Читать книгу Непобедимая буря - Татьяна Алексеевна Коршунова - Страница 4

Прошло пять лет с той поры, как Василий последний раз приходил сюда. Как садился на траву, прислонясь спиной к стволу липы, наедине с любимым романом Новалиса «Гейнрих фон Офтердинген». Почему-то воображалось, что именно здесь он найдёт свой голубой цветок. Кремовый дом-дворец эпохи барокко с длинными окнами, заросший терновником и бузиной, таился за шпалерой ветвей диких яблонь… Теперь он напоминал череп юноши, который раньше щеголял с шиллеровской шевелюрой – и вдруг остригся налысо, оголив уши-балконы по боковым фасадам.

– Смотри, какой у них сад! – Дмитрий указывал на красные тюльпаны, рассаженные и восьмёрками, и хороводом. От передних углов дома колоннами расходились дубки: одинаковые, как солдатики, обрезанные по хозяйскому вкусу. Подъездную дорожку разводил полукружиями фонтан – уменьшенная копия петергофской «Фаворитки».

– Ну? Не хуже, чем в Европе? – ворковал Дмитрий. – Или ты станешь говорить, что там, мол, нет крепостного права?..

– Оставим это, – вздохнул Василий. – Честно – вопросы крепостного права и прочих прав в России мне совершенно не интересны.

Перед парадным крыльцом в кустах бордового барбариса грозила весами единственная статуя – Фемиды.

– Они богаты? – просто так спросил Василий.

– Не богаче нас. За Марией дают семнадцать тысяч рублей и пару деревень в Подмосковье.

«К чему эта мишура?» Василий вздохнул, шагнул на белую ступеньку крыльца – и отворились две антично-дубовые двери. На пороге показалось голубое платье-колокол с высокой талией.

– А я вас ещё у ворот заприметила, – полная дама в пышном чепце на седых кудрях протянула руку Дмитрию. Он наклонился поцеловать, но успел толкнуть брата под бок: за плечом хозяйки улыбалась девушка – тёмная блондинка с поднятыми в высокий узел локонами. Не дурна: короткие прямые брови; голубые, с опущенными внешними уголками, глаза, затуманенные дымчатыми ресницами; маленький носик с узкими ноздрями и мягко раздвоённым кончиком. Женщины с такими чертами, а особенно с таким наивным взглядом, долго не стареют. Платье с длинным рукавом в белую с сиреневым клетку, хоть и старое по моде, а шло к её холодному румянцу.

– Вы нынче с приятелем? – спросила хозяйка глубоким низким голосом, годным для учебного наставничества.

– О, нет, – Дмитрий оглянулся опьянёнными глазами. – Это – брат мой. Василий Александрович Шешурский.

– Старший?

– Старший.

Агриппина Ивановна подала Василию руку. Он пожал. Всего лишь. И поклонился.

За бабушкиной спиной наигравшись сиреневым бантиком на манжете невесты, Дмитрий со всеми приличиями предложил ей локоть и повёл в дом. Хозяйка широкой рукой в золотых кольцах указала Василию на вестибюль, в вестибюле – на лестницу.

Вот так, стало быть, выглядела гостиная в этом таинственном «замке»… Стены, обитые малиновым штофом, впитали амбре с начала прошлого века. В воздухе здесь попахивало дамскими духами, белилами и даже пудрой. Чуть природой несло от букета нарциссов в пузатой вазе на столе, расписанной павлинами и цветами китайской сливы. Благо, парикастыми стариками не смердело!

Дмитрий уединился с Марией у клавикорда. Брата оставил на растерзание «премудрой бабушке», будущей тёще и прочим. Впрочем… бледненькая носатая Сонечка молчала – оно и понятно: подросткам в домостроевских семьях права говорить не предоставляют. А вот старшая сестра Анна, двадцати лет от роду, словно сошла со страниц «Ночных этюдов» Гофмана. Новенькая книжка – только в прошлом году была выпущена, надо бы дать Дмитрию прочесть ради забавы. Хотя, зачем ему?..

Анна… Чернобровая красавица с мёртвыми глазами. Впору влюбиться Натаниелю1. Василий же с первого взгляда понял, что эта девушка не для него. Как понял – он объяснить бы не смог. Как не может объяснить писатель, почему одни идеи захватывают его, а другие нет. Анна просто вошла, просто села у окна с полотном в пяльцах. Девица в обществе должна же чем-то себя занимать, чтобы не пришлось задавать вопросы или, чего доброго, отвечать самой. Вот она и втыкала-тянула иголку ритмическими марионеточными движениями.

То же рядом с Василием на розовом диване старалась и её мать Прасковья Даниловна. Только делала собачьи глазки (верно, чтобы маменьке понравиться, на пятом десятке лет, – та же любила собак), тянула губы по-французски и говорила тихо и нараспев:

– А вы, Василий Александрович, кто?

– Я?..

– Брат ваш – выпускник Императорского Московского университета, будущий губернский секретарь и владелец имения. А вы – кто?

– А я никто.

Агриппина Ивановна посмотрела на него из-под нависших век. Просто посмотрела. А что?

В русских семьях любят хвастаться. Пока талдычили что-то про гувернантку, что Софья уж три года как без неё живёт, а музыке её обучает крепостной, которого отправляли куда-то за образованием, Василий думал. Всенепременно заставят одну из девиц для него сыграть. Интересно, что у них в ходу? Клавикорды? Гитара?

Не угадал. Арфа! Сонечка, закусив кончик языка, задевала струны большими руками – в сереньком платье, сама вся серая: жёлтые волосы жидкие, прилизанные. Но старалась! Нота за нотой. Закончила. Потупила бесцветные глаза. Пожалуй, стоило порадовать ребёнка рукоплесканиями.

К ужину подали щи с яйцами вкрутую, огромную щуку вполстола, телятину, запечённую со шпинатом. Василий, усаженный напротив Агриппины Ивановны, надломил хлеб на блюдце. Взгляд хозяйки прирос к его правой руке с золотой печаткой на мизинце. «На безымянном пальце кольца нет. Как и на левой руке…»

– Так вы, говорите, четыре года путешествовали, – она разбила в зелёном бульоне ком сметаны серебряной ложкой. – На что же вы жили в Европе?

– Я распродал земли – свою часть наследства.

– А как же вы намеревались существовать, когда вернётесь, не имея дохода с земли?

– Я не собирался возвращаться.

– Почему же вернулись?

– Разочаровался.

Прасковья Даниловна покачала головой вправо-влево, вправо-влево… Агриппина Ивановна повела густой бровью, держа нож в правой руке, вилку в левой:

– И что же – теперь, когда у вас ни копейки? На доходы брата рассчитываете? Или разъезжаете по гостям в поисках богатой невесты?

– Деньги у меня есть. Я не имею страсти к расточительству.

– А по вашему английскому платью – так и не ска-ажешь, – пропела Прасковья Даниловна.

– Одежда не всё говорит о человеке, – и правой рукой с печаткой на мизинце Василий разрезал филей на кусочки – и поменял нож на вилку. Как привык в обществе английских литераторов.

Агриппина Ивановна перестала жевать. Наблюдала.

– В этом я с вами согласна, – она промокнула полные губы салфеткой. – Судить по одной наружности немудро.

– По мне, так судить и вовсе не мудро.

– Вот и не судите! – она ткнула пальцем через стол. – Это грех!

– Василий – как наш папенька покойный, – улыбнулся Дмитрий. – Тот тоже лишних растрат не любил.

– Но накопительство – это грех! – ахнула Агриппина Ивановна.

– На скопленные деньги отец построил часовню при въезде в наши земли с большой дороги, – Василий выстрелил в неё тёмными, как пушечные ядра, глазами.

– Ну и что? Всё равно – это грех стяжательства. О том у Апостола Павла говорится.

***

Братья поднялись в коляску, уселись на чёрное бархатное сиденье. Вечерний воздух посвежел. Солнце рисовалось за берёзовой рощей красным чётким кругом, тускло-огненная заря оттеняла силуэты облаков.

– Федот, откинь верх! – приказал Василий кучеру.

– Не пошёл бы дождь, – Дмитрий поднял ресницы к небу. Почти как поэт.

– Пусть.

Без крыши запахло распылённой влагой и заснувшими тюльпанами.

Скрипнули оглобли.

Над чёрными цилиндрами проплыла арка усадебных ворот.

– Ну, как тебе моя Мария? – цветущий маком Дмитрий заглянул в меланхоличное лицо брата.

– Мария красива. Но уж слишком послушна. Как её маменька. Впрочем…

– Это плохо?

– Для тебя, может быть, и неплохо… Смотря кого она будет слушаться. Я б сказал тебе, братец, – Василий пожал ему руку, – если ты так любишь свою Марию, лучше тебе жить с нею подальше отсюда!

– Почему?

– Додумайся сам. Говорить не буду. «Судить – это грех!»

– Уф-ф… Ну, а которая из сестёр больше понравилась тебе?

– Правду сказать, мне ни одна не понравилась, – Василий глядел на закат. – Все они слишком задавлены. В старшей совершенно нет живого, а Софья ещё мала и, с виду, не вполне здорова…

– Ох! Да существует ли женщина, которая пришлась бы тебе по вкусу?

– Не существует. Уймись.

– У них через две недели бал. Поедешь?

– Бал? У них денег нет гувернантку младшей нанять – и такая роскошь.

Дмитрий хихикнул:

– Значит, есть деньги… Им Анну сосватать надобно – вот и дают балы летом, когда городской бомонд съезжается в имения. Поедешь?

– Если только ради тебя.