумала для него правдоподобное железное алиби: распространённый модный аромат мог прицепиться к нему в любом общественном месте, даже в магазине, очень уж он стойкий и приставучий.

Удовлетворившись этим оправданием, Лёля завела машину и вырулила со двора. В этот раз душевная боль не была резкой, скорее тягучей и нудной, словно давнишний синяк, по которому случайно ударили снова.

Её любовь переживала взлёты и падения, валялась растоптанная в ногах и парила в небе, пусть недолго, но и это было. А родилась постепенно, вместе с взрослением самой Лёли. Но вот осознание чувств оказалось довольно болезненным и стоило разрушенной дружбы.

Каждый год в школе устраивали день самоуправления. Эту традицию ненавидели учителя, но обожали ученики. Педагоги выбирали себе замену среди старшеклассников, и целый день их предмет преподавали школьники. Учителя, естественно, подстраховывались заранее: успевали провести все диктанты и контрольные, пропускали новые темы, оставляя для дня самоуправления повторение пройденного или что-нибудь совсем лёгкое.

Лёля втайне надеялась, что мама назначит её своей заменой, но Нина Валерьевна за несколько дней до дня самоуправления за ужином преподнесла новость, что уроки географии будет вести Лёлин одноклассник – отличник и гордость школы. Лёля молча проглотила обиду вместе с макаронами. Мама не посчитала её достойной для замены. Это было ожидаемо, но всё равно неприятно.

За день до знаменательного дня, учительница истории предложила ей временно занять своё рабочее место. Лёля обрадовалась и испугалась одновременно. Доверие опытного педагога льстило, но необходимость оказаться под обстрелом глаз учеников вызывала дрожь в коленках. Лидия Петровна успокоила: нужно просто выслушать пересказ параграфа у тех, кто сам вызовется отвечать, и поставить оценки карандашом. Лёля заранее изучила расписание уроков. Шестиклассники пугали меньше всего, но последнее занятие она должна была провести у десятого «А» класса. Её родной «Б» класс недолюбливал «ашников», и во всём соревновался с ними. Между параллельными классами давно шла неофициальная война, нарочно подогреваемая учителями.

Лёля боялась, что ученики просто сорвут урок и опозорят её перед мамой-завучем, но проблемы пришли с другой стороны. Стоило Маше узнать, что Лёля будет вести урок в классе, где обитает Герман, у неё сорвало тормоза. Сначала она предложила тайно поменяться местами, потом, принялась напрашиваться на занятие в качестве стороннего наблюдателя. Получив отказ по обоим пунктам, стала атаковать просьбами передать ему записку. Лёля долго отбивалась, но оказалось, проще остановить торнадо, чем Машу, решившуюся на письменное признание в любви.

Накануне дня в качестве учителя Лёля основательно подготовилась, прочитала параграфы, по которым будет гонять учеников, выгладила белую рубашку, начистила туфли. Первый урок оказался самым сложным. Ребята, взбудораженные анархией, никак не могли собраться и проявить серьёзность, хихикали, переговаривались. Но после первой тройки, пусть и карандашом, затихли и стали тянуть руки. Лёля расслабилась и даже начала получать удовольствие от новой серьёзной роли, но на перемене после пятого урока объявилась Маша, раскрасневшаяся, растрёпанная. Она мяла в пальцах обрывок тетрадного листа и нервно оглядывалась по сторонам.

– Вот. Передай.

Лёля нехотя взяла слегка влажный от потной ладони листок.

– Маш, может, не надо? Мне неудобно, как я ему вообще передам записку?

– Неудобно ей. Подруге помочь не можешь? – Маша накрыла рукой записку в ладони Лёли и заставила сжать в кулаке. – Что тебе стоит? Просто передай.

Лёля спрятала записку в карман брюк и нехотя побрела в класс, дожидаться прихода «ашников».

Они ввалились в класс с опозданием, выказывая пренебрежение к несерьёзной замене, рассаживались шумно и долго, но в течение урока не досаждали, вели себя вполне прилично. Если и переговаривались, то не в полный голос, и умудрились воздержаться от скабрезных шуток.

Лёля ёрзала на стуле, с опаской поглядывая в сторону Германа. С шестого класса он заметно вырос, возвышался над головами не только большинства учеников, но и учителей, долговязым не казался, скорее, мощным. Высокий рост позволил ему стать лучшим доигровщиком в команде. Герман играл за сборную района, и все в один голос пророчили ему карьеру спортсмена.

Герман поймал один из её пронзительных взглядов и широко улыбнулся. Лёля тут же отреагировала румянцем и уткнулась в учебник. Больше старалась в его сторону не смотреть, но Герман наоборот начал приглядываться к Лёле, нарочно смущал её пристальным вниманием.

Лёля жаждала окончания урока, сгорая под сверлящим взглядом, а звонок не услышала. Ребята вскочили с мест и ринулись к выходу, девушки собирались не так суетливо и быстро, аккуратно складывали школьные принадлежности в сумки.

Лёля опустила взгляд в свой рюкзак, склонившись к нему как можно ниже, была б возможность – спряталась бы там целиком. Она уже точно решила, что записку не передаст, осталось только придумать отговорку для Маши. Такую основательную, чтоб у неё не было причины бесноваться.

Герман покинул класс с группой ребят, бросив на Лёлю очередной заинтересованный взгляд, даже чуть-чуть приостановился напротив учительского стола. Последней вышла ученица, заработавшая карандашную пятёрку. Она единственная вела себя так, будто никакого дня самоуправления не было, и урок истории прошёл полноценно.

Лёля щёлкнула застёжкой рюкзака, но встать не успела. В класс вернулся Герман. Нарочно игнорируя её, прошёл к своей парте, и поднял с пола ручку.

– Потерял, – коротко пояснил он.

Лёля молча наблюдала за его передвижениями, когда он поравнялся с ней, неожиданно для самой себя окликнула:

– Герман, постой, – дождавшись, когда он повернётся, продолжила: – Просили передать тебе.

Лёля протянула измятую записку. Остановила взгляд на воротнике рубашки Германа, с досадой ощущая, что всегдашний румянец опять заливает её щёки.

Он едва слышно хмыкнул и взял записку.

– Кто просил?

Вручая записку, Маша просила не скрывать её авторство, но Лёле тяжело было озвучить имя подруги, будто она обнаруживала свои чувства, а не чужую симпатию. Лёля замялась, потом прокашлялась и наконец решительно подняла глаза на Германа.

– Маша Смирнова.

Герман недоверчиво нахмурился.

– Маша? Точно Маша?

Лёля растерялась, не понимая почему он не верит и переспрашивает.

– Да.

– Ну ладно. Спасибо, почтальон.

Он вышел из класса, а Лёля рухнула на стул и нервно оправила волосы. Больше она никогда не согласится на унизительную роль курьера любовных писем!

С того дня отношение Германа к Лёле разительно поменялось. Встретив её в коридоре, он приветливо кивал и загадочно улыбался. Несколько раз останавливался, чтобы лично поздороваться и спросить, как дела. Незаметно родилось прозвище Лёшка, вросшее в Лёлю, как вторая кожа. Но, кроме Германа, её так никто не называл, оставляя право на единоличное пользование кличкой за ним.

Маша ходила как пришибленная, выглядела потерянной, как турист, посеявший карту и компас одновременно. На Германа зыркала сердито и озлобленно, с Лёлей общалась натянуто и больше не откровенничала о чувствах. Видимо, признание в любви посредством записки прошло не по плану.

Иногда в глазах Германа сквозило странное превосходство, будто он владел каким-то важным для Лёли секретом, но открывать его не планировал. Дружба с Машей ещё не рухнула, но уже дала трещину. Меду ними больше не было той доверительной откровенности, которая соединяла их ещё с детского сада. Хотя Герман не проявлял активность и не предлагал Лёле стать его девушкой, его симпатия к ней была настолько явной, что в школе начали перешёптываться о них и даже пустили пару сплетен. К счастью слухи не дошли до завуча, пока ещё бродили в ученической среде.

На одной из дискотек Герман пригласил Лёлю на медленный танец. Она смутилась и пробормотала вежливый отказ. Прежде ей не приходилось танцевать под романтичные композиции, и она боялась отоптать партнёру ноги. Герман сделал вид, что не расслышал её сбивчивых протестов, и потащил в центр зала, как на буксире. Обхватил ручищами, прижав к спине косу, так что её голова запрокинулась. Танец не получился, скорее, это было обоюдно некомфортное раскачивание. Лёля не подозревала, что она настолько неуклюже двигается, впервые ощутила себя деревянной заготовкой без единого сустава.

К облегчению Лёли мучительный танец закончился довольно быстро, и остался практически незамеченным одноклассниками. А вот Маша не упустила возможности насыпать на свою душевную рану очередную порцию соли, и прожигала неловко перетаптывающуюся пару глазами с начала и до конца песни.

С тех пор Лёля плясала только дома в одиночестве, или в своих мечтах, где у неё получались изумительные телодвижения и феерические па, а партнёр вертел ею сноровисто, словно гуттаперчевой куклой.

Припарковав машину во дворе, Лёля буквально влетела в подъезд, подгоняемая плотными потоками ветра. Громко хлопнула железной дверью, опять же с помощью разбушевавшейся стихии, и быстро забежала на третий этаж. Обогнать неприятные мысли о запахе духов не получилось.

Приняв душ, Лёля решила обойтись без вечернего подглядывания за чужими жизнями и легла в постель. Свет от фар автомобилей и уличной иллюминации бродил по потолку, вырисовывая необычные узоры, предлагал поиграть в угадывание сюжетов потолочных историй. Лёля прерывисто вздохнула. В этот раз появление слёз она заметила только когда они заскользили мокрыми дорожками, спускаясь по вискам. Оказалось, плакать лёжа на спине затруднительно: слезы попадали в уши и щекотали, вызывая смех, правда не радостный, а скорее истеричный.

Входящий вызов на телефоне Лёля увидела не сразу, мобильник стоял на беззвучном режиме. Она нахмурилась и хотела сбросить звонок: время перевалило за час ночи, но потом резко передумала и приложила трубку к уху.

– Алло.

В телефоне зашуршало, послышались звуки сигналящих машин и людской гомон. На фоне шума голос звонившего едва различался.

– Девушка, можно такси на Горького триста сорок.

– Шутите? Какое ещё такси, куда вы звоните?

– В службу такси, – уверенно заключил незнакомец, отдаляясь от источника шума, голос звучал уже чётче.

Лёля легла удобнее и устало потёрла шею.

– Вы ошиблись номером. Это не такси.

В трубке снова зашуршало, теперь в разговор вмешивался ветер.

– А может, я не ошибся, – нагло предположил невидимый собеседник. – Может, случайности не случайны?

– Молодой человек, мне некогда с вами беседовать, если вы не заметили, на часах уже далеко за полночь.

– Ну ты же не спишь. Подожди, не клади трубку, я зайду в кафе, из-за ветра говорить невозможно.

Лёля хотела возмутиться, что незнакомец так легко и без разрешения перешёл на «ты», но почему-то не сделала этого, терпеливо дожидаясь, когда разговор продолжится.

Из мобильника послышался едва различимый голос официантки, принявший заказ на капучино, спокойная фоновая музыка и наконец чёткий, немного запыхавшийся голос ночного незнакомца:

– Так почему ты не спишь?

Лёля ответила чуть погодя, вслушалась не столько в слова, сколько в сам голос. Удивительно богатый на оттенки, бархатный, глубокий и одновременно смешливый. Он мог принадлежать кому угодно, но представлялся почему-то высокий красивый блондин.

– Потому что мужики козлы, – неожиданно ответила Лёля и ойкнула, закрыв ладонью рот.

– Протестую, – искренне возмутился собеседник. – Что-то я в себе козлинности не замечал. Так ты поэтому плачешь?

– Я не плачу, – отрезала Лёля и тут же предательски громко всхлипнула.

– А гнусавишь тогда почему, насморк?

– Французские корни.

Незнакомец громко засмеялся, поблагодарил кого-то за вкусный кофе и вернулся к допросу.

– Кто же тебя так расстроил, красавица?

Лёля убрала ладонь с лица и почувствовала, что улыбается.

– С чего ты решил, что я красавица? Ты же меня не видишь? Может, я старая, кривая, беззубая, пахну лекарствами и кислой капустой.

– Как хочу, так и представляю. Будешь принцессой Несмеяной. Мне показалось, что ты улыбнулась.

Лёля возмущенно засопела.

– С чего ты взял? Улыбку невозможно услышать.

– Ещё как возможно, – категорично отрезал приятный голос. – А ты меня как будешь представлять?

Лёля задумалась, на секунду отодвинула от уха трубку, удивляясь самой себе. С чего вдруг она вообще беседует с этим странным человеком, почему не сбросила звонок сразу же? Сюрреализм какой-то. Он ведь действительно может быть кем угодно, да хоть маньяком или просто ненормальным. Она решительно вознамерилась нажать отбой, но услышала голос из телефона.

– Несмеяна, ты ещё здесь?

Лёля включила громкую связь и положила телефон на подушку рядом с головой. Глядя на расцвеченный огнями потолок, задумчиво проговорила.

– Я представляю тебя похожим на принца Патрика.

– Это который пел песню о голубой розе? – послышался изумлённый голос.

– Да. Из сказки «Не покидай…»

Невидимый собеседник снова рассмеялся. Искренне и заразительно. Лёля поневоле улыбнулась и тут же подумала, что завидует такому красивому смеху и лёгкости с которой незнакомец выражает эмоции.

– Да ты и правда старая, беззубая и кривая. Эту сказку не помнит никто из нынешнего поколения.

– Ты забыл, что я ещё пахну лекарствами и капустой, – мрачно добавила Лёля, решив, что её собеседник скорее всего ещё школьник. Говорливый и прямолинейный. Голос казался взрослым, но кто их современных старшеклассников разберёт?

В мобильнике стихла фоновая мелодия и послышался отдалённый голос радиоведущего, а сквозь него раздалось постукивание ложки о край чашки.

– Ладно, запиши меня в телефоне, как Патрика. Я действительно похож на принца. Высокий, голубоглазый, в меру скромный блондин. Расскажешь, какой козёл тебя обидел?

Лёля скосила взгляд на трубку, лежащую на подушке, тяжко вздохнула.

– Я плачу от общей несправедливости мироздания.

– Э-э-э… Мирозданию я не смогу накостылять.

Лёля хмыкнула и поймала себя на мысли, что чувствует улыбку собеседника. Именно так – чувствует. Ею овладели необъяснимая смелость и желание поделиться гнетущими мыслями.

– Вот, ты же мужчина?

– С утра был.

Лёля легла на бок, подложив под голову локоть и обратилась к телефону, словно к живому существу.

– Тогда объясни мне: почему мужчины изменяют? Это на самом деле врождённая полигамность, задуманная природой? Как можно целовать кото-то без любви, просто потому что захотелось? А потом ещё одну, через несколько дней – другую.

Телефон молчал, но Лёля слышала дыхание собеседника. Видимо её вопрос оказался слишком интимным и призывал к откровенности, к которой смешливый незнакомец не был готов. Она уже подумала, что он не будет отвечать, но всё-таки спросила:

– Почему молчишь? Слишком личный вопрос?

– Я просто жевал булку. Не хотел, чтобы ты слушала моё чавканье. Погоди, ещё кофе глотну. Сейчас будет жутко раздражающее прихлёбывание. – В трубке раздался намеренно громкий глоток, полный блаженства.

Лёле почудилось, что она унюхала аромат кофе.

– Любишь кофе?

– Не меняй тему. Мы же о поцелуях говорили. – Он понизил голос до интимного шёпота, но в следующей фразе не было и капли дурашливости. – Я не понимаю, почему некоторым так сложно не изменять, и почему их тянет целовать кого не попадя. Для меня всё просто: кого любишь, того и целуешь, остальных просто не хочется.

Лёля затихла, обдумывая такую элементарную истину. Мобильник снова ожил громким смешком.

– Несмеяна, ты там уснула что ли?

– Нет, но между прочим пора.

– Пора, – нехотя согласился собеседник. – Можно задать один единственный вопрос, но самый важный? Ответ на него откроет всю правду о тебе, я сразу пойму, что ты за человек.

Лёля взволнованно закусила губу, судорожно перебирая в голове возможные неудобные вопросы, которые замыслил Патрик. Вдруг он спросит о её первом поцелуе, или о самом необычном месте, где она занималась сексом, или ещё хуже: есть ли у неё шизофреники в роду?

Она с опаской придвинула телефон и, чувствуя, как горят уши, разрешила:

– Спрашивай.

– Какого цвета у тебя носки?

Лёля изумлённо переспросила:

– Трусы?

Незнакомец снова заразительно рассмеялся.

– Какая, однако, ты испорченная старушка. Ай-ай-ай. Разве я что-то спрашивал про трусы? Я спросил: какого цвета у тебя носки? Не те, что ты надеваешь на работу или в люди, а те, что ты носишь дома.

Лёля перевела взгляд на шкаф, будто могла увидеть полку сквозь закрытую дверцу.

– Оранжевые, – призналась она с таким трудом, будто действительно поведала сокровенную тайну.

– Я тебе ещё позвоню. – уверенно пообещал собеседник, словно информация о носках на самом деле подтолкнула его к этому решению. – Спокойной ночи, Несмеяна. Не плачь, а то лицо завтра опухнет как у чукотского пчеловода. В твоём возрасте нельзя реветь и нужно высыпаться.

– Спокойной ночи, Патрик.

Раздался короткий писк, оповещающий о разъединении, Лёля ещё какое-то время смотрела не телефон и глупо улыбалась. Не заметила, как задремала, погружаясь в сон как в объятия.